- От него тебе зла не будет, - быстро уверил его Келсон. - Это - кусок чистого янтаря. Их находят в отложениях рек, а иногда - на морском побережье.
- Ну, и з-зач-чем он?
Морган улыбнулся.
- Он чувствителен к тому роду мощи, которая подвластна Дерини. И все. Вспомни наш недавний разговор о силе, кото* рая не блага и не дурна сама по себе, но лишь может быть использована во зло или на благо.
Дугал кивнул, все еще весьма настороженно.
- Ну, так кристалл ширала собирает эти лучи, наподобие солнечных, - продолжал Морган. - Если у тебя есть способности, хотя бы зачаточные, управлять этой силой, кристалл засветится.
- Но я не Де…
- Дугал, ты не знаешь, кто ты, и знать не можешь, - чуть слышно проговорил Келсон. - Нам только одно известно наверняка - про твои треклятые щиты!
Дункан вернулся к столу, развязывая тесемки небольшого кожаного мешочка, а затем извлек оттуда сверточек пожелтевшего от времени шелка.
Пока он тщательно разматывал его, Дугал, вытянув шею, жадно следил за ним, желая скорее увидеть, что внутри. Вот петли тонкого кожаного ремня соскочили, и обнаружилось, что ремень пропущен через центр медового цвета камушка размером с миндалину.
- Он стал моим, когда я был моложе Дугала, - сказал Дункан, поднеся камушек к свету за ремешок, а мешочек и шелк бросив на стол. - Это не самый чистый кристалл, но для моих целей его всегда было достаточно.
Дугал смотрел на ширал, полуиспуганный, полуувлеченный, между тем, Арилан поймал камушек рукавом и попристальнее вгляделся в него, жестом погасив свою сияющую огненную сферу, а затем отпустил ширал и, опять выпрямившись, кивнул Дункану.
- Я надеялся на что-то получше, но сойдет. Продолжай поиск. А что и как искать - сам знаешь.
- Но я-то не знаю, - вознегодовал Дугал, когда Маклайн опять встал позади его кресла и протянул кристалл над плечом мальчика.
- Уверяю тебя, вероятность, что тебе станет плохо, сейчас еще меньше, чем от того, чем мы уже занимались, - проговорил Дункан. - Просто подержи камушек в руке. В любой. На ощупь ты не испытаешь ничего, что отличало бы его от любого другого камня.
Дугал с колебаниями протянул руку и вздрогнул при первом соприкосновении с камнем. Но затем решительно сомкнул вокруг него ладонь и осмелился бросить еще один вопрошающий взгляд на Дункана.
- Что теперь?
- Закрой глаза и попытайся забыть о том, что у тебя что-то лежит в руке, - заметил Дункан с улыбкой, кладя на плечи мальчику ладони и снова отодвигая его к спинке кресла. - Я не собираюсь проделывать что-либо, отличное от того, что уже делал, так что беспокоиться не о чем. Вдохни поглубже и медленно выдохни. Это ненадолго.
Дугал повиновался с опасливым кивком, и Дункан ласково что-то забормотал, успокаивая его и помогая отрешиться.
Когда Арилан до предела вытянул руку над столом и коснулся сомкнутого кулака мальчика, кулак достаточно разжался, дабы все присутствующие увидели струящийся из глубины кристалла, льющийся меж пальцев золотой свет. Арилан, поджав губы, бегло оглядел Моргана с Келсоном, затем кивнул Дункану: мол, завершай испытание. Свет в руке Дугала полыхнул и угас, но Дугал еще успел приоткрыть трепещущие веки и заметить его.
- Он светился! Я видел!
Как только его рука резко и непроизвольно раскрылась, Дункан подался вперед и перехватил кристалл, прежде чем тот ударился о столешницу.
Келсон кивнул, и лицо его просияло.
- Мы тоже видели. Ты не свихнулся. Угадай, что это значит.
- Это значит, что, вероятно, вашего деринийского полку прибыло, безобразники, - проворчал Арилан, отталкивая свое кресло, резко проскрипевшее деревянными ножками по плитам пола, прежде чем Дугал успел ответить. - И откуда это только у него взялось?
Он встал, обратив лицо к огню, и Келсон покровительственно положил руку на плечо трепещущему Дугалу.
- На этот вопрос у меня нет ответа, Арилан, но не думаю, что это меня сейчас сколько-нибудь занимает, - подчеркнуто произнес король. - И не думаю, что нам следует прямо сейчас это выяснять. С него на сегодня достаточно.
- Я согласен, мой повелитель, - поддержал его Морган. - А помимо прочего, я, кажется, припоминаю, что мы собирались сегодня вечерком отметить возведение нашего друга Дункана в епископы.
- Думаю, пир не начнется раньше, чем стемнеет, - попытался возразить Арилан. - Времени еще достаточно, чтобы…
- Времени еще достаточно, чтобы Дугал отдохнул перед празднеством, если желает, - поднимаясь, заметил Келсон. - Для него сейчас нет ничего важнее.
- Но Совет пожелает…
- Чего может пожелать Совет - не наша забота, - резко возразил Келсон, ошарашив Арилана и заставив Моргана с Дунканом оторопело переглянуться. - Я не думаю, что стоит обсуждать это дальше. Верно?
Арилан не мог дать ему ответа при свидетелях. Когда король поднял Дугала с места, и они направились к двери, он отвесил поклон.
- Прошу прощения, если был слишком назойлив, государь.
Помедлив в дверях, Келсон обернулся и оглядел всех троих.
- Извинение принято. И, отец Дункан, подозреваю, вам бы отдых тоже не повредил. У вас выдался долгий день.
Дункан пожал плечами.
- Мне не на что жаловаться, государь.
- Согласен. Тем не менее, надеюсь, все мы еще встретимся на пиру. Морган, Арилан, вы придете?
Морган остался бы, ведь его любопытство насчет различных событий этого дня было куда сильнее, чем любая потребность в отдыхе. Но, останься он, того же мог бы пожелать и Арилан, а если бы остался Арилан, разговор непременно рано или поздно уперся бы в их старые разногласия насчет полу-Дерини и Камберианского Совета. Кроме того, тон короля придал вопросу значение почти приказа. Вышли оба - и Морган, и Арилан, причем епископ-Дерини что-то бормотал себе под нос.
Когда они удалились, Дункан сел в кресло, которое только что освободил Дугал, и сомкнул в руке кристалл, позволив своим мыслям вернуться к детству и к тому, кто подарил ему этот камень. Воспоминания были добрыми, и он сидел, грезя перед огнем, пока не удлинились тени, и золотой свет не угас в янтарных стеклах у него за спиной.
Глава семнадцатая
Оправдывающий нечестивого и обвиняющий праведного - оба мерзость перед Господом
Новости о посвящении в епископы Дункана не вызвали большого изумления при будущем Меарском дворе в Ратаркине. Креода уже предупреждал, что такое возможно. Это было лишь новое оправдание для войны, насколько дело касалось Кэйтрин и Сикарда, хотя Лорису и Джедаилу это досадило немало. Столь же предсказуемым оказалось повторное требование Келсона, чтобы Кэйтрин сдалась к Рождеству, с намеками о печальных последствиях для заложников, если их мать не образумится или если будет причинен новый вред Истелину.
Но решение архиепископа Брадена об отлучении, прочитанное вслух с нарастающим недоверием и ужасом ошеломленным Джедаилом, потрясло всех и каждого. Лорис настолько разъярился, что опрокинул кресло, спеша подбежать к Джедаилу и вырвать у него оскорбительную бумагу.
- Да как они смеют? - злобно возопил Лорис, пробегая глазами подписи и печати в самом низу, не замечая, как крохотные брызги слюны пятнают пергамент и пурпурную сутану. - Да кем они себя вообразили?
Размахивая посланием, как если бы это могло превратить его в клинок, Лорис побрел через зал туда, где у окна стояли Кэйтрин и Сикард, обняв друг друга за талию в попытке утешить, повергнутые во прах тройным ударом. В нескольких шагах позади Ител с бледным лицом наблюдал то за родителями, то за Лорисом, то за Джедаилом и суетливо крутил конец завязки плаща.
- Как они смеют? - повторил Лорис. - Боже правый, отлучение! Это они… Меня-то… Мои бывшие подчиненные… Наглость какая! Слов нет!
- Да уж, - пробормотал Сикард, хотя Лорис не слушал его, увлеченный своими страстными филиппиками в адрес епископов из Ремута и королевского дома Халдейнов.
А Сикард разделял тревогу своей закусившей губы жены и повелительницы и смятение сына. Когда Лорис, наконец, исчерпал запас брани, божбы и клятв, Сикард уронил занавес, который до того приподнял, чтобы поглядеть на утренний снегопад, и вернулся на середину зала, ведя жену под локоть к креслам у огня. По его знаку, Ител поспешил поднять стул, опрокинутый Лорисом.
- Хватит нам распускаться. Всем нам, - произнес Сикард, глядя в упор на Лориса и маня пальцем Джедаила, чтобы подошел поближе. - Мы выслушали ответ из Гвиннеда. Теперь давайте решим, как мы поступим. Сядь, моя дорогая.
Собравшись с духом, Кэйтрин села, тщательно расправив подбитые мехом полы вокруг ног, и расположила руки на колени. Когда она подняла глаза, муж стал подле нее на одно колено с одной рукой на ее подлокотнике, а Джедаил застыл в ожидании у него за спиной. Ител расположился справа от нее. Лорис, не скрывающий раздражения по поводу тона Сикарда, подошел и остановился перед креслом, которое только что поднял Ител. Что-то в семейной картине, которая ему предстала, предостерегало от намерения сесть, пока не попросят.
- Моя королева, - мягко произнес Сикард, прежде чем Лорис подыскал подходящее выражение, - мы в вашем распоряжении, как вы превосходно знаете, но боюсь, что на этот раз Халдейн попал не в бровь, а в глаз. Угодно ли вам продолжать то, что мы начали, зная, что Церковь отторгла нас?
- Какая такая Церковь? - огрызнулся Лорис. - Горстка схизматиков-епископов, которые нарушили присягу и не повинуются мне! - Он опомнился достаточно, чтобы легко поклониться, прося прощения. - Извините меня, повелительница, но не может быть и вопроса об отступлении только из-за куска пергамента с воском. Вот что я об этом думаю!
Основательно размахнувшись, он швырнул послание в огонь, но, в ответ на краткий возглас матери, Ител сунулся в очаг и спас пергамент, очистив успевшие обуглиться края и простонав проклятие, когда с одной из печатей ему на руку капнуло расплавленным воском.
- Это не ответ, - заметил Сикард, поднимаясь, чтобы пододвинуть кресло с прямой спинкой поближе к креслу жены. - И кусок пергамента с воском, как вы его назвали, кажется, дал вам причину тревожиться, архиепископ. И, к несчастью, непризнание этого отлучения не отменяет его.
Он взял руку жены в свою и сел, поглаживая ее в тщетной попытке утешить. Лорис нахмурился.
- Это письмо - одна докука. Оно не имеет силы, - сказал он. - Его составили те, у кого не было полномочий.
- Да что означают полномочия? - прошептал Кэйтрин. - Не нужно полномочий, чтобы кого-то проклясть. А нас именно прокляли, несмотря на весь этот возвышенный язык. Мы, жители гор, кое-что в этом смыслим, архиепископ. Проклятие невозможно просто так походя отбросить.
- Тогда мы можем им отплатить, если вы считаете нужным, - сказал Лорис, опустившись все-таки в кресло и тщательно изучая обоих. - Не проклясть ли и мне их? Это дало бы мне огромное личное удовлетворение. Я могу отменить этот указ и отменю его, а сам провозглашу такую же анафему дому Халдейнов и епископам-схизматикам. Но и вы должны себя проявить, государыня. Крайняя нужда подталкивает вас к тому, чтобы дать королю ответ, которого он заслуживает. Нельзя позволить этому мальчишке запугать нас своими угрозами.
- Этот мальчишка хорошо научился угрожать, хотя у него еще молоко на губах не обсохло, - глухо ответила Кэйтрин, подняв в руке другое письмо, приложенное к указу об отлучении: ответ Келсона на ее последний вызов ему. - Он повторяет требования о сдаче, архиепископ. И мои Сидана с Ллюэлом - все еще его заложники.
- Вы сами заметили менее чем две недели назад, ваше величество, что они взрослые. И понимают, в какой оба опасности.
- Но они мои дети, - не уступала Кэйтрин. - Неужели я предоставлю их такой участи? Допущу, чтобы они пострадали от гнева узурпаторов-Халдейнов и погибли за то, чтобы я носила корону?
Хмурый и решительный, Лорис пал перед ней на колени, воздев руки в мольбе.
- Разве вы не знаете, что они охотно расстанутся с жизнью, чтобы трон Меары достался ее законной королеве? - возразил он. - Эта страна уже достаточно долго страждет под ярмом чужеземных властителей, благородная госпожа. Малкольм Халдейн отнял ее у законной наследницы сто лет назад, и с тех пор он и его последыши тяжко угнетают ваш народ, не слушая его стонов. Вы располагаете средствами положить конец тирании Халдейнов. И не вправе, во имя вашего народа, пренебрегать своим святым долгом.
Кэйтрин выслушала его слова с белым лицом, переплетя пальцы с пальцами мужа, а единственный оставшийся при них сын сидел рядом на корточках с опаленным свитком указа об отлучении в руках. Ее племянник стоял позади них, безмолвный и потрясенный в своем епископском пурпуре. Когда Лорис умолк, Кэйтрин наклонила голову. Миг спустя слезы брызнули на соединенные руки Кэйтрин и Сикарда.
- Это равносильно тому, чтобы возложить моих детей, как жертвы, на алтарь моих устремлений, - сказала она наконец, горестно качая головой. - Но вы правы. Долг - прежде всего.
Она потянулась рукой к руке Итела и, взяв ее, поднесла к своим губам, затем приложила к своей груди и задержала, и только тогда подняла глаза.
- Отлично. Эту писульку надлежит отменить, и вы предадите анафеме двор Халдейна и его епископов. Что еще?
Лорис наклонил голову в знак повиновения и сложил руки на груди.
- Вы должны дать Халдейну ответ в выражениях, которые не оставят сомнений в вашей решимости, повелительница, - сказал он. - И вам самой следует выполнить угрозы, которые от вас уже исходили.
- Какие угрозы? - выдохнула Кэйтрин.
Сдерживая торжествующую улыбку, Лорис поднялся и вернулся к своему креслу, расположившись в нем поуютней, с руками на подлокотниках.
- Я об Истелине, моя госпожа. Он должен быть казнен. Вы сказали, что не остановитесь перед этим. Так будьте последовательны. Истелин изменник.
Кэйтрин побледнела. Ител ахнул. Сикард явно был не в себе.
- Но он духовное лицо, епископ! - с не меньшим ужасом прошептал Джедаил.
- Он преступил обеты, и его отныне надлежит рассматривать как изменника, - отчеканил Лорис. - Если вы не против, я перед этим лишу его священства и отлучу от церкви.
- А с епископом так можно поступать? - усомнилась Кэйтрин.
- Я апостольский преемник Святого Петра, мне дано развязывать и связывать, - надменно изрек Лорис. - Я сделал Истелина епископом. А то, что я сотворил, я могу и уничтожить.
- Тогда он будет казнен как мирянин, - сказал Сикард.
- Как мирянин, к тому же отлученный, - Лорис выжидающе перевел взгляд на Кэйтрин. - Вам известно, чем карается измена, государыня?
Кэйтрин встала, полуотвернувшись, и заломила руки.
- Да мыслимое ли дело? - прошептала она.
- Он изменник, - повторил Лорис. - А кара за измену…
- Я знаю, чем карается измена, архиепископ, - твердо сказала она. - Его должно повесить, утопить и четвертовать… Знаю.
- И с ним так поступят?
Поникнув плечами, Кэйтрин Меарская нехотя наклонила голову в знак согласия.
- Да будет так, - тихо и грозно произнесла она. - И пусть Господь смилуется над его душой.
* * *
Приговор был приведен в исполнение на следующее утро, как только взошло солнце. Вся Меарская королевская семья, которую Лорис убедил, насколько важно присутствовать на казни, дабы напомнить будущим изменникам, что их ждет, расположилась перед открытыми воротами, выходившими на заснеженный двор замка. Лорис и его епископы нетерпеливо ждали у подножия крыльца. Снаружи в неясном свете выстроились по обе стороны от места казни ряды воинов Кулди, Ратаркина и Лааса. Четыре конных упряжки с беспокойными сдерживаемыми лошадьми стояли наготове за оцеплением близ конюшни. Лошади трясли головами, топтались и фыркали в морозном утреннем воздухе, побрякивая сбруей. Посреди двора, где лежал густой снег, ждали у наскоро сколоченного эшафота одетые в черное палачи, неузнаваемые в плотных масках.
По двору прокатилась приглушенная барабанная дробь: осужденный вышел из дальних ворот, окруженный стражей, щурясь от солнца и ступая по снегу босыми ногами. Холодный декабрьский ветер вздыбил ему волосы и прилепил к телу жалкое рубище. Его руки были связаны за спиной. Он спотыкался, пока его вели к эшафоту.
Он шагал навстречу своей участи бледный, но собранный. Суровость приговора ошеломила его, но ничего по-настоящему неожиданного здесь не было, достаточно знать Лориса. Истелин и не надеялся выбраться из Ратаркина живым. Он испытал краткий, сокрушающий миг отчаяния, когда узнал, что лишен священства, ибо думал, что ему оставят хотя бы это; но отлучение, последовавшее за этим, лишь укрепило его в убеждении, что любое посягательство со стороны Лориса на епископские полномочия не имеет никакого основания. Он, Генри Истелин, оставался епископом и священнослужителем, что бы там ни сказал или ни сделал Лорис. Его мучители могли предать смерти его тело, но душа его отвечала только перед Богом.
Ненадолго его повергло в смятение, что они не дозволят, чтобы другой священник утешил его в эти последние предрассветные часы, приняв последнюю исповедь и причастив. Это было вполне естественно для него, как для любого благочестивого человека перед лицом смерти. Но тут он сурово напомнил себе, что ему отказано лишь в видимости святых таинств. Перед самой зарей, подробно вопросив обо всем свою совесть и покаявшись, он преклонил колена и поцеловал земляной пол своей темницы в память о Теле Господнем, а затем испил растаявшего снега в память в Крови Его. А после этого спокойно сидел и наблюдал, как светлеет небо, и, умиротворенный, ожидал конца своего земного пути.
Он не дрогнул, когда за ним явились. То были четыре бойких молодцеватых воина, и один из бывших капитанов его охраны, никто из них не посмел поднять на него глаза. Он безропотно вынес их грубость, когда они связывали ему руки, и лишь один раз вздрогнул, чуть кто-то из них сдернул с правой руки повязку - с места, где он прежде носил свой епископский перстень.
Ступени, ведущие вверх, были скользкими от слякоти и грязи, но стражи поддержали его, когда он едва не упал. Он едва ли чувствовал ступнями снег, поднявшись во двор, под открытое небо, или холодный режущий ветер, проникавший под рубище. И лишь мельком взглянул на эшафот, на палачей и на их сияющие орудия.
А вот Лориса удостоил внимания. Ледяной взгляд архиепископа встретился со взглядом, безмятежным и даже сочувствующим, и Лорис первым отвел глаза, резко взмахнув рукой страже. Кэйтрин и Сикард равно постарались не смотреть в лицо осужденному, и лишь юный Ител воззрился на него в смятении, а тот мягко улыбнулся самому себе и покачал головой.
Ступени эшафота тоже были мокрыми и склизкими. Взбираясь, он запнулся. Извинение, которое он пробормотал, выбило стражей из колеи, и они поспешно попятились, как только он очутился в центре помоста. Палач в маске, который подошел, чтобы накинуть ему веревку на шею, тоже старался не встретиться с ним взглядом и сам попросил прощения, чуть только плотный узел коснулся шеи осужденного.
- Делай, что тебе положено, сын мой, - произнес Истелин, одаряя того кроткой улыбкой. - Я от всего сердца прощаю тебя.
Тот отступил в смятении, вновь оставив приговоренного одного в центре помоста. Истелин устремил безмятежные глаза в зимнее небо, и так стоял, пока читали приговор, едва ли чувствуя, как режет запястья веревка потоньше, а другая, потолще, давит на шею.