Мысль была абсурдная, но почему-то от нее стало немного легче. Лучше уж делать хоть что-нибудь, чем вообще ничего! Павел с трудом дождался рассвета. Напрасно он убеждал себя, что затея эта – глупость, почти сумасшествие, что сейчас у него есть другие, куда более важные дела, не стоит тратить время и силы на заведомо бесполезную поездку, и к тому же, скорее всего, дорогу замело снегом, так что и проехать будет невозможно…
А главное – непонятно, что он, собственно, рассчитывает найти? Избушку чудного старика, больше похожего на персонаж из детской сказки? Но ведь дорогу он не запомнил, и вообще непонятно – был ли тот старик, или ему все просто померещилось, приснилось, пока он валялся на снегу возле разбитой машины.
И даже если так – чем сможет помочь ему дремучий деревенский житель, который изъясняется на малопонятном современному человеку языке, искренне верит в колдовство, не знает, кто такие юристы, и живет в избе без электричества?
Бред. Разве об этом ему нужно думать сейчас, когда карьера висит на волоске?
И все-таки ясным и морозным субботним утром, чуть только рассвело, он встал с постели, быстро оделся и вывел машину из гаража. Для себя он сразу решил: если проехать будет трудно – сразу же вернусь в город и забуду об этой затее! Но на удивление, дорога оказалась аккуратно расчищена и машин почти не было. Спят все, наверное, с утра…
До камня Павел добрался быстро. Здесь ничего не изменилось: так же простиралось бескрайнее, гладкое, как стол, заснеженное поле, озеро виднелось вдали, ветер шуршал в камышах и чуть шевелил выцветшие разноцветные лоскутки на ветках кривой засохшей березы. Яркое зимнее солнце стояло высоко в небе, и снег сверкал в его лучах, словно бриллиантовая пыль. Но главное – камень выглядел таким же мощным и вечным, словно он был здесь всегда и всегда останется.
У подножия его Павел снова заметил конфеты, мелкие деньги и какие-то побрякушки – нехитрые приношения от суеверных и простых людей, что до сих пор приходят сюда просить об исполнении своих желаний с наивной верой в чудо. Видно, недавно все это принесли… Даже фантики не успели размокнуть от снега. Он бросил машину прямо на дороге, у того самого злополучного поворота, где совсем недавно чуть не попрощался с жизнью, и пошел наугад, через заснеженное поле.
Но напрасно Павел битый час бродил вокруг, пытаясь отыскать ту самую избушку. Он уже изрядно устал и замерз, но так и не нашел ничего похожего на жилье. Пришлось возвращаться несолоно хлебавши.
В машине он включил печку на полную мощность и принялся растирать замерзшие руки. Что ж теперь делать-то? Ответ напрашивался сам собой – бросить эту дурацкую затею и возвращаться обратно в Москву.
Но с другой стороны… Почему-то не хотелось так быстро сдаваться! Неужели зря ехал в такую даль? Может, расспросить кого-то из местных? Если Синь-камень известен в округе, кто-то должен знать и о странном отшельнике, который живет неподалеку. Другой вопрос – к кому обратиться?
Павел вдруг рассмеялся и стукнул себя по лбу ладонью. Ну да, конечно! Сторож-краевед из пансионата. Он-то много знал о Синь-камне и готов был поделиться с каждым, кто пожелает слушать… Или хотя бы прерывать не будет.
Эх, дурак, дурак! Надо было порасспросить его поподробнее! Сейчас Павел искренне досадовал на свою недальновидность и невнимательность. Подумать только – почти всю свою жизнь он учился, пытаясь усвоить что-то новое. А как иначе, если все вокруг словно наперегонки делают то же самое – получают дипломы и научные степени, сдают бесконечные экзамены и тесты, чтобы через силу переварить большой объем информации, успеть, захватить и удержать, получить очередной диплом и повесить его в рамочке на стенку…
А самое важное – пропускают мимо ушей, мимо глаз, мимо сердца.
Но ничего, сейчас он поедет туда и выспросит все, что можно! Денег даст, в конце концов… И пусть себе говорит бывший учитель в полное свое удовольствие, пусть вспоминает все, до самого донышка, а он теперь будет умнее.
Ни слова не упустит. Да и техника должна помочь. Даром, что ли, в навороченном телефоне последней модели есть диктофон? Раньше он им, правда, никогда не пользовался (все случая не было!), зато сейчас пригодится!
С такими мыслями он подъезжал к воротам пансионата. На этот раз они оказались заперты, и пришлось долго стучаться. Видно, сегодня здесь никого не ждали… Наконец раздался противный скрип и чуть приоткрылась маленькая калиточка.
– Ну, чё надо?
Перед ним стоял здоровенный красномордый мужик в черной вязаной шапочке, телогрейке и валенках. Ну и тип… В уголке рта как будто намертво прилипла замусоленная спичка, маленькие глаза смотрели недобро, и на одутловатом лице, украшенном трехдневной щетиной, ясно читалось пристрастие к дешевым, но крепким спиртным напиткам и застарелая нелюбовь к остальному человечеству.
Вид у него был грозный, но, увидев перед собой прилично одетого человека на дорогой иномарке, он сразу осекся и переспросил уже тоном ниже:
– Чего хотели-то?
Павел немного растерялся. Он так ожидал увидеть своего давнего знакомца (хотя какого там знакомца? Ведь даже имя спросить и то не удосужился!), что теперь не знал, что и делать. Он улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка по возможности выглядела естественной и располагающей, и сказал:
– Здравствуйте! А как мне сторожа вашего найти? Ну, который пожилой такой, с усами?
– Петровича-то? – Мужик выплюнул спичку. – А зачем он вам?
Ну неужели теперь придется объяснять этому чересчур бдительному стражу, зачем приехал? Еще, пожалуй, на смех поднимет!
– Понимаете… На Новый год у нас тут корпоративная вечеринка была… – сбивчиво заговорил он.
– Забыли, что ль, чего? – оживился охранник. – Так это у горничных надо спрашивать. Хотя… – он задумчиво поскреб в небритую щеку, – тут пиши пропало. Поздновато спохватились.
– Да нет! Ничего я не забыл. Мне бы Петровича.
– Так нет его.
– Как – нет? – удивился Павел. – Выходной он сегодня?
– Совсем нет. Помер Петрович.
Вот это да! Последняя ниточка, что могла привести его к разгадке тайны, оборвалась. Павел сразу сник, и даже руки бессильно опустились.
– А от чего? Что с ним случилось? – зачем-то спросил он.
– Да черт его знает… – протянул охранник, – что я, доктор, что ли? Старый был, вот и помер.
Павел повернулся к машине. Похоже, вид у него был действительно жалкий, так что даже на лице у охранника мелькнуло что-то вроде сочувствия.
– А что надо-то? – спросил он вслед.
– Да теперь уже ничего.
И вот уже снова мелькает за окном автомобиля привычный однообразный пейзаж. Настроение было – хуже некуда. Павел совсем упал духом. Как будто нарочно все складывается против него!
Теперь стало совершенно очевидно, что вся затея с поездкой в эту тьмутаракань изначально была полной глупостью. Только время зря потерял, а проблема как была, так и осталась. В понедельник придется идти на работу и отчитываться о результатах судебного процесса. Что он скажет? Отложили по независящим от него обстоятельствам?
В принципе это дело обычное, но как быть дальше? Новое разбирательство назначено на пятницу. И если проклятый приступ случится снова… В принципе понятно. Прощай, работа, прощай, карьера, здравствуй, бедность!
Для меня деньги – бумага, для тебя – свобода,
На американскую мечту сегодня мода,
К этой мечте стремишься ты
Работать роботом ради бумажной мечты!
Павел даже не сразу сообразил, откуда доносится этот хрипловатый, будто прокуренный голос, вычитывающий рэповый речитатив. Он подозрительно огляделся вокруг… И наконец, понял, что это всего лишь радио!
– Без тебя знаю! – сердито проворчал он, но зачем-то сделал погромче. Тут вступил другой голос – женский, нежный и чистый, но с теми же издевательскими интонациями:
Тебе повезло, ты не такой, как все,
Ты работаешь в офисе…
Павел впервые задумался: а в самом деле, ради чего работает он сам, и его коллеги, и миллионы других служащих во всем мире? Все эти менеджеры, секретарши, копирайтеры, консультанты по развитию и прочие… Они каждый день приходят в свои офисы и развивают кипучую деятельность – пишут какие-то бесконечные бумаги, стучат по клавишам компьютеров, с озабоченным видом снуют туда-сюда по коридорам и даже в сортире не расстаются с мобильными телефонами… И все ради того, чтобы в конце месяца получить свою порцию "жабьих шкурок" и потратить их на еду, одежду, машины или развлечения, которые для них произведут другие люди. Те, кого "белые воротнички" от души презирают и считают полными неудачниками, "лузерами". А сами они свято уверены, что выполняют некую важную миссию, недоступную для простых смертных, что без них просто жизнь остановится, и раздуваются от гордости, чтобы потом превратиться в издерганные, нервные существа, живущие лишь для своей работы…
Кому это надо? И для чего?
Мысль была такая новая и непривычная, что Павел поспешил выключить приемник. Додумывать ее до конца почему-то было страшно.
А впереди уже показался крутой поворот возле Синь-камня – тот самый… Именно здесь в новогоднюю ночь он почувствовал, что машина больше не слушается руля. Фу ты, черт, даже во рту пересохло! Просто дежавю какое-то. Показалось, что педаль сцепления проваливается под ногой и через несколько секунд не миновать новой аварии. Павел зажмурился, изо всех сил ударил по тормозам…
Но ничего особенного не произошло, и машина покорно остановилась. Только вперед качнуло немного. Павел почувствовал, как по спине потекла холодная струйка пота. Ну нельзя быть таким неврастеником! Даже бомба дважды в одну воронку не падает.
Руки и ноги противно дрожали. Ехать дальше в таком состоянии, наверное, не стоило бы… Павел вышел из машины. Немного размяться, подышать свежим воздухом, и – прочь отсюда! И так целый день потерял зря.
Тем более что и погода заметно испортилась. Небо затянули тяжелые серые тучи, так что солнца уже не было видно. И ветер поднялся… Скоро пойдет снег, засыплет эту чертову дорогу, так что надо выбираться побыстрее, если, конечно, ему не улыбается перспектива застрять тут надолго.
Но почему-то он медлил. Сила, исходящая от Синь-камня, не отпускала его. Казалось, еще совсем немного – и он поймет что-то важное, может быть, самое важное в жизни. То, что знал старик в закопченной избушке и что пока было недоступно ему самому…
Павел постоял немного и вдруг крикнул что есть силы:
– Эй, дед! Где ты есть? Отзовись! Ну, хоть знак какой подай…
Ответом ему было только завывание ветра. И вдруг – как чудо! – сквозь плотную пелену облаков сверкнул ослепительно-яркий солнечный луч. Он осветил Синь-камень, и серая громада засияла таким нестерпимым светом, что даже глазам стало больно. Павел стоял, не в силах пошевелиться. Больше не было ничего – ни времени, ни пространства, ни его самого… Только свет. Он как будто растворился в нем, стал его частью, и это ощущение было таким незабываемо прекрасным! Все, что терзало и мучило, слетело, как ненужная шелуха, и проклятые вопросы больше не требовали ответа – такими мелкими и незначительными они казались по сравнению с этим светом – мудрым, добрым и вечным, как сама Вселенная. Потом, много спустя, только во сне иногда ему случалось пережить нечто подобное, и каждый раз он просыпался счастливым. Никому, даже самым близким и любимым людям, он не мог объяснить – почему. Такого словами не выразить.
Долго ли это продолжалось, он не понял. Может быть – миг, а может – и вечность… Когда Павел снова смог осознавать себя, он стоял возле камня, упершись в него обеими руками, словно пытался сдвинуть с места, и на лице его застыла восторженно-идиотская улыбка. Уже темнело, и с неба сыпались крупные хлопья снега, но теперь он вовсе не беспокоился об этом. Он чувствовал, что сейчас ему действительно пора уходить, но так хотелось задержаться здесь, хотя бы ненадолго!
Павел улыбнулся, снял перчатку и погладил шершавую поверхность.
– Спасибо! Спасибо тебе.
и – как подарок, как награда! – откуда-то издалека ему послышался тоненький девичий голос. Он тихо напевал простую мелодию. Павел долго, напряженно вслушивался, пока, наконец, не смог разобрать слова:
Синий камень, синий камень,
Синий камень в сто пудов,
Синий камень так не тянет,
Как проклятая любовь…
Перед глазами, как живое, предстало лицо Марьяны Шатовой. И под ее чертами, как вода подо льдом, все яснее и яснее проступало совсем другое, юное и нежное. Та девушка была похожа на нее, как родная сестра, – может быть, не такая красивая и стильная, не успешная бизнес-вумен, а простая девчонка, но… Если взрослой Марьяной можно было только восхищаться и любоваться на почтительном расстоянии, как законченным и почти совершенным произведением искусства, то в смешной девчонке было что-то особенное! Теплое, живое и очень привлекательное. Ей хотелось не любоваться, а просто быть рядом.
Так чего же он ждал столько времени? Вот дурак-то. Разве любовь – это то, чего нужно стыдиться?
Павел порылся в кармане, достал горсть мелких монет и положил их рядом с камнем. Но этого показалось мало. Как будто на паперти копеечку кладешь и требуешь за это спасения души…
Не глядя, он выгреб из бумажника все, что было, – рубли, доллары, разноцветные евро, положил их поверх мелочи и не оглядываясь быстро пошел обратно к машине.
Назад он ехал не спеша. На душе было удивительно легко и спокойно, как давно уже не было… Может быть, с самого детства. Хотелось насладиться этим чувством, растянуть его как можно дольше.
Но не получилось. Чем ближе он подъезжал к Москве, тем чаще появлялись неприятные, тревожащие мысли, но только совсем не такие, как раньше. Теперь он думал вовсе не о злосчастном комбинате и не о том, как будет оправдываться на работе за "провальный" процесс. Все, что происходило с ним в последние месяцы, он видел совсем в ином свете, чем раньше, и собственная роль во всей этой мышиной возне теперь казалась куда какой неприглядной.
Еще со времен учебы Павел усвоил крепко: все в мире относительно, и задача хорошего юриста – вовсе не устанавливать истину, которой на самом деле не существует, а просто интерпретировать события сообразно ситуации и добиться нужного для себя решения. Взять хотя бы легендарного адвоката Плевако, который умел так вывернуть любой факт, что присяжные готовы были рыдать в платочки и отпустить любого закоренелого преступника на все четыре стороны. Теперь, конечно, дело обстоит иначе и красноречием никого не проймешь – привыкли люди к любым словам, а уж профессиональные судьи – тем более, но все равно остается много возможностей, и чем лучше адвокат умеет их использовать, тем выше цена ему как профессионалу.
И все-таки… Может быть, и в самом деле есть на свете правда, которая одна на всех? И совесть, перед которой все равно придется отвечать? Павел вспомнил банкира, который вышел из тюрьмы при его непосредственном и весьма активном участии, и скривился от стыда. Ведь знал, чувствовал с самого начала, что клиент – и вправду убийца! Ну, сам он, конечно, не стрелял, не по чину уже, нанял специально обученного человека, который потом по неизвестной причине недолго зажился на свете… И еще много всякого должно быть на совести бывшего спортсмена, который в развеселые девяностые торговал спиртом "Ройал", а потом пробился в элиту бизнеса! Остается только догадываться, каким путем. И теперь гуляет, гад, на свободе!
А про комбинат этот злосчастный и говорить не приходится. Кто-то отхватит жирный кусок, а кто-то останется не у дел. Может, конечно, и прежний директор был не без греха, но все же худо-бедно работали люди, зарплату получали, а теперь куда они денутся? В лучшем случае – на биржу труда, а кто-то, не дай бог, и воровать пойдет.
Так что по всему выходит – прав старик. Как он там говорил? "Дело знай, а правду помни!" И остается ему теперь только одно – взять и уйти "по собственному желанию", не дожидаясь, пока выкинут за профнепригодность или еще с какой-нибудь столь же унизительной формулировкой. Трудновато будет, конечно, но ведь не свет клином сошелся на этой работе! Жил ведь он как-то раньше и еще проживет.
Останавливало только одно – Марьяна. Если уж ему придется уволиться, то хотя бы напоследок он должен попытаться поговорить с ней!
И может быть, у них еще что-то получится.
Глава 16
Понедельник, как известно, день тяжелый. Марьяна задержалась на работе. Надо было оформить кучу бумаг, написать докладную записку о вариантах сотрудничества с кадровыми агентствами и еще подготовить программу оценки персонала. Дел навалилась целая куча, но она была даже рада – по крайней мере, это отвлекает от неприятных мыслей! Верно говорят, что спасение в работе.
Все выходные Марьяна чувствовала себя как-то неуютно. Чем бы она ни занималась, все время думала о Тане, о Гошке, о других… Она старалась вести себя как обычно, но стоило лишь на несколько секунд ослабить контроль над своими мыслями, как они упорно возвращались к запретной теме.
Она нарочно поехала в торговый центр, как собиралась, целый день бродила среди прилавков, заваленных всякой всячиной, долго, придирчиво выбирала и в конце концов накупила целую кучу обновок и необходимых в хозяйстве вещей. Белый пуховичок оказался очень теплым и удобным для прогулок, джинсы сидели как влитые, набор посуды сиял яркими красками и очень здорово гармонировал с новой кухней… Марьяна вроде бы осталась довольна покупками, но тревога не исчезала.
Придя на работу, она первым делом разослала всем, кто недавно ушел из компании, письма по электронной почте. Предлог был надуманный – просто поздравление с приближающимися "мужским" и "женским" праздниками, пожелания успехов в работе и счастья в личной жизни, – но истинная цель состояла совершенно в другом.
Марьяна хотела убедиться, что все ее подозрения беспочвенны, что все эти люди, которых она совсем недавно встречала в коридоре, в буфете, на корпоративных мероприятиях, живы, здоровы и благополучны, а Таня и Гошка – просто жертвы стечения обстоятельств. Пусть нелепого, трагического, но объяснимого\
Целый день, отрываясь от работы, Марьяна то и дело заглядывала в свой электронный ящик – не откликнулся ли кто? Но напрасно. Даже стандартного уведомления о прочтении ни одного не появилось. Как там у Пушкина? "Народ безмолвствует". Она утешала себя мыслью, что, может быть, это ничего не значит, просто людям недосуг сидеть перед компьютером или просто отвечать неохота, но на душе все равно словно кошки скреблись.
Марьяна несколько раз порывалась позвонить кому-нибудь из бывших коллег – просто так, ни за чем, только для того, чтобы услышать голос, но каждый раз отдергивала руку от телефонной трубки, словно от горячего утюга. Слишком уж боялась она услышать что-нибудь вроде "Его/ее нет и не будет…".
К вечеру задул пронзительный ледяной ветер и с неба посыпались редкие снежинки. Марьяна шла по обледенелому тротуару, осторожно ступая, чтобы не поскользнуться. Ее каблуки стучали по асфальту, и звук гулко отдавался в пустынном переулке.