В одну минуту она прокрутила перед глазами фильм о прекрасном будущем – дом, дети, совместные отпуска, общие интересы, походы в кино и на выставки… В конце концов, они еще молодые, у них вся жизнь впереди.
– Ну а во-вторых? – кокетливо протянула она.
Павел сразу помрачнел. Он помолчал недолго, как будто подбирая слова.
– Знаешь, тут такое дело… Я решил уйти с работы.
Бабах! Марьяна почти физически почувствовала удар.
Словно она выстроила для себя хрустальный замок – хрупкий, изящный, сверкающий в лучах солнца, и вдруг чья-то грубая и жестокая рука бросила в него камень. Миг – и от мечты остаются одни осколки. С одной стороны, непонятно было, почему вдруг Павел решил оставить хорошее место, ведь нигде больше нельзя рассчитывать на такую зарплату, и положение его сразу станет более чем неопределенным, а с другой… Она вспомнила газету с размытой Гошкиной фотографией, тихий, шелестящий голос Таниной мамы по телефону, и ей вдруг стало страшно. А что, если… Нет, нет, этого не может быть!
– Ты… уходишь? Но почему? – вымолвила она непослушными губами и тут же увидела, как каменеет лицо Павла.
– Ты правда хочешь знать? – спросил он каким-то чужим, холодным голосом. Так, наверное, разговаривают в американском суде, где "каждое слово может быть использовано против вас".
Марьяна торопливо закивала. Павел задумался. Рассказать ей про аварию, про чудного старика, про видения было бы совершенно невозможно! Пожалуй, испугается, что с психом связалась. Но ведь и врать – тоже нельзя! Он помолчал еще немного, словно собираясь с духом, и сказал:
– Понимаешь, я так больше не могу. Здесь я сам себе не хозяин. И как-то противно это чересчур. Поначалу нравилось – деньги, перспективы, а теперь… Ничего больше не хочу.
Павел рассказал и про банкира с лицом уголовника, и про злосчастный комбинат… Когда он дошел до новогоднего празднования в сауне, Марьяна аж задохнулась от возмущения. Бедная Таня! Так вот почему она говорила "Я не знала, что так будет"!
Марьяна искренне жалела девушку, с которой проработала рядом почти полгода, но в то же время радовалась, что сама так удачно заболела. К такому единению с коллективом она была бы совершенно не готова!
А Павел все говорил, словно прорвалось все, что накипело на душе за эти месяцы. Марьяна слушала его – и впервые в жизни видела свою работу в ином свете. Раньше ей всегда казалось, что ее задача – вовремя решать проблемы, возникающие у коллег ежедневно, подбирать наиболее подходящих кандидатов на любую вакансию, чтобы работа всего коллектива была наиболее слаженной, четкой, хорошо организованной… А сейчас вдруг ощутила себя еще одним винтиком машины принуждения. Все эти "мотивации персонала", "рациональное планирование", "программы оценки", "бонусы" и "тимбилдинга", даже "дресс-коды" – суть старый, добрый метод кнута и пряника! О да, мы не надсмотрщики на плантации, у нас все цивилизованно, но по существу – так же унизительно.
Марьяна вспомнила, что как раз недавно поступило распоряжение о том, что секретари, младшие менеджеры и обслуживающий персонал должны посещать туалет не чаще трех раз в течение рабочего дня и не задерживаться там больше трех минут "во избежание потерь оплачиваемого рабочего времени". А чего стоят заявления "по собственному желанию", которые они пишут еще при приеме на работу? В случае чего остается только достать их из сейфа и поставить дату!
К менеджерам повыше рангом это, разумеется, не относится, но и им приходится нелегко. Если уж достиг определенных высот – будь любезен соответствовать. Поддерживать определенный уровень жизни, то есть быть усердным потребителем модных брендов всего, чего только можно – от автомобиля до нижнего белья, участвовать в корпоративных мероприятиях, даже если не очень хочется, ходить на фитнес, проявлять служебное рвение, ежедневно расти над собой и излучать здоровый оптимизм.
– Такие дела, – Павел горько усмехнулся, – видно, не судьба мне стать успешным человеком! Так и помру лузером. Если хочешь – я сейчас отвезу тебя домой, и… И все. Надоедать не буду, обещаю.
– Да ты что! – возмутилась Марьяна. Даже обидно стало – неужели он считает ее глупой куклой? Спору нет, может быть, она и была такой раньше, но теперь-то все изменилось!
И – снова просияло радостью его лицо! Как будто среди туч солнышко выглянуло. Разгладились морщины на лбу, исчезли складки у рта, и сейчас он казался почти мальчишкой!
Она прижалась к нему, и Павел почувствовал, как бьется ее сердце. Часто-часто…
– Ну что с тобой?
– Паша, мне страшно.
Она казалась такой робкой и беззащитной, как маленькая девочка. Ее хотелось защитить, утешить… Павел погладил ее по голове, нежно перебирая светлые пушистые волосы.
– Ну что ты, Надюшенька, глупенькая моя! Стоит ли так переживать? Я ведь только с работы ухожу, жизнь на этом не кончается. Мы же не в рабство продались!
Он старался говорить уверенным, "победительным" тоном, но вспомнил свои видения – мрачные тюремные стены, непонятные механизмы и изнуренных рабов в офисных костюмах, из последних сил приводящих их в движение, – и внутренне содрогнулся. Пожалуй, античное рабство может отдыхать – там, по крайней мере, все было честно, и рабы не бежали наперегонки на невольничий рынок, чтобы побыстрее продать себя на конкурсной основе.
Марьяна упрямо покачала головой:
– Нет, Паша. Боюсь, что просто так – не получится.
Вот тебе и раз! Неужели "корпоративное сознание" проникло в плоть и кровь, стало частью их сути? Конечно, есть огромный долг за квартиру, и в качестве "вольного стрелка" ему такой вряд ли потянуть, но в конце концов… Да гори оно все синим пламенем! Раньше как-то перебивался – и теперь не пропадет.
– Но почему?
Она вздохнула – и принялась рассказывать обо всем, что узнала в последние дни. О Тане, о Гошке, об остальных, что упорно не отзываются, не отвечают на письма, и что происходит с ними – бог весть, о своей тревоге… Чем больше она говорила, тем тяжелее становилось у него на душе. Конечно, случайности бывают в жизни, но, когда их слишком много, это наводит на определенные мысли!
– Да уж… – только и смог вымолвить он, – похоже, здесь вход – рупь, выход – два!
– Да, Паша! – Марьяна кивнула. – Я не хотела тебе говорить, но… – Она не договорила – расплакалась.
Павел обнял ее и притянул к себе.
– Наденька, мы придумаем что-нибудь, придумаем непременно, и все будет хорошо! Ты мне веришь? Ну скажи – веришь? Все будет отлично, ты только не плачь, пожалуйста!
– Ага. Больше не буду! – Она решительно тряхнула головой, вытерла слезы и героически попыталась улыбнуться. – Поехали домой, ладно? Там уже, наверное, Найда заждалась.
– Поехали! – Он улыбнулся ей в ответ и повернул ключ в замке зажигания.
Глава 19
Павел проснулся в предрассветный час, когда ночь уже отступает понемногу, но и до восхода солнца еще далеко. Когда-то, еще в институте, он читал, что именно в это время – часа в четыре утра – совершается абсолютное большинство самоубийств… И сейчас от души пожалел тех несчастных, кто наложил на себя руки, не найдя сил дотянуть до рассвета.
За окном завывал ветер, мела метель и вороны тревожно каркали, будто перекрикиваясь между собой, переговариваясь на своем языке. Даже Найда, свернувшаяся клубочком на коврике у кровати, спала неспокойно – то рычала, то жалобно повизгивала, будто дралась с кем-то, нервно подергивала всеми четырьмя лапами… Неужели собаки тоже видят сны? Наверное, видят.
И для него тоже эта ночь выдалась нелегкой. Вечером они с Марьяной долго разговаривали и даже в постели еще шептались и успокаивали друг друга, а потом так и заснули, обнявшись, словно двое испуганных детей, которые пытаются согреться.
А приснилось такое, что просто в дрожь бросает! Даже сейчас Павел зябко поежился, как от озноба. До сих пор перед глазами стоит эта картина.
Он видел огромную паутину из серых нитей, простирающуюся в пустоте. Выглядела она совершенно так же, как и обыкновенная, но при многократном увеличении. Если посмотреть в микроскоп, то даже муха покажется монстром, а уж паук и вовсе выглядит как персонаж фильма ужасов, порожденный буйной фантазией художника… Только вместо мух в паутине запутались живые люди. Одни еще полны сил, от других остались только высохшие оболочки, кто-то уже смирился со своей участью, а кто-то бьется, пытаясь освободиться, но со стороны видно, что исход у всех один.
Зрелище было такое страшное, что Павел хотел было бежать прочь – и не смог. Миг – и липкая паутина опутала и его самого. Вот она сжимает все теснее и теснее, давит на грудь, не дает дышать… Еще немного – и больше не останется сил, каждый глоток воздуха – как последний. Он извивался, силясь освободиться, вырваться…
И проснулся.
Теперь он лежал в холодном поту, с бьющимся сердцем и безуспешно пытался хоть немного успокоиться и привести мысли в порядок. То, что рассказала Марьяна, не добавляло оптимизма. Он-то думал, что в его власти уйти или остаться, а получается, что и здесь не так все просто. Можно, конечно, успокаивать себя тем, что все это – только совпадения, и жить спокойно. Ну, или попытаться, по крайней мере.
Но некая часть его существа точно знала, что это только пустые отговорки и на самом деле офис, оформленный по последнему слову дизайнерской мысли, – это всего лишь декорация, приманка, рассчитанная на таких, как он. Глупых и жадных людишек, падких на внешний лоск, на разноцветные погремушки, украшенные наклейками, которыми можно хвастаться друг перед другом, словно малыши в песочнице…
А платить за это приходится – жизнью.
По всему выходило, что отступать ему некуда. Уволиться – значит обречь себя не только на полунищенское существование, это бы еще куда ни шло, но и ждать скорой смерти. Остаться – тоже никак невозможно. Превратиться в еще один винтик адской машины, предать себя – это ведь тоже смерть, только более замедленная, растянутая во времени.
В общем, куда ни кинь – все клин.
И потом, если даже каким-то чудом удастся выкрутиться самому, то как же Надя? Вдруг с ней что-нибудь случится? От одной этой мысли стало нехорошо. Странно даже – еще совсем недавно он думал только о себе, а теперь рядом доверчиво спит женщина, и потерять ее – все равно что свою душу… Как теперь быть, если любовь делает человека таким уязвимым?
Но и без нее – жизни нет.
К утру небо затянули плотные серые облака и снег посыпался крупными, пушистыми хлопьями. Павел с Марьяной сидели на кухне, допивая кофе. Они молчали, словно не решаясь заговорить о том, что тревожило и мучило обоих.
Пытаясь заполнить неловкую паузу, Павел включил телевизор. На экране мелькали картинки новостей из жизни большого города – где-то открылся новый универмаг, где-то строят целый квартал элитного жилья посреди вековой дубравы под протесты местных бабушек, где-то машины столкнулись… Привычный информационный шум, заполняющий пространство. Смотреть и слушать было совершенно неинтересно, Павел переключил канал – и в следующий миг сильно пожалел об этом.
Перед ними предстала фотография какого-то парня. В общем, ничего особенного, самое обыкновенное лицо, даже симпатичное. Но за кадром диктор вещал совершенно замогильным голосом:
"Ушел из дому и не вернулся гражданин Андреев Руслан Аркадьевич. Приметы пропавшего: на вид тридцать– тридцать пять лет, рост сто восемьдесят сантиметров, глаза карие, волосы темно-русые. Особая примета – слева на лбу маленький шрам. Всех, знающих местонахождение пропавшего, просим позвонить по телефону…"
Марьяна ахнула и прикрыла рот ладошкой. Она сразу побледнела, и глаза стали казаться почти прозрачными и совершенно огромными.
– Что случилось?
– Руслан! Он тоже у нас работал. Месяц назад уволился. Точнее, его уволили. Ой, Паша, что же это такое…
Час от часу не легче. Еще один… Выходит, что их страхи – вовсе не пустые фантазии! Даже удивительно, как еще никому не пришло в голову сложить два и два, поинтересоваться судьбой бывших коллег и задуматься над собственными дальнейшими перспективами. Или – пришло? И все молчат, в надежде, что минует чаша сия?
Павел залпом допил остывающий кофе, подхватил свой пиджак со спинки стула и направился к двери. Марьяна кинулась вслед.
– Паша, подожди! Куда ты уходишь, я ведь еще не одета! Дай хоть пять минут собраться.
Он обернулся к ней, взял ее руки в свои и строго сказал:
– Значит, так, милая. На работу ты сегодня не пойдешь. Если хочешь – позвони и соври что угодно – заболела, уехала, умерла…
– Но почему? – возмутилась Марьяна.
– Мне так будет спокойнее. Я сам должен все решить, понимаешь? Не знаю еще, как я это сделаю… Но по крайней мере попытаюсь.
Он неловко поцеловал ее в висок, пригладил растрепавшиеся волосы. Марьяна покорно притихла, и, пока он надевал пальто в прихожей, зашнуровывал ботинки, она стояла молча и только смотрела на него долгим, неотрывным и жадным взглядом. "Вот так, наверное, на войну провожали когда-то!" – мелькнуло у него в голове.
Мысль была непрошеная, даже нелепая – тоже мне герой-одиночка нашелся! Борец с мировым злом, блин… Всего и делов – забрать документы и получить что там причитается в кассе, а напридумывал себе столько, будто как минимум отправляется на битву Света и Тьмы.
Но в глубине души он точно знал, что именно этот день станет решающим в его судьбе, и не только его одного. Именно сейчас определится, как он будет жить дальше… И будет ли вообще.
Глава 20
До офиса Павел добрался только к половине одиннадцатого. Только войдя туда, он почувствовал совершенно особую атмосферу всеобщего отчуждения, словно весь персонал, от топ-менеджеров до девочек на ресепшн, представлял собой единый организм, отторгающий его, как инородное тело. Брр… Даже холодно стало!
Он шел по коридору и видел, как сотрудники расступаются при виде него, словно боятся подхватить заразную болезнь. Разговоры сразу смолкали. Бывшие коллеги, те, с кем он еще недавно по-приятельски здоровался, сидел за одним столиком в буфете, пил кофе и перекидывался шутками, смотрели на него со смешанными чувствами. Тут было и презрение, и брезгливая жалость к неудачнику, – так прохожие смотрят на раздавленную собаку посреди мостовой! – и поднимающее ввысь ощущение собственного превосходства…
Хотелось крикнуть – чему вы так радуетесь, глупые? Кого хотите обмануть, кроме себя самих? Я видел вас, видел ваши настоящие лица… Может, я и сам такой, не спорю, но вы-то выглядите как сборище живых мертвецов!
Когда он зашел в родной отдел, никто даже не повернул головы. Павел громко поздоровался, но ответа не услышал. Только Александр Анатольевич выглянул на секунду из своего кабинета и, глядя куда-то вбок, мимо него, коротко бросил:
– Сдайте текущие дела Антону!
Павел покорно кивнул, достал кучу папок из стола и вручил Антону Переверзеву. Тот сиял, как именинник, гордый оказанным доверием. Растет мальчик, растет… Глядишь, через пару лет и сам начальником станет. Уж он-то своего не упустит! В глазах горит хищный огонек, как у зверя на охоте, если понадобится – горло перегрызет кому угодно, и муки совести его терзать не будут, это точно. Настоящий представитель поколения "молодых карьеристов"! На секунду Павлу показалось даже, что его лицо превратилось в остренькую мордочку, поросшую серой короткой шерстью, но наваждение сразу исчезло.
В бухгалтерии Цецилия Абрамовна швырнула ему через стол конверт с деньгами, презрительно поджав ярко накрашенные пухлые губы. Если бы взглядом можно было испепелить, Павел, наверное, уже сгорел бы дотла… Но сейчас ему было не страшно, а скорее смешно. Удивительно, какими нелепыми могут быть люди, если посмотреть на них со стороны, непредвзятым взглядом!
Он поставил свою привычную подпись-закорючку в обходном листе, спрятал конверт во внутренний карман пиджака (как бы то ни было, деньги – это деньги! Пригодятся, ведь неизвестно, когда ему удастся снова что-то заработать!) и вежливо сказал:
– Большое спасибо, до свидания.
– Прощайте, – прошипела Цецилия Абрамовна, всем своим видом демонстрируя, что их следующая встреча состоится не в этой жизни. И желательно не в следующей.
Впереди еще осталось самое тягостное – отдел кадров. Павел порадовался, что убедил-таки Марьяну не выходить на службу сегодня! Видеть ее здесь было бы просто невыносимо. Он поднялся на шестой этаж, прошел по длинному коридору мимо переговорной, где когда-то сидел на краешке кресла, ожидая решения своей дальнейшей судьбы, и осторожно постучал в дверь с табличкой "HR-дирекция".
– Да-да, войдите!
За столом сидела ухоженная, модно одетая дама лет сорока пяти. Лицо ее было совершенно гладким, но каким-то неестественным, словно маска, фигуре могла бы позавидовать сама Синди Кроуфорд, зато шея выдавала возраст. Раньше с ней сталкиваться Павлу не приходилось, но от сослуживцев он слышал, что эта Киреева – жуткая стерва с несложившейся личной жизнью и немереными амбициями. Ха! Кто бы говорил. Амбиции тут у всех немаленькие, и начальство поощряет соревновательный дух среди подчиненных. Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом! А что до личной жизни, то работе она, как известно, только помеха. Девушки не спешат обзаводиться семьей и рожать детей, – ведь выпасть из обоймы на несколько лет это катастрофа, конец карьеры! – а молодых людей больше интересуют автомобили последней марки да какие-нибудь дорогостоящие и престижные хобби вроде дайвинга или альпинизма. Поэтому и те и другие предпочитают необременительный секс – и то, когда время найдется.
Дама посмотрела на него бездонными очами невозможного фиолетового цвета и произнесла глубоким грудным контральто:
– Ваши документы готовы. Насчет рекомендаций, увы, ничем помочь не могу. Сами понимаете, наверное…
Павел кивнул. В голосе дамы явственно звучали вибрирующие, чувственные интонации, и взгляд был странный – змеиный, завораживающий… Так, наверное, смотрела на своих рабов царица Клеопатра, выбирая счастливчика, которому суждено будет провести с нею ночь любви – и умереть наутро.
Ну уж нет! Не дождетесь. Переспать с этим чудом пластической хирургии – от одной мысли в дрожь бросает. Она, кажется, поняла, притушила ресницами опасное сияние глаз и сказала уже совсем другим тоном, сухо и деловито:
– Ваш пропуск, пожалуйста.
Павел протянул закатанную в пластик карточку с фотографией. Вот, кажется, и все… На секунду мелькнуло чувство, похожее на сожаление, словно здесь он оставлял частичку себя.
Он забрал документы, коротко поблагодарил и уже шагнул было к выходу, но Киреева отрицательно покачала головой:
– Нет. Вам – туда.
Она показала на внушительную дверь с бронзовой ручкой, обитую черной кожей. Потом нажала кнопку селектора и тихо произнесла что-то непонятное. Павел уловил только "сектор 13Б". Неизвестно почему он почувствовал, как по спине побежали мурашки, и во рту сразу пересохло. Хотелось бежать прочь, но отступать было уже некуда.
Павел отворил тяжелую дверь и шагнул через порог. В последний миг он все же обернулся, и ему показалось, что в фиалково-синих глазах мелькнуло что-то вроде сожаления, как у рачительной хозяйки, если приходится выбрасывать еще вполне пригодную вещь из-за пустяковой поломки.