После омовения они переоделись в чистую одежду, разнообразя это занятия немалыми глотками прохладного пенистого эля, - так что к тому моменту, когда в королевский шатер явился Кардиель, оба воина уже вполне восстановили бодрость духа и тела.
В это же время далеко на севере, в лагере другой части армии Гвиннеда, Дункан, Дугал и рейнджеры Дугала собрались на совещание, очень похожее на то, которое проводили Келсон и Морган, - хотя это северное совещание на вид было далеко не таким спокойным и представительным; северные отряды весь день отражали нападение коннаитских банд на оба фланга, и основательно потрепали епископальные части, которыми командовал Лоуренс Горони. При этом северяне получили немало ранений, и несколько человек у них были убиты, но постоянная перестрелка и непривычная жара все же сделали свое дело, вконец измотав кассанцев. Теперь же Дункан разбил большой лагерь, окруженный сторожевыми кострами, с постами по всему периметру; и к тому же немалая часть воинов, заступивших на дежурство в первые часы остановки, не расставалась с оружием, готовая отразить ночную атаку, в то время как их товарищи забылись сном в наскоро установленных палатках.
Дункан и сам еще не снял латы; сбросив лишь шлем и рукавицы, он уселся на стул перед своим шатром и жадно выпил большую чашу холодной воды. В шатре было слишком жарко, и Дункану не хотелось туда входить. Рядом с ним Дугал устроился на другом стуле, держась за него изо всех сил, - потому что Кьярд О’Руан, стоя перед Дугалом на корточках, орудовал кинжалом, пытаясь снять с него наголенник, сильно помятый стрелой, угодившей в него во время одной из дневных перестрелок.
Наконец Кьярд, крепко ругаясь вполголоса, еще раз ударил по упрямой части лат рукояткой своего кинжала, и наконец перекошенная скрепа с резким металлическим визгом разошлась.
- Черт бы побрал этого маленького ублюдка!.. - пробормотал Кьярд, а Дугал глубоко вздохнул от облегчения.
- Колено не задето? - спросил Дункан.
Дугал отрицательно качнул головой; они с Кьярдом окончательно сняли с его ноги наголенник, и Дугал несколько раз согнул и разогнул ногу, чтобы убедиться в целости собственных сочленений, сапоги на нем были высокие, почти такой же высоты, как наголенники лат, и Дугал просунул палец под верхний край башмака, чтобы расправить его, поскольку кожа смялась во время предыдущей процедуры.
- Думаю, все в полном порядке. Вот только весь день не было возможности согнуть ноги… ну, немножко пройдусь, и все встанет на свои места. Кьярд, ты сможешь починить это к утру?
Кьярд утвердительно хмыкнул и удалился, забрав с собой искореженный наголенник; Дугал снял кольчугу, встал, и, устало улыбаясь, заковылял к отцу, оберегая ушибленное колено.
- Я себя чувствую полным дураком, когда вот так запакован в железо, - сказал он, когда Дункан отставил в сторону свою чашу и наклонился, чтобы положить обе ладони на негнущийся сустав. - Ты ничего такого не ощущаешь, когда надеваешь клетчатые штаны?
- Погоди-ка, дай мне минутку… - пробормотал Дункан, пуская в ход ощущения Дерини, чтобы через кожаные бриджи почувствовать, в каком состоянии пребывает колено Дугала. Он на несколько секунд окружил сустав лечебным теплом, чтобы усилить циркуляцию крови, и улавливая одновременно, как разум Дугала раскрывается в ответ на заботу и любовь и как в нем отчетливо проявляется привязанность к отцу… и наконец, выпрямляясь и поднимая взгляд на сына, позволил себе облегченный вздох.
- Ничего серьезного, - сказал он. - Но вряд ли это было бы так, если бы на тебе не было стальных доспехов. Полагаю, в дни вроде этого пригодились бы и более тяжелые латы, несмотря на жару.
Дугал снова согнул и разогнул ногу, улыбаясь от того, что подвижность полностью восстановилась, и придвинул свой стул поближе к отцовскому. На шее у него висело довольно грязное полотенце, и он то и дело промокал одним из его концов снова и снова выступавший на лице пот. Дункан, заметив, в каком состоянии находится полотенце, предложил сыну другое, более чистое, которое висело на его собственном плече.
- Как ты думаешь, что будет дальше? - осторожно спросил Дугал немного спустя, когда он уже расстегнул пряжку, стягивающую кольчугу у самого горла, и ощутил легкую струйку прохладного воздуха, пробравшуюся под влажную от пота нижнюю рубашку.
Дункан покачал головой и потянулся к стоявшей без дела чаше; сделав глоток, он сказал:
- Я и сам очень хотел бы знать. Воды выпьешь?
Усмехнувшись, Дункан взял чашу и вылил ее содержимое себе на голову, - вода стекла с его волос под латы, и Дункан с наслаждением прислушался к тому, как бегут по его коже прохладные струйки. Дункан лишь усмехнулся, забирая чашу обратно, и пока Дугал энергично вытирал голову полотенцем, снова наполнил чашу водой из стоявшего у его ног большого оловянного кувшина.
- Тратишь понапрасну хорошую воду, - пробормотал он, а Дугал вздохнул и с довольным видом откинулся на спинку стула. - Ты что, еще недостаточно промок?
- Это совсем не то, что промокнуть от собственного пота, - весело возразил Дугал. - Да и ненамного я стал мокрее. Ты бы сам попробовал, убедился, как это приятно.
- Хм… нет, спасибо, пожалуй, я лучше не стану этого делать.
- Если нам и сегодня ночью не удастся снять латы - тогда это все же лучше, чем ничего, - Дугал позволил себе некоторую настойчивость.
Дункан что-то невнятно буркнул и встряхнул головой.
- Дугал, ты вообще хоть представляешь, до чего мне противно быть грязным? Днем это еще можно кое-как вытерпеть, но когда не можешь вымыться как следует вечером - ох…
- А еще называешь себя пограничником!
- Я не называю себя пограничником; так уж случилось, что я стал вождем пограничного клана, но я герцог, и я сын герцога, и я принц Церкви, так что - благодарю покорно! - с насмешливым негодованием сказал Дункан. - А ни один герцог, или сын герцога, или принц любого рода и сорта, где бы они ни находились, не станут радоваться тому, что им приходится оставаться немытыми после целого дня сражений за своего короля. - Он рассмеялся. - С другой стороны, после такого дня не худо и поплакаться немножко, а? Пожалуешься - легче становится, отвлечешься от других мыслей. - Но в следующую секунду он уже был абсолютно серьезен, - Милостивый Иисус, как я хотел бы знать, где эта армия Сикарда! Чего бы я только не отдал за то, чтобы встретиться наконец с врагом, встретиться и сразиться наконец, прямо и открыто!
- Да, понимаю, - мрачно откликнулся Дугал, упираясь локтями в колени и опуская подбородок на ладони - Это уже не просто раздражает, а? Тут что-то… Тебе не кажется, что нам бы следовало попробовать связаться с Морганом? Может быть, они с Келсоном уже добрались до Сикарда и задерживают его где-то на юге?
- Ты и сам прекрасно знаешь, что это не так. Да и в любом случае, я слишком устал, чтобы нынче ночью пытаться устанавливать связь. - Он широко зевнул и крепко потянулся, поднимаясь на ноги. - Кроме того, они и не ожидают, что в ближайшие три дня мы станем их вызывать. Ты как, уже настроился на ужин? Может быть, пойдем, выясним, что там Джодрел умудрился наскрести для нас с тобой? Не знаю, как ты, а я просто умираю от голода.
- Да уж, не сомневаюсь. Вот только…
- Вот только - что? - спросил Дункан, упираясь сжатыми кулаками в бедра и внимательно всматриваясь с сына. - Что?
- Ну, я просто подумал… а как быть в том случае, если тебе вдруг будет совершенно необходимо связаться с Морганом, когда он вовсе не ждет этого?
- Н-ну-у… это намного сложнее, чем установить запланированную связь, - негромко произнес Дункан, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии случайных слушателей. - И тем не менее в случае настоятельной необходимости я должен дождаться очень позднего часа, чтобы наверняка быть уверенным - он уже заснул. Он во сне намного более восприимчив. И тогда, возможно, мне удастся… - Он вопросительно посмотрел на Дугала, слегка склонив голову набок. - Такой ответ тебя удовлетворяет?
- Пожалуй, да, - пробормотал Дугал. - Но сейчас, конечно, нет такой острой надобности, верно? Мы ведь знаем, кто играет с нами в прятки в последние две недели: Лорис и Горони.
- Да, это верно, - согласился Дункан. - И когда мы наконец сумеем с ними встретиться, я намерен заставить их заплатить за каждую ванну, которую я не принял за время всего этого похода. Ну, пойдем, попробуем отыскать наш ужин. Спать в латах и кольчуге - это уже достаточно неприятно. Но пусть меня черт поберет, если я стану делать это еще и на голодный желудок!
Глава одиннадцатая
И вот, ко мне тайно принеслось слово, и ухо мое приняло нечто от него
Аngеlus соnsilii nаtus еst dе virginе, sоl dе Stеllа, - цитировала на память Риченда, сидя на следующее утро в дамской гостиной, перед своим ткацким станком, - они с Росаной обсуждали при этом стихи. - Этот ангел совета рожден девственницей, это солнце среди звезд. Sоl оссаsum nеsсiеns, солнце, никогда не заходящее, звезда, которая всегда светит, вечно сияет, не угасая.
Росана, следившая за текстом по свитку, лежавшему на ее коленях, раскачивалась взад-вперед от восхищения.
- Да, да! Это мне знакомо. Siсut sidus rаdium, prоfеrt virgо filiurn, pаri fоrmа. Как звезда высылает свои прекрасные лучи, так девственница прислала своего сына, подобным же образом…
Они были вдвоем в гостиной, другие дамы отсутствовали. Росана устроилась на кушетке возле окна, скрестив ноги на турецкий лад и тщательно закутав их подолом своего бледно-голубого монашеского одеяния. Здесь, в уединении дамской гостиной, она сняла чепчик и вуаль, и ее тяжелая иссиня-черная коса упала на плечо, касаясь концом манускрипта, лежавшего на коленях девушки. Пальцы Росаны трепетали, касаясь текста, - как крылья голубки, свившей себе гнездо на карнизе над окном, - а на лице отражался мечтательный восторг, вызванный древними словами.
- "Nеquе sidus rаdiо, nеquе mаtеr filiо fit соrruptа". Ни звезда не утрачивает девственности, посылая лучи своего света, ни мать, рождая сына.
Когда-то давно и сама Риченда вот так же преисполнялась девическим восторгом. Теперь эти же самые слова приносили куда более глубокое наслаждение, благодаря приобретенным мудрости и немалому опыту, - ведь она была теперь почти вдвое старше Росаны. В те годы, что она была замужем за Брэном Корисом, ей не приходилось заниматься учебой, которой она с таким пылом предавалась в девические лета, - Брэн считал, что женщине вряд ли пристало быть излишне умной. Но радости учебы вернулись после смерти Брана, - и не только потому, что Аларик готов был это терпеть; нет, он всемерно поощрял ее, да еще и Дункан и Келсон проявляли самый живой интерес к тем вещам, которыми, как оказалось, она могла поделиться с ними.
И именно Дункан сумел отыскать тот свиток, который сейчас лежал на коленях Росаны, - хотя сумасшедшие деньги, которых стоил свиток, выложил Аларик, - впрочем, без малейших сожалений.
- Я помню соответствующий текст из "Экклезиаста", - говорила тем временем Росана, пробегая кончиками пальцев по колонкам изящного рукописного шрифта. - Я есть мать чистой любви, и ожиданий, и знания, и святой надежды… Мои воспоминания слаще меда, и мой наследник как медовые соты…
Риченда ободряюще улыбнулась и что-то произнесла в знак согласия, однако ее гибкие пальцы продолжали безостановочно двигаться, и челнок не сбился с ритма, когда Росана возобновила чтение.
В гостиной было довольно жарко, хотя только что миновал Теrсе, "Третий Час" по древнему календарю, когда Святой дух снизошел на апостолов. Но могло быть и еще жарче, - однако вечер все же принес некоторое облегчение. Риченда, тоскуя по благословенной прохладе озер своего родного Анделона, или хотя бы по живому морскому бризу, который освежал Корот, оставила ненадолго работу, чтобы вынуть шпильки из своих вьющихся огненно-золотых волос; как и Росана, она, вернувшись с ранней мессы, сняла головной убор. На ней в это утро было нежно-розовое платье, вместо голубого, которое она предпочитала обычно, - она сменила цвет из уважения к лазури монашеских одеяний Росаны и ее сестер. Розовое было ей к лицу, но оно, добавив краски на ее щеки, как бы пригасило пылающее золото ее волос.
Пожалуй, в Меаре еще жарче, подумала Риченда, когда ее пальцы возобновили ровное, терпеливое движение, пропуская резной костяной челнок между нитями, - ее руки двигались словно бы сами собой, как в гипнотическом сне, но на узоре, который медленно вырисовывался на растущем куске ткани, не было ни единой ошибки.
Однако не было никакого смысла тревожиться об Аларике; это не принесло бы ровно никакой пользы ни ему, ни ей. К тому же стихи, которые читала вслух Росана, были чудесны, и их каденции лишь усиливали те небольшие чары, которые Риченда вплетала в нити. Росана вдруг заметила, что соскальзывает в легкий, приятный транс, под звук слов, ритмично падающих в утреннюю тишину, словно маленькие гладкие камешки в лесное озерцо… и она порадовалась тому, что они с Росаной пришли сюда в такой ранний час, до того, как кто-то из придворных дам мог присоединиться к ним.
- Хвала тебе, королева небес… Хвала тебе, повелительница ангелов, - продолжала читать Росана, - Приветствуем тебя, ты есть причина всего и источник, откуда исходит весь свет мира…
Запутавшаяся нить потребовала внимания Риченды, и она склонилась над холстом, чтобы распутать узелок, но часть ее сознания продолжала воспринимать чары, навеваемые чтением Росаны… и вдруг она ощутила, что в комнате появился кто-то еще, и сейчас этот кто-то стоит за резными ширмами у самого входа, прислушиваясь… и этот кто-то - Дерини, плотно укрывшийся внутренними щитами, непроницаемый…
Удивленно оглянувшись через плечо - поскольку вторгшаяся сюда могла быть лишь одной из двух дам королевской крови, никто другой не мог без стука войти на женскую половину, - она заметила сквозь не слишком плотную ткань ширмы белое, и это подтвердило ее подозрения: это была Джехана, явно не узнавшая издали Риченду, поскольку та была не в голубом, а в розовом. Если королева решится подойти поближе, это может оказаться довольно интересным…
"Не останавливайся", - передала она Росане, поскольку молодая женщина тоже заметила присутствие третьего лица, хотя и не поняла еще, кто это.
Росана, лишь на долю секунды сбившись с ритма, продолжила чтение, и только передвинула немного свиток, поудобнее пристраивая его. Риченда сосредоточилась на тканье и не повернула лица, когда Джехана обогнула ширму и вошла в комнату.
- Прошу меня извинить, - мягко сказала Джехана, когда Росана подняла на нее взгляд и прекратила читать. - Меня привлекли прекрасные стихи, и я… вы одна из тех сестер, что недавно прибыли в замок? Вы очень молоды.
- И, боюсь, одета не по правилам, миледи, - весело улыбнувшись, ответила Росана, подхватывая лежащую рядом головную накидку и вставая, чтобы присесть перед королевой в вежливом реверансе. - Очень жарко, а поскольку я лишь послушница, сестры часто смотрят сквозь пальцы на мои ошибки.
- Ну да, нынче действительно жарко, и я ничуть вас не порицаю, - сказала Джехана, улыбаясь в ответ, и лишь после того переводя взгляд на Риченду и узнавая ее наконец; Риченда тоже встала при приближении королевы.
- Вы! - прошептала Джехана, слегка задохнувшись.
Риченда склонила голову и присела в глубоком придворном реверансе.
- Ваше величество…
- Ваше величество?! - испуганно повторила Росана, резко поворачиваясь к Риченде.
- Джехана Бремагнийская, мать нашего короля, - мягко пояснила Риченда, не отводя глаз от королевы. - Ваше величество, будет ли мне позволено представить вам мою родственницу Росану, дочь Хакима, эмира Нур-Халлая, послушницу монастыря святой Бригитты…
Когда на мгновение утратившая дар речи Джехана наконец перевела взгляд с Риченды на ошеломленную Росану, которая как раз пристраивала на место головой убор, спеша изо всех сил, Риченда вежливым жестом предложила королеве сесть на кушетку у окна, где только что сидела Росана. Королева предпочла бы отказаться, но Риченда ощущала почти извращенное наслаждение, приглашая Джехану присоединиться к ним.
- Прошу вас, побудьте с нами, ваше величество, - сказала она. - Возможно, вам захочется еще послушать стихи. Наряду с более традиционными текстами Росана декламировала отрывки из сочинения великого Орина. Он был Дерини, как и мы трое.
Джехана громко сглотнула, и ее кожа стала почти такой же белой, как ее платье, и выглядела она так, словно готова была броситься бежать со всех ног; ее зеленые глаза испуганно метнулись к молчащей Росане, потом снова к Риченде.
- Но… она же монахиня! - прошептала наконец королева, яростно встряхнув головой. - Она не может быть Де… Она просто не может быть!.. Они не могут верить…
Риченда приложила все силы, чтобы не дать вспыхнувшему в ней гневу выплеснуться наружу.
- Почему же нет? Потому что вам так хочется, не так ли? Что заставляет вас думать, что только вы способны на веру?
- Это совсем другое дело, - слабым голосом произнесла Джехана. - И вы это знаете. Я обратилась к Церкви для того, чтобы мне помогли избавиться от того зла, что живет во мне; вы же своим злом гордитесь!
- Нет, мадам! Мы гордимся тем, что находимся в более близком родстве с Творцом, чем другие, - ответила Росана. - Вы же и сами были очарованы стихами Орина…
- Стихи Дерини! - огрызнулась Джехана.
- Стихи, которые казались вам безупречными и прекрасными, пока вы не узнали, кто их автор, - возразила Риченда. - Неужели вы боитесь, мадам, что будете прокляты только потому, что послушаете их? Уверяю вас, если бы было возможно обрести преимущества нашей расы благодаря простому чтению стихов Дерини, - на каждом квадратном метре этой страны сразу же зазвучали бы строки Орина! Но - увы! - для тех из нас, кто должен продолжать бесконечные попытки доказать самим себе, что они являются искренне верящими и честными слугами того же самого Бога, которому служит другие, все обстоит не так просто!
- Ваши слова - богохульство! Я не стану вас слушать! - нервно забормотала Джехана, крепко зажмурив глаза; она отвернулась от Риченды, дрожа с головы до ног.
- А, вы убегаете от правды, мадам! - продолжила Риченда, теперь уже не на шутку разгневанная. - Но вы не сможете убежать от Него, создавшего всех - и людей, и Дерини!
- Лучше бы Он этого не делал! - всхлипнула Джехана.
- А если бы Он этого не сделал, - гремела Риченда, - тогда бы и вас не было! Не было бы ни вас, ни меня, ни вашего сына… и не было бы Бриона Халдейна, за которого вы вышли замуж! Почему вы считаете себя обязанной преследовать нас, Джехана? Почему вы преследуете самое себя?!