По её слову в конце концов и сталось. Войска императора усилились - в основном за счёт простолюдинов, коим прискучили чужие трупы на их разорённых полях. Новая армия повсеместно теснила бунтовщиков, что, наконец, вынуждены были укрыться в одном из монастырей вместе с горсткой преданнейших. Монастырь подожгли: Нобуёри вспорол себе живот, Ранмару, чтобы утишить предсмертные мучения возлюбленного друга, отрубил ему голову своим Воронёнком, а после того бросился в самое пламя. Шли толки, что ни сабли, ни знаменитого белого жеребца Оды не удалось найти среди бесчисленных людских и конских трупов.
О-Мори приняла новости на удивление спокойно. Лишь тень скользнула по её безмятежному, густо набеленному лицу с яркой точкой на месте губ, когда ей рассказали об участи "больших семейств" бунтовщиков. Всех их, невзирая на пол и возраст, казнили и расставили головы на шестах вдоль бывшей границы имений, землю внутри перепахали и засыпали пеплом от сожжённых домов. То был не произвол, но старинный обычай, ибо считалось, что дурной владетель заражает всё находящееся у него под рукой.
Вскоре по наступлении мира закончился срок ученичества, и О-Мори получила новое имя, приличное для куртизанки-тайо: Кацуми, "Всепобеждающая Красота". В прежние времена её облик, в котором не чувствовалось никакой изнеженности, и резкие, полные страсти манеры не привлекли бы так много поклонников, но обаяние силы ещё носилось в воздухе. Помимо прочего, было достойно удивления уже то, что на орошённой кровью ниве сумел процвести такой ухоженный розовый куст, как Кацуми с её товарками, и у них сразу же объявилось множество поклонников. Однако нашу героиню не смог превзойти никто. Истинную славу составила она своей учительнице. Впрочем, в учительницах, да и в госпожах Кацуми та пробыла недолго: за кровь своего девства юная гетера получила так много золота, что смогла сразу выплатить почти все долги и начать заниматься ремеслом самостоятельно.
Не будучи вначале слишком богатой, прекрасная тайо сумела высоко себя поставить. К ней получали доступ лишь избранные, к которым по той или иной причине тянулось её сердце - не одна лишь плоть: поэты и музыканты, в ком телесная красота служила оправой уму и таланту, прославленные храбрецы, чьё тело было исполосовано шрамами, но душа и честь не имели ни одного пятна, государственные мужи, отнюдь не считавшие, что высокая цель может оправдать низменные средства.
Известность Кацуми росла день ото дня. И не только непревзойдённое искусство быть истинной женщиной служило тому, но и тесный кружок незаурядных людей, что собирался у неё в доме или - гораздо чаще - в доме того человека, коего она хоть однажды почтила своим визитом. Ибо принято у тайо чётко разделять профессию и личную жизнь.
- Услуги достойной госпожи Кацуми поистине способен оплатить сполна лишь высокороднейший из высокородных, - часто говорили о ней те приятели, кто немного стыдился своего безденежья.
Слова эти были услышаны богами. Однажды наследник дряхлеющего императора пил сливовую водку и нараспев читал свои вирши в компании друзей, когда узрел Кацуми. Та как раз шествовала к очередному клиенту во главе своей маленькой свиты: мальчик-слуга с тростью - разгонять толпу, две девочки-ученицы, одна несёт опахало и ларец с притираниями, другая - тяжёлое зеркало полированного серебра, позади всех - могучий телохранитель с короткой саблей в руке. Надо сказать, что немудрёное было то дело - узреть: благодаря высоким подошвам сандалий любая тайо на полголовы возвышается над толпой, а наша госпожа и босиком уступала в росте мало кому из мужчин. Так что недаром бывшая хозяйка прозвала её…э-э, чем-то таким длинным, тощим и слегка закруглённым на конце.
Наследник был, в отличие от своего крутого нравом отца, человек мягкий, доброжелательный и к тому же не обделённый умом, так что лучшего покровителя было не cыскать. Он купил для своей возлюбленной госпожи великолепную усадьбу за городом, окружённую полями и садами, роскошный конный паланкин для парадных выездов и осыпал иными дарами. Каждое дитя, которое произвела на свет Кацуми, он признал и выделил ему неплохое содержание, а было там в общей сложности четыре сына и две дочери, все похожие на него как две капли чистой воды. Его супруга из покоев правой стороны и супруга из покоев левой стороны весьма уважали и ценили младшую товарку, часто советуясь с ней в тех делах, что интересуют одних лишь женщин. Ибо, помимо всего прочего, прекрасно знала Кацуми, как зачинать по своей воле и как выносить и родить красивое дитя от избранного мужчины. Оттого и не препятствовал ей знатный покровитель совершенствоваться во всех искусствах, коим была она обучена, включая самое основное, и благоволил ко всем её сердечным приятелям без исключения: ибо ни один из них не переступал ему дорогу в самом главном. К тому же разве не была Кацуми свободной женщиной, одной из немногих таких в государстве?
А надо сказать, что более всего любила подруга наследника расхаживать по своим владениям одна, без свиты и охраны. Вот как-то идёт она, ещё совсем молодая и не обременённая большим потомством, по тропе, что живописно вьётся среди полей, и видит: скачет навстречу лошадь необычайно светлой масти.
Сердце женщины пропустило один удар и остановилось. Остановился рядом с ней и конь: то был жеребец, сияющий невероятной белизной, которая словно бы стекала наземь с каждой шерстинки. Был он без узды, но подсёдлан как для боя, и сабля в простых тёмных ножнах, продетая в петлю на задней луке, слегка била его по крупу. Все малые крапины и шрамы сходились с теми, которые она помнила, только вот глаза были не бледно-серые, как у Белого Ворона, и не обыкновенные карие. Лилась оттуда непроглядная чёрная тьма.
- Это вы, мой господин Ода? - как бы по наитию спросила Кацуми, как только дыхание к ней воротилось.
- Ничей я теперь господин, - ответил жеребец изнутри её головы, - и нет имён ни в царстве Властелина Мрака, ни, я полагаю, в Чистых Землях. Но того, кто стал одной ногой на порог между тёмной и светлой обителями и намерен его переступить, всегда спрашивает Огненный Эмму: "Вот ты погиб достойно и с честью, выкупил себя и оттого теперь уходишь от меня в несказанное. Нет ли у тебя дел в одном из земных царств и не хочешь ли возродиться там в каком-либо зримом облике?"
Тогда ответил один из тех, кого спросили: "Желал бы вернуться в облике моего скакуна по кличке Белый Ворон, потому что видел он слёзы, кои не сумел я осушить, и познал любовь, которой я сам не успел испытать. И позволь мне взять с собой кривой меч по имени Воронёнок".
- Разве меч тоже изволил быть с вами в подземном мире? - спросила женщина.
- Да, потому что я сломал Воронёнка после того, как напоил кровью моего возлюбленного князя, - ответил жеребец. - Так умерщвляют душу клинка.
Поговорив так, села Кацуми верхом на жеребца и отвела его к прочим своим лошадям.
Белого Ворона чистили до блеска, выводили на лучшие пастбища, кормили отборным ячменём и почти не заставляли работать. Только по временам госпожа выезжала на жеребце в поля, где оба однажды встретились, и клинок, сохранивший за собой прежнее имя, был заткнут за широкий женский пояс. О чём они там разговаривали и чем занимались - невозможно передать никакими словами.
Император умер, распрей из-за наследования не случилось: страна надорвалась от вечных войн и желала отныне лишь мира.
Как-то новый владетель сказал Кацуми:
- Всем я наделил наших с тобой отпрысков, помимо достойного титула. Он даётся низкородному лишь вместе с пожалованием земель. Но не могу же я отнять у одной семьи и передать другой? Не числится ни за кем из моих подданных никаких особых прегрешений. Но вот о чём желал бы я с тобой посоветоваться: не стоило бы по прошествии лет восставить оба опальных семейства? Не вижу я, в отличие от покойного батюшки, такой уж непростительной беды в том, что люди возжелали на людской же греховный манер одолеть зло.
- Иное зло уже сотворено, и великое, - ответила его милая подруга. - Не осталось живой крови ни у Ода, ни у Мори.
- Вот здесь ты и просчиталась наконец, моя умница, - с радостной готовностью ответил император. - Если забыла ты своё девичье прозвание, то я его помню. Ты происходишь из дома Мори, но введена в дом Ода. Только не сообщай мне, в каком ранге. Мне и так он известен, а другим слышать о нём не обязательно.
Так расселились побочные потомки верховного правителя на богатейших землях, принадлежащих обоим поверженным кланам. Имя роду было даровано новое, однако соединяющее в себе оба прежних: Одамори. Сделано было так, дабы никто не вменял новому роду проступков былого, но вспоминал лишь доблесть и верность, проявленные теми, кто втайне отрывал от сердца, втайне же любил и оберегал дитя, не имеющее истинного имени. Глава нового клана, Одамори Ранмару, всемерно почитал свою замечательную, несравненную матушку и постоянно советовался с нею. В день своего совершеннолетия юный Ранмару получил от Кацуми в дар фамильный меч по прозвищу "Воронёнок", она же и опоясала им сына в знак того, что передаёт власть более сильному.
Белый Ворон прожил очень долгую для лошади жизнь: более тридцати лет, если считать с момента реинкарнации. До самого последнего своего дня возил он на спине прекрасную Одамори Кацуми, только вскачь уже не пускался, но степенно переступал копытами, украшенными золотой насечкой.
Вслед за ним ушла и старая госпожа Одамори. Две вещи прорекла она со смертного ложа бесчисленным потомкам, кои собрались вокруг него:
- Карма исполняется над человеком вне зависимости от того, хочет он того или не хочет, и таким образом, о коем он и подумать не смел.
И ещё:
- Любовь по сути своей - свет настолько ослепительный, что на него опасно глядеть в упор. Ловить уголком глаза озорной блик, угадывать боковым зрением радужные очертания - этого довольно с любого смертного существа.
Сказала так - и мирно удалилась в Чистые Земли".
Авантюра пятнадцатая
- Вот, выходит, что, - вслух произнесла Галина, сворачивая документ потуже. - Вот какое он прощание устроил. Притчу сочинил. Держу пари, Красноволк и прочие новеллы не только переписывал в наилучшей манере.
Бывают тексты, что вмиг проясняют то, что уже случилось. Бывают - непонятные, но оставляющие занозу, которая обрастает жемчужными оболочками смыслов много позже.
Этот работал двояко. В прошлом и будущем.
Любовь, выраженная с обеих сторон сплошными обиняками. Так, чтобы не было необходимости на неё отвечать.
Нет, как она, Галина, была слепа: будто сейчас Рауди - королевская кровь. С этой его повязкой вплоть по глазам. Нет, хуже. Вороница шла напролом почище этой девочки-Воронёнка. Не понимая, что Белый Ворон… Красный Волк бережёт её от самого себя. И от неведомой, но, по его мнению, грозной беды.
Хотя - вполне ведомой. Не желал воровать, хотя ему вручили ключ от двери и показали, чем сами рады поделиться.
Беда семье или роду. Это надо учесть?
- Информация к размышлению, - тихо говорит Галина. - Братья-погодки… Шахин и Хайсам… Они что - были друг с другом неразлучны, словно Ода и Мори? Словно легендарные любовники японской истории - великий Ода Нобунага и юный Мори Ранмару? Оттого Рауд с ними ссорился и, как Ода, рвался к девице, смутно напоминающей мальчишку?
Знак незаконной страсти. Кого и к кому? Низшей к высокому, Галины к Орихалхо? Её же к Волку?
В конце-то концов, герой псевдояпонской истории тянулся к юной женщине. Женщине, что напоминала своей статью и поведением мальчика, мужчину.
Счастливый конец истории, начавшейся так скрытно, - и так драматически.
Потусторонний? В этих… Полях Радости?
А если это "элементарная подстава", как говорят в Рутене? Попытка растрогать? Не удалось грубостью, так на чувства надавил?
- Мне должно быть стыдно. Передо мной так или иначе раскрылись - а я хладнокровная тварь, - снова проговорила Галина, будто бы уговаривая себя.
Навряд ли у Волка есть силы играть сейчас. Даже если он в самом деле сочинил свою легенду накануне. Но!
Похоже на правду - не означает всей правды. Рауди ведь не сказал, что любит. Прямо - не говорил никогда.
Только ведь и герои новеллы ведь тоже. Намёк: учись понимать контекст.
- Пойти и сказать - "я поняла", пасть на грудь и разрыдаться - это типа "хочется, но никак нельзя", - сказала снова.
Развернула. Свернула. Завязала. Постукала по ладони. Кое-как поднялась.
И отправилась выяснять, где и что Орихалхо.
В конце-то концов, от сэнии Гали ожидают, что в результате она будет невылазно сидеть у ложа смертника? А вот накроетесь медным тазом со своими предсказаниями.
Орри, как мигом выяснилось, лежала в своей комнатке, но без Тхеадатхи - того забрали в общую госпитальную палату. Лицо - один большой кровоподтёк, что заметно просвечивает сквозь тёмную кожу, но опухло лишь слегка. И весёлая злость в глазах.
- А, явилась, героиня праведной битвы, - приветствовала, чуть кривя губы.
- Что-то не так? - Галина подошла, села на край низкого дивана.
- Напротив. Ты отличилась. Что называется, вырвала победу… Из чьих только рук - не знаю. Послала народ в рукопашную, когда второе по рангу начальство сидело в резерве на карнизах.
- Орри, скажи по чести, я виновата в мясорубке или в том, что убито было слишком мало?
Подруга рассмеялась и снова состроила гримасу: такую неожиданно потешную, что Галина рассмеялась - и снова прорезался тот чахоточный кашель.
- Что с тобой?
- Чепуха, то же, что со всеми. В грудь плотно заехали. Судя по эффекту, метнули гранату из подствольника. Побочный результат бойцовой эйфории. Пыла, одним словом.
На военный жаргон и соответственно чёрный юмор Орихалхо не среагировала - попросту не поняла.
- Я не укоряю. Что вышло, то вышло. Только теперь с тебя спрос будет двойной. Нет, тройной - по числу удач. Многократный. Как с живого амулета.
- Не беда. Я ведь вполне могу не поправиться.
- Что так мрачно?
- У Рауди Огневолка побывала. Ты о нём знаешь?
- По горячим следам. Мало кто знает больше. И слышала, как он сказал, когда нас рядом положили; "Без обеих рук ни выводить буквы, ни замахиваться клинком, ни любить женщину. На кой мне сдалась эта жизнь?
- Обеих, Орри?
- После того нашего Рауди оперировали. Никто не представляет, почему одних из этого жуткого оружия буквально пополам перерезало, а другие будто щитом незримым укрылись. Великая Мать для себя придержала, наверное.
- Эрешкигаль или Эрдени? Природа или нижняя земля Верта? Мистика.
- Можно и пренебречь. Слушай, Гали, мне трудно сейчас. Тебе тоже, но лекари тебя не смотрели. Иди и реши с ними все вопросы.
Вот так. По тону - разговор не влюблённых, а в самом деле супругов, либо озадаченных общей проблемой, либо… да просто идущих в одной упряжке, поднатёршей обеим холку.
Что между ними легло и сдохло, говоря по-мужски?
Лекари работали в общей палате второго уровня - для доставки лежачих рискнули использовать "верблюжий подъёмник". Один такой мимоходом поймал Галину, проверил. Сделал лаконичный вывод:
- Надлом ребра, внутри кровавые сгустки, но лёгкое не проткнуто. Надо повязки менять почаще. И пить парное или сброженное молоко мулагриц.
- Рауди вы тоже так коротко пользовали?
- Рауди, - лекарь помедлил. - Погоди, высокая сэниа. Я вас позже найду. Твоя Орихалхо ведь там, где и раньше? Или к тебе, только тогда пусть и она вслед за тобой явится. Мне бродить не с руки - работы много.
Решили, что Орри, раз уж позволили, переберётся к жене. Во-первых, не будет тревожить тень Тхеадатхи или он сам, покуда висящий между мирами. Во-вторых, как негласно решили обе, нелишне и подновить былые отношения: не с того ли они заросли травой и мохом, что были позаброшены, как в старинном русском романсе?
Было и третье. Беду и судьбу лучше встречать не таясь от неё.
Лекарь - имя ему оказалось Шафиулла, довольно логично, целитель от Бога - явился позднее к вечеру. Сделал знак приветствия, посмотрел мельком на неподвижную свинцовую маску, что была у Орри вместо лица, пощупал бока без той особенной муслимской деликатности, что была принята в больших и малых городах. Кивнул Галине:
- Разрешите сесть? Утомился.
И уже расположившись понадёжней на одной из круглых подушек:
- Так вот, о вашем друге. Ни одного целого ребра, нарушена та перепонка, что отделяет грудь от брюшной части. Лёгкие, судя по всему, не проткнуты, по крайней мере мы слышали, как работает одно из них, когда зашивали прореху. Если бы не то, что гнилая зараза проникает внутрь тела с каждым вдохом, это бы исправилось как бы само собой. На левой руке три пальца отсечены по средний сустав, правая раздроблена. Мы кое-как соединили косточки и мягкие ткани, но надежды на восстановление почти нет. Глаза целы, но из-за сильнейшего ушиба черепа им лучше дать покой.
"Сотрясение мозга или контузия. Повреждение диафрагмы. Возможен пневмоторакс, - кое-как переводила для себя Галина. - И ещё находится под сильнейшим влиянием опиумного наркоза".
- Непостижима милость Всевышнего! Орудие землянцев отчего-то действовало по прихоти: иных губило на месте, иным наносило страшные и непредсказуемые раны, а иных обошло стороной. Всякий с такими повреждениями, как Рауди, давно бы умер, но и сына Яхьи мы спасти не сумеем. Не оттого, что его раны не исцелятся: это вполне возможно. Но оттого, что он сам не захочет жить вполсилы: без рук, без дыхания полной грудью и, быть может, без глаз. Не мощным воином, любовником и знатоком искусств, но обузой.
- Что же делать? - спросила Орихалхо.
- Ты знаешь и сама, уважаемая. Отвезти к древним отшельникам на острова. Там есть целители не чета нашим - и воздух куда как целебней. Возможно, даже обрубки пальцев отрастут: я видел детёныша некоей мелкой твари, которому во время лечебного сна рассекали и иначе раздражали культю. К моему отъезду на ней появились отростки, похожие на весеннюю спаржу, но покороче.
- Рауди не выдержит, - не вытерпела Галина. - И на какой лодке можно плыть по здешнему непредсказуемому морю?
- Уж это устраивайте сами. Я не перевозчик.
- И имя твоё, возможно, вовсе не Харон, - пробормотала она.
- Если Красный Волк останется там, где был до сих пор, - нет надежды, кроме как на чудо, - повторил Шафиулла. - А на островах к этому делу добавится человеческий промысел.
Поднялся, отвесил на прощание поклон, чуть более церемонный, и удалился.
- Шафи правду говорит, - заметила Орри тотчас же по его уходе. - Если вскорости не увезём Рауди отсюда на мирный воздух - пропадёт. А с островов сюда приходят наши морянские карракарры, привозят съестное и сырьё для военных ремёсел. Можно дать им знать особым образом, я смогу.
- Это ты его надоумила такое мне посоветовать? Кружным путём?
- Знаешь, те, кто на три четверти и даже наполовину морянин, смотрят на нас с оглядкой. Хуже, чем те, кто не знает в себе крови ба-нэсхин. И между помесями идёт состязание: кто благороднее, кто более способен к тому или иному делу. А чистая кровь смотрит на эти игры с презрением. Хотя пользу извлекает. Так что я не надоумила. Просто сказала, что на меня выйдут, а на них - нет.