– Особая испанская порода овец. Их разводят только в Испании, их вывоз из королевства запрещен под страхом смертной казни. Вот из этой шерсти я и предлагаю сукно по четыре рубля за аршин. Можно сказать, ткань для царских особ. А ты сразу на дыбы. Никто ведь не неволит. Не желаешь, так и не станем вспоминать.
– А вы откуда же тогда раздобыли ту шерсть?
– А то не твоего разумения. Вот, глянь на образец. В тканях ты разбираешься, а потому свое суждение и вынеси.
– Хм… Анна Александровна, если товар-то новый, а мы уж давно знаемся, так, может, под продажу выделишь несколько рулонов, а там и сочтемся? – бережно перебирая отрез ткани и едва не пробуя его на зуб, с хитринкой предложил купец.
– Козьма Иванович, это что за разговоры такие? – Девушка вскинула брови домиком. – Это когда же ты успел так поиздержаться, что не можешь за товар уплатить?
– Так ведь на такую-то новость я и не рассчитывал. Потому и серебра с собой в обрез взял. А тут один рулон в сто шестьдесят рублей встанет. Ну и какой толк от одного рулона? Нужно хотя бы четыре.
– Нет, Козьма Иванович, так у нас не сладится.
– Нешто веры мне нет, Анна Александровна?
– Еще как есть. Но ведь когда берешь чужое, оно всегда легко, а отдавать-то придется свое, и уж это тяжко.
– Плохо вы обо мне подумали. Грех это, Анна Александровна.
– В том-то и дело, Козьма Иванович, что думаю я о тебе хорошо и того мнения менять не желаю. А ну как соблазнишься и начнешь прикидываться сиротой? И потом, нешто ты без запаса приехал?
– Был запас. Да только дельце по пути подвернулось. Ну и… Нешто думаешь, что не возверну долг, Анна Александровна?
– Эх, Козьма Иванович, Козьма Иванович… В то, что долг ты рано или поздно вернешь, я верю. Постенаешь, потянешь кота за хвост и когда-нибудь вернешь. Да только "когда-нибудь" меня не устроит. А ведь у вас же в Новгороде банк Купеческий открыли, чего же ты не озаботился? И тяжести с собой возить не нужно, и любая потребная сумма под рукой была бы. Сейчас спокойно выписал бы вексель, и разошлись бы полюбовно.
– Не верю я той задумке, Анна Александровна.
– А вот это ты зря. Задумка превосходная. Откуда у меня деньги на новую фабрику? Нешто, думаешь, на все это богатство достало наших средств? Больше половины заем, в государственном банке взято.
– Да мне заем-то вроде как и не к чему… – смущенно почесал кончик носа купец.
– Так и слава богу, Козьма Иванович, слава богу. Но зато какое удобство, разве не находишь? Понятное дело, что не со всеми можно векселями рассчитаться, но со мною, к примеру, очень даже можно. Да и иные веру в банки имеют. Уж во всяком случае, такого, чтобы по векселям там нельзя было получить серебро, пока не бывало.
– Значит, нет?
– Пожелаешь, присылай приказчика с платой, выдам в лучшем виде. А отдавать свое, чтобы потом с твоей бережливой натурой бороться, уволь. Хотя… Вот напишешь расписку, что в течение месяца обязуешься возвернуть, а как не уложишься, так та сумма в рост пойдет, тогда пожалуйста. Тогда со всей душой.
– Стало быть, не верите купеческому слову.
– Всяк свой интерес блюдет. Потому извини.
Купец в очередной раз вздохнул и опять взял в руки отрез. Знатное сукно. Ох знатное. Товар не из дешевых. Такой если продастся, то лишь в столице или в Москве. Нынче многие хотят выделиться настолько, чтобы иным нос утереть, а потому и по шесть рублей за аршин уйти сможет. Опять же быть первым, у кого такой товар появится, ох как выгодно. Только тогда нужно выкупать все без остатка. А ну как много окажется? А не беда. Иноземные купцы такую ткань очень даже выкупят. Не видел он у них доселе ничего подобного. А, пропадай моя телега!
– И сколь у тебя того сукна имеется, Анна Александровна?
– На двадцать тысяч рублей, Козьма Иванович. Не обессудь, но больше пока нет. Всю шерсть выработала. А потому раньше как к следующей зиме такого товара более не будет, – наблюдая за озабоченным видом купца, мило улыбаясь, произнесла девушка.
"Никуда-то ты, мил-человек, не денешься. Уж заглотал крючок по самые жабры. То о четырех рулонах речь вел, а теперь интересуешься, каков общий запас. Дорого, не без того. Придется мошной потрясти и в подпол лезть. Но ведь и выгоды каковы!"
Брат свалился как снег на голову. Вот так вот, нежданно-негаданно. То чуть ли год не появляется, то вдруг заявится, прошу любить и жаловать. Хорошо хоть супругу свою Елену и племянников постоянно отпускает в родовое имение погостить. Нет, Анне вовсе не было скучно, некогда скучать-то. Забот хватало с избытком. Всюду требовался ее догляд – и в селе с деревеньками, и на производстве, и за животиной.
В настоящий момент крестьяне в тумановских землях если и возделывали пашню, то только на своих огородах. Обширных, но все же только огородах. Земля заросла травой и полностью отошла под пастбища и сенокосы. Соседи качали головами, мол, не дело с землей так-то обращаться.
Но Анна была себе на уме. Ну не получалось так, чтобы и землицу обиходить, и все станы рабочими руками обеспечить. Не хватает народу. Как по ее задумкам, так еще и наемных рабочих придется привлекать. Оно можно бы было и своими обойтись, благо народ живет довольно сытно и детворы бегает предостаточно, да только когда они подрастут-то.
К людям у Анны отношение было самое серьезное. Зазвала к себе молодого доктора, окончившего столичный университет. Организовала вариоляцию новомодной вакциной от оспы. Народ поначалу боялся – кому захочется самолично к себе заразу подпускать. Но Анна всенародно заголила предплечье (ох и стыдно же было) и позволила сделать себе соскоб. Мало того, при всех привила и племянников, правда, с Еленой пришлось выдержать целое сражение. Тихо так шипели друг на друга, как две гадюки, чтобы прислуга не слышала. Однако своего добилась. И невестка отступилась, и крестьяне поверили.
Оспенные дома нынче по всей империи появляются. Крестьян как только не заманивают – и послабление в податях обещают, и оброк снижают. Но народ идет на прививки с большой неохотой. А вот тумановские крестьяне только осенили себя крестным знамением и пошли за своей княжной.
Кроме этого, доктор постоянно обходил дома, требовал соблюдать определенные правила. Осматривал людей. А еще для него срубили отдельный домик, где он находился в определенные часы, дабы с жалобами могли обратиться. Эту идею он подсмотрел у Блюментроста и был ее приверженцем. Там же в двух отдельных комнатах поставили по четыре кровати, на случай появления больных, коим понадобится особый уход. Анна приставила к доктору двух молоденьких помощниц из дворовых девок, которые проходили у него обучение и во всем помогали.
Опять все соседи стали коситься в ее сторону. Да где это видано, чтобы такое устраивать? Конечно, крестьянские души – это прямой путь к благосостоянию помещика, но не стоит же так-то себя утруждать. Чай, бабы рожать еще не разучились и ранние зимние вечера занять нечем. Жалко, конечно, когда умирает столько ребятни, но что тут уж поделаешь, Господь призвал.
Соседи-то косятся, а у тумановских крестьян детворы только прибавляется. Потому как доктор не просто большой денежный оклад имеет, но с него еще и спрос крепкий. Да на лекарствах Анна и не думает экономить. Так все обставила, что нередко в ее аптеку, по сути для крестьян созданную, приезжают за лекарствами для владельцев соседних имений. Опять же и медика не абы какого сманила, а очень даже способного, он уже в округе нарасхват. Но Туманова ему много воли не дает…
– Ваня, а отчего один-то? – обняв и расцеловав брата, с легким оттенком обиды поинтересовалась девушка. – Отчего Лену с детьми не привез?
– По делам выехал, оттого и без них. Неужели думаешь, что решил их прятать от тебя? Хотя следовало бы. А то мало ли что еще решишь учудить.
– Это ты мне все ту прививку позабыть не можешь? Ох, Ваня, от тебя такого я не ожидала. Ведь ничего с ними не сталось? Да и в имении уж два года про оспу никто и слыхом не слыхивал. Чего не скажешь об округе, – сноровисто собирая на стол, чтобы попотчевать брата чаем, отмахнулась княжна. Оно не мешало бы на стол собрать и посерьезнее. Но пока слуги все сготовят, горячий чай со свежей выпечкой – с мороза первейшее дело. Благо выпечка в доме всегда свежая. Наблюдая за сестрой, ничуть не чурающейся домашней работы, князь почувствовал, как в груди разливается тепло.
– Не дуйся, сестренка. Это я так, к слову, – приобняв Анну, в самое ухо произнес Иван. Потом отстранил и, заглянув в глаза, поинтересовался: – Слушай, Анечка, так что ты решила по поводу нашего прошлого разговора?
– Это ты тоже к слову? – с хитринкой взглянув на брата, вопросом на вопрос ответила Анна.
– Нет, это уже не к слову. Сестрица, тебе уж двадцать три, пора и о своем доме подумать.
– Вань, а вы нарожайте с Леной побольше детишек, глядишь, и мне радость будет, – вывернувшись из объятий, с задором ответила Анна, явно пытаясь уйти от нежелательной темы.
– Глупость говоришь, Анна, – строго изрек Туманов. – Знаю, отчего от замужества бегаешь. Боишься, что муж запрет тебя в четырех стенах и лишит возможности заниматься твоей разлюбезной мануфактурой. Ну не хочешь за Шереметева, так давай подберем кого попроще. Какого-нибудь дворянчика безземельного или с имением скромнее некуда. Так чтобы ты и замужем могла заниматься любимым делом. За приданое не переживай. Я тебе такое выделю, что свою мануфактуру поставишь. Да что мануфактуру, фабрику. Анечка, ну что может быть важнее семьи и кровиночки родной? Я куда как непоседа, а и то понимание имею. – Последнее он сказал с нескрываемой надеждой и нежностью.
– Ох, Ванечка, все-то ты верно говоришь, да только муж ведь не мануфактура. Здесь с одной только выгодой никак не подойдешь. Ну не полюбился мне никто. А как без любви-то быть? Иль ты думаешь, что только ты меня сватаешь? Соседи уж пороги обили.
– А как же стерпится – слюбится?
– Не хочу я так.
– Да ты вообще даже не пытаешься! Сидишь в имении, носа наружу не показываешь! – неожиданно даже для самого себя вспылил Туманов.
Надо же, а ведь всегда почитал себя выдержанным. Служба его ко всякому приучила. В том числе и держать себя всякий раз в узде. При его деятельности терять холодный рассудок никак нельзя. Но ты поди сохрани хладнокровие, когда с этой красавицей разлюбезной беседуешь. Впряглась, как ломовая лошадь, и тащит воз тяжести великой.
– И вовсе не сижу. Уж сколько раз в столице была. И на ассамблеи езжу, – не менее резко ответила брату Анна.
– Угу. Тогда же, когда в столице бываешь. Эдак раз в год. Ну и как ты сама себе мужа-то сыщешь? – усаживаясь на стул и уже практически взяв себя в руки, буркнул Туманов.
– Все, Иван, этот разговор закончен.
– Ты присядь, сестрица, присядь. Нечего кипеть как самовар. Чаем-то брата потчевать будешь или все это только для красоты выставила? – поведя рукой над столом, произнес Иван.
– Извольте, милостивый государь. – С нескрываемым ехидством девушка отвесила легкий поклон, после чего присела на стул и начала наполнять для брата чашку.
– Хм… А ведь не чай. Травяной сбор, – отпив глоток, подметил князь.
– Все так, братец. Чай, он для души полезен, а нынче лучше пить сбор. На воздухе много времени провожу, эдак и до болезней недолго. Это мне доктор наш настоятельно рекомендует, да и травница Степанида о том же твердит. Наумов, доктор наш, с ней спелся на славу.
– Видать, неглуп, коли не отмахивается от мудрости народной.
– Неглуп. Он при Блюментросте долгое время обретался, а тот, поговаривают, последние годы к травницам присматривается. А Наумов хочет создать труд по совместному применению старинных и современных методов лечения. Да только сдается мне, его все больше Алена влечет, внучка Степаниды, а не знания травницы, – с улыбкой закончила Анна.
– А может, и то и другое, а, Аня?
– Опять?
– Ну неужели тебе никто по сердцу не пришелся, сестрица? Да и нельзя так.
– Думаешь, не понимаю, что в девках засиделась? Да и что за жизнь без семьи и детей. Так, одно недоразумение, – поставив чашку, серьезно ответила Анна. Иван даже замер, боясь вспугнуть проявление благоразумия у сестры. – Прав ты. Только давай так: вот разберемся с долгами, получим прибыль, а там и решим, как быть. Коли не сыщется по сердцу, выйду по уговору.
– А чего тянуть-то, Анечка? Когда еще мы с теми долгами рассчитаемся. А жить можете и здесь, в имении. Мне все одно по службе в столице быть потребно. Как с тайными делами покончил, так семья при мне. А как с долгами разберемся, так и именьице какое справим, и на фабрику деньги найдутся. Мне в займе банк не откажет.
– Я гляжу, ты уж решил меня за бессребреника отдать, а, братец?
– Оно бы конечно… Так ведь иной тебе делами заниматься не даст, а ты без своих ткацких станов совсем зачахнешь.
– Знаешь, Ваня, когда я, не вылетев из отцовского гнезда, под твоим попечительством, так все ладно. Но коли в иную семью уйду, не дело висеть на твоей шее.
– Это ты-то на моей шее? – Иван от возмущения даже подался вперед, наваливаясь грудью на стол. – Да тут все на твоих плечах держится.
– Иван, и имение, и земли окрест, и фабрика принадлежат тебе. Я же только помогаю, в меру своих сил и разумения. Потому оставим этот разговор. Нешто так торопишься от меня избавиться? – вновь лукаво улыбнулась Анна.
– Ты знаешь…
– Знаю. Все знаю, Ваня. Даже то, что можешь выдать меня, не спросив моей воли. Но давай сделаем, как я о том прошу.
– Анечка… тут дело такое… Словом, когда у нас получится с теми долгами расквитаться, одному Богу известно. А я, как глава семьи, обязательства имею, и родители, взирая на нас, наверняка недовольны.
– Все. Дальше не продолжай. Два года, братец. Нам потребуется два года, чтобы в изрядный прибыток выйти. Стадо мериносов разрастается, шерсть дают просто на загляденье. Второе стадо куда обширнее. Уже сегодня половина шерсти у нас своя. А потому, будь уверен, через два года все будет ладком. И тогда, коли сама никого не присмотрю, все сделаю по твоей воле. Мое слово крепкое, ты знаешь.
– Не сбыться твоим планам, Анечка, – вздохнув, потупился Иван.
– С чего бы? – вскинулась Анна. – Уж не решил ли ты, что лучше меня знаешь, как управлять делами? Я все уж давно рассчитала… – Девушка вдруг осеклась и пристально посмотрела на брата. – Я чего-то не знаю?
– Мы должны будем взяться за казенный заказ, Анечка.
– Значит, его величество решил, что пришла пора отобрать льготу и вернуть прежнюю норму в тысячу аршин? Плохо. Но, с другой стороны, вполне объяснимо и не так страшно, – задумчиво проговорила она, скорее обращаясь к самой себе. Потом вновь взглянула на брата. – Что, еще хуже? Перейти полностью на изготовление казенного сукна? А что, армию собираются увеличить в несколько раз? Куда им столько сукна-то? Или решили продавать в Европу? Так мы и сами не лыком шиты.
– Посконь.
– Что посконь? – Княжна даже откинулась на спинку стула, силясь понять сказанное братом.
– Мы должны будем ткать посконь, Анечка.
– Погоди-погоди… Как посконь? Какая посконь? Ты вообще представляешь, о чем говоришь? У нас суконное производство, под него все делано.
– Армии нужна посконь, и очень много. О переходе на новую форму слышала?
– Слышала. Но только потребность в сукне ничуть не уменьшится. Насколько мне ведомо, под посконь будет заведено отдельное производство. И это дальние планы.
– Потребность в новой форме возникнет уже в этом году. Мы на грани войны с Турцией и, возможно, с Персией. Петр Алексеевич отводит большую роль новой форме ввиду жаркого климата в тех краях.
– А нам-то что с того? – Возмущенная девушка вскочила со стула и заходила по комнате, как разъяренная львица в клетке. – Получается, что в угоду его императорскому величеству мы должны разориться? Погляди в расходные книги, благодаря твоим заботам там все набело писано.
– Я уже обещал, что ты возьмешься за это дело.
– Иван, ты меня слышишь?! – не выдержав, закричала девушка, чего раньше никогда себе не позволяла. – Земля не пашется, у людей только огороды и скотина. На полях одна трава, все отошло под пастбища и сенокосы. Зерно, как и иное, закупаются. Посконь же твоя идет по десять копеек за аршин. Ты понимаешь, что мы пойдем по миру с протянутой рукой? Да что мы, ты о людях подумал? Ведь перед Господом нашим за них ответ держим. Откажись.
– Не могу. Ты сама…
Но княжна уже не слушала. Резко обернувшись, она стрелой вылетела из комнаты. Иван так и остался с открытым ртом, не успев закончить фразу.
Господи, как она ждала этой встречи! Как хотела еще хоть разок его увидеть. Но судьба распорядилась так, что видеться они могли лишь мельком. За все эти годы они встречались только шесть раз. На той самой ассамблее и чуть позже, когда едва не погиб Иван. Третий раз – когда ее, грязную и изможденную, прямо из камеры вывели на допрос к начальнику КГБ Ушакову. Потом были еще три встречи – он навещал их имение, живо интересуясь тем, как она ведет сложное хозяйство своего брата.
Все эти три раза случались ассамблеи, которые проходили в их доме. Но даже тогда она не могла удовлетворить своего желания и пообщаться с ним. Государь никогда не задерживался надолго. День посвящался делам и проходил в ее общении с прибывшим с Петром окружением. По большей части это были управляющие или владельцы мануфактур. Вечер отдавался слетевшимся как мотыльки на свет дворянам Псковской провинции. С первыми лучами солнца император неизменно убывал.
И все же она всегда с нетерпением ждала очередного его визита, проживая долгий срок, тянущийся подчас больше года, с надеждой и каждый раз убеждая себя, что это несбыточно. Боже, за что ей это? Ведь знает же, что у государей особая жизнь, посвященная долгу перед государством. Стать любовницей? Нет, этого она не допускала даже в мыслях. Но и получить иначе этого юношу, превратившегося в высокого, стройного и сильного мужчину, она тоже не могла.
Так на что же она надеялась? Хороший вопрос. А она и сама не знала. Просто жила и лелеяла свою мечту. Странно для столь целеустремленной и деятельной натуры? Еще как странно. Вот только сердце и рассудок ходят лишь по одним им ведомым дорожкам, и подчас те никогда не пересекаются.
Она ждала его всегда. Ждала и сегодня. Не желала видеть. Ненавидела. Но ждала. В последний раз. Такого предательства она простить не могла. Одним пожеланием, используя верноподданнические чувства князя Туманова, перечеркнуть дело многих лет ее не столь уж и длинной жизни. Нет, этого она ему не простит никогда.
Хватит ждать чуда. Она уже не маленькая девочка и в чудеса не верит. Брат говорит о Шереметеве. Что ж, уважаемый и древний род. Правда, некоторое время граф пребывал в опале и отслужил три года в Низовом корпусе. Но нынче получил отставку по военной коллегии и служит при дворе.
Государь не забыл того, что Петр Борисович был его товарищем по детским играм. Как и того, что тот всячески пытался отвлечь его от общения с Иваном Долгоруковым, хотя и не преуспел в этом. Да и к заговору он никоим образом не был причастен, пострадал вместе со всем полком.