– Удачи, мой мальчик, – ответил я.
А что же Фелиция? Увы, она отнюдь не пылала ответной страстью. Честер ей решительно не нравился. Фелиция Блейкни выросла среди интеллектуалов, а потому с детства мечтала выйти замуж за самого обычного человека, который, например, понятия не имел бы, что такое Артбашикефф – московская окраина или модный русский напиток. Честер же, которого, по его собственным словам, хлебом не корми – только дай почитать очередной роман ее матери, вызывал отвращение. А приязнь Честера к братцу Криспину и вовсе настроила девушку против него.
Фелиция была послушным ребенком и любила родителей, хоть это и стоило ей немалых усилий, однако на брате решительно поставила крест. Криспин ужасен, думала она, а его друзья и того хуже. Напыщенные молодые люди в пенсне, свысока рассуждающие о жизни и искусстве, – что может быть отвратительнее? Беззастенчивое признание Честера, что он принадлежит к их кругу, сразу лишило его всякой надежды на успех.
Вас, должно быть, удивляет, что несомненное мастерство Честера на поле для гольфа не произвело на девушку никакого впечатления. К несчастью, поведение Честера во время игры сводило на нет все его достоинства. Фелиция с детства почитала гольф чуть ли не священной игрой, а Честер, к ее ужасу, проявлял на поле чудовищную легкомысленность. Дело в том, что, стараясь удержаться от крепких словечек, Честер хихикал, как девчонка, давая, таким образом, хоть какой-то выход чувствам. Эти смешки всякий раз возмущали Фелицию до глубины души.
Вот и в этот день Честер сделал все, чтобы уронить себя в глазах возлюбленной. Игра началась довольно удачно. При первом же великолепном ударе Честера сердце девушки дрогнуло. Однако на четвертой лунке мяч застрял в углублении, оставленном высоким женским каблуком. Не будь рядом Фелиции, Честер непременно разразился бы гневной и весьма красноречивой тирадой на этот счет, но сейчас был начеку.
Честер жеманно хихикнул и потянулся за нибликом. "Ай-ай-ай", – сказал он, и девушка снова содрогнулась.
Доиграв лунку, он принялся развлекать Фелицию беседой о литературных успехах ее матери, а после первого же удара на следующем поле сделал предложение.
Учитывая обстоятельства, Честер едва ли сумел бы объясниться более неудачно. Не подозревая, что обрекает себя на провал, он снова завел разговор о Криспине. Казалось, что именно ради Криспина Честер хочет жениться на Фелиции. Он подчеркнул, как приятно будет Криспину видеть закадычного приятеля членом семьи. Он в красках расписал их будущий дом, в который то и дело наведывается Криспин. Неудивительно, что когда Честер наконец закончил свою речь, насмерть перепуганная девушка сразу же отвергла его.
Именно в такие моменты сказывается хорошее воспитание.
В подобных обстоятельствах те, кто не имел счастья пройти хорошую закалку гольфом, легко сбиваются с истинного пути. С горя начинают пить, впадать в ничтожество или, того хуже, писать стихи. Судьба хранила Честера. Уже на следующий день лишь угрюмая решимость, написанная на его лице, свидетельствовала о пережитой неудаче. Несмотря на все страдания, он, безусловно, оставался и властелином своей судьбы, и капитаном своей души.
– Мне очень жаль, мой мальчик, – сочувственно сказал я, услышав о его несчастье.
– Видно, ничего не поделаешь, – мужественно ответил он.
– Она, случайно, не передумает?
– Нет.
– Может, попытаться еще раз?
– Нет. Проигрывать нужно с достоинством.
Я похлопал его по плечу и сказал единственное, что пришло на ум:
– В конце концов, всегда остается гольф.
Он кивнул.
– Да уж, мне не мешало бы как следует потренироваться. Самое время. Пожалуй, теперь можно серьезно взяться за гольф и посвятить ему всю жизнь. Как знать, – прошептал он с неожиданным блеском в глазах, – не за горами чемпионат среди любителей…
– И Открытый чемпионат, – воскликнул я, с радостью поддаваясь его настроению.
– Американский чемпионат среди любителей, – загорелся Честер.
– И Открытый чемпионат Соединенных Штатов, – вторил я.
– Никто еще не выигрывал все четыре.
– Никто.
– Давно пора, – подытожил Честер.
Примерно две недели спустя мне случилось заглянуть к Честеру. Дело было утром, и он как раз собирался на тренировку. Честер, как и обещал, дни напролет посвящал гольфу. В эти две недели он так рьяно принялся за совершенствование своего мастерства, что в клубе только о нем и говорили. Он и без того был одним из лучших игроков, но теперь достиг небывалых высот. Те, кто раньше играл с ним на равных, вынуждены были просить два-три удара форы. Единственному местному профессионалу еле удалось свести матч с Честером к ничьей. Тем временем пришла пора президентского кубка, и Честер играючи завоевал его второй раз.
Честер прямо в гостиной работал над техникой удара. Было заметно, что он весь во власти сильных переживаний. Все сразу же объяснилось.
– Она уезжает завтра, – сообщил Честер, ловко перебросив мяч через воображаемую преграду прямо на диван.
Я не знал, радоваться мне или огорчаться. Честеру, конечно, поначалу будет не хватать Фелиции, однако, может статься, в ее отсутствие он сумеет побороть страсть.
– А-а, – сказал я неопределенно.
Честер бил по мячу с подчеркнутым хладнокровием, но подрагивающие кончики ушей выдавали крайнее волнение. Неудивительно, что следующий мяч срезался в ящик для угля.
– Обещала мне последний раунд перед отъездом, – вздохнул юноша.
И снова я не знал, что думать. Звучит, конечно, очень романтично, почти как в "Прощальной прогулке" Браунинга, но я не был уверен, что мысль удачная. Впрочем, меня это не касалось, так что я просто пожелал ему хорошей игры, и мы расстались.
Из деликатности я не стал навязывать свою компанию, поэтому подробности узнал лишь некоторое время спустя. По всей видимости, на первых лунках душевные муки расстроили Честеру игру. Он сорвал первый же драйв и с трудом уложился в пять ударов благодаря точной игре нибликом из рафа. На второй лунке с озером его мяч угодил в воду, и все снова закончилось пятью ударами. Лишь на третьей лунке Честер взял себя в руки.
Хорошие игроки отличаются тем, что умеют собраться после неудачного старта. Чего-чего, а этого умения Честеру было не занимать. Любой другой, получив плюс три на первых двух лунках, махнул бы рукой на весь матч. Для Честера это означало лишь одно – нужно пару раз сыграть в минус, и чем быстрее, тем лучше. Он никогда не жаловался на длину драйва, а на третьей лунке и вовсе превзошел сам себя. Как вы знаете, на этой лунке все время приходится бить в гору, а Честер первым же ударом преодолел метров этак двести пятьдесят. Еще один такой же сильный точный удар, и вот Честер уже на границе грина. Длинный патт – и лунка сыграна в минус два. Даже лучше, чем он рассчитывал.
Думаю, такой подвиг смягчил бы сердце Фелиции, если бы страдания не лишили Честера всякой способности улыбаться. Вместо того чтобы вести себя, как все приличные люди, которым удается сыграть на два ниже пара, Честер так и ходил с кислой миной. Глядя, как он ставит для нее мяч, весь такой чопорный, правильный, вежливый, но явно чуждый всему человеческому, девушка почувствовала, что восхищение угасает. Вот, где-то так вел бы себя братец Криспин, случись ему удачно сыграть лунку.
Честер закончил четвертую и пятую лунки в пар, а шестую – в минус один. Когда же ему удалось пройти следующую двухсотметровую лунку двумя вдохновенными ударами и общий счет Честера оказался на единицу ниже пара, Фелиция не смогла удержаться от еще одного мечтательного вздоха. Однако чары быстро развеялись, и когда Честер сыграл восьмую и девятую лунки в четыре удара, она не высказала ничего, кроме формальных поздравлений.
– Минус один на девяти лунках, – произнесла девушка, – великолепно.
– Минус один, – сухо откликнулся Честер.
– Тридцать четыре удара. А каков рекорд поля?
Честер вздрогнул. Он был так поглощен горем, что и думать забыл о рекордах. Ему вспомнилось вдруг, что местный профессионал (он же рекордсмен) прошел первые девять лунок всего на удар лучше. Другой рекорд равнялся ста шестидесяти одному и принадлежал Питеру Уилларду.
– Шестьдесят восемь, – ответил Честер.
– Какая досада, что вы так неудачно начали!
– М-да, – кивнул Честер.
Он говорил рассеянно – как показалось, вяло и без всякого энтузиазма, а все потому, что у него как раз забрезжила мысль о рекорде. Однажды Честеру уже удалось пройти первые девять лунок в тридцать четыре удара, но тогда он не ощущал той непоколебимой уверенности в собственных силах, что сопутствует гольфисту на пике формы. В тот раз ему просто везло, и он знал это. Да, мяч залетал в лунку, но как-то неуверенно. Сегодня Честер не испытывал и тени сомнения. Играя с грина, он чувствовал, что направляет мяч точно в лунку. Рекорд, говорите? А что такого? Взять и бросить к ее ногам на прощание! Она уедет, навсегда исчезнет из его жизни, выйдет за кого-нибудь замуж, однако до последнего вздоха будет помнить этот великолепный раунд. Вот выиграет он Открытый и любительский чемпионаты во второй – третий – нет, лучше четвертый раз, и она подумает: "А ведь я была с ним, когда он побил рекорд своего клуба". Всего-то и надо разок-другой сыграть ниже пара на последних девяти лунках. Вардон – свидетель, почему бы и нет?
Если вы знакомы с нашим полем, то, несомненно, полагаете, что Честер Мередит поставил перед собой нечеловеческую задачу, ведь нужно было сыграть последние девять лунок за тридцать три удара. Даже местный профессионал, занявший в свое время шестое место в Открытом чемпионате, ни разу не вышел из тридцати пяти, а он, надо сказать, играл превосходно, да и гандикап имел отрицательный. Однако Честер был настолько уверен в себе, что, готовясь к драйву на десятой лунке, даже не думал о неудаче. Каждая клеточка его тела дышала успехом, кисти сделались тверже закаленной стали, а в глазах появилась та самая орлиная зоркость, что позволяет рассчитать приближающий удар с точностью до сантиметра. Честер мощно взмахнул клюшкой, и мяч пролетел настолько близко к указателю, что казалось, заденет его.
– Оо-ой! – воскликнула девушка.
Честер не проронил ни звука. Он был весь в игре. Мяч скрылся за холмом, но Честер, при его-то знании поля, мог без труда определить место приземления. Оттуда можно сыграть айроном, а дальше хватит одного удара, чтобы закончить лунку ниже пара. Несколько минут спустя третий удар Честера достиг цели.
– Оо-о! – вновь выдохнула Фелиция.
Честер молча направился к одиннадцатому полю.
– Нет-нет, не стоит, – сказала Фелиция, когда он хотел было установить для нее мяч. – Я, пожалуй, больше не буду играть. Лучше просто посмотрю.
– Вот бы вам на меня всю жизнь смотреть! – сказал Честер, естественно не вслух. Вместо этого он произнес: "Как вам будет угодно" с такой холодностью, что Фелиция поежилась.
Одиннадцатая – одна из самых коварных лунок на всем поле, впрочем, вы наверняка убедились в этом на собственном опыте. Выглядит она до неприличия просто, но небольшая рощица справа от фервея, хоть и кажется безобидной, расположена так, что при малейшей ошибке мяч оказывается среди деревьев. Здесь-то Честеру и не хватило той точности, с которой он прошел последние лунки. Пролетев сотню метров по прямой, его мяч слегка отклонился и, ударившись о ветку, упал в самые заросли. Один удар пришлось потратить, чтобы выбраться на фервей, еще один, чтобы попасть на грин. Следующий удар Честера едва не достиг цели, но мяч, докатившись до края лунки, заглянул внутрь и остановился, словно передумал падать. В этот миг самые отборные ругательства были готовы сорваться с его уст, но он сдержался. Честер посмотрел на мяч, затем на лунку.
– Ай-ай, – произнес он.
Фелиция тяжело вздохнула. Удар нибликом из кустов произвел на нее неизгладимое впечатление. "Ах, если бы этот потрясающий гольфист был хоть капельку человечнее! О, если бы она могла все время находиться рядом с ним, наблюдать, как именно ему удаются такие блестящие удары, быть может, со временем и она чему-нибудь научилась бы". Фелиция была честна с собой и признавала, что ее драйву явно недостает длины. Если бы Честер был ее мужем и мог в любую минуту помочь советом, чего бы она только не достигла! Одно его слово – и неверная стойка была бы исправлена. Доведись ей ошибиться при ударе, он тут же объяснил бы ей, в чем причина. Ведь Фелиция понимала: смени она гнев на милость, и Честер всегда будет с ней.
Однако могла ли она заплатить такую цену? После блестящей игры на третьей лунке Честер разве что не зевал от скуки. Вот только что мяч так предательски повел себя, а этот тип и глазом не моргнул. "Ай-ай! И это все, что он может сказать по этому поводу? Нет, – печально размышляла Фелиция, – ничего не поделаешь. Выйти замуж за Честера Мередита все равно что связать судьбу с Сомсом Форсайтом, Уилоби Паттерном и всеми приятелями Криспина одновременно". Девушка молча вздохнула.
Стоя на стартовой площадке двенадцатого поля, Честер размышлял, как полководец перед сражением. Оставалось сыграть еще семь лунок, причем на два ниже пара. Двенадцатое поле не внушало оптимизма. На этой длинной лунке со сложным фервеем даже Рэй и Тейлор потратили по пять ударов, когда играли выставочный матч. Так что здесь не было места подвигу.
Ведущая резко в гору тринадцатая, где до последнего не видно лунки, а грин окружен ловушками, потребует не меньше четырех ударов. Четырнадцатая, где при малейшей ошибке скатываешься в овраг? Конечно, однажды он прошел ее в три удара, но по чистой случайности. Нет, на этих трех лунках придется довольствоваться паром и надеяться на пятнадцатую.
Пятнадцатая лунка с прямым фервеем и несколькими ловушками около грина не представляет сложности для настоящего гольфиста, поймавшего свою игру. Сегодня Честера не страшили никакие ловушки. После второго удара мяч почти презрительно просвистел над пропастью и остановился в полуметре от лунки. К шестнадцатой Честер подошел с твердым намерением сыграть оставшиеся три лунки хотя бы в минус два.
Человеку, плохо знакомому с особенностями нашего поля, это, без сомнения, покажется несбыточной мечтой. Однако Зеленый комитет проявил, быть может, излишне сентиментальную склонность к счастливому концу. Последние лунки у нас устроены сравнительно просто. На шестнадцатом поле широкий фервей и пологий спуск к лунке. Семнадцатую и вовсе можно пройти одним ударом, если бить по прямой. А восемнадцатая, хотя и вводит в заблуждение тем, что приходится играть вверх по холму, и искушает воспользоваться мэши вместо легкого айрона для второго удара, в действительности не так уж сложна. Даже Питеру Уилларду на этих трех лунках время от времени удавалось записать в свою карточку пять, шесть и семь, не считая ударов с грина. Полагаю, именно благодаря такому легкому завершению сложного поля бар нашего клуба славится атмосферой всеобщего ликования. Здесь каждый день полно людей, которые, позабыв о мучениях на первых пятнадцати лунках, так и светятся от удовольствия, рассказывая о подвигах на последних трех. Всех особенно воодушевляет семнадцатая, в которую изредка залетает даже срезанный второй удар.
Честер Мередит был не из тех, кто срезает второй удар на какой бы то ни было лунке, поэтому ему не пришлось испытать подобное удовольствие. Он положил второй удар точно на грин и закончил лунку третьим. На следующей лунке он послал мяч на грин первым же ударом. Таким образом, семнадцатую лунку он прошел в два удара, и жизнь, несмотря на разбитое сердце, стала казаться вполне сносной. Теперь все было в его руках. Чтобы побить рекорд, Честеру оставалось лишь играть в свою силу и сделать на последней лунке не больше четырех ударов.
Именно в этот судьбоносный миг на пути Честера встала "Инвалидная команда".
Вы, безусловно, удивлены, что встреча с "Инвалидной командой" не произошла гораздо раньше. Дело в том, что с необычным для этих несчастных почтением к этикету, они впервые в жизни стартовали с десятой лунки, как и полагается четверкам. Они начали свое черное дело со второй половины поля почти одновременно с первым ударом Честера и поэтому до сих пор держались впереди. Когда Честер подошел к стартовой площадке восемнадцатой лунки, они как раз вместе со своими кэдди покидали ее шумной толпой. Выглядело это, словно какое-нибудь великое переселение народов в Средние века. Куда ни посмотри, везде глазу представали человеческие, так сказать, фигуры. Одна копошилась в высокой траве метрах в пятидесяти от ти, другие бесчинствовали слева и справа. Все поле так и кишело ими.
Честер присел на скамью и тяжело вздохнул. Он знал, что это за люди. Эгоистичные и бессердечные, они никогда не прислушивались к голосу совести и никого не пропускали. Оставалось только ждать.
"Инвалидная команда" медленно продвигалась вперед. Вот мяч прокатился десяток метров, затем двадцать, а там и все тридцать – с каждым ударом в игре намечался явный прогресс. "Еще немного, – думал Честер, – и можно будет бить". Он поднялся и сделал тренировочный мах клюшкой.
Однако это было еще не все. Субъект, копавшийся в рафе слева от ти, также мало-помалу продвигался вперед, но вдруг обнаружил свой мяч в удобной позиции на траве, расправил плечи и ударил что было мочи. Мяч с характерным звуком ударился о дерево, отскочил прямиком к ти, и все пришлось начинать снова. К тому времени как Честер смог выполнить удар, долгое ожидание и необходимость воздерживаться от комментариев, достойных происходящего, окончательно вывели его из себя. Драйв явно не удался, и мяч, подпрыгивая по полю, прошел жалкую сотню метров.
– Б-б-боже правый! – вырвалось у Честера.
В следующую секунду он горько рассмеялся. Хоть и слишком поздно, свершилось чудо. Одно из ненавистных созданий впереди махало ему клюшкой. Остальные человекообразные отошли к краю фервея. Надо же, теперь, когда все пропало, эти мерзавцы уступают дорогу. Ощущение чудовищной несправедливости волной поднялось в Честере. Зачем они пропустили его сейчас? Мяч лежит в добрых трехстах метрах от грина, а чтобы побить рекорд, нужно играть в пар. Не замечая ничего вокруг, он потянулся за клюшкой и только тут всеми фибрами души почувствовал, как жестоко обошлась с ним судьба. В отчаянии он поднял клюшку.
Гольф непредсказуем. Из-за раздражения Честер сорвал удар с ти. Раздражение не улеглось, однако сейчас ему удался лучший в жизни удар. Мяч поднялся в воздух, словно под действием мощной взрывной волны. Ничуть не отклоняясь от курса и не поднимаясь высоко над землей, он перелетел через холм, над ловушкой, избежал препятствия, ударился о землю, покатился и замер метрах в пятнадцати от лунки. Такое бывает раз в жизни, и даже "Инвалидная команда" разразилась визгливыми криками восхищения. Несмотря на всю свою испорченность, эти люди не были напрочь лишены чувства прекрасного.