* * *
Характерной чертой императора Александра III было чувство законности. Однажды он проходил по парадным залам Гатчинского дворца и, взглянув в окно, в которое видна была станция Балтийской железной дороги, сказал сопровождавшему его лицу: "Сколько лет живу в Гатчине, а в первый раз вижу, что станция – между дворцом и военным полем и отчасти закрывает его".
Случилось так, что через несколько дней государь опять проходил по тем же залам и так же с кем-то из лиц свиты. Взглянув в окно, царь протер глаза и спросил своего спутника:
– Послушайте, со мной творится что-то странное – я не вижу станции.
На это спутник ответил, что станцию на днях перенесли в сторону так, чтобы она не закрывала военного поля. Государь удивился:
– Да зачем же это сделали?!
– Ваше Величество, я слышал, что вы изволили повелеть перенести станцию, так как она закрывала вид на военное поле.
Государь с неудовольствием сказал:
– Что ни скажешь, из всего сделают высочайшее повеление.
* * *
Управляющий Морским министерством адмирал Степан Степанович Лесовский женился на сравнительно молодой Елизавете Владимировне Вестман. После его кончины вдова получила должную ей пенсию. Когда же через некоторое время она решила вступить во второй брак, то подала государю прошение о разрешении сохранить пенсию, что было совершенно противозаконно, но в прошении она выразила уверенность, что государь и Россия "не забыли службу ее мужа, адмирала Лесовского".
Государь положил следующую резолюцию: "Ни я, ни Россия не забыли службу почтеннейшего Степана Степановича, а вот вдова его забыла. Отказать".
* * *
Летом 1891 года в Кронштадт прибыла французская эскадра под флагом адмирала Жерве.
Характерный эпизод произошел при докладе государю гофмаршалом князем Владимиром Сергеевичем Оболенским программы пребывания французских моряков. Оболенский доложил государю о предполагавшемся обеде в честь моряков в Большом Петергофском дворце и спросил, провозгласит ли государь только тост в честь эскадры или скажет речь. Император ответил, что будет тост за Францию, за адмирала и эскадру, на что Оболенский доложил, что в таких случаях по этикету следует играть гимн. Государь сказал, что так и следует поступить.
– Но, Ваше Величество, это Марсельеза!
– Раз это их гимн, значит, его и следует играть.
– Но, Ваше Величество, это Марсельеза…
– Ах, князь, вы, кажется, хотите, чтобы я сочинил новый гимн для французов. Нет уж, играйте тот, какой есть.
Государственные и общественные деятели
Н.Х. Бунге
(1823–1895)
В бытность Николая Христиановича Бунге министром финансов приемную его всегда наполняла масса просителей. Он был очень доступен. На одном из таких приемов из толпы просителей выдвинулась вперед пожилая женщина-мещанка и начала целовать министра в плечо.
– Батюшка ты наш родной… сокол ясный… солнышко красное… родимый.
– Да что вы, что вы, что вам угодно? – спросил смущенный министр.
– Милый мой… ангел… благотворитель… помоги ты мне в нужде и заставь за себя молить Бога…
– Да в чем дело? Объясните скорее.
– Желанный наш… Говорят, ты поставлен раздавать казенные деньги взаймы. Помоги мне. Из сил выбилась, орудуя иголкой, и решилась швейную машину купить. Одолжи мне 25 рублей казенных взаймы, и, видит Бог, родной мой, я тебя не обману, выплачу по чести… с процентом…
– Взаймы, голубушка, не даю, а вот так подарить тебе могу, – сказал министр, подавая женщине ассигнацию.
– Ох, ты, мой ангел-сохранитель, да пошли тебе Господи… и твоей супруге, красавице ненаглядной.
Н.Х. Бунге не был женат и жил одиноко весь век, а потому невольно улыбался болтовне, которую обрадованная просительница не унималась продолжать:
– …Твоей супруге, красавице ненаглядной, и дозволь мне, батюшка, пойти к ней и в ножки поклониться.
– Нельзя, матушка, нельзя, она еще почивает, а вот тебе десять рубликов еще за супругу. Ведь ты же не виновата, что у меня ее нет.
П.А. Грессер
(1833–1892)
Про санкт-петербургского градоначальника П.А. Грессера рассказывают такой анекдот, характеризующий его как симпатичного и остроумного человека.
К Петру Аполлоновичу поступали частые жалобы на одного из столичных мелочных торговцев, который самым бессовестным образом всех обмеривал, обвешивал и обсчитывал. Не находя веских улик, градоначальник долгое время ничего не мог поделать с мелочником, пока не представился ему удобный случай.
Однажды проезжает мимо лавки этого коммерсанта и видит, что из нее выходит маленькая девочка со свертком в руке. Грессер остановился, вылез из экипажа и подошел к ребенку.
– Ты, милая, что несешь?
– Сахар.
– В этой лавке покупала?
– Да.
– Сколько же ты купила?
– Фунт.
– Ага!.. Вернемся-ка на минуту в лавку.
Хозяин встретил градоначальника низким поклоном. Грессер взял от девочки сверток и, передавая его лавочнику, сказал:
– Свешайте-ка!
Хозяин засуетился, перепугался, побледнел, но ослушаться не посмел и положил сверток на весы. Оказалось, что фунта сверток не вытягивал, в нем всего-навсего три четверти было.
Градоначальник к хозяину:
– Продали за фунт?
– За фунт-с.
– А тут ведь меньше?
– Виноват-с, ошибся.
– Ошибся?
– Ей-Богу, ненароком.
– А приходится вам ошибаться не в свою пользу, то есть вместо одного фунта давать полтора?
– Частенько-с.
– Похвально! – произнес Петр Аполлонович и спросил: – У вас самая большая сахарная голова во сколько фунтов имеется?
– Да около пуда будет-с.
– Достаньте!
Хозяин поставил на прилавок громадный сверток сахару.
– А есть непочатый цибик хорошего чаю?
– Как же-с! Самый первый сорт-с…
– Подавай его сюда.
Хозяин к сахару присоединил большой ящик с чаем.
– Полпуда лучшего кофею свешайте.
– Готово!
– Теперь отправьте все это с приказчиком к родителям этой девочки.
Приказчик забрал товар, градоначальник ему внушительно сказал:
– Они, может быть, удивятся этой покупке, но ты скажи им, что, мол, хозяин ошибся, что это-де с ним часто случается.
* * *
П.А. Грессер сказал однажды приставу N., которого вызвал к себе для внушений.
– Я хочу добиться того, чтобы не публика существовала для полиции, а полиция для публики. Только после этого возможен будет порядок и обеспеченность строя жизни каждого обывателя. Наша предупредительность и любезность разовьет в публике к нам уважение и мы будем авторитетны. В противном же случае за нами останется одна физическая сила, способная возмущать и, следовательно, подрывать уважение…
Вот достойный взгляд на полицейского чиновника.
Эти фразы заслуживают серьезного внимания, так как они являются плодом долголетней практики одного из популярнейших градоначальников Петербурга.
А.П. Ермолов
(1777–1861)
Алексей Петрович Ермолов, отличавшийся острословием, приезжает по требованию императора Николая Павловича в Петербург после одной из славных своих побед. Входит он во дворец и застает в зале группу генералов, разговаривающих по-французски.
– Господа, – обратился к ним Алексей Петрович, – кто из вас знает по-русски? Доложите государю, что Ермолов прибыл.
Государь принял его очень ласково в своем кабинете. Расспрашивал про кавказские дела, интересовался подробностями последних побед.
Изъявляя свое монаршее благоволение, Николай Павлович спросил у Ермолова, какую он хочет получить награду.
Алексей Петрович ответил:
– Произведите меня, Ваше Величество, в немцы…
* * *
А.П. Ермолов проезжал раз Могилев, где, по неисправности своего экипажа, должен был на несколько времени остановиться. Командир I армии, граф Сакен, желая оказать Алексею Петро вичу уважение, приказал лицам своего штаба ему представиться. По приезде в Петербург Ермолов, рассказывая этот случай своим приближенным, сказал:
– Во время представления мне лиц штаба графа Сакена я заметил, что все служащие были родовитые немцы, один только был русский… и то Безродный!
Действительный статский советник Безродный управлял интендантскою частью в I армии графа Сакена.
* * *
В 1837 году, во время больших маневров в окрестностях города Вознесенска, одной стороной командовал государь император Николай Павлович, а другою – начальник военных поселе ний в Новороссии генерал-лейтенант граф Витт. Случилось так, что во время самого жаркого дела, без всякой достаточной причины, генерал Витт вдруг переменил образ действий и стал с отрядом отступать. Государь, не понимая такого неожиданного маневра, спросил у бывшего подле него А.П. Ермолова:
– Что бы значило это отступление, когда Витт находится в гораздо лучшем положении, чем я?
– Вероятно, Ваше Величество, граф Витт принимает это дело за настоящее сражение, – был ответ Ермолова.
И.Ф. Крузенштерн
(1770–1846)
Знаменитый русский мореплаватель адмирал Иван Федорович Крузенштерн был отпрыском немецкого рода фон Крузенов.
Однажды адмирал приехал в школу гардемаринов в экзаменационный день. Захотел он самолично проверить знания великовозрастных учеников и вызывает по алфавиту наудачу какого-то рослого и здорового детину, который чрезвычайно смело и развязно полез за билетом.
На билете значилось: "Лютер и реформация в Германии".
Крузенштерн приготовился слушать. Гардемарин откашлялся, по привычке оправился и, встав в непринужденную позу, начал:
– Лютер был немец…
После небольшой паузы Иван Федорович его спрашивает:
– Ну и что же из этого?
– Хотя он был и немец, но умный человек…
Крузенштерн моментально вспылил и крикнул:
– А ты, хотя и русский, но большой дурак!..
Я.П. Кульнев
(1763–1812)
Изгоняя роскошь и желая приучить подданных своих к умеренности, император Павел назначил число кушаньев по сословиям, а у служащих по чинам.
Майору определено было иметь за столом три кушанья.
Яков Петрович Кульнев, впоследствии генерал и славный партизан, служил тогда майором в Сумском гусарском полку и не имел почти никакого состояния. Павел, увидя его где-то, спросил:
– Господин майор, сколько у вас за обедом подают кушаньев?
– Три, Ваше императорское Величество.
– А позвольте узнать, господин майор, какие?
– Курица плашмя, курица ребром и курица боком, – отвечал Кульнев.
Император расхохотался.
И.Д. Лазарев
(1820–1879)
Прослужив долгие годы в Дагестане, где командовал русскими войсками, И.Д. Лазарев отлично знал страну, ее обычаи, нравы и приемы обращения с населением.
В Дагестане было несколько отдельных ханств, и в том числе Кумыкское, в котором располагалась часть войск, находившихся под начальством Лазарева.
Приехал он к месту назначения и послал сказать хану, что желает ему представиться.
Тот отвечал приглашением.
Входит Лазарев к нему со штабною свитою, глядит: сидит с поджатыми ногами хан на ковре, из кальяна синий дым тянет: не шевелится, будто и не заметил вошедших.
Передернуло русского офицера. Он сделал несколько шагов вперед и стал перед самым лицом кумыкского владыки.
Тот повел на него глазами и чуть-чуть мотнул головою, в знак поклона.
Лазарев, не говоря худого слова, запустил руку за ворот сидевшего, поднял его одним взмахом на ноги и, вытянув в рост, сказал ему:
– Ты здесь хоть и хан, а я моему государю подполковник – и ты его подданный. Так принимай меня так, как подобает рангу, возложенному на меня и твоим, и моим повелителем.
И надменный хан обратился тотчас в любезнейшего хозяина на все время пребывания Лазарева с своим отрядом в его владениях.
А.В. Лохвицкий
(1830–1884)
Раз известный адвокат А.В. Лохвицкий пришел к своему приятелю незадолго до известного таганрогского дела Вальяна и говорит, что всех подсудимых разобрали "хорошие" адвокаты, а ему достался чиновник, притом во всем сознавшийся.
– Но придумал речь. На скамье подсудимых будут все невиновные, не сознавшиеся. Мой один, который сознался… Я обращаюсь к присяжным так. Гг. присяжные, император Николай раз посетил тюрьму. Входит в одну камеру и спрашивает заключенного: "За что сидишь?" – "Не могу знать, Ваше Величество. Оклеветали невиновного…" Входит в другую камеру, в третью, в четвертую, везде предлагает тот же вопрос и получает в ответ почти то же. Все невиновны, все по наговорам и клеветам. Император выходит из тюрьмы. "Ваше Величество, – говорит смотритель, – тут вот есть еще каморка, в ней сидит служивый". – Хорошо. Зайдем и к служивому, – говорит император. – За что сидишь? – спрашивает император.
– Виноват, Ваше императорское Величество. Украл! – говорит служивый, падая на колени.
– Уберите отсюда вон этого негодяя, пусть идет куда хочет, – сказал император, – он недостоин сидеть вместе с честными и невинными людьми.
А.С. Меншиков
(1787–1869)
Как остряк, большою славою пользовался князь А.С. Меншиков, бывший морской министр и главнокомандующий морских и сухопутных войск в достопамятную Крымскую войну 1854 года. Его шутки имели громадный успех и переходили из уст в уста по всей России. Жаль, что никто из приближенных не собирал его острот, потому что из них могла бы получиться целая энциклопедия скандальных историй Николаевской эпохи.
В Крымскую войну интендантское управление отличалось такими безобразными беспорядками, что вынудило князя Меншикова во время самого боя назначить следствие.
Глядя на слишком осилившего нас неприятеля, кто-то спросил у Александра Сергеевича:
– Неужели нет возможности избавиться от англичан?
– Есть! – ответил Меншиков.
– Какое же? – радостно воскликнул собеседник, полагая, что у князя созрел какой-нибудь новый верный план боя.
– Для быстрого уничтожения неприятельских войск есть радикальное средство: надо заменить их интендантскую службу нашею.
* * *
Перед самым сражением на Альме, еще в самом начале служебной карьеры, понимая всю важность этого сражения, Меншиков не мог удержаться, чтоб не сказать окружающим:
– А что, если мы выиграем сражение, ведь меня могут сделать графом Альмавива.
* * *
Граф А.А. Закревский, по назначению его в 1849 году после отставки князя Щербатова московским военным генерал-губернатором, принял строгие и даже крутые меры для водворения во всех частях управления порядка. Конечно, это не понравилось избалованным москвичам; они прозвали Закревского Чурбан-пашою.
Князь Меншиков много острил на счет строгости московского генерал-губернатора и говорил, что Москва находится теперь в осадном положении. Государь, узнав об этом, шутя выговаривал князю за его насмешки и между прочим сказал:
– Ну, можно ли выдумывать, что Москва в осадном положении.
– Нет, Ваше Величество, я не говорил, что она в осадном, а только сказал, что в досадном положении.
– Ты что ни говори, – улыбнувшись отвечал государь, – а надобно согласиться, что Москва наша истинно православная, святая.
– А с тех пор, как Закревский ее градоначальник, – добавил Меншиков, – она даже может назваться и великомученицею.
* * *
Однажды князь Меншиков, явившись во дворец и став перед зеркалом, спрашивал у окружающих: не велика ли борода у него?
На что такой же остряк – генерал Ермолов с ироничной улыбкой ответил: "Велика? Так в чем же дело! Высунь язык и побрейся!"