– Овощи тоже будут мясо".
Жил когда-то на свете эстрадный автор Григорий Минников. Смешно писал. Его монологи исполняли лучшие артисты эстрады.
Однажды Минников поехал с нами, юмористами, в Калугу.
В ресторане гостиницы он открыл меню и сказал: "Давайте посмотрим, чем здесь отравили Циолковского".
Когда-то группа юмористов поехала в Армению. Нас повезли на экскурсию в Гарпи. Мы побывали в церкви, высеченной в скале. Перед входом в церковь росли кусты. На ветвях этих кустов были завязаны тряпочки с желаниями. Мы все тоже завязали на ветках тряпочки.
Далее мы поехали в шашлычную. Нам дали потрясающе вкусные шашлыки. Минников съел свою порцию и сказал: "Отвезите меня назад в церковь, я хочу отвязать свою тряпочку, у меня всё сбылось".
Эстрадный автор Олег Левицкий, уникальный репризёр, когда при нём рассказывали о какой-то знаменитости, тут же говорил, что он с этим человеком сидел за одной партой.
Кто-то сказал: "Такое ощущение, что у Левицкого была парта длиной в 15 километров".
Когда у известного в 50-х годах писателя-сатирика Владимира Дыховичного родился сын, он назвал его Иван.
На что Смирнов-Сокольский сказал: "Какое редкое еврейское имя".
Он же, на совещании в Министерстве культуры, после слов Фурцевой:
– Чем вы, артисты, недовольны, вы же хорошо пулучаете?
Смирнов-Сокольский из зала ответил:
– Это вы пулучаете, а мы – зарабатываем.
Мой товарищ Андрей Вонсович однажды напечатал в газете рекламу: "Хороший хирург поможет плохому танцору".
Зиновий Гердт любил говорить: "Если на гастролях появляется хотя бы малейшая возможность не изменить жене, надо её обязательно использовать".
Папанов говорит: "Не страшно умереть, страшно, что у гроба будет стоять Тусузов". (Тусузову было под 90 лет.)
Актриса Театра сатиры Надежда Ивановна Слонова, когда заболела, сказала Ольге Аросевой: "Представляю себе свои похороны. Гроб в театре, но, Оля, вы меня знаете, если Плучек будет говорить речь обо мне, я встану и уйду".
Виталий Резников работал редактором в "Клубе 12 стульев" "Литературной газеты". А до того работал официантом в "Метрополе" и "Москве".
Какой-то остряк сказал: "Впервые в литературу пришёл человек сразу из половых и из органов".
Исаак Дунаевский у себя в квартире сидел у рояля и наигрывал какую-то очень симпатичную мелодию.
Жена спросила:
– Дуня, это твоя?
Композитор ответил:
– Пока нет.
Композитор Стравинский говорил: "Это только бездарные композиторы заимствуют чужую музыку, а талантливые её просто крадут".
Розыгрыши
Почему мы все так любим розыгрыши? Вернее, все, кроме тех, кого разыгрывают. В детстве нас хлебом не корми, дай кого-нибудь разыграть. Так оно с детства у многих и осталось. Особенно у тех, у которых детство до сих пор в организме играет. Люблю разыгрывать. И меня сто раз разыгрывали. Каких только розыгрышей не бывает! Просто поражаюсь этой дьявольской изобретательности.
Начнём с народных.
Самый простой розыгрыш. Гуляет мужчина с собачкой.
Подходишь, говоришь:
– А как зовут?
Мужчина отвечает:
– Тузик.
– А собачку?
И радости через край.
Звонят кому-нибудь по телефону и спрашивают:
– Это баня?
– Нет, это квартира.
– А чего тогда трубку берёшь?
Или звонят кому-нибудь среди ночи и спрашивают:
– Это стадион?
Тот спросонья говорит:
– Нет.
– А чего тогда в трусах стоишь?
– А я не в трусах, а в пижаме.
– А чего ты в пижаме на стадионе стоишь?
Каких только дурацких розыгрышей не бывает!
Один юноша позвонил своему приятелю. Трубку взяла жена. Он говорит женским голосом:
– Колю можно?
– Коли нет дома, что ему передать?
– Передайте, что звонила Зина, и ещё передайте, что я решила нашего будущего ребёнка оставить.
Представляете себе дальнейшую жизнь этого Коли?
А другой шутник развлекался так.
Звонит родителям девушки:
– Галю можно?
– Её нет дома.
– Да я знаю, она у меня, я спрашиваю: Галю можно?
Одно слово – придурок.
Откуда они берутся, эти розыгрыши? Кто-то их придумывает. Нескольких выдумщиков я знал. Известным специалистом по розыгрышам был композитор Никита Владимирович Богословский.
Ходила в давние времена легенда о том, как уснувшего у памятника Пушкину приятеля Богословский с друзьями отвезли в аэропорт и отправили в Киев, где он проснулся у киевского памятника.
Никита Богословский многие годы выступал с известным в то время композитором Сигизмундом Кацем. Выступали по отделению. Первое отделение – Богословский, второе – Кац. И вот однажды Богословский подшутил. Вышел на сцену и сказал:
– Я – композитор Сигизмунд Кац… – И начал петь песни Каца, которые знал наизусть.
На второе отделение приезжает Кац, выходит на сцену, говорит:
– Я – композитор Сигизмунд Кац. – И начинает петь те же песни.
Зрители его чуть не убили.
А был случай, когда всё тот же Богословский собрал в ресторане своих совсем не бедных друзей, заказал стол и сказал:
– Ешьте, пейте, заказывайте, кто что хочет, не стесняйтесь.
Все назаказывали как следует, невзирая на цены. В разгар веселья один из гостей вдруг спохватился:
– А где Богословский?
Официант говорит:
– А он уже пятнадцать минут как уехал.
Немая сцена. Потом крики:
– Негодяй! Мерзавец!
Но, делать нечего, доели, расплатились. Как только расплатились, тут же появился Богословский.
Все закричали:
– Где ты был?
– Да отъехал на полчаса по делам, а что такое? Что случилось?
И снова немая сцена, ответить нечего. Никто же платить не обещал. Разъезжались жутко злые.
Рассказывают, был ещё такой случай, когда Богословский с компанией сидели в ресторане. Среди них был артист, назовём его условно Петров Анатолий Иванович.
Вдруг раздался голос Левитана по радио: "Звание народного артиста СССР присваивается…" – и среди прочих – Петров Анатолий Иванович.
Петров вскочил:
– Вы слышали? Слышали? Мне дали народного.
Все стали артиста поздравлять. Никита сказал:
– Надо отмечать.
Артист закричал:
– Всем шампанского, шашлыков, икры!
Гуляли до утра.
Никита Богословский утром улетел в Сочи, чтобы не убили, это же он записал на плёнку голос Левитана.
Артист скандалил, требовал вернуть деньги. Хорошо, что через полгода ему дали звание народного.
Тут же позвонил Никита Владимирович и спросил:
– Отмечать будем? – и тут же положил трубку.
Большим мастером розыгрышей был артист Евгений Моргунов.
В какой бы город он ни приезжал, по улицам за ним ходила толпа мальчишек. А любимая его шутка была такая. Он подходил к продавщице мороженого с ватагой ребят и говорил:
– Всем мороженого!
Мороженщица радостно раздавала пацанам по порции.
– Спасибо, – говорил Моргунов и разворачивался, чтобы уйти.
– А деньги?! – кричала продавщица.
– Какие деньги? – говорил Моргунов. – Я хоть одну порцию себе взял?
А пацаны тут же разбегались.
А ещё на улице он надевал на глаза тёмные очки, вставал у светофора и ждал, когда подойдёт женщина посимпатичнее. К ней он обращался с просьбой:
– Не поможете слепому перейти улицу?
Женщина, конечно, соглашалась и протягивала ему руку.
Моргунов одной рукой хватал её за руку, а второй обнимал за талию. Пока они шли через дорогу, он трогал и гладил женщину. Если женщина начинала возмущаться, он срывал с себя очки и кричал:
– Я прозрел!
А ещё у него был такой прикол. Он брал с собой на гастроли несколько пар дешёвых часов "Победа". Приходил к председателю исполкома. Секретарше говорил:
– Доложите, народный артист СССР, депутат Верховного Совета Евгений Моргунов.
Председатель встречал его стоя. Они пили чай, разговаривали. В конце, уже прощаясь, Моргунов говорил:
– Так вы мне понравились, просто родной человек. Давайте на память, не глядя, махнёмся часами.
Председателю ничего не оставалось, как за дешёвенькую "Победу" отдать свой дорогой "Ролекс".
И так по всему городскому начальству. Домой приезжал с хорошим уловом.
Однажды мы с ним были на гастролях в Усть-Каменогорске. Во время обеда он сказал мне:
– Через пару часов зайди ко мне в номер.
Я зашёл. Моргунов, в махровом белом халате, лежал на кровати. Не успел я войти, как приоткрылась дверь ванной, и женский голос произнёс:
– Муслик, принеси мне халат.
Моргунов встал и отнёс в ванную халат.
Я спросил:
– Почему она вас назвала Муслик?
– Да, понимаешь, она со мной знакомиться не хотела, тогда я ей сказал, что я Муслим Магомаев. Сработало.
До сих пор не могу понять, где он нашёл такую женщину, которая в то время не знала Муслима Магомаева.
Весёлым человеком, заряжённым на розыгрыши, был Борис Сичкин.
Мы с группой писателей приехали в Ялту, пошли на пляж санатория "Актёр". Там же, на пляже, загорал Борис Михайлович Сичкин.
Аркадий Хайт спросил меня:
– Хочешь посмеяться?
Мы пошли к Сичкину. Вокруг него сидел народ. Он выступал. Увидел в море большой подъёмный кран, который доставал со дна гальку, и сказал:
– Зачем я купил этот кран? Что мне теперь с ним делать? Говорила мне жена, давай подкопим денег, купим подводную лодку. В жару опустился на дно, сидишь в прохладе, пьёшь пиво. Нет, купил кран. Что мне с ним теперь делать? Никому кран не нужен? – Народ умирал со смеху. И вдруг, ни с того ни с сего, уже обращаясь к нам с Хайтом: – Вы сегодня "Труд" читали? Нет? Значит, не знаете ничего. Мы, оказывается, обогнали Африку по заморозкам, а Индонезию по перхоти. Сначала отставали, потом Рашидов из Узбекистана сдал ведро первоклассной перхоти, и мы на первом месте.
В Москве, живя в кооперативном доме в Каретном Ряду, не платил месяцами за свет и газ.
Когда к нему приходили из ЖЭКа, он говорил: "Пока американцы не выведут войска из Вьетнама, я платить не буду".
Через некоторое время ему сообщали, что американцы вывели войска из Вьетнама.
Он отвечал: "А Камбоджа?" – И опять не платил.
Наконец он собрался эмигрировать в Америку. Перед отъездом хотел продать квартиру за большие деньги, но ему помешал председатель кооператива и заставил его сдать квартиру кооперативу за небольшие деньги.
Приехав в Америку, он отомстил председателю. Зная, что все письма читаются, прислал председателю такое письмо: "Устроился я здесь хорошо, поэтому то золото, которое мы с тобой припрятали, оставь себе".
Председатель бегал по квартирам с письмом и доказывал, что никакого золота нет. А ему все отвечали: "Это вы расскажите КГБ".
Однажды мне позвонил артист Александр Белявский:
– Я тут в Риге был, зашёл на рынок купить угря, а продавщица говорит: "Только что у меня была Лариса Рубальская и купила три кэгэ угря". Я её буду разыгрывать, – продолжает Белявский, – а ты, если она тебе позвонит, поддержи меня.
Дальше он позвонил Рубальской и с сильным латышским акцентом произнёс:
– Вы – Лариса Алексеевна Рубальская?
– Да, я, – отвечает Лариса.
– Вы вчера в Риге были на рынке и купили угря три килограмма?
– Да, купила, а что такое?
– Я звоню из латвийского посольства, вам должно быть известно, что угорь занесён в Красную книгу и никто не имеет права продавать его, покупать, а тем более вывозить его из Латвии.
– Но я же об этом не знала.
– Незнание закона не освобождает от ответственности. Мы вам позвоним, когда надо будет давать показания. – И повесил трубку.
Лариса, с которой мы тогда дружили, тут же позвонила мне и рассказала об инциденте.
– Да, – говорю я, – плохо дело, он действительно занесён в Красную книгу, и куда ты его столько накупила?
– Слушай, я взяла-то всего ничего, всем родственникам и друзьям.
Я говорю:
– Нет, не всем. Мне, например, ты не привезла.
– Ну, забыла, извини.
– Я-то извинил, а вот они вряд ли.
– И что делать?
– Если он снова позвонит, скажи, что ты готова всего угря отдать в детский дом.
– Так я уже половину раздала!
– Ну, оставшееся. В крайнем случае поезжай на рынок, купи недостающее, а то они тебе визу закроют или в суд подадут.
Через час Белявский снова звонит Рубальской, говорит, что они уже получили признательные показания торговки и теперь будут принимать меры. Рубальская пытается оправдаться.
И так он ей звонил ещё два-три раза. Они торгуются, что отдавать, что докупать.
В конце концов Белявский говорит:
– Давайте так: мы закроем глаза на ваше преступление при условии, что оставшиеся полтора килограмма вы отдадите Белявскому и Измайлову.
– А почему именно им? – недоумевает Рубальская.
– А потому, что именно они вас разыграли.
Угря мы так и не попробовали.
Однажды я разыграл Геннадия Хазанова. Я ждал его выхода у дома. Мы должны были куда-то вместе идти. Рядом крутился какой-то парнишка.
Я говорю ему:
– Хочешь заработать сто рублей?
– Хочу.
– Сейчас выйдет Хазанов, ты подойди к нам и попроси автограф у меня. Не перепутай, не у Хазанова, а у меня. Понял?
– Понял.
Вышел Хазанов, пацан подошёл к нам и попросил у меня автограф. Я дал автограф, парень стал от нас отходить.
Хазанов посмотрел ему вслед и спросил у меня:
– Лёнь, сколько ты ему заплатил?
Как-то я разыграл своего напарника по концертам, куплетиста Вадима Дабужского. Позвонил с неизвестного Вадиму телефона и с жутким, непонятно какой национальности акцентом попросил Вадима Анатольевича.
– Это я, – сказал Вадик.
– Вы работаете на корпоративах?
– Конечно. На свадьбах, на днях рождения.
– Мы хотели бы вас пригласить.
– Я с удовольствием, две тысячи у. е.
– Это в другой стране.
– Тогда три тысячи у. е. А где это?
– В Непале.
– Вы что, шутите?
– Нет.
– Тогда три тысячи пятьсот у. е.
– Мы согласны. Вы свободны 28 июля?
– Да, свободен. А что у вас за мероприятие? День рождения?
– Нет, это поминки.
– Вы что, меня разыгрываете?
– Нет, что вы, просто покойник был очень весёлый человек, и он завещал, чтобы на поминках обязательно было весело.
– Тогда четыре тысячи у. е.
– Мы согласны. Только у нас ещё одна просьба. Мы знаем, что вы иногда выступаете с этим, как его, с Измаиловым.
– С Измайловым.
– Ну да. Говорят, он тоже хорошо выступает. Нельзя его тоже пригласить?
– Нет, – говорит Вадик, – он 28 июля занят.
Тут я своим голосом говорю:
– Чем это я занят, Вадик? Я как раз 28 июля свободен.
Вадик бросил трубку.
Ещё был такой розыгрыш. Я зашёл в магазин канцелярских принадлежностей, хотел купить тетради. Продавщица говорит мне:
– А у нас вчера Михаил Танич был, покупал лампочки, блокноты.
– А на сколько рублей он купил?
– На сто восемьдесят.
Там у них на прилавке стоял телефон. Я набираю номер Танича и говорю изменённым голосом:
– Это Михаил Исаевич?
– Да, слушаю вас.
– Вы вчера были в магазине на Трубной?
– Ну да, был.
– Извините, пожалуйста, но девочка-продавщица ошиблась, она слишком много вам насчитала.
– Я тоже вначале подумал, что-то многовато.
– Вы нас извините, мы хотим вернуть вам лишние восемьдесят рублей, куда подвезти?
Танич говорит:
– Не надо подвозить, я сам к вам завтра заеду.
А вокруг меня продавщицы умирают со смеху.
Я говорю:
– Михаил Исаевич, не надо заезжать.
Он спрашивает:
– Почему?
– Потому что это я, Лион Измайлов, разыграл вас.
Как он закричит:
– Ты чего меня позоришь! Ты что устраиваешь! – швырнул трубку.
Не разговаривал со мной месяца два. Потом я ему позвонил, говорю:
– Михаил Исаевич, вы же сами любите разыгрывать, что ж, вам можно, а вас нельзя?
– Ладно, приезжай, – сказал Танич. И мы помирились.
Один наш общий с Аркадием Аркановым розыгрыш длился несколько дней. Дело было в Баку. Мы там были с М. Задорновым, пародистом Брайниным и куплетистом Дабужским.
Всё шло хорошо. Миша Задорнов уже набирал обороты, но ещё не был известен. Для большего успеха, кроме своих монологов, он ещё исполнял и "Нарочно не придумаешь" из журнала "Крокодил". Среди прочего у него была шутка: вместо фильма "Убийство Маттеоти" в афише было "Убийство Матюти".
Брайнин и Дабужский, как соавторы, жили в одном номере. Задорнов в другом. Я набрал телефон Брайнина и сказал хриплым голосом с сильным кавказским акцентом:
– Дорогой, это Тенгиз говорит, были вчера на ваш концерт. Ай, маладец, давай завтра к нам, но не все, можешь собрать?
Брайнин от радости чуть не ошалел:
– А по сколько платить будете?
– По пятьдесят рублей.
– Да, могу, а кого возьмём?
– Возьми этот, как его, который Матютя, потом сам давай, ну, ещё этот, пожилой возьми.
– Арканов?
– Да, вот, Арканов. Запиши мой телефон.
И я дал ему номер его же телефона. Радости Брайнина не было предела. Он тут же побежал к Задорнову и договорился о выступлении. Тот, естественно, согласился.
Я снова позвонил Брайнину:
– Слушай, как тебя?
– Борис, Борис.
– Слушай, Борис, не надо Матюти, давай этого вашего Измайлова. Мне сказали, Измайлова давай.
Брайнин побежал к Задорнову и сказал:
– Звонил Тенгиз, сказал, Матютю не надо.
– Какого Матютю? – перестал отжиматься от пола Задорнов.
– Он тебя Матютей зовёт. Сказал, тебя не надо, а надо Измайлова.
– Слушай, сижу в номере, никого не трогаю, и вдруг на тебе, Матютю не надо.
Брайнин прибежал ко мне:
– Лион, Лион, мужик один звонит, зовёт выступать завтра по пятьдесят рублей.
Я сказал, что согласен. Нам уже пора было ехать на концерт. В вестибюле ко мне подошёл возбуждённый Задорнов и закричал:
– Лёнь, ты представляешь, я у себя в номере занимаюсь гимнастикой, вдруг какой-то Тенгиз сначала зовёт выступать, потом говорит, что Матютю не надо. Это я – Матютя! – Миша при этом жутко хохочет, потому что сама ситуация абсурдна.
Мы садимся в машину. Арканов впереди, рядом с шофёром. Брайнин начинает рассказывать Арканову о приглашении, об отказе Матюте.
Арканов осторожно скашивает глаза в мою сторону, я не выдерживаю, отворачиваюсь, чтобы не расхохотаться. Арканов всё понял.
Когда мы приезжаем на площадку, я ему всё рассказываю, Аркану нравится.
На другой день, утром, звонит Брайнину всё тот же Тенгиз и говорит:
– Слушай, Борис, ты тоже не нужен, приведёшь Измайлова с этим пожилым, получишь свои десять рублей, и всё.
Брайнин озадачен: