- Аск! Считайте: прихожая, она же гардеробная - раз! Если открыть дверь шкафа, за ней можно спокойно переодеться. Никто из присутствующих в комнате не увидит. Далее гостиная, она же столовая - два! Далее, кабинет - три и спальня - четыре. Четыре в одном флаконе.
- Вы это все сами сделали?
- Аск! Что здесь делать-то? Плиты ДСП, обтянутые гобеленом. Я ведь это давно придумал, задолго до нынешних дизайнеров. Когда еще современных материалов не было. Можно все переделать, сделать раздвижные стены-гармошки. Но мне и так нравится. Где будем пить? В гостиной или в столовой? - без паузы спросил он.
- Это же одно и то же. Одна зона этого... проживания, - слегка обалдел от натиска Турецкий.
- Не скажите. Возле круглого стола - это столовая. А возле журнального, с креслами, - там гостиная.
- Давайте в гостиной, - выбрал Саша.
- Велл!
Бондаренко вынул из горки два бокала, бутылку коньяка. Из маленького подвесного холодильника, выдержанного в темных тонах, извлек тарелочку с нарезанным сыром и блюдце с порезанным же лимоном.
- Это у вас всегда закуска наготове?
- Конечно! Я же писатель!
- Вообще-то я с официальным визитом, - напомнил Турецкий.
- Ну и что? Можно совмещать полезное с приятным. Лично я вообще стараюсь жить по этому принципу.
- Получается?
- В общем, да.
Он налил коньяк.
- Если служебная этика запрещает вам выпивать с... допрашиваемым - так, что ли, я называюсь? - можете считать данный акт профилактикой гриппа. Микробы от коньяка дохнут.
- А вирусы?
- Те еще быстрее. Ну, прозит!
Саша пригубил рюмку, наблюдая, как лихо опрокинул порцию его визави.
- Тем не менее разговор наш будет записан на пленку. - Турецкий поставил диктофон на столик. - Должен же я отчитаться перед начальством за столь приятное времяпрепровождение.
- Да, да, приятное с полезным.
- Тогда начнем. Я задаю вопросы, вы отвечаете. Где вы работаете, Борис Борисович? Кто вы по профессии?
- Я литератор. Закончил сценарные курсы ВГИКа.
- И где-то служите?
- Не где, а кому. Я служу литературе. Где служит Солженицын? Или, положим, ха-ха, Александра Маринина? За своим письменным столом. Вы, я вижу, в замешательстве. Вспоминаете писателя по фамилии Бондаренко?
- Признаться, не имел удовольствия читать...
- Думаю, что имели. Я, Александр Борисович, "литературный негр". Знаете о существовании такой профессии?
- Читал в газетах. Но встречаться, признаться, не приходилось.
- Я перед вами, - склонил голову Бондаренко. - Работаю в жанре детектива.
- И что, это выгодное занятие?
- На жизнь хватает. Я, знаете ли, неприхотлив. На коньяк, приличную закуску и одежду зарабатываю. А также на подержанную иномарку и ежегодную поездку куда-нибудь в Турцию...
- ...Или Египет, - вставил Турецкий.
- В Египте я был прошлой зимой, - спокойно ответил Бондаренко и налил себе еще коньяку. - Я, с вашего позволения, еще хряпну. Очень помогает от болей в горле.
- Валяйте. А как же вы зарабатываете себе пенсию?
- Обыкновенно. Заключаю договор с издательством. Все положенные законом отчисления делаются, ежегодно сдаю декларацию о доходах. Я чист перед законом, как первый зимний снег.
- А самолюбие? Неужели не хочется стать знаменитым?
- Не хочется. Теряешь право на частную жизнь. Прайвиси. Я ценю свою частную жизнь превыше всего.
- Вот о ней и поговорим. Вы знакомы с Верой Павловной Новгородской?
- Знаком. И вы об этом знаете, раз уж пришли сюда с визитом. Кроме того, за нами с Верой следят, - спокойно заявил Бондаренко.
- Неужели? - как бы удивился Турецкий.
- Не изображайте, пожалуйста, святую простоту, Александр Борисович. Я ведь в некотором роде еще и актер. И тонко чувствую фальшь. А поскольку работаю в детективном жанре, некоторые вещи чувствую острее, чем обычный обыватель. Мы выходим с Верой Павловной на прогулку и видим праздношатающегося молодого человека, которому почему-то тоже хочется гулять в промозглую осеннюю сырость. Вера Павловна приезжает ко мне в гости и жалуется, что возле ее дома стоит бежевая "пятерка", которая следует за ней, едва она выезжает со двора. По пути следования "пятерку" меняет вишневая "восьмерка", которая сопровождает Веру Павловну до моего дома. Неужели вы подозреваете Веру в убийстве? Или меня?
- Вы полагаете, нет никаких оснований? Какие у вас отношения с Новгородской?
- Порядочный мужик о своих отношениях с женщиной, тем более с замужней женщиной, никому не рассказывает. Даже следователю по особо важным делам. Мы с Верой Павловной знакомы уже год, мы дружим. А все остальное никого не касается.
- К сожалению, касается. Устранение нелюбимого мужа, вполне приличное наследство, на которое можно безбедно существовать с любимым, но ленивым человеком, - разве это не мотив? Разве в детективах такие мотивы не описаны?
- Александр Борисович! Должен вам заметить, вы плохой психолог. Мне кажется, моя берлога вполне отчетливо говорит о том, что я человек абсолютно самодостаточный. Что меня все устраивает в этой жизни. И я слишком ленив, чтобы кого-либо убивать. Пусть даже не своими руками. Согласитесь, убийство - хлопотное занятие, чреватое к тому же возможностью лишения свободы. А я более всего на свете ценю именно свободу, понимаете? Свободу жить так, как хочется. Это выражается и в том, что я абсолютно не амбициозен - иначе я изо всех сил рвался бы наверх - на телевидение, например. Сценарии телесериалов - вы думаете, их сложно написать? Тьфу! Как два пальца... Извините за выражение. И знакомые люди, которые могли бы составить протекцию, в этой среде у меня есть. Но я не хочу быть рабом ни кретинов-продюсеров, ни чванливых мальчиков - руководителей телеканалов, ни режиссеров с сомнительными наклонностями. Ни больших денег, в конце концов. Также я не хочу быть рабом семейных уз. И Вера Павловна прекрасно это знает. Я не собираюсь жениться на ней и претендовать, таким образом, на ее наследство. Я даже в отдельной квартире жить не хочу. Меня вполне устраивает эта коммуналка, где есть старушка соседка, которая всегда нальет мне стакан молока, если я накануне перепил. А я всегда принесу ей хлеба из лабаза и лекарств из аптеки. Вера Павловна нравится мне как женщина, но она слишком состоятельна для меня. А я презираю мужчин, живущих за счет женщин, понимаете? Так какой же у меня или у Веры мотив убийства? В чем он состоит?
- Вера Павловна была замужней женщиной. Ее супруг мог узнать о вашей связи. И вряд ли одобрил бы поведение жены. Он мог запретить ей встречаться с вами, мог быть помехой.
- Господину Новгородскому было плевать на ее интимную жизнь, уверяю вас. Ему было важно соблюдение внешних приличий. А в этом отношении Вера Павловна вела себя безукоризненно. Мы берегли ее репутацию. И я намерен делать это впредь.
- Борис Борисович, а что вы делали седьмого ноября?
Бондаренко рассмеялся:
- Я думал, вы именно с этого вопроса и начнете наш диалог. Седьмого ноября я был за городом. В одной киношной компании. Мы уехали шестого вечером, а вернулись девятого. Если нужны свидетели, я составлю список.
- Да, пожалуйста. Скажите, вам не знаком этот человек?
Турецкий показал фоторобот. Бондаренко повертел в руках листки бумаги, вернул их следователю.
- Нет, эту даму в капюшоне я не знаю. Или, по крайней мере, не могу опознать.
- У вас есть какие-нибудь предположения относительно убийства Новгородского? Может быть, Вера Павловна делилась с вами чем-то? Может быть, у него были враги?
- Насколько я знаю, из квартиры похищены картины? Может, это и являлось мотивом?
- На этой версии с непонятным упорством настаивает сама Новгородская. Но у нас есть основания предполагать, что хищение картин и убийство - это два разных преступления. С хищением мы, возможно, скоро разберемся. А вот с убийством - сложнее. И пока убийца не найден, Вера Павловна и вы - вы оба будете находиться под подозрением.
Александр помолчал, затем, доверительно склонившись к собеседнику, продолжил:
- Я не должен был бы вам этого говорить. Но мы почти коллеги - я расследую убийства в жизни, вы - на бумаге. Так что я вам это сообщаю как свой - своему.
Бондаренко задумался, затем так же доверительно произнес:
- Спасибо за то, что временно берете меня в свою компанию. Пока не уличили в жутком преступлении, - он рассмеялся. - Что ж, откровенность за откровенность. Видите ли, Вера Павловна лишь догадывалась, а я слышал от людей весьма сведущих, что ее покойный муж, господин Новгородский, был человеком нетрадиционной сексуальной ориентации. Среди богемной братии много геев, это не секрет. Они своих братьев по разуму из других социальных слоев, естественно, знают. Утверждается, что Георгий Максимилианович срывал цветы удовольствий на той же поляне. Может быть, на той же поляне имеет смысл искать убийцу?
- Зачем же он женился? - стараясь не выдавать изумления, спросил Турецкий.
- Как - зачем? Паблисити. Респектабельность. То положение в обществе, на которое он претендовал, предполагало наличие семьи, даже обязывало ее иметь. На чем строится предвыборная платформа их партии? Патриотизм, социальная защищенность, стабильность во всем: в экономике, в политическом курсе, в частной жизни. Семья как основополагающая ценность, как святыня - это из их предвыборных девизов. Новгородский должен был иметь семью. Он ее и заимел, как только решил идти в политику. Прикупил сразу и жену и сына.
- Это звучит цинично.
- Это и было цинично.
- И Вера Павловна ничего об этом не знала?
- Когда выходила замуж? Думаю, нет. По крайней мере, мне она говорила именно так. И не думаю, что лгала. А вот когда мы с ней познакомились, она уже догадывалась. Москва - город маленький. Какие-то слухи, шепотки, шуточки...
- И как она к этому относилась?
- Не знаю. Мы ее семейную жизнь не обсуждали. Она не жаловалась. А я не расспрашивал. Зачем мне чужие проблемы? Думаю, как спутник жизни он ее устраивал. Он был достаточно спокойным человеком, внимательным мужем. К тому же очень много времени уделял ее сыну, его воспитанию. Согласитесь, для женщины это очень важно.
- Соглашусь. И что ее сын, платил ему любовью?
- Да, Костя был очень привязан к Новгородскому. Но... Не знаю, поможет ли это вам... Когда они были в Египте, что-то произошло. Один раз, буквально на второй-третий день путешествия, она мне позвонила оттуда почти в истерике... Трудно было понять что - либо. Она была пьяна... И что-то все выкрикивала.
- Что именно?
- Что-то нечленораздельное, оскорбительное в адрес мужа.
- А точнее?
- Точнее я вам ничего сказать не могу. Она и сама ничего толком не объясняла. Только плакала и бранилась.
- Странно. Уехала отдыхать вдвоем с сыном. Чем же ей муж насолил?
- Вот именно... вдвоем с сыном, - задумчиво проронил Бондаренко.
- А по приезде она ничем с вами не делилась? Чем же прогневил ее муж?
- Когда Вера вернулась, как вы знаете, мужа уже в живых не было. Так что все претензии к нему остались в прошлом. Если они вообще были.
- Вы не ответили на вопрос.
- Нет, она мне ничего не говорила... Что-то голова у меня болит. Наверное, опять температура поднимается. Я, с вашего разрешения, градусник...
- Мы, в общем-то, закончили. Благодарю вас. Если возникнет необходимость, я вас еще побеспокою.
- Буду рад вас видеть.
- Это я буду рад вас видеть. У себя в кабинете, - осадил хозяина Турецкий.
Глава двадцать пятая ОБОРОТЕНЬ
31 августа 1999 года
Дорогой Сереженька!
Как давно я тебе не писала! Как давно с тобой не разговаривала. Ты, наверное, думаешь, что я тебя потихоньку забываю. Это не так. Просто суета, множество всяких дел, хлопоты, хлопоты... И никак не сесть за дневник.
Вот и пролетело лето. Второе лето без тебя. Наши материальные дела не так уж плохи: в августе я и мальчишки съездили в Крым, в Коктебель. Я водила их по нашим местам, рассказывала о наших походах, пела наши песни. Митька немного успокоился...
С ним что-то произошло, Сережа. Не знаю, что именно. Вообще ничего не понимаю. Весь учебный год, который начинался для него так тяжело, шел по восходящей. Он все лучше и лучше учился, все увереннее себя чувствовал. Максимыч столько тепла, души, времени отдает детям - это просто удивительно! И особенно он привязался к Митьке, что как раз не удивительно - он ведь у нас замечательный мальчик. И Митька полюбил его, как отца. Как тебя, Сережа! Санечка изначально меньше переживал твой уход... А вот Митька - очень. На разрыв сердца. Я очень радовалась, что рана, связанная с утратой, потихоньку затягивается в его сердечке. Он хорошо закончил десятый класс. В июле ушел с классом в поход. И не рядовым членом экспедиции, а финансовым директором! Может, это первый шаг к будущей карьере олигарха? Смеюсь. Какой из Митьки олигарх? Последнюю копейку отдаст...
В общем, они уехали на Алтай. Почти на целый месяц. Мама с Санечкой были на даче. Я вкалывала на трех работах. Лето - самое время зарабатывать деньги. Все было хорошо.
Но Митька вернулся из похода такой непоправимо несчастный, такой... как в воду опущенный. И я ничего не могла от него добиться. Как ему нужен был в этот момент мужской разговор! Но тебя с нами нет. Может быть, он безответно влюбился? Первая любовь, да еще несчастная - это очень сильное переживание. Сколько я ни пыталась разговорить его - безуспешно. Он уходит в себя, как улитка в раковину. В Крыму чуть-чуть оттаял, отошел. А сегодня вечером, когда я повесила на плечики отглаженные костюмы - ему и Санечке, он опять помрачнел. Мама привезла с дачи два шикарных букета. И вдруг Митька заявляет, что цветы в школу не понесет. Уперся бараном, ушел в комнату, погасил свет. Прямо дурной какой-то...
Придется самой дарить цветы Юрию Максимовичу. Знаешь, Сережка, он мне нравится. Просто как учитель... Ну и вообще...
Вечером первого сентября Марина накрывала праздничный стол. Санечка болтался под ногами и мешал готовить, с упоением рассказывая о встрече с одноклассниками.
- Танька Мирошникова похудела, такая дылда стала! И ресницы намазаны, представляешь? Вот дура!
- А как твои друганы?
- Серега нормально! Он на даче все лето был. Алешка Москвин в спортивном лагере парился. В Евпатории.
- Здорово! - рассеянно говорила Марина.
- Чего здорового? Все по расписанию. Упал, отжался. Разве это отдых? А где Митька? Чего его нет так долго?
- С ребятами гуляет. Отмечают начало учебного года.
- Пивом?
- Не знаю.
- А я знаю!
- Ну и не ябедничай!
- Когда ужинать-то будем?
- Когда все соберутся.
- Кто - все?
- Митя. И Юрий Максимович.
- Он тоже придет?
- Да, утром я ему цветы дарила. Он на ужин напросился.
- А чего он все ходит-то к нам?
- Саша, он одинокий человек. Ему одному скучно. Он привязан к Мите. Ему вообще у нас нравится. Почему же ему не приходить? И вообще... Вот начнешь у него учиться, сам в него влюбишься по уши.
- Еще чего!
- Вот увидишь! Митька его обожает. Его все обожают.
В дверь позвонили.
- Ну вот и Митька! - обрадовался младший брат.
Но на пороге стоял Юрий Максимович с букетом
цветов и объемистыми пакетами в руках.
- Добрый вечер! - просияла Марина. - Проходите!
- Это вам, Марина Борисовна!
- Спасибо!
Ясно, что цветы - из утренних, подаренных учениками, но все равно приятно.
- Здесь шампанское, коньяк, фрукты, сок. - Он протянул пакет. - Мальчики дома?
- Саша - да. Мити еще нет.
- Где же он? - удивился Максимыч.
- С ребятами. Они собирались где-то посидеть. У кого-то дома.
- Вообще-то им уже на завтра достаточно много задано, - заметил учитель, проходя в комнату. Александр, как ты вырос! И загорел! Отлично выглядишь.
- Вы тоже неплохо, - оглядев Максимыча, заметил Саша.
- Саня! Ты бы попочтительнее, что ли, - как бы извинилась за сына Марина.
- Он нормально общается. Мы ведь в неформальной обстановке, - улыбнулся Максимыч. - Ну что, Саша, будешь к нам в лицей на будущий год поступать?
- Конечно! А вы в походы брать будете?
- А как же! А как у тебя с математикой?
- Ну... Пятерка вообще-то.
- Да? Пойдем-ка, я тебя протестирую слегка, пока Митьки нет. Посмотрим, чего стоит твоя пятерка.
Саша нехотя направился в комнату, которую они делили с братом. Юрий Максимович с усмешкой приговаривал:
- Не вздыхай, не вздыхай!
Они скрылись в комнате. Воспользовавшись моментом, Марина бросилась обзванивать Митькиных одноклассников. Где он, черт возьми, болтается? Митька обнаружился довольно быстро. Оказывается, вся компания собралась у Насти Мишулиной.
- Митя, мы же тебя ждем! Ужинать не садимся! Мы с Саней оголодали совсем!
- Иду, ма! Через полчаса буду!
- Хорошо. Ждем!
Голос оживленный. Уже хорошо! Может, это в На- стьку он и влюбился? И радуется, что она пригласила его в гости?! Пусть вместе со всеми, но все же... Какие они смешные, эти ребята! Тычутся друг в друга глупыми щенячьими мордами. Эмоций много, а слов не находят...
Марина ушла на кухню, завершая приготовления к ужину. Вскоре там же нарисовались Максимыч и Саня.
- Что ж, все не так плохо! Но, конечно, Саше следует записаться на подготовительные. В мою группу. К весне я выведу его на должный уровень.
Юрий Максимович покровительственно потрепал Сашу по плечу.
Раздался звонок.
- Ну вот и Митька! - с облегчением воскликнула Марина и бросилась открывать дверь.
Митя вошел и увидел Юрия Максимовича, обнимавшего младшего брата.
Лицо и руки его задрожали.
- Митя, мы тебя заждались! - возбужденно воскликнула Марина, не замечая, как изменилось лицо сына. - У меня плов! Он уже перетомился. И пирожки остывают!
Митя молча прошел в ванную. Закрыл за собой дверь, пустил воду, уставившись в зеркальную дверцу шкафчика.
Он не мог себе представить сегодняшний день. Ему казалось, что и Максимыч будет его, Митю, бояться. Будет избегать взглядов и разговоров. А может, и вообще переведет в другой класс.
Но Максимыч вел себя абсолютно непринужденно, весело общался с классом, расспрашивал всех о каникулах, о том, кто и куда собирается поступать. Он обсуждал с каждым, в том числе и с ним, Митей, какие предметы следует подтянуть, на что обратить внимание. Он говорил с Митей с той же веселой улыбкой, с теми же теплыми интонациями, которые были в их беседах раньше, до того... Пообещал вести бесплатные дополнительные занятия для отстающих... Все пересыпалось шутками, подначками. Он был тем самым Максимычем, в которого был когда-то влюблен он, Митя. Все происходящее было так нереально, что Митя невольно думал: "Может быть, то, что произошло в квартире учителя, может, мне это вообще приснилось?" Но нет. К ужасу, это не было сном. Это было... Это было! Да он просто оборотень, наш заслуженный учитель Юрий Максимович!
Если бы мать сказала, что Максимыч у них в гостях, он, Митя, ни за что не вернулся бы домой...
- Митя, ты там заснул, что ли? Ну сколько можно?