– Александр, мы теперь с тобой одной веревочкой повязаны. Если Москва Иону свалит, то и нам с тобой не жить. Большие дела в Великом Новгороде начинаются, а силы у меня воинской мало. Архиепископ божий человек и силы воинской не имеет, у него одна надежда на дружину Никифора Сторожевского, которого решено избрать вместо Андрея Рябого 'тысяцким' 'Словенского конца'. 'Степенной тысяцкий' (выборный воевода всего новгородского ополчения) Лука Фёдорович, человек временный и пока сбор ополчения не объявлен большой власти не имеет, сейчас 'кончанские тысяцкие' да дружины боярские основная боевая сила. Только если буча в Новгороде начнется, то Сторожевскому не устоять против объединенной дружины Судаковых и Норовых. Вся надежда у нас на твои пищали скорострельные, иначе вышибут нас из Новгорода.
– И сколько у нас времени до начала заварухи?
– Думаю, зимой за нас Москва возьмется. Сейчас время торговое и многие дружины боярские купеческие караваны охраняют, да и у Москвы раздоры с татарами. Вот когда реки встанут, тогда и следует ждать дружину князя Ивана под стенами Новгорода. Конечно, город Москве не взять, но поставить своего архиепископа князь Иван с помощью предателей сможет, если мы до этого предателей не одолеем.
– Еремей, сколько у тебя в дружине людей по-настоящему верных? – спросил я.
– У нашей семьи всего полсотни воев в дружине, но бойцы как на подбор опытные и после смерти батюшки все поголовно на крови проверены и ей же повязаны. Ушкуйники Сторожевского тоже пойдут с нами до конца. Мой отец свое прозвище Ушкуйник получил в походах воинских, у него в семьях ушкуйников много друзей осталось, поэтому на две сотни матерых ушкуйников можно рассчитывать – эти не предадут.
– Итого, две с половиной сотни бойцов нужно будет вооружить скорострельными пищалями, а это как минимум два – три месяца работы и серебра нужно немеряно, – начал я считать вслух.
– Александр, ты насчет казны не сомневайся, серебро есть в достатке.
– Это конечно хорошо, только нужно производство пищалей в Новгород перенести, подальше от посторонних глаз. Да и власть мне нужна, чтобы работа без сбоев шла. Еремей, я в городе человек пришлый, а поэтому мастера новгородские со мной даже разговаривать не будут, не то чтобы подчинятся, а без их помощи мне не справиться. Что делать будем?
– На этот счет ты особо не беспокойся. Я уже по твоему поводу с архиепископом переговорил, и рассказал ему, что ты сын Данилы Савватеевича Томилина. Не знаю, поверил ли Иона моим словам, но приказал спешно доставить из Пскова выписку из церковной книги о твоем рождении. Как только гонец с заверенной грамотой прискачет, то Иона тебя сразу наследником рода Томилиных объявит и в боярское достоинство возведет.
– За что мне честь такая от архиепископа выказана? Я ему 'ни сват, ни брат', а вообще человек неизвестный, к томуже с темным прошлым, – усомнился я в словах Ушкуйника.
– У Ионы на тебя особые виды имеются. Томилины в Пскове бояре из первых, а после того как он тебя наследником признает, то будешь для Ионы своим человеком в Пскове, поэтому не сомневайся – все уже обговорено! – ответил Еремей.
– А если я не покажусь архиепископу, и он меня самозванцем объявит? Что тогда делать будем? Доказательств своего происхождения у меня никаких нет, да я толком и не помню ничего из своей жизни в Пскове! Когда 'свеи' нашу семью в полон забрали, я совсем пацаном был! Если бы не люди русские, которых вместе со мной в дальние страны продали, то я и речь бы давно забыл русскую. К томуже, когда я сбежал с лодьи, на которой меня в Казань везли, купцы опоили меня колдовским зельем. От этой отравы у меня в голове помутнение произошло и память отшибло! Как мне за борт ночью удалось вывалиться, даже сам не знаю. После побега я целую седьмицу в горячке под кустом провалялся, даже имя свое едва вспомнил, а потом больше месяца, словно зверь дикий по лесам бродил!
– Александр ты не горячись, с этой стороны беды не будет! Иона знал Данилу Савватеевича Томилина и тебя обещался признать. У него давняя вражда с твоим дядькой Кириллом, который в унию с латинянами псковичей вступить подбивает. Даже если архиепископ тебя самозванцем посчитает, то все одно за тебя стоять будет, потому что ересь латинянскую давить в Пскове надо, пока она силу не набрала. Твое воскрешение из мертвых для Ионы дар божий, да и ты теперь ему до гроба преданный человек, который не предаст и жизнь за него положит. Завтра с утра поедем к архиепископу с поклоном, там познакомитесь и все вопросы о наследстве обговорите. Ты согласен?
– А куда мне деваться? Я клятву дал за отца с матерью посчитаться, а там пусть Бог рассудит, кто прав, а кто виноват! – ответил я Еремею.
С этого момента бывшего зэка Александра Томилина из 21 века не стало, и появился на свет божий псковский боярин Александр Томилин.
Проговорили мы с Еремеем до глубокой ночи, наметив первоочередные задачи для усиления боевой мощи нашей будущей дружины. Первым пунктом стоял задача организации поточного производства Дефендеров и достаточного количества боеприпасов к ним. На втором месте стояла проблема обучения личного состава дружины тактике применения огнестрельного оружия.
Еремей взял на себя финансирование работ и решение с вопроса с выкупом помещения под оружейные мастерские. Я настоял на том, чтобы усадьба, где будет развернуто оружейное производство, стала моей законной собственностью, а не была взята в аренду. Колесная мастерская, где было налажено изготовление колес и фанеры, а также находилось все современное оборудование, принадлежала Афанасию Ключнику. Купец уже несколько раз подъезжал ко мне с намеками по поводу увеличения арендной платы и запросто мог нас вытурить на улицу по окончании договора аренды.
Такая постановка вопроса озадачила Еремея, так как он собирался передать мне под оружейную мастерскую спорную усадьбу неподалеку от Павлова монастыря. Эта усадьба стояла на спорном участке, из-за которого у покойного отца Еремея и вышел конфликт с церковной властью, именно из-за неё он рассорился с архиепископом Ионой. Другого подходящего участка на 'Словенском конце' просто не было, а покупать недвижимость в других районах Новгорода было опасно. Обсудив эту тему со всех сторон, мы не нашли выхода из создавшейся ситуации, а поэтому решили обговорить эту тему непосредственно с архиепископом на завтрашнем приеме.
Обсуждение спорных вопросов затянулось почти до полуночи, пока мы с Еремеем не поняли, что утро вечера мудренее. Закончив прения, я простился с хозяином дома и две девицы, которые ночевали со мной до плавания в Любек, проводили меня в гостевые покои.
На этот раз Александр Томилин был трезв как стеклышко и находился в полном сознании, а поэтому не посрамил честь новоявленного псковского боярина и бывшего десантника. Этому обстоятельству способствовало длительное воздержание во время морского похода в Любек, к тому же ничто человеческое мне не чуждо. Дамы видимо по достоинству оценили мое рвение, и ни в чем, себе не отказывали. Я благоразумно не стал изображать из себя великого знатока Камасутры, а поэтому выполнял свои мужские обязанности более или менее традиционными способами, правда, с некоторыми вариациями на вольную тему.
Проснулся я утром самостоятельно, после чего мои ночные феи с игривым смехом вымыли меня в бадье с теплой водой, после чего я отправился завтракать. Вскоре ко мне присоединился Еремей, и мы плотно перекусив, отправились в Детинец на прием к архиепископу.
Ходить пешком родовитым новгородским господам невместно, поэтому мы уселись в крытый богато украшенный возок (местная карета) и поехали к мосту через Волхов на Софийскую сторону. Трясло в этом рыдване нещадно и непродолжительное путешествие буквально вытрясло из меня всю душу, однако отбитый зад подал голове весьма плодотворную идею очередного доходного бизнеса. Колеса мы уже производили, фанера тоже не являлась проблемой, оставалось только отковать рессоры и за каретами на рессорном ходу выстроится длинная очередь богатых заказчиков!
Сердцем Новгорода является Детинец (новгородский Кремль), за могучими стенами которого расположены: собор Святой Софии, резиденция архиепископа и знаменитая 'Вечевая площадь'. Никаких препятствий по дороге нам не встретилось, потому мы вскоре прибыли на место. Я ожидал, что местные шестерки будут нас с Еремеем долго мурыжить в приемной архиепископа, чтобы доказать визитерам свою значимость, однако Еремей свернул по дороге в непримечательную дверь и через несколько минут мы оказались в прихожей личных покоев новгородского Владыки.
В прихожей дежурил здоровенный монах – видимо телохранитель, который узнал Ушкуйника и сразу провел нас в кабинет архиепископа. В прошлой жизни я насмотрелся на 'измученную постами' церковную братию, которые были через одного 'сам себя шире', а поэтому не ожидал увидеть перед собой худощавого пожилого мужчину в простой монашеской одежде. В кабинете архиепископа было на удивление светло, так как оба окна оказались застеклены дорогущим по тем временам 'немецким' оконным стеклом и мне удалось хорошо рассмотреть Иону.
Владыка выглядел, будто он только что сошел с иконы, настолько его образ был смиренен и благообразен. Такому священнику даже отъявленный и скрытный грешник выложит на исповеди самую сокровенную тайну, ожидая поддержки и утешения. Однако если исповедуемый христианин раскаиваешься в грехах неискренне, то отпущения грехов ему не видать. Глаза Ионы смотрели, словно сквозь меня и по спине невольно пополз холодок, однако образ архиепископа меня не пугал, просто я прекрасно осознавал свою моральную ущербность, находясь рядом с этим человеком, и мне стало стыдно за свои мысли.
– Это ты раб божий назвался Алексашкой Томилиным? – вывел меня из ступора голос архиепископа.
– Я, 'Преосвященнейший Владыко', – ответил я без запинки, вспомнив наставления Еремея перед визитом.
– А ведь и в правду похож ты на отца своего Данилу Савватеевича, особливо, когда он в твоих летах был. Прямо одно лицо, и щуришься по-отцовски! Да, похоже, и в матушку гонором и статью вышел, тоже, поди, шея в поклонах не гнется? Ох, и гордецы вы Томилины записные, вижу, бродит в тебе кровь Олегова, а надо бы жить со смирением!
Услышав в словах Ионы укоризну, я едва не бухнулся на колени, но Владыка жестом меня остановил и произнес:
– Поздно на колени передо мной падать, в храме грех гордыни отмолишь! Негоже воину в ногах валяться, да поперек естества своего и чести идти! Да и в гостях вы у меня, а не на службе в храме. Еремей рассказывай, с чем пожаловали?
– Владыко, берется Александр до осени вооружить мою дружину скорострельными пищалями и обучить воев огненному бою, однако есть и закавыка в этом вопросе, которую без вашего благословения решить невозможно.
– Что за закавыка такая, которая без архиепископского слова не решается?
– Место под оружейный двор на 'Словенском конце' нужно! Я хотел отдать Александру спорную усадьбу возле 'Павлова монастыря', только для этого ваше благословение требуется.
– Ну и хитер ты Еремей, как 'змей искуситель'! Значит, решил не мытьем так катаньем землю монастырскую под себя забрать? Не будет этого! – сказал, как отрезал Иона.
– Владыко, я же не для себя, а для дела общего стараюсь! Да и не безвозбранно, я ту усадьбу под себя заберу, а достойное пожертвование в церковную казну сделаю, чтобы все по закону все было!
– Нет, я сказал! Я и твоему отцу покойному так ответил, хотя мы и в дружбе были! Монастырская земля купцу не отойдет! Вам купчишкам только дай волю, то через год все храмы новгородские на вашей земле окажутся!
– И как теперь быть Владыко? Нет больше места подходящего под оружейный двор, – с обидой произнес Еремей.
– Купцу, пожертвованную церкви усадьбу покойной Марии Тучи не отдам, а вот псковскому родовитому боярину Александру Томилину подарю! Негоже такому человеку по чужим углам ютится, ему по 'Судной грамоте' в Пскове по правую руку от князя Александра Псковского сидеть положено и ересь латинянскую каленым железом выжигать, как отец его делал! Евлампий, неси сюда дарственную на усадьбу Марии Тучи, да именную грамоту боярина псковского Александра Томилина на подпись, да и печать мою не забудь! – крикнул Иона и практически через мгновение в кабинете, словно материзовался из воздуха пожилой монах с необходимыми документами.
Я снова впал в прострацию от такого молниеносного развития событий, но мысль о том, что я присутствую на тщательно отрепетированном спектакле, не покидала меня, ни на секунду. Похоже, все технические вопросы были уже решены до моего прихода, а сейчас многоопытный ловец человеческих душ, просто ставил заключительную точку в вербовке очередного агента, которому предстояло рисковать своей жизнью ради интересов архиепископа.
Отойдя от первого шока, я быстро прикинул получившийся расклад и понял, что деваться мне некуда и моя жизнь полностью в руках Ионы. Слишком уж быстро во мне признали наследника одного из влиятельнейших родов Пскова, видимо у архиепископа действительно имелись на меня большие виды в предстоящих политических баталиях.
После подписания дарственной на усадьбу и именных грамот на боярский титул, Иона начал расспрашивать меня о моих скорострельных пищалях и о том, как я малой силой побил дружину знаменитого морского разбойника 'Рыжего Черта'.
Я рассказал Ионе, как происходило сражение, и объяснил диспозицию, разложив на столе яблоки, как это делал Чапаев в одноименном фильме. Видимо Иона уже навел обо мне необходимые справки, потому что начал расспрашивать о моей 'Чуде-юде', которая может плыть по волнам быстрее лошади, да еще против ветра.
Архиепископ оказался весьма образованным человеком и прекрасно разобрался в моих объяснениях, единственное, что его удивило, откуда столь молодой муж узнал все эти тайны. Я отговорился тем, что был продан 'свейскими' пиратами в далекую страну Японию, где был в услужении у бездетного местного князя, который надумал меня усыновить, а поэтому решил обучить меня разным тайным наукам. Однако моего благодетеля убили заговорщики, и я был вынужден бежать из Японии на корабле по образцу которого построил 'Чуду-юду'. Чтобы вернуться на Русь я нанялся охранником, в купеческий караван, идущий по 'шелковому пути' до 'Хвалынского моря', но когда решил доплыть пассажиром до Волги с хорезмскими купцами, то снова попал в плен.
Купцы, которые подрядились доставить меня через Хвалынске море (Каспийское море) в Астрахань, опоили меня каким-то зельем и ограбили до нитки. От ядовитого зелья у меня помутилось сознание и почти полностью отбило память. Я толком не знаю, как бежал из плена и сколько времени бродил по лесам пока не попал в Верею, а своих родителей и жизнь в плену помню только отрывками
По лицу архиепископа было понятно, что он не очень-то и поверил в рассказанный мной мексиканский сериал, но если бы я был Ионе не нужен, то давно бы висел на дыбе в подвале какого-нибудь монастыря, а не рассказывал сейчас архиепископу жалостные сказки.
После моей исповеди Иона пригласил нас с Еремеем отобедать, 'чем бог послал' и мы продолжили обсуждение планов на будущее уже в трапезной. Бог явно не забывал своего верного слугу и обычному обеду архиепископа мог позавидовать праздничный стол любого европейский монарх. Вино к столу тоже подавали не из дешевых, поэтому я не пожалел, что удостоился чести отобедать с самим Владыкой Новгородским.
За время совместного застолья все ключевые моменты нашего сотрудничества с церковной властью были обговорены, поэтому мы, с Еремеем припав к руке Владыки, получили архиепископское благословение на свои богоугодные дела и раскланялись.
Выйдя из резиденции Владыки, я перевел дух и перекрестился на купола 'Софийского собора', после чего мы с Еремеем снова уселись в возок и вернулись в усадьбу Ушкуйника. Я нашел Сироту в 'дружинной избе' где он рассказывал знакомым о своих подвигах, после чего мы отправились в сопровождении Еремея осматривать свою новую недвижимость.
Усадьба покойной Марии Тучи оказалась большой – размером с футбольное поле, но очень запущенной. Любое нежилое здание быстро ветшает без человеческого присмотра, поэтому объем восстановительных работ предстоял довольно большой, но как говорится: 'глаза боятся, а руки делают!'. Финансовых проблем на данный момент у нас не было, а работают новгородские плотники быстро. Закончив осмотр недвижимости, я попрощался с Еремеем и нас Сиротой отвезли в карете на постоялый двор.
***
От последних событий у меня голова шла кругом, поэтому я не стал вдаваться в подробности своего визита к Ушкуйнику и архиепископу, хотя любопытство буквально распирало моих гвардейцев. Я неосторожно проговорился, когда приказал Сироте не трепаться о моем визите к архиепископу и новой усадьбе в Новгороде, не обратив внимания на то, что за моей спиной стоит Машка, которая пришла пригласить нас на ужин. Держать язык за зубами женщины не умеют, а поэтому уже пять минут все гвардейцы ломали головы над тем, что же на самом деле произошло в Новгороде. За ужином я сидел словно на иголках под любопытными взглядами своих подопечных, которые как бы невзначай пытались выведать у меня какую-то страшную тайну. Мне еще самому не удалось разложить по полочкам новую информацию и обдумать свои действия, поэтому я заявил:
– Ребята я, конечно, понимаю, что вам любопытно, что произошло сегодня в Новгороде, а главное как эти события отразятся на вашей жизни, но пока я не готов вам всего рассказать. Сирота видимо уже напустил тумана своим гробовым молчанием и умным видом, но я вам все расскажу завтра в мастерской на общем совете, а пока мне нужно самому все хорошенько обдумать. На завтра я назначаю общий сбор в колесной мастерской, вот там все и узнаете.
После этой тирады гвардейцы перестали задавать вопросы с двойным дном, и мы продолжили ужин в нормальной обстановке. После ужина я уединился в своей комнате, чтобы пораскинуть мозгами и незаметно заснул, когда голова начала пухнуть от дум.
Утром, сразу после завтрака, мы всей командой отправились в мастерскую, где в кабинете Михаила Жигаря, где тот вел дела и принимал заказчиков, я собирался провести общее собрание. Помимо моей гвардии в кабинете Жигаря находился его сын Андрей и дочь Любава. Я приказал Никодиму Лютому никого в контору не пускать после чего поставил присутствующих в известность о цели своего визита. Никодим вышел на крыльцо, после чего я закрыл входную дверь на засов и начал свою речь.
Мне было уже не впервой начинать жизнь с нуля, а поэтому я сразу же поставил на уши своих подчиненных, рассказав о произошедших в нашей жизни переменах и будущих трудовых подвигах, которые нам вместе предстоит свершить.
Известие о том, что я законный сын и наследник псковского боярина Данилы Савватеевича Томилина буквально на повал убило Михаила Жигаря. Он сначала принял мои слова за шутку или розыгрыш, а когда я показал ему именную грамоту, подписанную самим архиепископом Ионой, едва не сел мимо лавки. Окончательно его добило заявление дочери Любавы, которая гордо заявила отцу:
– А я тебе батюшка говорила, что слышала от людей, будто Александр Данилович псковский Боярин, а ты меня дурой обозвал!
– И кто это такой языкастый из моих гвардейцев? – задал я вопрос девушке.
– Ой, никто мне ничего не рассказывал, – ответила Любава и жалобно посмотрела на покрасневшего как рак Расстригу.