Портовая таможня Нью-Йорка – едва ли подходящее место для человека с нечистой совестью и расшатанными нервами. Сквозняки так и свищут. Повсюду слышатся странные звуки. Мрачные таможенники жуют жвачку и скрываются в тени, будто тигры в ожидании обеденного гонга. Неудивительно, что настроение Бредбери Фишера окончательно испортилось еще до того, как пассажиры начали выходить на берег.
Жена сошла с трапа одной из первых. Как она прекрасна, подумал Бредбери, глядя на нее. И, о ужас, как грозна. Ему всегда нравились волевые женщины. У первой жены была сильная воля. Впрочем, у второй, третьей и четвертой тоже.
Но теперешняя жена могла дать им сто очков вперед. В ожидании встречи Бредбери Фишер впервые пожалел, что не женился на кроткой мягкой девушке из тех, что безропотно страдают под властью мужа в дамских романах. Сейчас ему вполне подошла бы жена, счастливая уже тем, что законный супруг не таскает ее за волосы по бильярдной, пиная при этом ногами.
Направляясь к ней, он перебирал в уме три фразы, с которых можно было бы начать разговор.
– Дорогая, я должен рассказать тебе…
– Любимая, мне нужно кое в чем признаться…
– Солнышко, ты, случайно, не помнишь нашего дворецкого, Близзарда? Видишь ли…
Однако первой заговорила жена.
– О, Бредбери, – воскликнула она, бросившись в его объятья, – я совершила ужасную глупость, ты должен простить меня!
Бредбери захлопал глазами. Никогда еще он не видел ее в таком странном настроении. Прижимаясь к нему, она казалась застенчивой, робкой и почти хрупкой, если так можно сказать о женщине весом за семьдесят килограмм.
– Ну, что случилось? – нежно спросил он. – У тебя украли драгоценности?
– Нет, нет.
– Много проиграла в бридж?
– О нет, нет. Гораздо хуже.
Бредбери напрягся.
– Только не говори мне, что ты пела "Мой домик на Диком Западе" на корабельном концерте? – спросил он, вглядываясь в ее лицо.
– Да нет! Как же тебе сказать? Взгляни, Бредбери! Видишь вон того мужчину?
Бредбери посмотрел в указанном направлении. Под буквой "В" рядом с горой чемоданов стоял высокий, тучный человек, исполненный отрешенного достоинства и похожий на полномочного посла. С первого взгляда, даже издали, Бредбери Фишер странным образом почувствовал собственную неполноценность. Внушительные формы, глаза навыкате, каскад подбородков в обрамлении нависающих щек – все это напомнило Бредбери о том, как чувствуешь себя в присутствии сильных мира сего. Такое бывает при встрече с чемпионами по гольфу, метрдотелями шикарных заведений или дорожной полицией. Он заподозрил неладное.
– Так, – прохрипел он, – и кто это?
– Бредбери, не суди меня слишком строго. Судьба свела нас, искушение было слишком велико…
– О, женщина, – заревел Бредбери, – кто этот человек?
– Его зовут Воспер.
– Что произошло между вами? Когда это началось? И почему? И как? И где?
Миссис Фишер промокнула глаза платочком.
– Все случилось у герцога Бутля, Бредбери. Меня пригласили на уик-энд.
– Там вы и встретились?
– Да.
– Ха! Что дальше?
– Едва я увидала его, меня будто подменили.
– Ах вот как!
– Ах, как он выглядел. Всю жизнь я мечтала о таком. Я поняла вдруг, что все эти годы мне приходилось довольствоваться вторым сортом.
– Вторым, значит? Даже так? В самом деле? Значит, довольствоваться? – процедил Бредбери Фишер.
– Я ничего не могла поделать, Бредбери. Конечно, я всегда была горой за Близзарда. Но, откровенно говоря, их и сравнить-то нельзя, ей-богу. Видел бы ты, как Воспер стоит за креслом герцога. Словно верховный жрец во время священного религиозного обряда. А какой у него голос! Он спрашивает, будешь ты херес или рейнвейн, а голос льется, точно волшебные звуки органа. Я не могла устоять. Я заговорила с ним, и выяснилось, что он не прочь уехать в Америку. Воспер прослужил у герцога восемнадцать лет, и ему до смерти надоело разглядывать его затылок. Вот я…
В глазах у Бредбери Фишера потемнело.
– Этот человек, Воспер. Кто он?
– Да я же говорю тебе, милый. Он был дворецким у герцога, а теперь он наш. О, ты же знаешь, как я импульсивна. Сказать по правде, только на полпути домой, посередине Атлантического океана, я вдруг вспомнила о Близзарде. Как же быть, Бредбери? У меня не хватит духу уволить Близзарда. А что будет, когда он войдет в свою комнату и обнаружит там Воспера? Подумать только, Бредбери!
Бредбери Фишер как раз думал – впервые за неделю не терзаясь душевными муками.
– Евангелина, – мрачно изрек он, – это неприятно.
– Знаю.
– Крайне неприятно.
– Да. Знаю. Но ведь ты что-нибудь придумаешь, правда?
– Может быть. Обещать не буду, но может быть.
Он глубоко задумался.
– Ха! Идея! – воскликнул он. – Возможно, мне удастся всучить Близзарда Глэд стону Ботту.
– А он возьмет?
– Может быть, если правильно подойти к делу. В общем, попытаюсь его уговорить. Вам с Воспером пока лучше побыть в Нью-Йорке, а я поеду домой и начну переговоры. В случае успеха дам знать.
– Ты уж там постарайся.
– Полагаю, мне удастся все устроить. Мы с Глэдстоном старые друзья, и он будет рад помочь мне. Но пусть это послужит тебе уроком, Евангелина.
– Ода.
– Кстати, – сказал Бредбери Фишер, – я сейчас же телеграфирую в Лондон, чтобы для моей коллекции приобрели запонку Д.Г. Тейлора.
– Конечно, дорогой. Пожалуйста, покупай все, что захочешь, ладно?
– Само собой, – ответил Бредбери Фишер.
ЧЕСТЕР СРЫВАЕТ МАСКУ
© Перевод. А. Притыкина, Д. Притыкин, 2012.
Было тепло и душно. Бабочки лениво порхали в лучах солнца, в тени деревьев изнемогали от жары птицы.
Вот и старейшина не устоял перед погодой. Облюбовав кресло на террасе гольф-клуба, он давно уже отложил свою трубку, прикрыл глаза и клевал носом. Время от времени на террасе раздавался приглушенный храп.
Внезапно тишину летнего дня разорвал резкий звук ломающегося дерева. Старейшина встрепенулся и, щурясь от солнца, приподнялся в кресле. Как только глаза привыкли к яркому свету, он увидел, что на девятой лунке закончилась парная игра и ее участники прощаются друг с другом. Два гольфиста устремились к бару, третий, всем своим видом выражая глубочайшую скорбь, зашагал в сторону деревни, а четвертый поднялся на террасу.
– Все на сегодня? – осведомился старейшина.
Вошедший вытер пот со лба, опустился в соседнее кресло и вытянул ноги.
– Да. Мы начали с десятой. Устал, ужас. С такой погодой шутки плохи.
– Как успехи?
– Мы с Джимми Фотергиллом обыграли викария и Руперта Блейка. Все решилось на последней лунке.
– Мне послышался какой-то треск? – поинтересовался старейшина.
– Это викарий сломал клюшку от досады. Бедолаге весь день чертовски не везло, а он к тому же не может выпустить пар, как все нормальные люди, – тут любой сорвется.
– Так я и думал, – ответил старейшина, – это было написано у него на спине – шел, как на казнь.
Собеседник ничего не ответил. Он ровно и глубоко дышал.
– Говорят, – задумчиво произнес старейшина, – что священникам, учитывая деликатность их положения, необходимо рассчитывать гандикап по более либеральной шкале, нежели мирянам. Я изучаю гольф еще со времен перьевого мяча и твердо уверен, что не ругаться во время игры – все равно что давать фору сопернику. Иной раз крепкое словцо настолько необходимо, что намеренное воздержание плохо сказывается на окончаниях нервной системы, отвечающих за четкость свинга.
Молодой человек окончательно обмяк в кресле, рот его слегка приоткрылся.
– Весьма кстати, – продолжил старейшина, – мне вспомнилась история о моем друге Честере Мередите. Полагаю, вы не знакомы. Он уехал до того, как вы переселились в наши края. Вот уж кто чуть не сломал себе жизнь, пытаясь обмануть природу и не давать естественный выход чувствам во время игры. Хотите, расскажу?
Ответом послужил громкий храп из соседнего кресла.
– Прекрасно, – приободрился старейшина, – тогда начнем.
Приятный был юноша, Честер Мередит. Мы дружили с тех пор, как еще мальчиком он с семьей переехал сюда жить. Честер был мне как сын, и все важнейшие события его жизни происходили буквально на моих глазах. Именно я учил его технике драйва. Именно ко мне он пришел за советом и сочувствием, когда ему перестали даваться короткие приближающие удары. Так уж вышло, что я оказался рядом, когда он влюбился.
Я сидел на этой самой террасе и курил вечернюю сигару, наблюдая за последними матчами. Подошел Честер и присел рядом со мной. Было заметно, что мальчик чем-то расстроен. Это удивило меня, ведь в тот день он выиграл.
– Что случилось? – спросил я.
– Да так, ничего, – ответил Честер, – просто мне кажется, что кое-кого нельзя пускать ни в один приличный гольф-клуб.
– Например?
– "Инвалидную команду", – с горечью пояснил Честер. – Черт возьми! Сегодня нам приходилось ждать их на каждой лунке. Не желали посторониться. Ну что сказать о тех, кто не знает элементарных правил приличия? Неужели сложно понять, что если мы играем вдвоем, то четверка обязана нас пропустить? Мы часами дожидались своей очереди, пока они ковырялись в дерне, будто безмозглые куры. Наконец на одиннадцатой лунке они одновременно потеряли все свои мячи, и мы их обогнали. Чтоб им пусто было!
Его горячность не слишком меня удивила. "Инвалидная команда" состояла из четырех отошедших от дел коммерсантов, которые на склоне лет взялись за благороднейшую из игр, потому что врачи рекомендовали им больше двигаться и дышать свежим воздухом. Я полагаю, каждый гольф-клуб вынужден нести такого рода крест. Наших игроков не так просто вывести из себя, однако "Инвалидная команда" вела себя на редкость вызывающе. Они очень усердно занимались гольфом и в то же время были невыносимо медлительны.
– Все они уважаемые люди, – сказал я, – думаю, что с хорошей репутацией. Однако готов признать, что терпеть их на поле для гольфа не просто.
– Прямые потомки Гадаринских свиней, – твердо ответил Честер. – Едва они выходят на поле, так и жду, что возьмут и бросятся с крутизны первой лунки в озеро на второй. Да эти…
– Тсс! – оборвал я его.
Краем глаза я заметил, что к нам приближается девушка, и подумал, что в раздражении Честер, пожалуй, может сказать что-нибудь неподобающее. Он был из тех гольфистов, чья манера выражаться в минуты душевного волнения отличается особой образностью.
– Что? – не понял Честер.
Я кивнул головой, и он оглянулся. В этот миг на его лице появилось выражение, которое до того мне довелось наблюдать лишь однажды, когда он выиграл президентский кубок, попав в лунку с тридцати метров нибликом. Все его существо светилось восторгом и изумлением. Рот приоткрылся, брови поднялись, ноздри раздулись.
– Бог мой, – еле слышно пробормотал он.
Девушка прошла. Неудивительно, что Честер так уставился на нее. Стройная, очаровательная, с темно-каштановыми волосами, голубыми глазами и носиком, вздернутым примерно под тем же углом, что головка легкого айрона, – одним словом, красавица. Она исчезла за поворотом, и Честер едва не свернул шею, провожая ее взглядом. Наконец он глубоко и шумно вздохнул.
– Кто это? – прошептал он.
Вопрос не застал меня врасплох. Так или иначе, я, как правило, узнаю все, что происходит вокруг.
– Мисс Блейкни. Фелиция Блейкни. Приехала к Уотерфилдам на месяц. Школьная подруга Джейн, насколько мне известно. Двадцать три года; собака по кличке Джозеф; хорошо танцует; не любит укроп. Отец – видный социолог. Мать – Уилмот Ройс, знаменитая писательница, чей последний роман – "На задворках души" – вызвал массу протестов у пуритан и даже судебное разбирательство. Брат – Криспин Блейкни, известный обозреватель и эссеист, в настоящий момент путешествует по Индии, изучает обстановку, собирает материал для цикла лекций. Приехала только вчера, поэтому больше я пока ничего не знаю.
Когда я заговорил, Честер все еще стоял с полуоткрытым ртом. К концу моей речи его нижняя челюсть отвисла еще больше. Восторг сменился выражением безнадежности и отчаяния.
– Боже, – наконец выговорил он, – если у нее такая семья, на что может надеяться деревенщина вроде меня?
– Понравилась?
– Глаз не оторвать!
Я похлопал его по плечу.
– Не вешайте нос, мой мальчик. Не забывайте, любовь доброго человека, которому даже профессионал едва ли рискнет дать хоть один удар форы на восемнадцати лунках, тоже чего-нибудь да стоит.
– Все так. Но эта девушка небось напичкана всякой ученостью. Я покажусь ей каким-нибудь невежественным лесным чудищем.
– Давайте я познакомлю вас, и будь что будет. На первый взгляд она довольно мила.
– И это вы считаетесь хорошим рассказчиком? – фыркнул Честер. – Это ж надо – "довольно мила"! Да она единственная и неповторимая. Прекраснейшая из женщин. Самая чудесная, восхитительная, потрясающая, неземная… – Он осекся, будто ход его рассуждений был прерван неожиданной мыслью. – Как, говорите, зовут ее брата? Криспин?
– Да, Криспин. А что?
Честер разразился проклятиями.
– Вот так всегда! Просто отвратительно!
– Но почему?
– Я учился с ним в школе.
– Хороший повод подружиться с Фелицией.
– Хороший? Повод, говорите? Да за несколько лет знакомства с Криспином Блейкни я вздул этого слизняка примерно семьсот сорок шесть раз. Что за гнусный тип! Его без вопросов приняли бы в "Инвалидную команду". Ну что тут скажешь? Я знаком с ее братом, а мы друг друга терпеть не можем.
– Да, но ведь ей можно об этом не говорить.
– То есть?.. – Он в изумлении уставился на меня. – То есть советуете притвориться, будто мы отлично ладили?
– А что? Он ведь в Индии и не сможет возразить.
– Вот это да! – Честер погрузился в размышления. Было видно, что эта мысль нравится ему все больше. С Честером всегда так – ему нужно время, чтобы пораскинуть мозгами.
"Черт возьми, а ведь недурно придумано. Это же отличный старт получается. Как будто сыграть первые две лунки ниже пара. Что может быть лучше удачного старта? Да, я ей так и скажу".
– Ну, конечно.
– Воспоминания о старых добрых временах, о нашей дружбе, и все такое.
– Именно.
– Ох, и нелегко это будет, уж поверьте, – задумчиво произнес он. – Если бы не любовь, ни одного хорошего слова об этом индюке из меня бы клещами не вытянули. Все. Решено. Вы уж познакомьте нас поскорей, а? Я прямо сгораю от нетерпения.
Почтенный возраст имеет свои преимущества. Например, можно запросто навязать свое общество незнакомой девушке, не опасаясь, что она станет подбирать юбки и поджимать губы. Мне было несложно завязать знакомство с мисс Блейкни, а уж потом я первым делом представил ей Честера.
– Честер, познакомьтесь с мисс Блейкни, – сказал я, подзывая его, в то время как он с наигранной беззаботностью расхаживал поодаль, путаясь в собственных ногах. – Мисс Блейкни, это мой юный друг Честер Мередит. Он учился с вашим братом Криспином. Вы, кажется, дружили, да?
– Еще как, – помедлив, выдавил из себя Честер.
– Правда? – ответила девушка. – А он сейчас в Индии, – добавила она после минутной паузы.
– Да, – сказал Честер.
Они снова замолчали.
– Отличный малый, – хрипло проговорил Честер.
– Некоторым, – отозвалась девушка, – Криспин очень нравится.
– Всегда был моим лучшим другом, – закивал Честер.
– Вот как?
Этот разговор произвел на меня не самое благоприятное впечатление. Мисс Блейкни выглядела холодно и недружелюбно, и я боялся, что причина тому – отталкивающее поведение Честера. Застенчивость, особенно осложненная любовью с первого взгляда, проявляется в людях самым неожиданным образом. Честер, к примеру, вдруг сделался крайне чопорным и надменным. Смущение не оставило и следа от его чудесной мальчишеской улыбки, которая всем так нравилась. Сейчас он не просто не улыбался – он выглядел, словно в жизни ни разу не улыбнулся и даже не собирается. Губы вытянулись в жесткую тонкую ниточку. В осанке читалось пренебрежение, граничащее с презрением. Он смотрел на девушку сверху вниз, словно на пыль под своей колесницей.
Я решил оставить их наедине. "Быть может, Честеру мешает мое присутствие", – подумал я, откланялся и удалился.
Через несколько дней мы вновь увиделись с Честером. Как-то после ужина он зашел ко мне и молча рухнул в кресло.
– Итак? – начал я.
– Что? – вздрогнул Честер.
– Виделись ли вы с мисс Блейкни?
– Ода.
– И что вы думаете, узнав ее поближе?
– А? – рассеянно откликнулся Честер.
– Вы все еще любите ее?
Честер встрепенулся.
– Люблю ли я ее? – воскликнул он с чувством. – Конечно, люблю. Да и как не любить? Я что, чурбан бесчувственный? Знаете, – продолжил он с видом юного рыцаря, грезящего о священном Граале, – знаете, она единственная женщина, которая не делает лишних движений при замахе. И еще. Можете не верить, но она бьет быстрее Джорджа Дункана. Вы же знаете, как женщины суетятся на поле, возятся с мячом, что твой котенок с клубком ниток. Она не такая. Подходит, уверенно замахивается, и р-раз. Она лучше всех.
– То есть вы играли в гольф?
– Почти каждый день.
– И как?
– Раз на раз не приходится. Ошибаюсь многовато.
Я встревожился.
– Надеюсь, мой мальчик, – озабоченно спросил я, – вы держите себя в руках во время игры с мисс Блейкни? Не комментируете свои ошибки в присущей вам манере?
– Кто, я? – в ужасе переспросил Честер. – Это я-то? Неужели вы допускаете мысль, что я хоть словом могу оскорбить ее слух? Что вы, сам епископ мог играть с нами и не услышать ничего нового.
Я вздохнул с облегчением.
– Как ваши успехи? – поинтересовался я. – Уж простите старого друга за откровенность, но во время знакомства вы держались как чучело простуженной лягушки. А что теперь, полегче?
– О да. За словом в карман не лезу. Болтаю без умолку об ее брате. Только и делаю, что нахваливаю этого типа. Выходит все лучше. Сила воли, наверное. Ну, и, конечно же, разглагольствую о романах ее матери.
– А вы их читали?
– Все до единого, будь они прокляты. Это ли не лучшее доказательство моей любви?! Черт возьми, какую чушь пишет эта женщина! Кстати, надо заказать в магазине ее последнее творение – "Тухлая жизнь" называется. Продолжение "Серой плесени", я полагаю.
– Бедный мальчик, – сказал я и пожал ему руку, – какая преданность!
– Я еще не на то готов ради нее, – он помолчал, раскуривая трубку, – кстати, завтра хочу сделать предложение.
– Как, уже?
– Не могу больше ждать. Никаких сил больше нет сдерживаться. Как думаете, где лучше? Ведь такие вещи не делаются за чашкой чая или по пути в магазин. Я подумываю предложить ей дружеский раунд – вот на поле и попытаю счастья.
– Лучше и не придумаешь. Поле для гольфа – храм природы.
– Ладно. Потом расскажу.