Тупо глядя на него, я продолжат задавать дурацкие вопросы, а сам с ужасом думал о том, что теперь ни эти жаркие лучи, ни горячий песок не смогут защитить нас от чьей-то ледяной враждебности, обступившей нашу палатку со всех сторон. Потом мне пришлось встать и обреченно тащиться за Свидом к каноэ. Оно лежало там же, где и ночью, по-прежнему кверху дном; весла, вернее, теперь уже одно весло валялось рядом.
- Видишь, одно, - сказал мой приятель, демонстрируя мне весло. - А вот, смотри, пробоина.
У меня едва не вырвалось, что несколько часов назад оба весла были на месте, однако, вовремя сдержавшись, я молча наклонился над каноэ.
Длинная, правильной формы пробоина зияла в днище, кусок древесины был очень аккуратно срезан - то ли острым выступом скалы, то ли чем-то не менее острым… Если бы мы не проявили должной бдительности, то так бы и поплыли. Поначалу края выбоины, разбухнув от воды, закупорили бы щель, но очень скоро вода просочилась бы внутрь, и каноэ, края которого всего в двух инчах от поверхности реки, в считанные минуты пошло бы ко дну.
- Значит, решили-таки заполучить свою жертву, - сказал Свид скорее себе, чем мне, и уточнил, ощупывая пробоину: - Целых две жертвы…
Ничего не ответив, я принялся, сам того не замечая, что-то насвистывать - всегда так делаю, оказавшись в затруднительном положении. Да и сказать мне было нечего, просто хотелось верить, что это полная чушь.
- Прошлой ночью днище было целым, - заметил мой дотошный приятель, выпрямившись и стараясь не смотреть на меня.
- Наверное, наскочили на камень, когда швартовались, - пробурчал я. - У камней бывают очень острые края…
Я осекся, потому что Свид обернулся и посмотрел мне прямо в глаза. Я не хуже его знал, что объяснение мое никуда не годится. Хотя бы потому, что камней на этом острове не было и в помине.
- Ну а как ты объяснишь вот это? - все тем же спокойным голосом осведомился он, ткнув пальцем в лопасть весла, при виде которой я просто оторопел и ощутил знакомый озноб.
Лопасть была так тщательно отшлифована, будто кто-то долго и старательно драил ее наждаком и явно переусердствовал: теперь она стала настолько тонкой, что при первом же энергичном гребке как пить дать сломается.
- Наверное, кто-то из нас лунатик и проделал все это во сне, - убитым голосом промямлил я, - или… или это из-за песка, ветер швырял его на лопасть, и песчинки терлись о дерево… как наждак.
- Ну и ну, - усмехнувшись, Свид отошел, - на все-то у тебя есть ответ!
- Кстати, второе весло мог подхватить сильный порыв ветра, отнести его на берег, а потом именно этот кусок обвалился в воду! - крикнул я ему вслед, твердо вознамерившись найти объяснение решительно всему, что он мне еще предъявит.
- Я так и понял, - бросил он через плечо и в следующую секунду исчез в ивовых зарослях.
Оставшись один на один с абсолютно очевидными свидетельствами присутствия на острове неких таинственных сил, я все-таки подумал: "Все это устроил кто-то из нас, и, естественно, не я!" Но мне тут же стало стыдно, ведь очевидно, что ни при каких самых невероятных обстоятельствах ни друг мой, ни я не могли все это устроить. Чтобы Свид, этот бывалый путешественник, в здравом уме и твердой памяти, сотворил подобные глупости! Еще труднее было представить, что донельзя прагматичный флегматик Свид вдруг спятил и стал швыряться веслами и ковырять ножиком каноэ. И все же… и все же меня грызли сомнения, отравлявшие всю прелесть этого жаркого утра и девственных красот: с психикой моего друга явно что-то произошло, он стал неузнаваем. Эти нервозность и странная замкнутость - он ни словечком еще не обмолвился о том, что его гложет; но больше всего меня пугала постоянная настороженность, готовность к чему-то неизбежному, словно он ждал развязки, и, видимо, близкой. Вот что подсказывала мне интуиция, сам не знаю почему.
Я быстренько осмотрел палатку и подступы к ней, однако никаких перемещений за отмеченные мной утром границы не заметил. Зато в песке появились какие-то странные ямки: они были правильной формы, но разной глубины и размера, одни величиной с чашку, другие - с огромное блюдо. Наверняка это тоже проделки ветра, как и пропажа весла, которое он зашвырнул в реку. Правда, оставалось неясным, откуда взялась пробоина; но, в конце концов, мы могли наскочить на что-то, когда причаливали. Да, я знал, что на берегу не было ничего острого, но мое отравленное рационализмом сознание, которому непременно требовалась "причина", отчаянно цеплялось за этот вариант. Ну не мог я обойтись без объяснения, пусть и самого абсурдного! Мы ведь и законы Вселенной норовим снабдить объяснениями - пусть даже самыми беспомощными, - на радость тем фанатичным прагматикам, которые свое предназначение в этом мире видят в том, чтобы преодолевать и доказывать, не суть важно что и кому. Столь философское обобщение казалось мне в те минуты вполне резонным.
Не долго мешкая, я растопил на огне деготь и принялся смолить каноэ, Свид стал мне помогать, но понятно было, что, как бы мы ни старались и как бы ни пекло солнце, наше залатанное каноэ не просохнет раньше завтрашнего дня. Я вскользь упомянул про выемки в песке.
- Видел я эти ямы. Их тут полно, по всему острову. Ну, ты-то, само собой разумеется, знаешь, откуда они взялись!
- Знаю. Это все ветер, - глазом не моргнув, заявил я. - Разве тебе не случалось видеть, как ветер на улицах поднимает вверх всякие бумажки, веточки и давай их крутить. А тут вместо бумажек песчинки: сухие вздымаются вихрем, а влажные остаются на месте, только и всего.
Свид ничего не ответил, и какое-то время мы работали молча. Я исподтишка за ним наблюдал, и он за мной, вероятно, тоже. А еще он все время к чему-то прислушивался, я никак не мог понять, что ему там мерещится. Впрочем, возможно, он только ждал каких-то звуков, поскольку часто поглядывал то на кусты, то на небо, то в сторону реки, русло которой виднелось сквозь редкие просветы между ветками. Иногда он даже прикладывал к уху ладонь и на минуту-другую замирал, ничего мне не объясняя. Сам я ни о чем не спрашивал. Потом он снова принимался смолить, и, надо сказать, его сноровке позавидовал бы и чистокровный индеец. Я очень был рад его азартному усердию, так как побаивался, что он заведет разговор про ивы… про то, что они изменились. Ведь если и он это заметил, значит, мое неуемное воображение тут ни при чем, значит, ивы действительно подступают…
Наконец ему надоело молчать.
- Странно все-таки, - зачастил он скороговоркой, словно хотел поскорее высказаться и прекратить разговор, - очень странно… я имею в виду ту выдру.
Я-то думал, он заговорит совсем о другом, и поэтому уставился на него с откровенным изумлением.
- Лишнее свидетельство того, что место тут совсем дикое. Выдры очень пугливые твари…
- Да я не об этом! - досадливо поморщившись, перебил он. - Я… я… как ты думаешь, это действительно была выдра?
- О господи! А кто же еще?
- Я ведь увидел ее раньше, чем ты. И знаешь, в первый момент она показалась мне слишком большой… выдры такими не бывают.
- Ну мало ли что, лучи так легли на воду, чисто оптический эффект, и темновато уже было…
Свид пропустил мое замечание мимо ушей, думая о чем-то своем.
- И глаза желтые-желтые… - пробормотал он.
- Тоже из-за солнца. - Я рассмеялся, но чуть громче, чем следовало бы. - А сейчас ты, наверное, спросишь, был ли тот малый на лодке всамделиш…
Я осекся, увидев, что он снова замер, обернувшись в сторону ветра с таким выражением лица, что у меня слова застряли в горле. Вновь повисло молчание, и мы продолжили корпеть над своим каноэ. Очевидно, Свид даже не заметил, что я не договорил. Однако минут через пять он поднял голову и, отодвинув в сторону котелок с дымящейся смолой, очень серьезно на меня посмотрел.
- Представь, мне действительно интересно, кто был на той лодке. Я тогда подумал, что это не может быть человек. Он так внезапно появился, сразу на середине реки. Откуда, спрашивается?
На сей раз я не выдержал, моя злость и раздражение выплеснулись наружу.
- Послушай! - заорал я. - Здесь и так хватает всякой чертовщины, зачем же изобретать что-то еще? Лодка была обыкновеннейшим челноком, а лодочник - человеком, нормальным человеком, который хотел поскорее убраться из этого милого местечка. А выдра была выдрой, и хватит валять дурака!
Он продолжал с самой серьезной миной смотреть на меня. И, похоже, совсем не обиделся. Это еще больше меня взбесило:
- И ради бога, прекрати изображать, будто ты что-то такое слышишь, это страшно действует на нервы. Ну что тут можно услышать, кроме шума воды и этого проклятого, до чертиков надоевшего ветра!
- Заткнись! - выпалил Свид испуганно, точнее, прошипел. - Это ты валяешь дурака. Притворяешься, как все, кто готов стать жертвой… Можно подумать, ни ты, ни я не понимаем, в чем дело! - с издевательским умилением воскликнул он. - Тебе бы только сохранить свой драгоценный покой и привычные стереотипы. Но все твои попытки себя обмануть бессмысленны, ты сам загоняешь себя в тупик, закрывая глаза на реальное положение вещей.
Мне нечего было ему ответить, потому что он был абсолютно прав, я действительно вел себя как законченный дурак - я, а не он. Столкнувшись с непостижимыми и непредсказуемыми явлениями, он, в отличие от меня, многое понял, не впав при этом в панику, а я, при всех своих амбициях, ничего не заметил. Мне было горько себе признаться, что я оказался куда менее восприимчив, что моя психика менее чутка, что мне удалось не заметить даже те странности, которые творились у меня под носом. Выходит, он все знал, с самого начала… Обескураженный этим открытием, я напрочь забыл намек Свида на то, что кто-то жаждет жертвы и этой жертвой должны стать мы. Как бы то ни было, в ту минуту я отбросил все свои спасительные выдумки, и меня захлестнула ледяная волна страха.
- В одном ты все-таки прав, - сказал Свид, завершая разговор, - лучше поменьше это обсуждать, да и думать об этом не следует: мысли ведь облекаются в слова, а если слова произнести, то все, о чем ты подумал, рано или поздно случится на самом деле.
Днем, пока сохла смола на каноэ, мы пытались ловить рыбу, проверяли скорость течения, запасались дровами и смотрели на неутомимо бурлившую реку. Когда к берегу прибивало плавник, мы отлавливали все эти сучья и коряги длинными ивовыми прутьями. Остров прямо на глазах уменьшался, то и дело отваливался очередной кусок суши, и река жадно и громко его заглатывала. До четырех небо было по-прежнему ясным, однако впервые за эти три дня ветер немного присмирел. В пятом часу на юго-западе появились облака и начали медленно затягивать небо.
Надо сказать, это нас весьма порадовало, потому что бесконечные завывания, грохот и рев ветра держали нас в постоянном напряжении. Однако, когда минут через сорок он вдруг вообще стих, наступившая тишина показалась нам еще более гнетущей. Ее, конечно, оживлял гул реки, но это было совсем не то. Водная стихия, безусловно, более мелодична, однако ее монотонное звучание быстро приедается. Другое дело ветер с его богатой партитурой: тут и высокие ноты, и низкие, басовые, свои мощные аккорды он извлекает отовсюду - из веток, песка и воды. Незатейливая песенка речных струй слагалась из двух-трех нот, тихих, будто приглушенных педалью, эта мелодия была так печальна, так не похожа на озорные импровизации ветра, что в тогдашнем моем взвинченном состоянии казалась мне чуть ли не траурной.
Еще мы были буквально сражены тем, как все преобразилось, стоило только солнцу скрыться за облаками: радующие глаз пейзажи сразу сделались угрюмыми и зловещими. Меня эти удручающие перемены повергли в полное уныние, и я поймал себя на том, что пытаюсь вычислить, в каком часу взойдет сегодня луна и смогут ли облака приглушить ее коварный свет.
С наступлением великого затишья (ветер лишь изредка напоминал о себе вялыми порывами) вода в реке стала казаться более темной, а ивы словно сдвинулись еще теснее. Они и без ветра продолжали покачиваться, перешептываясь и странно содрогаясь от самых корней до макушек. Когда вполне привычные объекты начинают вести себя столь непривычным образом, это будоражит воображение во сто крат сильнее самых фантастических явлений - сгрудившиеся вокруг в сумеречной полутьме кусты все больше напоминали мне живых и вполне разумных существ. Их непритязательная обыкновенность была только маской, за которой скрывалась злоба, направленная на нас. С наступлением темноты незримые властители этих мест начинают подступать все ближе и ближе. Их манит этот остров, а более всего - мы…
Вот какие поистине неописуемые картины рождали в моем воображении сгустившиеся сумерки.
Днем мне удалось немного отоспаться после кошмарной ночи, но, похоже, отдых не пошел мне впрок: я лишь еще острее ощущал этот навязчивый страх перед невидимыми соглядатаями. Я старался отогнать его, всячески над собой подтрунивал, твердил, что все это абсурд и ребячество, приправляя свои доводы самыми смачными выражениями, почерпнутыми из ненормативной лексики, но даже это не помогало… Я боялся надвигающейся ночи, как заблудившийся в лесу ребенок боится темноты.
Каноэ мы тщательно накрыли клеенкой, а единственное весло Свид накрепко привязал к стволу тополя, чтобы ветер не унес и его. Уже с пяти часов я начал колдовать над ужином, сегодня была моя очередь. Картошка, лучок, мелко нарезанное сало плюс изрядное количество мясной подливки, оставшейся с прошлого раза; когда все это проварится, надо покрошить туда черного хлеба, - отличная еда! А на десерт сливовый компот и крепкий чай с щепоткой сухого молока. Дров мы запасли предостаточно, ветра не было, в общем, мне досталось легкое дежурство. Мой дружок изредка бросал в мою сторону ленивые взгляды. В данный момент он занимался сразу двумя делами, важность которых, разумеется, не шла ни в какое сравнение с моей рутинной стряпней: чистил любимую трубку и давал мне кучу всяких бесполезных советов - вполне заслуженная привилегия того, кто уже исполнил свой долг. После полудня Свид развил бурную деятельность: еще раз просмолил пробоину, подправил растяжки у палатки и, пока я спал, выудил из реки изрядное количество древесных обломков. Никаких опасных тем мы больше не затрагивали. Разве что мой приятель, обеспокоенный дальнейшей судьбой острова, позволил себе посетовать на его размеры, уменьшившиеся, по его мнению, уже на добрую треть.
Котелок только-только начал закипать, когда я услышал, что Свид зовет меня с берега. Я даже не заметил, как он ушат.
- Вот, послушай, - сказал он, когда я подбежал, - интересно, что ты на это скажешь. - И, приставив ладонь к уху, затаил дыхание. - Ну что, теперь слышишь?
Я тоже начат старательно прислушиваться, но не слышат ничего, кроме монотонного гула реки и бульканья водоворотов. Ивы, пожалуй, впервые за эти дни стояли молча, не шевеля ни единым листком. Через некоторое время я различил странный звук, совсем слабенький - что-то похожее на гул далекого гонга. Он доносился из темноты со стороны болот и ивняков, росших по ту сторону русла, и повторялся через равные интервалы, но это был не колокол и не гудок далекого парохода. Больше всего он походил на звук гигантского гонга, подвешенного высоко в небе, этот приглушенный звон, очень мягкий и мелодичный, не прекращался ни на миг - кто-то бил и бил в огромный металлический диск, заставляя громче стучать мое сердце.
- Он весь день у меня в ушах, - сказал Свид. - Пока ты сегодня спал, этот непрекращающийся гул доносился сразу со всех сторон. Я стал искать его источник, но ничего не вышло - он звучал то откуда-то сверху, то как будто из-под воды, то - клянусь! - внутри… внутри меня самого! Представляешь? Так, наверное, все и происходит в четвертом измерении.
Я был настолько ошеломлен происходящим, что почти его не слушал. Пытаясь определить, на что еще похож этот то ли гул, то ли звон, я жадно ловил каждый звук, но безуспешно - он постоянно менял место, то подбираясь совсем близко, то, буквально через секунду, удаляясь куда-то в бесконечность. Не скажу, что в нем было что-то угрожающее, нет, он казался скорее приятным, однако мне стало как-то не по себе, я предпочел бы никогда его не слышать.
- Наверное, это завывает ветер, попадая в те песчаные воронки… - Я был верен себе, я лихорадочно искал причину. - А может, это кусты перепутались во время бури, а теперь пытаются высвободить ветви… Они же у ив очень упругие, вот и…
- Звучит над всеми этими топями и сразу со всех сторон, - уточнил Свид, проигнорировав мои смехотворные объяснения. - А иногда из ивовых кустов, из самой чащи.
- Но в данный момент нет ветра, - возразил я, - не могут же они сами издавать эти звуки.
Ответ моего приятеля был ужасен потому, что именно его я и ждал, так как сам догадывался, в чем тут дело.
- Потому и издают, что его нет, - прошептал Свид. - Точнее, раньше ветер их просто заглушал. Думаю, это кричат…
Тут сзади раздалось бульканье котелка, костер зашипел, и я кинулся спасать наш ужин, а если честно, то, воспользовавшись благовидным предлогом, просто ретировался, так как категорически не желал расставаться с привычными представлениями об устройстве мира. Лишь бы не слышать эти его речи о языческих божествах, элементалях, духах стихий и каких-нибудь еще запредельных материях. Мне необходимо было беречь силы для дальнейших сюрпризов, ведь нам предстояло еще целую ночь торчать на этом милом островке…
- Иди нарежь хлеба! - позвал я Свида, старательно размешав аппетитное варево. И вдруг рассмеялся, подумав, что, если бы котелок вовремя не забулькал, неизвестно, что сталось бы с нашими бедными мозгами.
Неторопливо подойдя к тополю, мой обстоятельный приятель снял мешок и стал в нем рыться, потом зачем-то вывалил все на подстилку, расстеленную на песке.
- Скорее, выкипает же! - поторопил я.
В ответ раздался дикий хохот, я вздрогнул от неожиданности. Это был очень громкий хохот и вполне искренний, но совсем не веселый.
- Тут ничего нет! - хохотал Свид, держась за живот.
- Мне нужен только хлеб.
- Тю-тю. Никакого хлеба. Они его забрали!
Выронив половник, я ринулся к подстилке: все пакеты, кульки и банки были целы, не хватало только буханки.
Я содрогнулся от страха, ледяной волной прокатившемуся по моему телу, и - тоже начал хохотать. Это единственное, что нам оставалось, и мы оба прекрасно понимали, почему нас так разобрало: невероятное душевное напряжение требовало выхода, и разрядка наступила в виде этого истерического хохота; нам необходимо было как-то избавиться от мучительного ощущения кошмара, и пароксизмы смеха явились своего рода спасительным клапаном. Насмеявшись, мы вдруг разом, как по команде, умолкли.