* * *
В 1842 году, по случаю празд нова ния серебря ной свадьбы императора Николая Павловича, в Петербурге ожидали прусского коро ля Фрид риха-Вильгельма, брата императрицы Александры Федоровны. Время назначен ного приезда уже миновало, а короля все не было. Государь и государыня очень беспокоились. Но вот однажды, утром холодного, дождливого дня, из Кронштадта дали знать, что на горизонте показался пароход под прусским королевским флагом. В Петергофе забили тревогу; на при стани быстро собрались все лица, обязанные со провождать государя. Приехал импера тор с импе ратрицей, все сели на пароход и под про лив ным дождем отправились к Кронштадту. Но, про ходя уже по малому рейду, поняли: про изошла ошибка. Дело в том, что тогда, за отсутствием желез ных дорог, пассажирское сообщение между Штетином и Кронштадтом поддерживали два парохода, – один русский и один прусский; последний назывался "Прусский Орел" и имел флаг весьма схожий с королевским штандартом. На семафорном телеграфе перепутали, приняв один флаг за другой, и сообщили о прибытии королевского парохода вместо пассажирского. Легко представить себе ужас, в который пришел от такой ошибки морской персонал. Император Николай, ничего не подозревая, вышел с императрицей из каюты и стал на мостике; дождь лил как из вед ра; оба парохода быстро сблизи лись: скрывать долее ошибку было невозможно. Никто, однако, не решался выступить с докладом. Наконец, управлявший морским министерством князь Меншиков возложил это неприятное поручение на вице-адмирала К. Дрожа всем телом, К. до ложил о происшедшей ошибке. Наступило мертвое молчание. Грозно сдвинув брови, Николай Павлович взглянул на К. тем леденящим взором, который приводил в трепет самых неустрашимых людей. К. стоял неподвижно; кругом все замерло в ожидании развязки.
– Да знаешь ли ты, что я с тобой сделаю? – грозно спросил император.
К. молчал.
– Знаешь ли ты, что я с тобой сделаю? – возвысив голос, повторил государь.
К. молчал.
– Я заставлю тебя выпить три стакана морской воды, – с внезапно набежавшей улыбкой закончил Николай Павлович и, подав императрице руку, быстро спустился в каюту.
Так благополучно отделался неповинный К. именно потому, что государь тотчас же понял, что К. ни в чем не виноват и что он только послан сильнейшими для принятия на себя царского гнева.
* * *
Вскоре после холерного (1848) года, в России оказался страшный неурожай, и император Николай принял самые энергичные меры, чтобы уберечь народ от тяжелых последствий эпидемии и голода. Разрешен был беспошлинный ввоз хлеба, сбор податей и рекрутская повинность были приостановлены, значительные суммы были назначены на покупку зерна для посева на крестьянских полях. В то время императору доносят, что один из богатых хлебных торговцев, сделавший заблаговременно крупные закупки зерна, назначил его в продажу по ценам несоразмерно высоким.
Николай послал одного из своих флигель-адъютантов узнать о причинах подобной спекуляции и спросить, не согласится ли торговец понизить цену.
– Не могу! – был ответ, – мне самому хлеб обошелся дорого и мне нельзя продавать его в убыток.
– В таком случае, – сказал император, – я не хочу ни принуждать торговли, ни разорять бедного человека; я требую только, чтоб он не смел ни одной четверти продать ниже заявленной цены.
Одновременно с этим сделано было распоряжение, чтобы из казенных складов хлеб продавался в розницу по цене осенней закупки. Эта мера принесла спекулянту более ста тысяч рублей убытку.
* * *
Император Николай Павлович занимался часто до двух и даже до трех часов ночи. Камердинер его говаривал: "Засну иной раз, а потом очнусь и подумаю: не пора ли государю раздеваться? Загляну, а он сам разделся и лег. Иной раз слышу шорох; смотрю, а государь, заметив, что я заснул, на цыпочках проходит мимо меня".
Государь был очень набожен. Окончив занятия, он всегда коленопреклоненно молился перед киотом, прилепив восковую свечку к спинке стула. Раз, утомившись от трудов, поздней ночью, он задремал, склонив голову на сиденье стула. Между тем, свеча нагнулась, и воск стал капать близ самой головы. Камердинер, увидав это, разбудил государя и позволил себе заметить:
– Ведь вы, Ваше Величество, наверное, так делаете, чтобы не знали, что вы ночью молитесь?
– Да, – отвечал государь.
– А вот, свеча-то наклонилась и воск на стул капает; еще немного и капнула бы вам на голову знак бы остался (у государя, как известно, была лысина) и все догадались бы.
– Правду говоришь, старик, – заметил государь.
– Не позволите ли, я аналойчик сделаю?
– Нет, хуже, будут знать.
Тогда старик камердинер устроил в киоте выдвижную дощечку, в которую вставил металлическую трубку для свечи.
* * *
Великим постом, в самую распутицу, император Николай Павлович ехал в санях в одиночку по Невскому проспекту. Он ехал тихо, потому что снегу было мало, а воды и особенно грязи пропасть, – она стояла целыми лужами, несмотря на то, что множество народу с метлами и лопатами расчищало улицу.
Государь заметил, что все, кто шел ему навстречу, снимая шляпы, улыбались.
– Не забрызгало ли меня грязью? – спросил он своего кучера.
Кучер обернулся и видит, что за царскими санями прицепилась девочка лет десяти, в изношенном стареньком платье, мокрая и грязная.
Кучер со смехом сказал государю в чем дело. Когда Николай Павлович сам повернулся к девочке, она не робея сказала:
– Дядюшка, не сердитесь… скорей домой хочу, видишь, какая мокрота, а я и то вся измокла.
Император приказал остановиться, посадил ее рядом с собою и отвечал:
– Если я дядюшка, так следует и тетушку тебе показать. В Зимний дворец! – приказал он, обратившись к кучеру.
Во дворце государь привел девочку к императрице Александре Федоровне и сказал:
– Вот тебе новая племянница.
Государыня обласкала бедную девочку и, узнав, что она круглая сирота, поместила ее в Дом трудолюбия и положила на ее имя в опекунский совет 600 рублей ассигнациями на приданое.
* * *
Какому-то богатому саратовскому помещику захотелось непременно увидеть государя. Для этого он, не долго думая, прикатил в Петербург. Гуляя около Зимнего дворца, весь полон мыслью о государе, помещик однажды встретил статного высокого роста мужчину в офицерской форме и плаще и, приняв его за одного из служащих при Дворе, просил у него совета, как увидеть государя. Незнакомцу он подробно рассказал при этом о своем общественном, семейном и материальном положении.
– Я живу сорок лет на свете, – говорил помещик, – но еще не видал нашего батюшку-царя.
Незнакомец спросил у него, не имеет ли он какого-нибудь прошения к государю. Помещик обозвал его чудаком и повторил, что он приехал единственно затем, чтобы увидеть государя и по возвращении на родину рассказать землякам о своих впечатлениях.
– А позвольте спросить, кто вы такой?
– Я – русский император, – ответил Николай Павлович, – с которым действительно повстречался саратовский помещик.
– Ну, если вы русский, так я, должно быть, китайский император, – захохотав, возразил помещик. – Полно шутить!.. скажи, брат, откровенно, по-русски, кто ты такой, и посодействуй мне.
Николай Павлович ответил помещику, что он пошутил, что он флигель-адъютант государя, и обещал устроить дело. Помещик чуть не облобызал от радости мнимого адъютанта.
– Давно бы так, – сказал он, – ты меня, брат, не стесняйся: я ведь с губернатором знаком.
Государь обещал прислать своего товарища для показа Петербурга и окрестностей, а затем и для того, чтоб свести помещика во дворец.
Действительно, на другой день приехал к помещику флигель-адъютант государя и целую неделю показывал ему все достопримечательности столицы, а потом пригласил приехать во дворец к мнимому товарищу. Помещик благодарил, но сомневался.
– Да как же я пойду к нему, если я фамилии его не знаю.
– Это ничего: подъезжай, брат, прямо ко дворцу и на первый вопрос "кто ты такой?" отвечай, что китайский император.
Помещик захохотал и на следующий день был во дворце. Внутренний караул встретил его барабанным боем, отдав ему честь. Помещик испугался, его насилу ввели в кабинет государя, еще неодетого в то время.
– Что вы наделали? – сказал ему помещик, – за такие шутки нас с вами в Сибирь сошлют, и мне не удастся видеть царя.
– Неужели ты думаешь, что Николай такой строгий?
Помещик стоял на своем.
– Прикажите-ка для успокоения подать водки, – сказал он.
Водку подали. Помещик приободрился, а тем временем государь облекся в полную парадную форму и повел помещика к императрице, которой представил его, сказав:
– Саша, рекомендую тебе нового китайского императора.
Помещик раскашлялся, подбежал к ручке и стал с восхищением говорить, что отродясь не видел такого шутника, но все-таки боялся, как бы не узнал Николай Павлович. Помещик был в ударе и вел самый непринужденный разговор с государем и государыней, рассказывая о соседях, о губернской знати, о сплетнях, обнаружив чисто русскую душу – нараспашку. Подали завтрак, который шел очень оживленно, но когда в конце официант на какое-то приказание государя доложил: "Исполнено, Ваше императорское Величество", – помещик прозрел. Он упал на колени и просил у государя прощения.
– Не только не сержусь, но и очень рад. Садись. Кончай завтрак, а поедешь к своим, расскажешь, что не только видел русского царя, но даже с ним и его семейством завтракал, – успокоил его государь.
Теперь язык у помещика прилип к гортани. После завтрака он откланялся и уехал к себе в гостиницу. А когда на другой день за ним послали, чтобы он явился во дворец, то его уже не оказалось. Быстро собрав свои пожитки, он укатил в Саратовскую губернию.
* * *
На другой день после возмущения 14 декабря один из заслуженных и очень уважаемых императором Николаем генералов явился во дворец в полной парадной форме, сопровождаемый молодым офицером, который, без эполет и без шпаги, шел за ним с поникшей головой. Генерал просил доложить Его Величеству, что привел одного из участников вчерашних печальных событий. Его тотчас пригласили в кабинет.
– Государь, – сказал генерал, едва удерживая слезы, – вот один из несчастных, замешанный в преступный заговор. Предаю его заслуженному наказанию и отныне отрекаюсь признавать его своим сыном.
Тронутый таким самоотвержением и доказательством преданности, император отвечал:
– Генерал, ваш сын еще очень молод и успеет исправиться… Не открывайте передо мной его вины. Я не желаю ее знать и предоставляю вам самому наказать его.
* * *
Император Николай Павлович любил иногда прогуливаться по Большой Морской. В одну из таких прогулок он повстречался с командиром егерского полка бароном С, которого считал одним из усерднейших служак. Барон этот был, между прочим, страстный любитель певчих птиц. Соловьев и канареек у него было всегда штук по 50. Целые дни барон С. возился с этими птицами. Государь, впрочем, об этой страсти барона С. к птицам ничего не знал.
При встрече с императором барон С., конечно, стал во фронт.
– Ну, что? Как твои питомцы? – спросил Николай Павлович, остановившись перед бароном С.
– Старые поют, молодые учатся, Ваше императорское Величество, – залпом ответил барон, зная любовь императора к лаконическим ответам.
– Значит, у тебя весело? Отлично. Я завтра приеду к тебе, в 9 часов утра, смотреть твоих питомцев.
– Слушаюсь, Ваше императорское Величество! Чтобы Вашему Величеству не трудиться, не прикажите ли, я привезу их в Зимний дворец рано утром.
– Как, привезешь их!? – изумленно спросил император.
– В клетке, в открытой коляске.
– Да ты, барон, в уме?
– В полном здравии и уме, ибо, в противном случае, не имел бы счастья быть генерал-майором моего государя и повелителя, императора Николая Павловича.
– Да как же ты решаешься моих солдат в клетках возить? Что они, птицы, что ли?
– Солдаты не птицы, а птицы не солдаты, Ваше Величество! Я не солдат собираюсь сажать в клетки, а питомцев моих.
– Да кто же твои питомцы?
– Соловьи и канарейки, Ваше Величество.
– Да ведь я тебя про солдат спрашиваю.
– Солдаты не мои питомцы, а питомцы Вашего императорского Величества! – бойко ответил барон С.
Государь милостиво улыбнулся и, дружески хлопнув барона С. по плечу, сказал:
– Однако смотри, ты со своими питомцами не забудь и о моих питомцах.
* * *
В одну из поездок в конце сороковых годов в Кронштадт государь император Николай Павлович посетил стоящий на рейде пароход "Камчатка". Это было одно из первых наших паровых судов. Пароходом командовал капитан 1-го ранга (впоследствии адмирал) Шанц. Государь осмотрел судно и состоянием его был очень доволен.
Во время осмотра наступил полдень, то есть время, когда подается сигнал к обеду и питью водки, и командир судна обратился к государю с вопросом:
– Не соизволите ли, Ваше императорское Величество, разрешить рынду бить, стклянки ворочать, к водке свистать, – полдень наступил?
– Делай что нужно! – отвечал Николай Павлович милостиво.
Дали команду, засвистал свисток, закипела передобеденная работа, на палубу вынесли пробу пищи, чарку водки и хлеб; государь отведал пищу; отломил кусочек хлеба и скушал, а часть ломтя бросил находившейся тут же капитанской собаке. Пес понюхал хлеб, но есть не стал.
– Вишь ты какая балованная! – рассмеялся Николай Павлович, потрепав собаку рукой по голове, – хлеба не ест!..
– Мой собак умный, Ваше императорское Величество, – отвечал на это капитан Шанц, желая похвалить собаку, – он черный хлеб не кушает.
Государь посмотрел на него, но ничего не сказал, повернулся и пошел по трапу, дожёвывая хлеб.
* * *
Один помещик желал определить сына в какое-то учебное заведение, для этого ему нужно было подать прошение на высочайшее имя. Не зная, как написать прошение и, главное, затрудняясь, как титуловать государя, простак вспомнил, что государя называли августейшим, и так как дело было в сентябре, накатал в прошении: "Сентябрейший государь!" и пр. Прочитав это прошение, Николай Павлович рассмеялся и сказал:
– Непременно принять сына и учить, чтобы он не был таким дураком, как отец его!
Император Александр II
(1818–1881)
Государь щедрою рукою награждал всех отличившихся в бою. Он лично сам раздавал кресты в лазаретах раненым. Однажды, уходя из лазарета под Плевной, после раздачи крестов, государь вдруг услышал обращенный к нему голос:
– Ваше Величество! Позвольте и мне крест!
Император, со сдержанной улыбкой на грустном лице, немедленно подошел к говорившему солдату, молодому еврею, и, наклонившись к подушке, ласково спросил его:
– За что же тебе, голубчик? Ты много убил турок?
– Я, Ваше Величество, убил одного, а он убил меня! – ответил солдат.
У евреев на простом языке слово "убил" заменяет слово "ранил", "пришиб".
Такой ответ возбудил общий смех присутствующих, и Его Величество, также рассмеявшись, спросил находившегося здесь военно-медицинского инспектора Приселкова вполголоса:
– Он серьезно ранен?
– Рана легкая, – ответил инспектор, – и особенной опасности не представляет, Ваше Величество.
– Ведь ты не сильно ранен, – произнес император, обращаясь к солдату. – Я даю кресты только тем, кто за Отечество пострадал, у кого отняты ноги или руки…
– Да, Ваше Величество! – воскликнул солдат, – я не сильно ранен, но зато я сильно старался.
И милосердный царь, под впечатлением простодушного рассказа солдата, наградил его Георгиевским крестом.
* * *
В другой раз, придя в госпиталь, государь подошел к раненому офицеру Ковалеву, которому только что была сделана ампутация ноги. Сильные страдания сделали больного чрезвычайно раздражительным и капризным, и он почти не хотел отвечать на расспросы Его Величества. Но государь во что бы то ни стало желал добиться от него ответа.
– О чем ты грустишь? – спросил император.
Ковалев молчал.
– Но ты себя уже лучше чувствуешь? – продолжил расспросы государь.
– Нет… – коротко ответил Ковалев, нахмурив брови.
– Может быть, ты чем-нибудь недоволен?..
– Меня… – сказал Ковалев, уже дрожащим голосом, – постоянно смущает мысль… о моей матери… Она жила всегда со мною… я ее содержал, а теперь… останется одна… на всем свете, без куска хлеба… Много потрудилась она, бедная… чтобы меня поставить на ноги.
Эти простые, душевные слова молодого офицера тронули государя и, желая скрыть свое волнение, Его Величество сказал в ответ несколько утешительных слов и отошел.
Вечером царь сказал генерал-адъютанту Рылееву:
– У меня целый день не выходит из головы бедный Ковалев. Эта святая любовь его к матери меня истинно тронула… Как он отзывался о ней: сколько в его словах было чувства… Я не могу забыть!
Затем, подойдя к письменному столу, государь достал крупную сумму и произнес:
– Вот что! Надо ему помочь… Возьми эти деньги, положи как-нибудь ему под подушку, но, пожалуйста, сделай так, чтобы он не знал, что это от меня…
* * *
В 1859 году при отъезде государя из Чугуева после смотра, когда он вышел на крыльцо, ямщик, вместо того, чтобы сидеть на козлах, стоял подле коляски, а на козлах торжественно восседал великолепный пудель, любимая государева собака, постоянно сопровождавшая его в путешествиях. Сначала этого не заметили, но когда государь подошел к коляске, то губернатор спросил ямщика, отчего он не на козлах. Ямщик ответил:
– Никак нельзя, ваше превосходительство, там их благородие уселось.
Государь рассмеялся и сказал ямщику:
– А ты их оттуда кнутиком, кнутиком.
Император Александр III
(1845–1894)
Император Александр III был очень остроумный человек. Многие из его резолюций сделались классическими.
Известен случай, когда в каком-то волостном правлении хулиганистый мужик наплевал на портрет царя. Дела "об оскорблении Величества" разбирались в окружных судах, и приговор обязательно доводился до сведения государя. Так было и в данном случае. Мужика-оскорбителя приговорили к шести месяцам тюрьмы и довели об этом до сведения императора. Александр III гомерически расхохотался, а когда он хохотал, то это было слышно на весь дворец.
– Как! – кричал государь. – Он наплевал на мой портрет, и я же за это буду еще кормить его шесть месяцев? Вы с ума сошли, господа. Пошлите его куда подальше и скажите, что и я, в свою очередь, плевать на него хотел. И делу конец. Вот еще невидаль!
* * *
Арестовали по какому-то политическому делу писательницу Цебрикову и сообщили об этом государю. И государь на бумаге изволил начертать следующую резолюцию:
– Отпустите старую дуру!
Весь Петербург, включая и ультрареволюционный, хохотал до слез. Карьера г-жи Цебриковой была на корню уничтожена, с горя Цебрикова уехала в Ставрополь Кавказский и года два не могла прийти в себя от "оскорбления", вызывая улыбки у всех, кто знал эту историю.