– Может по отдельности и есть среди немцев достойные люди, только когда они в кучу соберутся, то в одну дуду дуют! Латиняне Русичей за людей не считают, мы для них грязь под ногами! Возьмем, к примеру, веру латинскую? В Риме сидит Папа Римский, который наместником Бога на земле себя назначил, а сам в грехе и распутстве погряз! – возразил я сотнику.
– Наслышан я о даяниях Папы Пия II. Ганзейские немцы тоже его распутством попрекают и бают, что из-за него латиняне даже на раскол пошли. Вроде гусь (Ян Гус) какой-то у них объявился, который Папу почем зря костерит. Правда наши попы тоже далеко не все божьи праведники и не далече от латинян ушли. Митрополит Иона татар на Русь наводил и вместе с Москвой на Новгород свою лапу наложить собирался! Слава Богу, помер Иона в позапрошлом годе, и Патриарх Константинопольский Феодосия митрополитом Московским и всея Руси утвердил. Феодосий муж благочестивый и в вере православной крепок, а ведь после гонений Ионы на вольности новгородские, Великий Новгород едва в унию к латинянам не перешел. Вот до чего дело едва не дошло! – с досадой в голосе произнес Сторожевский.
Этот разговор очень напомнил мне кухонные посиделки 21 века, на которых за бутылкой водки кто не попадя решал судьбы России, а поэтому я решил закончить прения и сказал сотнику:
– Никифор что-то мы с тобой в разговоры досужие ударились, а в трактире наверняка уже вино и брага киснут! Пойдем, отведем душу, а эти разговоры досужие оставим князьям да боярам.
– И то верно, пошли в трактир, а то треплем языком, словно бабы на посиделках, – согласился со мной Никифор.
Я окликнул Павла Сироту, руководившего швартовкой тримарана, и приказал ему передать 'Чуду-юду' под охрану дружинникам 'кончанского сотника', а потом со всей командой отправляться в трактир праздновать победу. Затем я буквально силой заставил Михаила Жигаря присоединиться к нашей с Никифором компании, после чего мы направились в слободу.
К нашему приходу в трактире все уже было готово и нам оставалось только сесть за накрытый стол. Никифор Ушкуйник расстарался на славу, и стол буквально ломился от различных закусок и вина. Посторонней публики в трактире не было, так как Никифор выкупил помещение трактира до завтрашнего утра, поэтому мы могли расслабляться, не опасаясь посторонних глаз и ушей. Мои гвардейцы, десятники дружины 'кончанского сотника' и купеческие приказчики должны были подойти позднее, поэтому мы накатили по кубку сухого вина и, закусив мочеными яблоками стали обсуждать итоги недавнего боя. Если Сторожевский успел рассказать мне о потерях противника и сведениях полученных от пленных, то Никифор Ушкуйник уже ухитрился наскоро прикинуть добычу, захваченную нами в бою, вот что значит купеческая жилка.
Помимо десяти гривен серебром изъятых из кошелей пленников и пиратских трупов, я стал обладателем шести десятков комплектов брони и оружия, из которых полтора десятка оказались весьма дорогими. Доспех покойного 'Рыжего Черта' оказался настоящим произведением искусства, который не зазорно одеть даже князю. Оружие, захваченное у пиратов, было разношерстным, но среди разнокалиберных клинков, также имелись весьма дорогостоящие экземпляры.
Если верить словам Сторожевского, то продав захваченные трофеи в новгородскую казну, то на вырученные деньги можно вооружить до зубов три десятка дружинников элитной корабельной рати, а если оставить за собой флагманский корабль 'Рыжего Черта', то хоть сейчас можно отправляться на Волгу за добычей. С моими скорострельными пищалями да с дружиной в 'броне харалужной' можно славно погулять по Волге матушке. Тогда по осени если удача от меня не отвернется, то можно и усадьбу на 'Словенском конце' прикупить, то новгородское вече может меня и в боярское достоинство возвести, главное чтобы серебра на взятки хватило! Сторожевский божился, что его слово в Новгороде далеко не последнее, а если Еремей Ушкуйник в это дело впряжется, то вопрос можно считать решенным. Никифор Ушкуйник также пообещал мне свою протекцию и поклялся в дружбе до гроба.
Слова сотника и купца грели мне душу, а радужные перспективы будущего боярства тешили самолюбие, но мне было хорошо известно, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. У Сторожевского и Ушкуйника явно был шкурный интерес на мой счет, который мог не совпадать с моими планами, поэтому давать какие либо обещания было опрометчиво. Чтобы не обижать новых закадычных друзей я, вежливо поблагодарил их за заботу, однако не стал давать внятных ответов, сославшись на то, что лучше обсудить эту тему на трезвую голову по прибытии в Новгород.
Примерно через час в трактир пришли мои гвардейцы, а следом за ними подтянулись десятники Сторожевского, вместе с приказчиками Ушкуйника и началось празднование победы над пиратами. Серьезные разговоры вскоре перешли в плоскость выяснения вопроса – 'ты меня уважаешь?', после чего обстановка стала абсолютно неформальной.
Как не странно, но празднование победы прошло без серьезных последствий для моего организма, и на утро я не очень сильно страдал от похмелья. Ковша хмельного кваса вполне хватило, чтобы привести меня в норму, после чего я занялся делами. Михаил Жигарь с Василием Плотником получили задание продать трофейные лодки пиратов, а я отправился на ушкуй Сторожевского, чтобы допросить ближников покойного 'Рыжего Черта'.
Увы, но никаких новых сведений допрос пленников не принес, единственное, что мне удалось выяснить, это то, что наш караван стал жертвой внутренних разборок между ганзейскими торговыми домами. Как выяснилось торговый дом Франса Витте, вел торговые дела в Пскове и поставлял в Любек пушнину, закупленную в этом городе. Другие торговые дома вели дела в Новгороде, но дом Витте держал под контролем почти половину рынка, так как у него были ниже транспортные издержки. Визит новгородских купцов подорвал его пушную монополию, а партия элитной пушнины, попавшая на черный рынок, сбила цены на обычный товар.
Большого ущерба дом Витте не понес, но чтобы отвадить возможных конкурентов, Франс Витте решил натравить на новгородских варваров 'свейских' пиратов, благо история с избиением команды 'Рыжего Черта' стала известна из рассказов моряков 'ганзейских коггов' из нашего каравана.
Я сделал себе заметку в памяти, чтобы при случае отплатить Витте за подставу, но особо напрягаться не стал, прекрасно понимая, что мир мне не переделать, а высокодоходный бизнес в основном на крови и держится.
Пока я беседовал с пленными, Никифор Сторожевский ухитрился договориться с купеческим караваном о совместном плавании в Новгород, причем ганзейцы сами разыскали 'кончанского сотника', узнав о разгроме пиратов. Сторожевский не растерялся и подрядился охранять ганзейский караван до Новгорода, при этом слупил с купцов за наем 'Чуды-юды' двойную плату. У страха глаза велики и поэтому купцы, не особо торгуясь, согласились на наши условия, хотя опасность нападения пиратов была не особо велика. Михаил Жигарь с помощью Василия Плотника также удачно продал трофейные корабли пиратов старосте 'Новгородского посада', правда, сразу мы получили только половину суммы, а остальные деньги доложены были переслать через месяц, с одним из лоцманов. Однако даже при таком раскладе мы ничего не теряли, потому, что нанимать экипажи перегонщиков оказалось невыгодно.
На общем совете экипажа 'Чуды-юды' было решено оставить корабль 'Рыжего Черта', для собственных нужд, так как тримаран плохо приспособлен для плавания по рекам. Василий Плотник весьма высоко оценил работу 'свейских' корабелов и убедил меня, что в Новгороде такой корабль построить никто не сумеет и глупо продавать подарок судьбы. Если в море 'Чуде-юде' не было равных, то перетащить через волок трехкорпусную конструкцию практически невозможно. К тому же после разгрома пиратов у нас появились два десятка пленных пиратов, за поимку которых новгородская казна заплатит хорошую премию, да и трофейные доспехи и оружие нужно было на чем-то везти.
Жигарь быстро столковался со Сторожевским о найме перегонной команды и двадцать дружинников сотника перешли на наш корабль. Капитаном на трофейном судне стал Михаил Жигарь, которому не раз доводилось ходить в дальние походы по морям и рекам. Правда, чтобы оплатить перегон корабля до Новгорода пришлось серьезно раскошелиться, но дружба дружбой, а горбатится на халяву за чужого дядю никто не обязан.
На следующее утро наше путешествие продолжилось, только на этот раз нам пришлось охранять караван из двадцати коггов. Ветер оказался попутным и корабли каравана, выстроившись в кильватерную колонну, к полудню вошли в устье Невы.
Ничего примечательного за время плавания по Неве, Ладожскому озеру и Волхову не произошло, однако на этот раз корабли плыли вверх по течению рек, и нам пришлось потрудиться на веслах. Навыки гребли у меня практически отсутствовали, а поэтому к вечеру первого дня мышцы болели невероятно, но постепенно я втянулся и вторую ночь проспал как убитый. В Ладоге караван задержались на сутки, чтобы ганзейцы смогли договориться с бурлаками, после чего мы снова продолжили свой путь.
К вечеру 15 июля 1463 года мы вернулись в Новгород и пришвартовались к пристани недалеко от колесной мастерской.
Глава 20
Весь следующий день прошел в делах и заботах, а к полудню я получил официальное приглашение от Еремея Ушкуйника навестить его усадьбу после 'вечерни' (ежедневная вечерняя служба в церкви начинается примерно в 18 часов) с визитом. На этот раз приглашение принес не обычный посыльный, а десятник городской стражи, сопровождаемый своим десятком дружинников, причем передал приглашение не на словах, а доставил целое послание, написанное на дорогой по тем временам 'немецкой' бумаге.
Поначалу меня весьма озадачило, что приглашение Еремея доставил целый конвой городской стражи, но затем выяснилось, что дружинники прибыли, также за пленными пиратами, которых они должны доставить в 'Разбойную избу'.
Я уже упоминал, что практически все взрослые новгородцы были грамотными, так как статус купца и гражданина торгового города, подразумевал умение вести довольно сложную бухгалтерию, а также письменный учет товара. Неграмотный новгородец быстро скатывался вниз по социальной лестнице, а поэтому всех детей с малолетства учили читать и писать. Однако импортная бумага являлась весьма дорогим товаром, поэтому в быту новгородцы писали на бересте, а документ, написанный на бумаге, подчеркивал весьма высокий статус человека приславшего мне приглашение.
Как выяснилось из разговора с доставившим послание десятником, за время нашего отсутствия Еремей Ушкуйник резко поднялся в городской иерархии и стал большим человеком в Новгороде. Молодого купца по протекции церковных властей неожиданно избрали в 'Совет господ' (городская дума), где он фактически стал правой рукой архиепископа Великоновгородского и Псковского Ионы (не путать с врагом Новгорода, покойным митрополитом Ионой (Одноушевым) Московским).
По законам Великого Новгорода архиепископ являлся главой 'Совета господ' и обладал широкими полномочиями. Иона возглавлял не только духовную власть Новгородской и Псковской республик, в его руках находилась городская казна, он ведал внешней политикой государства, а также являлся высшей судебной властью Новгорода. Чтобы не обременять главу церкви мирскими заботами, один из членов 'Совета господ' назначался доверенным лицом архиепископа, который следил за соблюдением торговых правил, торговыми мерами веса, объёма и длины, а также решал возникавшие торговые споры. Вот этим доверенным лицом архиепископа Ионы и был назначен Еремей Ушкуйник.
По существу, Еремей занял один из ключевых постов во властной иерархии Великого Новгорода, а поэтому я опасался, что наши прежние дружеские отношения станут жертвой высокого положения Ушкуйника. Увы, но человеческая дружба не всегда выдерживает испытание властью, а разница в социальном положении бывших друзей зачастую ставит крест даже на самой крепкой дружбе.
На этот раз Еремей приглашал меня на официальную беседу, а не на праздник, поэтому я отправился в гости в сопровождении только одного Павла Сироты, оставив остальных гвардейцев в распоряжении Михаила Жигаря с которым мы уже стали фактически одной командой.
Чтобы не прослыть безбожником, я сразу после переезда из Вереи в Новгород взял за правило минимум раз в неделю посещать службу в церкви стоящей неподалеку от постоялого двора. По большим церковным праздникам мы всей дружиной навещали церковь 'Успения Богородицы на Торгу' и не скупились на пожертвования. Конечно, особо благочестивым такое поведение не считалось, но регулярные пожертвования на храм и покаянные речи на исповеди исправляли положение и я не выглядел белой вороной среди не особо набожных новгородцев.
На этот раз я решил совместить посещение храма с визитом к Ушкуйнику и отдать Богу – богово, а поэтому, захватив тяжелый кошель с серебром, отправился в Новгород, чтобы успеть на вечернюю службу. Мы с Павлом добросовестно отстояли 'вечерню' в церкви 'Успения Богородицы' и поблагодарили Господа за удачное завершение похода в Любек, после чего встали в длинную очередь к настоятелю храма Амвросию, чтобы сделать очередное пожертвование и исповедоваться в грехах.
Амвросий с благоволением принял от меня три гривны серебром, после чего допустил до своей руки и отпустил совершенный в походе грех смертоубийства, наложив на нас с Сиротой малую епитимью.
Закончив церковные дела, мы с Павлом направились в родовую усадьбу Ушкуйников, где меня сразу провели в кабинет хозяина. Еремей, несмотря на мои опасения, не стал кичиться своим высоким положением и принял нас с распростертыми объятиями. Купец отложил все дела и пригласил меня в малую трапезную на ужин, где приказал накрыть стол для двоих, а Сирота отправился разыскивать своих знакомых.
– Александр, ты не представляешь, как я рад тебя видеть! Брат мне уже рассказал о ваших приключениях и о том, что ты, побив морских разбойников, выручил всех из большой беды. Ну и как теперь прикажешь благодарить тебя за твои подвиги? Я поначалу надеялся, что помогу тебе в делах торговых и хоть как-то отплачу добром за твою дружбу, а ты моего родного брата от смерти спас и я снова перед тобой в неоплатном долгу! – обняв меня, с усмешкой заявил Еремей.
– Ну, какие наши годы? Удача она дева капризная, сегодня я тебя выручил, а завтра ты будешь меня из беды вытаскивать, поэтому давай не будем рядиться, кто кому должен. Я слышал, ты высоко поднялся пока мы в Ганзу ходили, и стал правой рукой у самого архиепископа Ионы. Люди бают, что теперь к тебе даже на хромой козе не подъедешь.
– Может кому не только на козе, но и с дарами дорогими ко мне подъехать не получится, но для тебя Александр мой дом завсегда открыт! Дружбой на крови замешанной, только дурак разбрасывается, такая дружба дороже злата серебра ценится! Богатство приходит и уходит, а верный друг всегда тебя выручит и поддержит. Сегодня удача мне улыбнулась и вернула нашей семье достоинство покойного батюшки, но удержаться наверху ох как не просто! Мой батюшка посулам лживым поверил да не остерегся, а подсылы московские его отравили! Много у нашей семьи в Новгороде недругов, а положиться можно только на друзей верных и дружину надежную. Архиепископ большую власть мне доверил, только власть эта некоторым боярам новгородским как кость поперек горла встала. У Ионы тоже много врагов в Новгороде и на Москве, давно князья Московские хотят своего человека на место архиепископа Великоновгородского и Псковского поставить. Это еще полбеды, так еще латиняне в Пскове воду мутят, склоняя роды боярские в унию с Римом вступить. Много чего тайного, я за прошедшее время узнал, причем по твоей вине.
– А я, каким боком к этому касательство имею? – удивился я.
– Александр, ты помнишь, что за тобой людишки Степана Бородатого охотились, а я его подсылов в Тверь спровадил?
– Помню.
– Так вот три седмицы назад эти подсылы из Твери в Новгород заявились, мои людишки повязали эту шайку да расспросили с пристрастием. Главным у гостей московских оказался Кузьма Татарин – сотник особой сотни московского 'Разбойной избы'. Татарин на Руси личность известная, крови безвинной на этом душегубе, как на шелудивой дворняжке блох! Помимо всего Кузьма особо доверенный человек самого думного дьяка Степана Бородатого – ближника матери князя Московского Ивана.
Взяли мы подсылов по-тихому, поэтому искать их долго еще будут, да думаю не найдут, Волхов он любые следы скроет. Любил Кузьма Татарин живьем шкуру с людей православных сдирать, а когда самого на дыбу подвесили, то у этого храбреца язык быстро развязался. Вот и поведал мне подсыл московский, что послал его Степан Бородатый выкрасть тебя и пищаль твою скорострельную, чтобы на Москву доставить.
Хотел я татя прирезать, но Кузьма, чтобы шкуру свою спасти поведал мне про дела темные Московского князя Ивана и отца его Василия Темного, которые они злоумышляли против Новгорода и архиепископа Ионы. Такое предательство всего Великого Новгорода касается, поэтому я сразу об этом архиепископу донес и передал Ионе московских подсылов для дознания. Вот тут и выяснилось, что моего батюшку отравили людишки боярина Судакова, который давно на Москву глядит и у князей Московских в чести.
Братия монастырская не чета моим костоломам доморощенным у них и мертвый заговорит. Вот и дознались они что, склоняли Судаковы по наущению Москвы моего батюшку против архиепископа Ионы в заговор вступить. Батюшка раньше был дружен с Ионой, но они рассорились из-за земель церковных возле Павлова монастыря, которые из покон века наши были. Поэтому решили враги архиепископа склонить главу семьи Ушкуйников к предательству, но не в те хоромы постучались враги Новгорода! Батюшка сразу понял, какие силы против Новгорода ополчились и притворно согласился принять участие в заговоре, чтобы выведать всю подноготную у предателей, но предал его десятник личной охраны Степан Беспалый, у которого дочка замужем за ближним приказчиком Судаковых. Вот он и отравил моего отца по приказу боярина Судакова, чтобы заговор наружу не вышел.
– Да лихие дела в Новгороде творятся. Жил я не тужил, а тут в одночасье во врагах у целого князя Московского оказался! И что мне теперь прикажешь делать? – разозлился я.