Он пришел на вокзал провожать ее с большим букетом пышных августовских астр и бормотал какую-то чушь про то, что будет скучать, никогда ее не забудет и непременно приедет к ней, непременно. Под конец Павел совсем сник – так мучительно было смотреть на Юльку, стоящую в тамбуре поезда. Еще несколько минут – и он тронется, унося ее далеко отсюда. А что остается ему? Только коротать серую, скучную жизнь в родном городишке, вспоминать единственное яркое событие и безнадежно тосковать. В самом деле – кто он и кто она? Как говорил герой старого фильма – такой же нелепый влюбленный провинциал, – звезды никогда не отклоняются от своего пути.
Он просто ушам своим не поверил, когда Юлька задумалась на секунду, откинула упрямую прядку волос, косо падающую на лоб, и выпалила:
– А ты давай со мной! Прямо сейчас…
В карих глазах девушки плясали веселые опасные огоньки. Ее руки, такие тонкие, с нежными розовыми ноготками, протянутые к нему, звали и манили, так что невозможно, просто невозможно было устоять! Поезд уже трогался, когда он шагнул в вагон с платформы, и даже проводница – толстая тетка с серым усталым лицом – почему-то не стала протестовать. Юлька пошепталась с ней о чем-то, и всю дорогу до Москвы она подавала им чай в ажурных подстаканниках и улыбалась такой всепонимающей, материнской улыбкой, что ее лицо казалось почти милым.
Москва встретила их ярко-синим небом, уличным шумом и той особенной московской суетой, когда все бегут куда-то с озабоченными лицами, не глядя по сторонам. Казалось, что попал в огромный муравейник, подчиняющийся собственным, неведомым законам, где каждый следует собственной тропкой, не теряя даром ни секунды времени. Да что там муравейник… Будто в другом мире очутился! Даже самый воздух здесь казался особенным. Стоя на площади у трех вокзалов, Павел, прищурившись, долго смотрел на солнце, пока Юлька не начала дергать за рукав. Наверное, в этот миг он твердо решил для себя – когда-нибудь этот город станет моим!
Юлька жила на Ленинградском проспекте в добротном сталинском доме. Просторная квартира с высокими потолками, коврами и хрусталем в серванте поразила его воображение. После родной хрущобы на окраине Ухтомска она показалась настоящими хоромами! Павел ужасно боялся что-нибудь уронить и даже по сверкающему паркету ходил с опаской. А ну как оцарапаешь ненароком? Но это было еще не главное…
Юлькина мама Ада Степановна оказалась ухоженной моложавой дамой неопределенного возраста с гладким лицом и аккуратно уложенными волосами. На ее губах всегда играла приветливая улыбка, но глаза смотрели как-то чересчур пристально, внимательно, словно она все время выбирает что-то, приценивается и боится продешевить. Всем в доме заправляла она, именно ее слово было решающим. Юлькин папа хоть и работал главным инженером на большом заводе, но жены явно побаивался и, когда бывал дома, редко рисковал высовываться из-за своей газеты.
По правде говоря, Павел робел в ее присутствии, хотя с ним будущая теща была вполне любезна. Юлька сразу же объявила, что они теперь будут жить вместе, и Ада Степановна не спорила с дочерью, хотя на лице ее на миг отразилось выражение крайнего неудовольствия, словно упрямая девочка притащила домой щенка-дворняжку с ближней помойки.
В первые дни Павел ходил по городу совершенно ошалевший. Все здесь было таким новым, непривычным: нарядные просторные улицы и тесные переулки, сверкающие витрины магазинов и невиданные раньше дорогие автомобили, похожие на воплощение футуристских фантазий из научно-фантастических романов… Павел просто не мог поверить, что и в самом деле оказался здесь, в столице, такой далекой и недоступной, что перед ним открываются новые, неведомые прежде возможности, но главное – что рядом с ним прекрасная девушка, принадлежащая этому миру, и она любит его! Юлька была мила и нежна, и, как только дверь ее комнаты закрывалась за ними, страсть так же бросала их друг к другу, как и в первый раз в гостиничном номере. Казалось, что мир вокруг переполнен возможностями и госпожа Удача милостиво улыбается ему, являя свой благосклонный лик.
Отрезвление наступило скоро. Ада Степановна все чаще поджимала губы и смотрела как будто сквозь него, и уже через несколько дней Павел случайно подслушал их с Юлькой разговор на кухне.
– Юлечка, что же ты делаешь? Я, конечно, понимаю – молодость, влюбленность, все такое… Но ведь надо думать о будущем! Неужели в Москве тебе мальчиков мало?
Она говорила вполне рассудительно и спокойно, совсем без злости. Мудрая, много пожившая женщина, наставляющая непутевую и неопытную дочь… Почему-то от этого было еще более обидно.
– Мам, я люблю его… – отвечала Юлька, но в голосе ее звучали какие-то новые, неуверенные нотки.
– Ну смотри, как знаешь, – вздохнула Ада Степановна, – только не вздумай отношения регистрировать. Учти – я квартиру делить не буду! Мы с папой все с таким трудом наживали, а тут придет неизвестно кто на готовенькое.
После этого Павел чувствовал себя так, словно его ни за что ни про что облили грязью. В тот же день у них с Юлькой состоялся решающий разговор. Ей он сказал твердо:
– Больше я здесь жить не буду. Родителям своим передай – ничего мне от них не надо! Хватит, повидал столицу… Сегодня же уеду назад.
Он говорил, а сам думал о том, что денег на билет у него нет, придется отправлять телеграмму матери и просить, чтобы выслала хоть немного, что как-то придется объяснять свой странный поступок и ей с отчимом, и на работе… Там у него теперь будут большие неприятности, могут и вовсе уволить по статье за прогул.
Будущее виделось совсем нерадостным, а главное – сам во всем виноват, идиот несчастный. Надо же было вот так кинуться в неизвестность очертя голову… Дорого же обойдется ему этот порыв!
– Ну а как же мы?
Юлька смотрела грустно и испуганно. Даже слезы в глазах сверкнули…
– Как же мы? Я ведь люблю тебя!
И – дрогнуло сердце! А как не дрогнуть, когда рядом сидит Юлька, такая теплая, родная, своя? Он обнял ее и прошептал на ухо:
– Ничего. Как-нибудь сами проживем.
В тот день из дома они ушли вместе. Почти месяц ночевали у многочисленных Юлькиных подруг и приятелей. Эта кочевая цыганская жизнь с разговорами за полночь под кофе и сигареты, когда в тесную квартирку набивается целая толпа народу, была бы почти веселой, если бы не изматывающая суета – так много нужно было сделать!
Тогда он умудрился почти чудо совершить – нашел работу в фармацевтической фирме, торгующей пищевыми добавками, снял квартиру (тут Юлька помогла – Марья Федоровна оказалась тетушкой одной из ее приятельниц). Наслышанная о нравах приезжих, она очень боялась сдавать жилплощадь неизвестным людям – вдруг украдут что-нибудь или пожар устроят! Но после многочисленных заверений в том, что они с Юлькой – люди вполне положительные, и ручательства родной племянницы старушка согласилась. Даже денег запросила не очень много…
Новоселье отмечали вдвоем – за это время Павел ужасно устал от компаний. Еще больше он радовался возможности наконец-то остаться с Юлькой наедине, без опасений, что кто-нибудь войдет в самый неподходящий момент. Купили бутылку шампанского, фрукты, накрыли торшер Юлькиным шелковым платком, чтобы свет казался мягким, и устроили себе настоящий праздник. Тогда он сделал ей официальное предложение, а через месяц они расписались в районном ЗАГСе.
На свадьбе собралась огромная толпа – народ все молодой и веселый. Павел даже матери с дядей Колей сообщил о своей женитьбе, когда она стала свершившимся фактом. Юлькины родители тоже не знали. Много пили за здоровье молодых, желали им всякого процветания и благополучия, а когда явился участковый, вызванный бдительными соседями, налили и ему. Недоразумение скоро разрешилось, пожилой капитан даже прокричал один раз "горько" и ушел, попросив только "чтобы потише, а то на улице очень громко".
Поначалу так странно и непривычно было чувствовать себя женатым человеком! И здорово в то же время. Павел даже не думал раньше, что это будет так приятно – приходить домой и знать, что ты не один, что кто-то ждет тебя. Даже если самому приходилось ждать Юльку – все равно хорошо. Он старательно готовил ужин, выходил встречать ее к автобусной остановке и волновался, когда она задерживалась допоздна в своей редакции…
Но как говорится, одной любовью сыт не будешь. Вскоре перед ним встал извечный российский вопрос: что делать? Не век же сидеть в конторе, торгующей таблетками, кремами от морщин, из тех, что обещают "вечную молодость вашей коже", и пищевыми добавками для похудения! Павел от души надеялся, что вся эта продукция хотя бы вреда никому не принесла. Устроиться врачом? В принципе это было возможно, но ведь семью на такую зарплату не прокормить! А ведь хотелось именно семьи, стабильности, налаженного быта, детей, наконец… Без материального достатка, без прочного положения это было совершенно невозможно.
– Да-а… – говорила Юлька, – профессия у тебя, знаешь ли, не доходная. Вот был бы ты юристом или финансистом…
Он долго думал, прикидывал так и эдак и наконец решился – поступил в МГУ на юридический. За образование надо было платить, и немало. Хорошо еще, что учиться пришлось не пять лет, а всего три – все-таки второе высшее! Днем он работал, а вечерами приходилось сломя голову нестись на занятия. Бывало, что засыпал прямо на лекциях и возвращался домой совершенно вымотанный, выжатый, а еще надо было готовиться к семинарам, писать курсовые, сдавать экзамены…
Это время Павел до сих пор вспоминает с ужасом. Как только выдержал – просто уму непостижимо. Наверное, помогло крепкое здоровье да природное упрямство, с каким когда-то сибирские мужики валили лес, строили просторные теплые избы, распахивали пустоши и обустраивались надежно и основательно в самых, казалось бы, гиблых местах, среди болот и непроходимой тайги.
Все было бы ничего, если бы Юлька не наведывалась так часто к родителям. Бывало, и ночевать не приходила… "Ты понимаешь, мама плохо себя чувствует, не хочу оставлять ее одну надолго!" – оправдывалась она, и Павел вздыхал, но терпел. Каждый раз после таких отлучек она становилась какая-то чужая, и не один день проходил, прежде чем все снова налаживалось.
Однажды, вернувшись домой, она села на постель и, пряча глаза, предложила развестись. Для Павла это было как гром среди ясного неба, и минуты две он стоял совершенно остолбеневший. Увидев его глаза, Юлька тут же принялась объяснять, уговаривать, тормошить, как маленького:
– Да ты не понял, дурачок! Развестись – фиктивно, а так будем жить как жили…
Она долго еще что-то путано объясняла о какой-то квартире, доставшейся после смерти дальней родственницы, и о том, что теперь ей срочно нужно там прописаться. Из потока слов Павел уяснил только одно: теща ужас как боится, что вновь обретенное имущество придется с кем-то делить, а уж с ним – и подавно. Но Юлька смотрела так грустно, умоляюще…
– Ну, в конце концов, это же просто бумажка, формальность! А маме так будет спокойнее. И потом – квартира своя! Не государству же дарить. Когда-нибудь мы сможем там жить, а не мотаться по съемным. Только подумай об этом…
В конце концов он сдался – вынести Юлькин взгляд было бы слишком тяжело. Уж пускай, раз ей так хочется. В конце концов, это и правда формальность.
Развод прошел на удивление просто – пошли в ЗАГС, заявили усталой тетеньке с выражением вечного недовольства на лице и вытравленными волосами, уложенными в замысловатую прическу, о "несходстве характеров" и через месяц вместо свидетельства о браке получили другую бумажку – о разводе. Помнится, в тот день они с Юлькой очень веселились – шутили друг над другом, шли по улице, держась за руки, даже целовались! Со стороны казалось, наверное, что не разводиться они пришли, а заявление подавать. Потом, после ЗАГСа, пошли в кафе – отметить столь знаменательное событие – и пили шампанское, бравируя своим презрением к условностям…
Дураки-то!
Поначалу и правда все было как прежде – Юлька приходила по вечерам домой, тарахтела что-то о своих делах, о каких-то дедлайнах и верстках, о том, что главный цепляется попусту, а Машка новый плащ купила, и ложилась на продавленный диван рядом с ним, так что даже во сне можно было дотянуться рукой или прижаться всем телом. Но какая-то трещина уже пролегла между ними, и Павел чувствовал, что с каждым днем она становится все глубже и глубже. Словно проклятая бумажка и вправду обладала какой-то мистической силой…
Разговоры о той квартире, ставшей камнем преткновения, мало-помалу сошли на нет – сначала Ада Степановна затеяла там грандиозный ремонт, а потом, когда цены на недвижимость улетели в космические пределы, предпочла с выгодой продать жилплощадь, чтобы обзавестись домом в ближнем Подмосковье. Даже Юлька охотно ездила туда летом, возвращалась посвежевшая, загорелая – и совсем чужая.
– Дача – просто рай! – говорила она. – Лес, река совсем близко… Мама настурции на участке посадила. Может, махнем как-нибудь вместе?
Павел мрачнел и угрюмо отнекивался. Встречаться с Адой Степановной ему совершенно не хотелось. Даже странно было, как Юлька, такая чуткая и умная, не понимает самых простых вещей? Он чувствовал, что с каждым днем они все больше отдаляются друг от друга. В какой-то момент ему стало казаться, что они – вовсе не семья, а просто два человека, которые проводят вместе по два-три часа в день и мало что знают друг о друге. У каждого – своя жизнь.
Может, все было бы по-другому, если бы у них был ребенок… Но Юлька детей не хотела, по крайней мере в обозримом будущем. Стоило только заговорить об этом, как на ее лице сразу появлялась недовольная гримаска и разговор шел по раз и навсегда укатанным рельсам: да-конечно-когда-нибудь-но-не сейчас. Надо сначала достичь чего-то, чтоб ребенку дать все самое лучшее, пожить для себя, и тогда… Говорила она вполне убедительно и разумно. Павел пытался было спорить поначалу, – ведь не только миллионеры детей рожают! – но скоро сникал и каждый раз с горечью соглашался, что Юлька совершенно права. В самом деле, какие дети в съемной квартире? В конце концов, у них вся жизнь впереди, будет время и для детей, а пока… Куда их – нищету плодить?
Зато было для чего жить и работать! Казалось, что стоит поднажать еще немного – и откроется волшебная дверь в счастливое и обеспеченное будущее. Павел закончил университет, устроился юрисконсультом сразу в две конторы, сдал адвокатский экзамен… Когда они с приятелями открыли собственное бюро и он впервые вошел в офис, сердце радостно екнуло. Ну вот оно, свершилось! И пусть предприятие их помещалось в небольшой комнатушке, арендуемой в здании бывшего НИИ, где чего только не было – и турфирма, и издательство, и даже магазин инструментов на первом этаже, – зато свое дело!
А потом оказалось, что новоиспеченных адвокатов за эти годы развелось как собак нерезаных, и никто не ждет их с распростертыми объятиями. Если есть у тебя опыт и клиентура, имя наработано в громких делах – тогда, конечно, ты в шоколаде, а если нет… Волка ноги кормят! Приходилось хвататься за что ни попадя, вплоть до споров о неправильной меже на дачных участках, ходить в суды "назначенным защитником", часами просиживать в следственном изоляторе, защищать каких-то воришек, хулиганов и нарушителей правил дорожного движения – всех, кому адвоката нанять не по средствам, а по закону положено. Денег такая работа приносила не слишком много, но все равно – была перспектива, а это уже немало!
Павел работал денно и нощно, без праздников и выходных. Юлька все чаще и чаще исчезала из дома, путано объясняя что-то про мамины бесконечные болезни, командировки, тусовки, на которых она должна появляться не просто так, а по долгу службы, а он все явственней и явственней ощущал присутствие рядом с ней другого мужчины. Когда однажды Юлька явилась за полночь с очередного светского мероприятия и он случайно увидел из окна, как она выпорхнула у подъезда из огромного джипа, Павел даже не слишком удивился. Только почувствовал тяжелый комок слева за ребрами, там, где у человека помещается сердце.
Потом Юлька оправдывалась: "Это просто коллега по работе!", возмущалась его глупой ревностью и даже плакала. Павел очень хотел бы ей верить, но все равно не мог. В каждом слове, каждом движении виделась ложь. К тому же и на работе дела пошли хуже и хуже… Адвокатское бюро "Шустов и партнеры" просуществовало всего полгода – не по силам стало платить аренду. Павел лихорадочно искал работу, но, как назло, подходящих предложений не поступало. Он все больше мрачнел и замыкался в себе. Юлька это чувствовала. Были ночи, что проводили они в одной постели спиной друг к другу, а любая попытка поговорить как раньше выливалась в тяжелые, нескончаемые споры. В конце концов они так измучили друг друга, что она сказала:
– Милый, нам лучше пожить отдельно! Подумать, разобраться в наших отношениях…
В то утро, когда она собирала немногие свои вещи, застегивала сумку и сердилась, что заедает "молния", Павел чувствовал себя так, будто ему делают операцию без наркоза. Руку там отрезают или ногу… Он хотел было остановить ее, сказать, что жить без нее не может, попросить остаться – и начать все сначала. Да, конечно, у всех бывают в жизни трудные периоды, может быть, он мало внимания уделял ей в последнее время, может быть, сам все испортил своей дурацкой подозрительностью, и все же… Ведь должен же быть у них еще один шанс!
Может быть, если бы ему удалось сказать все это, выплеснуть, выкричать, достучаться до нее, все было бы по-другому, и Юлька осталась бы… Но под окном уже сигналил черный джип – тот самый.
Этот момент вспоминать было особенно больно. Павел почувствовал, как сердце сначала забилось быстро-быстро, а потом будто замерло на мгновение. Вот так и случаются инфаркты у молодых еще мужиков – напряженная работа без отпуска и выходных, стрессы и вечный страх что-то упустить, не достичь, стать выброшенным на обочину жизни неудачником… Ему ли не знать об этом? Все-таки не зря в медицинском учился!
Павел вдруг подумал о том, что прошло уже почти десять лет с тех пор, как он бросил медицину и перебрался в
Москву. И каждый день, каждый час приходилось сражаться за выживание… Так ради чего все это было? Чтобы сидеть сейчас в опостылевшей съемной квартире одному и надеяться неизвестно на что?
Проклятая песня.
А если уж откровенно – нечего ему больше ловить. И сегодняшнее собеседование, скорее всего, окажется пустым номером. Сколько раз уже приходилось ходить на такие встречи! В самом лучшем случае – стандартная зарплата юриста составляет тысячу долларов, а это совсем не так уж много. Будет на что пообедать и заплатить за квартиру, но не более того. Собственного жилья в Москве ему не видать как своих ушей, особенно сейчас, когда даже на окраине, где-нибудь в Жулебине или Митине, квартира стоит как пентхаус в Монте-Карло. Так стоит ли и напрягаться? Сколько можно уже? И сколько ее там, той жизни, которая проходит так быстро и незаметно, в беготне и суете, а оглянешься – и вспомнить-то нечего?
Нет уж, хватит!
Повинуясь внезапному порыву, он сложил листки заполненной анкеты, разорвал наискось и выбросил в корзину. "Вот вам! – думал он. – Больше я в ваши игры не играю".