В богатой готийской усадьбе прекрасная Марион осматривает свои девичьи платья: что расставить в талии, что в боках, где убрать тугую опояску, а какие можно с чистой совестью прислуге подарить. И повивальной бабке.
- Не в обиду тебе будь сказано, - говорит благородный сьёр Энгерран Мариньи да-Ромалин, коему теперь есть кому передать своё наследное прозвище. - До сих пор не верится, что этот хитрущий мальчишка - мой. Надо же - улыбается, хоть и семи недель от роду.
- Твой, - так же точно смеётся Марион, - магия живого и крепкого клинка. В далёкой заморской стране Катай родилась. А что улыбается - так это пока нечаянно.
- Прямо страх берёт, на какие ухищрения способны вы, женщины, чтобы переломить судьбу. Живые люди для вас - точно рисованные на картах дамы, короли и валеты.
- Карты? О да, модная рутенская игра. О нет, не людьми я играла и не их символами. Просто разложила на столе перед Великой Матерью веер изображений и позволила распорядиться ими, как ей угодно.
Лодку, непохожую на здешние, вырубленную из целого ствола с наращенными доской бортами, собирали целых три недели. Уже и зима настала, но море по-прежнему даже у берегов не затягивалось льдом. Наполняли лари зерном, посеребрённые внутри цистерны - водой, бочки солониной, коробья из плотной бумаги - сухими травами для заварки снадобий: боялись цинги, гнилой лихорадки и прочих напастей. Будто собирались на другой конец света - пожалуй, так и было.
В последние дни занесли в каюту большие сундуки с одеждой, слесарным и столярным инструментом, малые шкатулки с деньгами, вырученными за продажу части имущества Галины. Буквально за несколько часов до отплытия загнали небольшое стадо молочных верблюдиц - кормить малышку. Та по-прежнему оставалась безымянной, хотя Галина перебирала имя за именем.
Перед самым отплытием появился, наконец, Барбе. Радостный, слегка задумчивый и нимало не смущенный. Поднёс богатые подарки: отменный хирургический набор с запасом безвредных, по его словам, опийных таблеток, ребек для Орихалхо, отделанный перламутром, и - самое главное - Сардера в новой сбруе.
Верхом на Сардере она и выехала на продуваемый ветрами берег: наблюдать за погрузкой. Смирный мул клирика выступал рядом.
- А теперь, когда нас слышат, признайся: это ведь ты Рауди сподобил брату в ноги пасть? Не ради одной безопасности его отправил?
- Положим, он и сам порывался искать правду. Я ему только быстрый путь организовал. И снабдил кое-какими аргументами. Видишь ли, Кьяртану множество таких, как твоё, дел на стол кладут. И половина - рутенских. И добрая треть - о бастардах его приятелей и бастардах бастардов его приятелей. Пока бы поразгрёб. Его женщины о тебе и думать забыли - не их вина, жизнь такая. А Орден Езу умеет подобрать аргументы, за что, собственно, его так не любят.
- Не совсем поняла. Ты сам не мог явиться со своими убойными аргументами? Понадобилось больного гонять?
- Гали моя, - он положил руку на отросшие, словно после тифа, кудряшки. - Я попросту боюсь. Ты ведь видела воочию, каков он? Если узнает обо мне, если хоть кто-нибудь проговорится, что вот есть такой я - позовёт, не удержится. И я тоже - не удержусь. И ладно бы - одному мне на том костре гореть.
- Вот значит, как, - медленно проговорила она, - тогда и я тебе скажу начистоту. Люблю я тебя, такого неладного. С самого начала полюбила и до самой смерти. Что уж ты там об этом помыслил - не столь важно. Холить и лелеять мечту можно и без того. А скоро и ещё кое-кого лелеять и холить. Твою дочь. Бабки говорят, и верно девочка будет.
Кажется, он попробовал удержать слёзы - оттого финальная улыбка вышла кривоватой.
- Знаешь, я непременно вырвусь. Приеду повидаться.
- Не торопись, Я думаю, вокруг острова снова кордон поставят. Уже из-за меня.
- Что, снова Белая Хворь?
Галина кивнула:
- Разгулялась. Опять жиром смазывать, снова растирать от онемения. Надеяться на лучшее. Как говорится, праздник, который всегда с тобой.
- Хоть весточку пришли. Я распоряжусь дать тебе обученных почтарей в клетке.
- Если хочешь. Полагаю, твой Рауди и твой… твой король уже о голубях раньше подумали.
- Только не о таких.
Оба посмотрели друг на друга и, наконец, рассмеялись.
После долгой качки и скуки, которые донимали всех, за исключением младенца, рулевой, наконец, крикнул:
- Лево по борту остров, Явно тот самый - белые турманы как вылетели из клетки, так и не вернулись.
Вдали сияло нечто золотое на белом - снегу или тумане. Сверху опускался купол чистейшей голубизны, заключённый в оправу радуги, по сторонам летели подгоняемые верхним ветром облака.
Причалили, выставили сходни. Первой спустили с них Галину, для чего понадобились усилия двух крепких гребцов, мужа и большая плетёная корзина. Расстелили на большом камне плащ, усадили беременную. Было тепло, несмотря на зиму, - южный ветер тянул долгими влажными порывами, колыхал длинные сухие стебли.
Свели Орихалхо с девочкой. Та для уюта сидела в особом заспинном мешке и вертела головкой во все стороны. На море она заметно подросла. Потом стали спускать грузы.
- Сразу тент натягивайте, как бы дождь не налетел, - командовала Орри.
- Без надобности, - возразил рулевой. - Вон там грот сухой. Здесь единственная бухта, куда можно пристать, вот хозяин и озаботился о складе.
- Загон для мулагриц он тоже оборудовал?
- Орри, не беспокойся, они всё уладят, - Галина подвинулась на сиденье, показала - сядь рядом. - Это ковыль, пырей или рожь вокруг?
- Одичавшая пшеница.
- Почти по Шишкину - был такой рутенский художник. Там ещё посерёдке дуб выписан.
- Будет тебе и дуб, и целая дубовая роща вокруг тихой воды. Внутри острова, где ещё остались не пепелища, а несколько заброшенных домов. Лучший собирались окурить серой и проветрить к нашему приезду. Ты понимаешь, что именно здесь?
- Твоя родина. Чумной атолл.
- Да. Не боишься той, что дремлет столетиями?
Галина обняла подругу:
- Только не с тобой.
- И не с Рауди, верно?
Они дружно встали, замахали руками. Потому что к ним уже скакал Аль-Кхураб со всадником на спине.
Рауди соскочил с седла, щёлкнул дитя по носику, обхватил юный живот обеими руками - сильными, горячими. Сказал вместо "здравствуйте":
- Ух какой. Долго тебе ещё его таскать, Гали?
- Да месяцев шесть-семь, пожалуй. А там, глядишь, и сама ножками пойдёт, - рассмеялась женщина.
- Уж я ждал-дожидался. И на море во все глаза смотрел. Ну а когда эта пара в небе закувыркалась - понял: близко.
- Ну что ж, показывай жильё. Погоди только - Сардера на берег сведут, - сказала Орри. - я-то, может быть, за твоей спиной и помещусь, но вот живот твоей любимой - вряд ли.
- Любимая у нас с тобой одна. Я не ревнивый. Я, может быть, тебя покрепче её самой люблю.
Дом стоял на особицу, не так далеко от деревни, чтобы трудно было навещать довольно ещё крепкие службы, но и не настолько, чтобы лицезреть давнюю беду. Некрашеные брёвна были соединены лианой, которая от возраста закаменела, внутри было чисто, вдоль стен стояла мебель: лавки и сундуки.
- Своя обстановка, родная, - объяснил Рауди. - Починять только пришлось. В тех избах и столы имеются, и кровати, но я пока не рискнул. Здесь-то поветрие факт не гуляло.
- Точно знаешь? Откуда? - спросила Орихалхо.
- Не ты, что ли, уходя, запись оставила? - ответил он. - После тебя и передо мной тут разве братья Езу гостили - они отчаянные. По смыслу темновата, надо отметить. И размер никакой, и рифмы самые обыкновенные. Но на слух звучит красиво. Я по ней ещё в чистописании тренировался.
Он открыл сундук и вынул лист пергамена с щедрыми завитками и росчерками, потом клочок сероватой бумаги величиной с мужскую ладонь.
- Вот, полюбуйся. Рука у меня, пожалуй, не так тверда, как раньше.
- Хорошо весьма, - нетерпеливо ответила Орихалхо. - Да ты оригинал нам подай!
На клочке изящным, почти женским почерком были выведены строки:
Здесь оазис тёплой земли посреди навсегда опустевших морей,
Непочатая воля, рай для зверья, радужный путь во дворец.
Я лишь гость одинокий с ключом от запретных дверей,
От дрожащих в смятении струн, от хрустальных сердец.Ухожу весь в слезах, не прощаясь - не сыскал меня охвативших рук.
Девству и чистоте не причастен, к себе неспособен на жалость.
Хоть не мир, но война и мятеж утвердились во мне и вокруг,
Хоть не ищут меня, не зовут - только здесь я останусь.
"Почему же Орихалхо не возражает? - думала про себя Галина, скользя глазами по удивительным строкам. - Морянские пленники, да ещё и дети, скорей всего были неграмотны. И бумага особенная - отец научил меня разбираться в здешних сортах. Каменное волокно вроде асбеста, однако не ядовитое. На вид неказиста, но не подвержена гнили и сухости, в огне не горит, разве что тлеет. На такой секретные агенты пишут".
- Галина, ты что застыла так надолго? Очнись, - позвал её добродушный голос мужчины. - Орри вон говорит - на твёрдую землю стали, домом обзавелись, пора девчонку нарекать. Как ты хочешь?
- Олавирхо, - нисколько не задумываясь, ответила она. - А ту, что родится в начале осени, - Варенькой. Барбариской. Барбари.
"ЗДЕСЬ Я ОСТАНУСЬ".
© Copyright: Тациана Мудрая, 2013