Первый удар, по плечам, лёг звучно, оставив еле заметную полосу краски. Галина стиснула губы.
Второй и третий, по рёбрам, были тихие, только Барбе сдавленно провещал в подушки:
- Хребта не перебей, леворукий. Валик под бёдра подсунь. Инья не подсказала - мало тому учили.
Четвёртый и пятый легли много ниже остальных и вогнали в краску её саму.
- Не части, друг, - попросил езуит. - Давай хоть через раз продышаться.
Теперь звуки отсчитывали на теле хлёсткий ритм, прерывающийся лишь тогда, когда экзекутор бросал прут и наклонялся, чтобы взять новый. Затем как-то будто ненароком участились и стали петь резче и пронзительней. Женщина и рада была закрыть уши, как и глаза, но не затворялись ни те, ни другие. Считать тоже не получалось. Белая плоть на глазах наливалась пурпуром, спина чуть прогнулась в пояснице, ягодицы втянулись и по бокам сделались впалыми, вдоль рубцов высыпали мелкие алые крапины. Наконец, Барбе стал вторить посвисту - но удивительно: в голосе почти не слышалось муки, скорее блаженство. Женщина ритмично раскачивалась, по-прежнему сжимая поручни - так крепко, словно желала увести через них боль другого - и свою личную. Затаённую.
Прут разбрызгал кругом влажные капли. Одна попала Галине между бровей - тилак. Причащение. Крещение чужой кровью. Еще. И ещё.
Пока вокруг не затихло.
- Игниа, всё выполнил по вашим словам, и матерьялу кстати подошёл конец, - прервал Ахми её полуобморок. - Идти мне за новым?
Галина приподнялась с сиденья, кое-как стёрла с лица брызги:
- Хватит, полагаешь?
- Мэсу то без вреда. Что больше, что меньше - в одно время пройдёт. Но самое главное дело - вот-вот. То есть кончится.
Тем временем Барбе, кривясь уголком рта, повернулся на бок, лицом к Галине. Сказал:
- Он человек деликатный, наш цехмейстер, и стеснительный. И к тому же лицом и фигурой весьма удался.
Теперь она увидела, о чём речь. Въяве и вполне конкретно.
- Я тогда…побегу, - пробормотал отрок. - Захотите добавить, игниа, только кликните, ага?
- Да уж лучше до утра погодим, - буркнула она под нос. - Ты да я да мы с тобой…
Ну что за чернушный юмор - прямо-таки фонтанирует! Её ведь не под плети положат. Под кое-что поострее…
- Ты тоже иди, Гали, - голос Барбе был почти неслышным, может быть, именно от такого хотелось не просто идти - ползти к нему на карачках. Он уже сидел, откинувшись на спинку дивана и чуть склонив голову на плечо.
Подошла, приподняла фасонные юбки все скопом, и верхние, и нижние, и серединные - и обрушила шелестящую охапку ему на колени. Небольшой напряженный член, слепой и жадный детёныш, мгновенно отыскал дорогу в первозданном хаосе, внедрился и проник до самого сердца.
Кенгурёнок, кенгуру
Нам пришёлся ко двору…
- Пытка. Вот такое и есть настоящая пытка, не прежнее, - простонал Барбе. Шевельнулся раз-другой внутри - и бурно изверг семя.
Потом изящная стриженая головка женщины покоилась у него на плече, а мужчина объяснял:
- Я тоже хотел от иньи малое дитя. Не саму инью Гали, хоть тонкой статью она и не женщина вовсе и входить в неё - как в отрока или девственницу. Сегодня такой день, и время, и желание. Гибель моего собственного девства. И кара за грех, что опередила его сам.
- Мне ж не выносить твою девочку и не родить - завтра ведь уж точно наступит. И злой меч в руках господина.
- Девочку. Ты сказала. Но кто скажет, что принесёт грядущий день - тебе, мне, Орихалхо?
Эпилог
Здесь я останусь
Кажется, после соития Барбе снял с неё всё до последней нитки, обтёр влажным полотенцем и вымылся сам. А вот где - Галина снова была в сомнениях. Потому что когда её разбудили, вокруг не оказалось ни ковров, ни кожаной покрышки на ложе, ни Барбе. Зато было яркое солнце прямо в глаза и Орихалхо.
- Я… я не опоздала снова?
"Глупая мысль. Всю жизнь учись - полной дурой помрёшь".
- Не беда, - ответила подруга. - Кому надо, тот всегда дождётся. Позвать других женщин?
…Снова вода, которая с головы до ног оплёскивает тебя тугим полукружьем. Прохладная - иной не надо, томность сегодня не придётся ко двору. Девушки из младших учениц обтёрли ещё влажное тело раствором душистого перца, щёки - горным снегом из ледника. Натуральная косметика - кровь сразу так в лицо и бросилась.
Потом стали облачать в шелка, аксамит и парчу. Благодарение богам, хоть клистира до того не вставили, чтобы наряда не испортила. Тоже бывало в обычае.
Бандье и кюлот - длинные, что твоё трико, ткань податливая, упругая, почти эластик. Тугой шёлк нижних покровов чуть вяжет ноги, заставляет выступать горделивой павой. Туфельки, в которые уже сейчас вставляют ноги, похожи на бальные, каблук рюмкой, материя фиолетовая в мелкую розочку.
Наконец, на голову и плечи с шелестом падает само Платье. Ткань двойная шёлковая, похожая на грогрон или гроденапль, но гибкая, где надо - обрисовывает контуры, где не надо - низвергается водопадом лиловых складок. Сшито настолько искусно, что ни шнуровки, ни крючков почти не требуется.
- Орри, кто пожертвовал такое чудо? В отцовых каталогах местных товаров такого не числится.
- В них много чего не числится. Мифрила, к примеру. Или маринованных сильмарилей.
Юмор, однако. Откуда что берётся.
Кружева на головку, о которых поётся в старинном русском романсе, решили не надевать. Равно как и косынки в декольте.
- Вот смушковую накидку с куколем возьми - осень хоть и тёплая, да ветер часто с севера налетает. Не годится, чтобы тебя на людях дрожь пробивала. Позже людям на руки сбросишь.
Орихалхо уже стояла в своём лучшем платье: не том, ярко-синем, но простом, белом с алой строчкой вышивки по подолу и рукавам, с туго заплетенной косой и во всех экзотических боевых регалиях. Но более ни в чём.
- А ты?
- Я холода не боюсь.
- Где это? Ну, всё.
- Морские окрестности замка, рядом с нохрийской часовней. Тебе есть о чём просить своего бога?
- Я ни разу с ним не говорила, пока была в Верте. Разве вот гимн чужой пропела. Боюсь, он меня теперь и лицом к лицу не узнает.
- Тогда говори, пока нас ведут. Он услышит.
В самую последнюю минуту, когда девы-наряжальщицы с поклоном удалились, Орихалхо вспоминает совет главного исполнителя и, как была в ожерельях, заваривает горстку сухих листьев в особом каменном чайничке и, немного подумав, кладёт на такое же блюдце два овсяных коржика.
- Только дурмана не надо, Орри. Хватит с меня вчерашних снов наяву.
- Нет его там.
- И обезболивающего.
- Как скажешь.
Впрочем, никуда они отвар не выплеснули - зачем добру пропадать.
Явились за ними, как только из пиал вытряхнули последние чаинки, с блюдца - крошки. Распахнули дверь, окружили и повели вниз. Четверо алых с руками на эфесах сзади, четверо серых алебардщиков - спереди: народ раздвигать. "Таки моей старшей была комната, - подумала Галина. - Без засова и охраны - лишь со свитой перед дверьми.".
Глаза её тем временем искали среди толпы знакомые лица. Тхеадатхи - вполне цел и здрав. Рауф. Ба, даже сын Моисеев притащился - тризну по всем правилам организовать. Ей до безумия хотелось встретиться глазами с Барбе или хотя бы с Рауди, но она понимала, что это сущий вздор.
- Тебе страшно, - проговорила Орихалхо.
- Было бы удивительно, если нет. Все умные люди боятся. А я, знаешь, всю жизнь хотела с ними сравняться.
- Стоило бы тебе погуще питья заварить. Да как рассчитаешь - вон на меня почти не действует.
- Вчера с того получилась беда, и сегодня, пожалуй, было бы не лучше. Ты большую лепёшку на какой воде замесила?
Та с удивлением обернулась, даже замедлила шаг.
- Орри, ведь ты и мне понемногу всё время подмешивала, так? Прошлый раз на эти твои дрожжи вино попало. С того я и замешкалась. А ближе к ночи, без тебя, Барбе…
- Знаю.
- Мы с ним сошлись. Он ведь тоже ребёнка от меня пожелал.
- Знаю.
- Орри. Это ведь ты его подучила. Ты моё душевное устройство как никто понимаешь.
- Барбе - куда лучше моего. И что? Твоя спина оттого чешется?
- Я поняла. Это в него я была влюблена. Он мне и тебя подставил в качестве замены, и братца своего, лишь бы в самой себе не копалась. Оттого мне без него и мёд был не сладок, и соль не солона.
- Ты всегда хотела невозможного, - вздохнула Орри. - И не мне тебя укорять.
Вокруг следили за их разборкой вполголоса почти благоговейно.
- Достойные иньи, - сказал один из амирских гвардейцев. - Грешно вас поторапливать, но впереди ждут.
Они зашагали дальше. По мере продвижения сами стены, как показалось Галине, начали содрогаться и рождать в себе гулкий ритм.
- Барабаны смерти, - пробормотала Орихалхо. - Они извлекли из тайников барабаны смерти. Их делают из ствола вековых синих кедров, когда те рушатся в бурю, обтягивают кожей павших в бою коней или мулагров и бьют в них поочерёдно обеими ладонями, пока те не сотрутся в кровь.
А ритм словно выталкивал их обеих из пределов замка.
Из тяжёлых, гнетущих стен - на простор.
Где сладко пела морская окарина.
И там барабаны, прогремев последний раз, смолкли.
…То был небольшой амфитеатр наподобие тех, что Галина видела в Италии, только половина, обращённая к замку-горе, была куда более крутой, а выходящая на морской берег - плоской. Процессия появилась из низких, широких ворот, похожих на те, из которых выпускали на арену зверей и гладиаторов.
И круг из песка, на окраине которого её ожидали судья, палач и его подручные, был ослепительно белым.
Галина отделилась от остальных, сбросила меха на руки одного из "красных" и пошла вперёд.
- Игниа Гали, - сказал Салахэддин, - мы дали тебе время и возможность выбора. Ты ею не воспользовалась. В последний раз тебе предлагается покинуть нашу землю и быть счастливой вне её. Мы с тобой лукавили: в Рутене ты не останешься нищей сиротой. Конечно, чем дальше ты думаешь, тем больше рискуешь, что всё сорвётся. Твое решение?
- Такое же, как у моего отца. Теперь я его знаю.
- Тогда я передаю тебя в руки мейстера Трискеля и тех, что составляет с ним триаду - Ахмеда и Ольгерда.
И отступил в сторону.
Ахми дотронулся до плеча женщины, подтолкнул к центру:
- Свечкой опускайся. Как в чинном поклоне. Типа риверданс… реверанс.
Другой парень, чуть постарше, тем временем на вытянутых руках подал Трису широкий скимитар.
- Как тебе - не надо плаху под грудь подоткнуть для упора? Или блестяшку какую впереди в землю воткнуть, чтобы на одну её смотрела? - спросил Ахми.
"Я-то думала, что они хором преклонят колени, как в фильмах, и начнут прощения просить".
- А то повязки наложить. На глаза и руки-ноги. С ними легче, если в голове не закружится и равновесие…
- Спасибо за заботу, уж как-нибудь справлюсь. Муж войны всё-таки, - чуть более звонко, чем требовалось, проговорила женщина.
- Постойте, - вдруг твёрдо вступила Орихалхо. - Кади Салахэддин! Все забыли древний обычай, но я и ты сам - мы-то помним. Заместитель преступника, если хочет, может пойти до конца. Я хочу.
- Дать себя в обмен или в придачу ты можешь, подарить супруге свободу - нет, - с некой печалью проговорил судья.
- Я понимаю. Такая возможность истекла ещё вчера.
- Орри, судья, но я-то не согласна! - вскричала Галина. - Мне ведь как раз нужна свобода.
- Гали, я хочу подарить тебе хоть немного времени.
"Если уж ты моей любви не разделяешь".
- И мне без тебя придётся куда хуже, чем наоборот.
"Как открылось только что".
- Вот уйду - все равно не смогу тебе помешать, - обречённо сказала Галина. - Твори тогда что знаешь. Но не прежде.
А Орихалхо, не торопясь, снимала с себя бесчисленные низанья и подвески, вешала на руку, согнутую в локте.
- Что же, - Салахэддин возвысил голос, - это странно и печально, однако право есть право. Господин Трис, ты сможешь с равной чистотой сработать дважды?
Тот поклонился:
- Мы говорим так. Первому достаётся большая острота, второму - лучшая меткость. Пускай бросают жребий.
- Орри, да не могу я так, - простонала Галина. - Ахми, мы с тобой ведь начали уже.
- Вот ведь задница, - пробормотал Трис до того явственно, что первые ряды услышали более короткий вариант. - Предупредил ведь насчёт стрижки и бритья. Теперь вон держи, Ах, одну бабу за локти, Оль - другую за косу. Мэс, учти, тебе двойной удар будет: один по волосу, скользящий вроде бритвы, другой поперёк шеи.
На трибунах тем временем происходила странная возня. Кади прислушался - и вдруг сделал рукой непонятный жест:
- Все остались на своих местах. Это же…
Со стороны замка по крутым ступеням двигался мужчина, держа на одной руке нечто увлечённо вопящее, другой - время от времени производя отмашку белой тряпкой. Отчего-то люди буквально шарахались, когда он проходил поблизости. Вот он подошёл так близко, что Галина смогла его разглядеть.
Вчерашний лихой курьер. Наездник Белуши.
И на руках у него - дочка её самой.
Подошёл, утвердился в центре, чуть отодвинув декорации в сторону - и судью, и палача с его оружием, и мальчишек-подмастерьев, и супругов, готовых мужественно последовать на тот свет.
- Вот какое дело, мои любимые граждане, - заговорил он. - Насколько я в него вник. Закон и справедливость - оно, разумеется, прекрасно. Вообще замечательно. Однако обратим внимание вот на это.
Поднял девочку за подмышки над своей головой и хорошенько встряхнул, отчего покрывальце окончательно свалилось на песок. Похоже, малая дико образовалась всему этому, потому что заболтала в воздухе ножками и заверещала куда громче прежнего, бодая мужчину пятками в нос и глаза.
- Вот эта юная особа, по решению суда, угодила непосредственно в первое семейство Верта. Ну, самую малость с левой стороны. И главные тяготы попечения о сироте лягут вовсе не на моего брата Рауди. Не на мою милую Зигрид, которая так уж это самое дело любит, что приспособить к основному королевскому занятию её удаётся от силы раз в году. А непосредственно на меня.
Раздались нестройные смешки.
- Ибо все усилия моей жены уходят на вынашивание, вскармливание, тетёшканье и сюсюканье. Вот я и спрашиваю: за какие грехи мне всё это?
Смех возрастал - и вдруг, словно по мановению волшебного жезла, оборвался.
- Я не собираюсь оспаривать приговор и тем более снимать вину с дам Галины и Орихалхо, - продолжил король куда суше. Но у владыки есть право помилования, столь же неотъемлемое от его природы, как право реки - течь в море, а молнии - бить в рудную жилу. И я ныне им пользуюсь. Нет, разумеется, это не означает того, что всё произошедшее стёрто, предано забвению и стало небывшим. Ничто не может возвратиться на круги своя. Поэтому слушайте мое слово!
Я заменяю смерть высылкой на один из островов приграничной цепи. Кажется, вы все в своём патриотическом восторге забыли, что игнья Гали и давно к этому приговорена. Поскольку мэса Орихалхо пожелала разделить участь супруги, она также отправится с игньей Гали. На так называемой казни она уже вдоволь поприсутствовала. Мой братец Рауди уже обосновался на упомянутом островке и весьма тревожится, как бы не остаться одному. Даже без дочери. А теперь…
Он почти не глядя сунул девочку вместе с белым одеяльцем Орри - кроха немедленно потянула в рот одну из наиболее устрашающих бусин - и поманил рукой собравшихся.
- Теперь просьба не толпиться, аки стадо баранов, а разойтись. С каждым, кто замешан, я поговорю в своё время, коего у меня мало до крайности. Но обеих дам хочу здесь и немедленно. Простите, так утомлён событиями, что вроде как неточно выразился. В общем, разрешите пригласить обеих вас в королевские покои для приватной беседы.
Эти покои отличались от их собственных куда большими размерами и полным отсутствием дорогой обстановки. Правда, импортный письменный стол в поздневикторианском стиле впечатлял. И матрас вышиной под самое колено, куда они трое уселись. Прислуги вокруг не толклось никакой. Кьяртан выволок из-под стола жёсткий табурет, из ящика - бутылку и стаканчики. Поставил второе на первое и разлил вино.
- Вот, для покоя душе и сердцу. Мне-то хорошо, мне всё здесь на память приводит былое и юности бурной разгульные дни. Тут ведь был наш дортуар для светских новичков. Тех, кого не собирались глубоко обучать - лишь для почёте и отметки в послужном списке. Что до вас - круто, по-моему, прямиком из римского Колизея попасть в древнегреческий театр. Deus ex machina, а? Или там базилевс.
А теперь самое интересное.
Перенял дитя из объятий Орихалхо, снова развернул пелёнку. Девочка загулила, протянула к нему руки.
- Крепенькая, холод ей нипочём. Смуглая кожа, бойкий нрав, брюнеточка. И только восемь месяцев вынашивания. Я в детишках туго разбираюсь, целых полдюжины своих, не считая неопознанных субъектов, что всё время карабкаются на колени, когда занимаюсь государственными делами. А перед отъездом сюда ещё и с акушерками посоветовался. Рауди, когда примчался в тревоге, так примерно её и описал. Уж никак не Хельмутово семя, оно себя даёт знать чётко: рыжее, долгоносое и с веснушками… Нет, где были его глаза! Где были глаза всех вас, включая почтенного Салахэддина, а ведь он обременён двенадцатью потомками от четырех разнопородных супружниц!
Словом, у тебя, игнья, морянка родилась. Полукровка. Вполне законная.
- Но как же? - ахнула Орри.
- Я тоже спрашивал. Тебе сделали операцию, которая уничтожила всё истинно женское. Вместе с женскими гормонами. Такие соки, если понимаешь. Вся твоя порождающая сила сосредоточилась на мужской стороне и получилась очень мощной.
- Но Гали же рутенка. Такого не бывало. С рутенами не бывало вообще, помимо неё. Между женой ба-нэсхин и мужем из землян - да. У жены-землянки и мужа ба-нэсхин, меж двумя морянами - такое случается. Но и между жёнами морян такого не бывало, что говорить о разных кровях! Гали же рутенка!
- Любое чудо случается впервые. Вы обе до того рискнули своей жизнью и плотью в битве, обе были удручены положением моего брата.
- Это он рассказал? - спросила Галина. - Или пославший…
Тут подруга резко наступила ей на ногу.
- Те, кто его послал, - продолжила Орри. - Семейным развлечением в парилке любовалась уйма народу.
- В Вирте все сплетни как поветрие разносятся, - кивнул король. - Весь воздух ими дышит. Только вот одной из них дать ход никак невозможно, потому что это правда.
Он глубоко вздохнул.
- Мой брат бесплоден и всегда был бесплоден. Но ныне уверился, что может стать отцом. И пока это одно даёт ему силы жить. Поэтому никак нельзя пересматривать ваше дело, милые игньи. А теперь давайте говорить друг другу комплименты. Вы отважно держались - держитесь и впредь. Будет много возни с обустройством, да и сейчас - с отправкой вас на необитаемый остров, снаряжением ладьи, которая, предвижу, будет размером с небольшой бриг. Так что выпьем на посох, как говорится, и расстанемся.