- Ладно, не стоит гадать. Будем лучше отдыхать и спать, пока спится. Вам же именно этого вечно не хватало?
Утром со звуком тугой пробки отворилась дверь, и Франку выкликнули наружу. Вернулась она где-то через час-полтора и сразу же начала объясняться со священником на местном наречии. Он долго ощупывал ее руки от запястий и выше, массировал, разминал. Потом уместил все ее десять пальцев сзади на ее же шее и надавил сверху своими пятернями - Франка чуть наклонила голову, послушно поворачивая ее из стороны в сторону. Мне стала, наконец, подозрительна эта возня, и я поинтересовался.
- Да вот, - без обиняков пояснил мне наш бывалый поп, - примериваюсь, значит, как пережать сонную жилу или сломать шейные позвонки, когда за нашей Франкой явятся вторично. Вы ведь поняли, что ей посулил милейший Эргаш? Или не вполне?
- Если вы поднимете руку на ину Франциску, я вас убью, - предупредил я. - Что бы там не сулили ей и всем нам.
- Сделайте одолжение, кэп Роувер: католику самоубийство Бог запрещает, - он хладнокровно опустил руки и оборотил ко мне свой угловатый фасад.
Тут я возопил, что прикончу его тут же и немедленно. Разумеется, то было заведомо неисполнимое обещание: он был меня крупнее, опытней в драках и еще накачал мышцы на галерной работе. Меня изумило (задним числом, понятно), что он не уложил меня одним щелчком, а еще согласился возиться. Хотя мотал он меня вдосталь, как собака жилистый кусок мяса, и тряс, как девчонка свою куклу из лоскутов. И вот мы кряхтели, сопели, шаркали ногами; раза три он припечатывал меня лопатками к полу, но почему-то тут же выпускал. Краем глаза я видел, что Франка скользнула к двери и прижалась к стене, вытянувшись в струнку, но мне было недосуг это обдумать.
Дверь камеры распахнулась, на мгновение закрыв ее как щитом, и влетел часовой с обнаженным оружием. Тотчас же она повисла на нем, как ласка на конской гриве. Он качнулся раза два, пытаясь ее стряхнуть, но хватка у нее была мертвая. Потом он почему-то свалился, вяло пытаясь обтереть ее оземь, выронил свой длинный нож и под конец замер в неподвижности.
Франка вскочила на ноги, вытянула из-под него и швырнула мне его кинжал, Леонару саблю. Напарники нашего стража, которые заподозрили неладное, напоролись на них с ходу.
- Это удача. Если бы их было трое с самого начала, пришлось бы мне двоих руками душить, противно, - запыхавшись, пробормотал Леонар. - Дальше куда, Франка?
- Прорываться к нему. Вы дорогу знаете, да и я пригляделась.
Мы похватали оружие убитых и с дикой скоростью устремились по тесным переходам и просторным залам, перетекающим один в другой. Нам перегораживали путь - мы прорывались чудом. Священник орудовал палашом как дубиной, Франка прямой эдинской шпагой и кинжальчиком - как иглой, я тоже усердствовал по мере своих сил и умения. Или наша ловкость возросла стократно - или противники наши берегли свою жизнь, понимая, что отсюда нам все равно не уйти? Потом мы прыжками поднялись по винтовой лестнице и, наконец, оказались перед невысокой дверью, которую загораживали скрещенными копьями двое воинов в кольчугах и островерхих шлемах со стрелками на переносице. Лица их были открыты, сабли обнажены и направлены на нас.
- Мы хотим увидеть высокого домана, - произнесла Франка со властной интонацией, четко выговаривая каждый звук. - Мы не желаем ничего худого ни ему, ни вам.
- Но идете слишком шумно для добрых людей, - сказал один на ломаном динанском. Второй молча ударил Леонара саблей, выпустив копье из другой руки.
В первый и, к счастью, в единственный раз я увидел на лице моей госпожи выражение такой сосредоточенной и веселой ярости. Они двое взяли стражей в клинки. Потом Лео вышиб плечом дверь, мы ворвались и прикрыли ее за собою.
Эта комната была невелика и вся увешана коврами. Сквозь решетку узкого окна лился чистый и прохладный свет. Перед нами на полу сидел человек, скрестив ноги и положив руки на колени.
Я видел в жизни немало красивых и спокойных лиц, но это было поистине воплощение всей красоты и всего покоя в мире. Наш несравненный Яхья казался мне теперь всего лишь смазливым мальчишкой, хотя и воплощал тот же тип: гладкая кожа без следов растительности, более смуглая, чем у лэнских тюрок, смоляные кудри, ниспадающие на плечи и спину из-под расшитой золотом и серебром круглой шапочки, тонкий и прямой нос почти без переносицы, с круглыми и трепетными ноздрями, удлиненные глаза, отрешенно глядящие из-под нежных, чуть припухших век. Живое подобие одного из Будд, что привозят голландцы из стран Чин, Чосон и Сипангу.
Он, подумалось мне, не шевельнул пальцем, не мигнул ресницей, когда мы трое сражались на подступах к его убежищу и с грохотом ломились в дверь, и шумно дышали и лязгали оружием, переводя дух. Что в целом мире способно вывести его из этой завороженности?
То был голос ины Франки.
- Простите за вторжение, - сказала она, - но мы имеем сказать нечто самому Идрису.
- Зачем? - он поднял на нее глаза. Взгляд их был странно светел и прозрачен, скорее - глядел сквозь тебя или проницал насквозь. - Мне передали твои дерзости слово в слово, могу тебя уверить. Мой Эргаш был оскорблен одним уже тем, что слышал их. Да он, я думаю, говорил с тобой еще и после того?
- Не слишком много.
- Мне не нужна твоя ложь. Ее запрещает и твой Бог, и мой. Покажи руки!
Он сдвинул к локтю один из ее рукавов. Теперь и я видел розоватые метины на ее коже, начавшие отливать в голубизну. Почти не касаясь, Идрис провел по ним изящными, длинными пальцами - и это движение, и сами его руки были столь же безупречны в своем совершенстве, как и всё в нем.
- Так я и думал. Считай, что те мертвые, которых вы оставили за собой, идут на покрытие ущерба. А теперь я слушаю. Повтори мне слово в слово то, что сказала Эргашу!
- Эргаш услышал не всё, высокородный Идрис. Тебе я скажу немного подробней. Мне нужно выручить мой живой залог, коль скоро он оказался непригоден для твоих целей. Нужно обшить наше судно медным листом изнутри, чтобы обезопасить его от рифов и от того груза, который мы хотим взять. А груз этот - земляное масло и защита от него. И еще нам нужны люди, которые умеют с ни обращаться и научат нас.
Он кивал после каждой фразы, снова прикрыв глаза веками.
- Через меня говорит мой супруг Даниэль и мои братья и сестры Леса: те, кто любит свою веру и поэтому никогда не осуждает веру других.
Тут он вскинул голову, лицо его просветлело и сделалось чуть озорным. Позже меня без конца удивляла присущая ему летучесть и страстность настроений и мгновенное отражение ее в мимике.
- Ты неплохо научена, дитя Юмалы. Хорошо! Поговорим по-настоящему. Пусть твой залог идет ко мне. Садитесь оба рядом. Помните, я отлично знаю, чего вы стоите и с оружием, и без него, но не боюсь.
- Отец Лео, сложите с себя свой вертел и давайте садитесь к нам, - скомандовала она. - Тезка, стерегите вход от кого бы там ни было… его, Идриса, именем.
Со своего места я слышал не всё, тем более разговор велся, как и прежде, на певучем лэнском диалекте, неуловимо гибком по тону и поэтому достаточно трудном для беглого понимания, но позже как-то связал сказанное, заполнив пробелы догадкой и вымыслом.
- Вот, каган эроский и всехристианнейший владетель Востока смотрят на то, как англы подминают под себя некогда свободные лэнские княжества, бывшие за Саир-шахом, и думают, что это война пуритан с мусульманами, одних иноверцев с другими, - говорила Франка с огромным внутренним усилием, как бы выталкивая слова из себя. - А потом оказывается, что лэнские мусульмане все ушли со своей родной земли на земли кагана-гябра, лэнские католики - да и кальвинисты! - толпами бегут к королю, а это кровная обида для Аргалида с его подельщиком, тем, кого он посадил на развалинах Лэн-Дархана. И еще одна обида им обоим нанесена: герцог Гэдойнский и Селетский не пожелал им помочь против тех, кого они зовут лэнскими разбойниками и кто просто ценит свою самость превыше всего, даже покоя и сытости. Ведь чужая земля всегда горит под ногами и комом стоит в горле того, кто ее держит силой.
- Наш каган помышляет бросить Алпамуту голову Саир-шаха, и домана Шайнхора, и его голову, - перебил ее Идрис, указывая подбородком на Леонара.
- Ну, положим, все их и даже мою еще добыть полагается, - пробурчал тот себе под нос, влезая в риторическую паузу, возникшую посреди плавного течения их речей. Франка помотала головой - умолкните.
- Да, ибо ваш каган считает, что откупившись, отведет от себя угрозу, - продолжала она, и ее голос сплетался с речами других и парил, опираясь на них, как птица на струю теплого воздуха. - Но так не бывало и не будет. От победы жиреют, но никогда не обжираются до отвала, лишь наращивают боевую мощь. Наш король, владетель Эдина и Эрка, ждет, я думаю, когда Аргалид попросит его защиты и поддержки в войне с гябрами, уповая подобрать то, чем пренебрег мой муж Даниэль. Однако такой союзник и вассал, как англичанин, будет надеяться при первом удобном случае сместить своего сюзерена и воцариться вместо него…
- Пусть надеется, женщина. Этого не будет, - Идрис опять усмехнулся, и светлый блик прошел по его лицу; но взор неподвижно застыл на губах Франки. - В чем ты права - войну этот англ начнет, и войну затяжную и кровавую.
- Только мой герцог может и хочет его остановить…
- Не пойму, в чем его личная корысть, - только ли в том, чтобы не быть съеденным. И почему это он так радеет за интересы Великого Динана, хотел бы я знать.
- Он бы сказал тебе, доман, что он торговец, а для успешной торговли нужен мир.
- Если это не торговля оружием.
Франка замялась с ответом. Тут вмешался Леонар:
- Я так понимаю, господин герцог слишком умен и дальновиден, чтобы связываться с запретными источниками прибыли.
- И, добавь еще, так благороден и так сторонится запретных средств ведения войны, что посылает жену их выпрашивать, - резко отпарировал Идрис, приподнимаясь с места.
Франка тоже встала. Один священник, как прежде, сидел на ковре, свернувшись калачиком.
- Я не выпрашиваю, а испрашиваю. И не запретное, а необходимое. И не для супруга моего, а ради равновесия мира Божьего и целостности Зеркала.
Леонар удовлетворенно хмыкнул в ответ на ее реплику и еще глубже зарылся носом в колени.
Потом они заговорили втроем на языке Степи, очень быстро и совсем уж непонятно для меня, перебивая друг друга и жестикулируя; причем если Леонар внешне казался самым спокойным (он лишь изредка выставлял голову из "черепашьего панциря" и рубил воздух широченной дланью), то Идрис, напротив, изъяснялся по преимуществу руками, как бы сплетая в воздухе изысканные фразы и периоды. И снова меня поразила красота малейших его телодвижений.
Наконец, Франка повернулась ко мне.
- Тезка, подойдите-ка и вы поближе. Идрис всё исполнит, что нам надобно, однако с одним условием: с ним заключат союз побратимства. Есть вещи, которые можно сделать лишь для своего второго, так сказать, метафизического "я".
- И что дальше?
- Дальше, мой милый, карты ложатся следующим манером. Отец Лео замаран неповиновением, его нужно сперва помиловать, а уж потом делать названым братом, но ведь прощать задаром наш Барс не намерен. Я - женщина, то есть либо сестра, либо жена, и к тому же слишком глубоко увязила коготки в совсем иной епархии. А вы человек посторонний, незапятнанный и чистый от обязательств. В самый раз годитесь.
- Послушайте, а что будет, если я откажусь?
- Да ничего уж не будет, тезка. Для всех нас троих.
Мы переглянулись.
- Ну что же, я готов, - сказал я обреченно. - Что надо делать?
- Поменяться с ним именами. Ну, конечно, все прочие будут звать вас по-прежнему, да и вы не обязаны соблюдать эту мену на людях. Главное, чтобы в сердце своем называть брата так же, как себя, понимаете? Я знаю, как этот обряд выполняют в Эрке, Леонар - как в Степи, а от вас требуется лишь повторять слова Идриса с необходимыми вариациями. А сейчас станьте друг против друга.
Я подошел к этому роковому красавцу, который тоже подвинулся навстречу, снимая тафью с головы. Мы уперлись лбами, и его черные локоны смешались с моими белобрысыми патлами, отросшими за время дивэйнского гостеванья.
- Теперь говорите.
Он начал первый:
- Нарекаю тебя именем Идрис ибн-Салих бану Ханиф, кровь от крови и плоть от плоти моей.
- Называю тебя Френсис из рода Роуверов.
- Всё, чем я обладаю, - жизнь, свобода, тайна и власть - всё твое, Идрис.
- И всё, чем я владею в этом мире, принадлежит и тебе… Френсис.
- Теперь у нас одна душа, одна судьба, одна любовь на двоих, брат!
Я кивнул. Франка сплела наши волосы в одну пегую косицу, отрезала ее своим кинжалом и завернула в платок. Мы расцеловались, вернее, потерлись щекой о щеку: от его кожи пахло гвоздикой и алоэ, точно у девушки. И тут этот чудной Леонар почему-то осенил нас, протестанта и гябра, размашистым католическим крестным знамением.
- А вот теперь пошли смотреть товар лицом, - Леонар перевел дух, и тут я уразумел, что он, похоже, переживал более всех нас.
Вошли новые охранники, что все это время ждали у дверей. Потребовали:
- Отдайте оружие, оно не ваше.
Франка успокаивающе улыбнулась мне. Впрочем, как тут же выяснилось, их интересовало не только и не столько оружие, сколько вообще металл и всё, что способно высечь искру. С Леонара сняли перевязь, украшенную медными бляшками. Обнаружив подковки на каблуках Франкиных башмаков, принесли остроносые мягкие туфли и заставили переобуться.
Потом мы трое долго спускались вниз крутыми лестницами и извилистыми переходами. Воины, сопровождавшие нас, зажгли странные светильники, затянутые сверху сеткой. Здесь чем дальше, тем становилось душнее, натягивало чем-то сладковато-сдобным и в то же время отвратным.
- Догадываетесь, где мы, Френсис? - негромко сказал Леонар. - Под самим Чертогом. Нижний ярус его подземелий.
Теперь мы стояли на круглой галерее, выточенной в камне совместными усилиями природы и человека. Низкий свод почти касался наших голов, примитивные деревянные опоры были подведены под него, и деревянная же решетка, по грудь взрослому человеку, отгораживала нас от зияющей внизу пропасти. А там, если нагнуться, отчего сразу начинали слезиться глаза - маслянисто темнело озеро.
- Успели увидеть створы на том берегу? - пояснял Леонар, оттаскивая меня к стене. - Это шлюзы, коих тут десятка два. Когда они начинают действовать, ров заполняется за считанные минуты, а ведь в подземных коридорах, подобных тому, в шахте, всё время горит огонь. Да что уж, тут хватило бы одного факела…
- Что это? - спросил я.
- Земляное масло, разумеется, - он удивленно на меня посмотрел. - Сырая нефть.
Да. Один факел, одна искра - и перед врагом вырастает стена пламени… Я содрогнулся.
- Всегда имеется риск, что огонь перекинется на озеро, и тогда… м-м… здешние обитатели попадут на сковородку. Но у них есть и защита от этого; что, впрочем, не вашего ума дело.
- Так "Эгле" повезет чистую нефть?
- С какой стати! Нет, наш груз будет меньше объемом и по-своему безопасней. Хотя и в эти обстоятельства вам лучше особо не вникать.
Мы вернулись тем же путем, каким пришли. Теперь нам отвели покои куда более роскошные: так же плотно завешанные коврами, как Идрисовы, и с тем же почти полным отсутствием мебели. Какие-то низкие столики, круглые, туго набитые подушки, брошенные на пол в кажущемся беспорядке, кувшины в нишах… После трапезы, не стоящей особого внимания, Франка деловито объявила:
- Идрис объявил мне, что после еды намеревается показать побратиму зрелище, более достойное воинов и рыцарей, чем предыдущее. Так что пойдемте, он ждет.
Мы, снова во главе с моим братцем и под конвоем его свиты, перешли в новое помещение, узкое, как барак, где не было уже ровным счетом ничего, кроме больших щитов на дальней стене.
- Я стану вторить, а ты размечай мне след, - приказал Идрис, слегка повернув голову к нашей госпоже. - Сумеешь?
Она кивнула.
Каждому из них вложили в левую руку пачку узких кинжальчиков с тяжелыми и длинными рукоятями. Франка, стоя почти рядом с Идрисом и чуть позади, метнула один из ножей в мишень: та отозвалась гулко, как барабан, орудие, войдя на половину своей длины, завибрировало. Тотчас же ответил доман: острие легло к острию, рукоять к рукояти. Еще пара. Еще. Часть его кинжалов упала вниз, чиркнув по ее снарядам; очевидно, это считалось не в зачет, потому что воины что-то бормотали, а он недовольно хмурился. Вообще-то вторил он с завидной точностью. Я был мастак в подобного рода состязаниях, хотя чаще судил, чем участвовал сам. Время от времени люди Идриса, пригнувшись, ныряли к щитам подобрать упавшие ножи, то ли для счета очков, то ли опасаясь нехватки метательных орудий. Ритм игры уже возник и теперь пошел убыстряться. Сначала Франка "вела" по кругу, потом вышла на спираль, потом, уже на другой мишени, дело у нее пошло вразброд - Идрис преследовал ее с неумолимой точностью.
- Хватит, - наконец, решил он. - Теперь пусть другие тебя ведут. Вторить сможешь?
- Навряд ли. Устала. Хотя…
Воин-стратен, который держал оставшиеся два кинжальчика, уже бросил один. Франка послала свой вдогон, не дожидаясь, пока первый нож вонзится в щит. Оба "жальца" достигли цели не просто в одно и то же время. Я свидетель - она упредила его на какую-то долю мгновенья.
- А еще? - азартно крикнул стратен, бросая свой последний снаряд.
Зачем Идрису понадобилось самому подходить к щиту - проверить точность попадания? Взять ножи с пола?
Но он стоял уже у стены, а кинжал его воина почему-то повело книзу. Я не успел подумать, не успел рассчитать - лишь бросился следом, еще в прыжке накрыл Идриса своим телом и придавил к земле. Орудие со смачным звуком вонзилось в край панели, пригвоздив к ней мою блузу вместе с кожей. Воин ахнул и пал на колени, закрыв лицо рукой.
Доман медленно высвободился.
- Идрис, ты… - позвал он. Я даже не понял сразу, что это он меня. Подскочил народ, меня отделили от стенки и стянули рубаху. Он коснулся обеими ладонями моего лица, провел по плечам и шее. Отдернул повлажневшие и липкие пальцы, вытер о свой бархатный халат - и внезапно поцеловал мою ранку.
- Когда-то именно этим скрепляли побратимство, - заключил он на самых музыкальных тонах своего необычайного голоса. - Но что за люди! Женщина семижды семь раз держала мою душу в своей руке и бросала, как ненужную безделку. А ты, мой брат поневоле, - ты подставляешь себя моей смерти!
- Не превозноси мои заслуги, - ответил я, зажимая рукой то место, где только что побывали его губы. - В тебе жизнь всех нас.
- О, ты единственный, кто не догадался о смысле моей игры. И Лев знал прекрасно. И красивая девушка с неутомимыми руками - ведь ты говорил мне еще тогда, Лев, что твоя подруга по скитаниям была дивно хороша собой? Любой из них двоих, даже из вас троих легко мог бы взять власть, убив моего верного Эргаша, а после того - увечного, который вынужден поддерживать свое влияние показными трюками.
Тут он, конечно, лукавил: ведь не один Эргаш был предан ему. Но…
Господи милосердый! Да как же я не догадался с первой же минуты, что он слеп, точно летучая мышь!