Утром светлая Дара, что пришла не по звонку, с некоторым удивлением воззрилась на две головы, уткнутые в разные концы подголовника. Франка пробудилась. Лео, завидев пришелицу, выпутался из своей части одеяла. Спал он одетый и вооруженный: сабля у кушака, кинжал на шее и пистоль за пазухой.
- Дари, милочка, вот полюбуйся. Кто из наших мужчин таких же устрашающих размеров, как он?
- Сами знаете, что Зенд.
- Вот пусть уступит ему свою одежду и своего верхового слона, а сам посидит дня два на подворье, еще позже погостит у здешних приятелей и без огласки вернется в Гэдойн сушей. Все прочие отплывают на "Эгле" завтра, а не через неделю. Сообщи капитану Френсису, а он спешно соберет команду с квартир. Самое главное! Зови прямо сюда Лину с ее шкатулкой. Пусть изобразит поверх этой физиономии Зендову. Поняла? Бегом!
Девушка выскочила в дверь.
- Так. Два часа малеваться, потом будете сколько-то привыкать к Зендову лицу, Зендовой повадке и Зендовой лошади. А потом только и дела будет, что проехать через город до порта аллюром три креста. Риск, понятное дело. Но все мы, включая Зенда, рискуем не жизнью. А вот вы, союзничек… Ну как, отправитесь с нами на поиски новых авантюр?
- Э, была не была! Все равно очертил я свою буйную голову! Отправлюсь.
Рассказ Френсиса
"Как говорят, дурная примета иметь на борту женщину или священника. Что до женского пола, я к нему притерпелся, на моем корабле их вровень с мужчинами. Когда они стали прибывать на "Эгле" то поодиночке, то попарно, то вместе с кавалером, я и глазом не повел в их сторону. Но когда напоследок по сходням на палубу поднялся смешанный отряд амазонок и "амазонов", имеющий в арьергарде католического патера, переодетого, накрашенного, как девка, да еще едущего стремя в стремя с моей госпожой, - я почти потерял самообладание. Разумеется, его священство, такое несомненное для моего опытного глаза, было почти погребено под толстым пластом солдафонских ухваток. Он был широкоплеч, в его густом баритоне звучала этакая командирская или разбойничья хрипотца, а ладони казались пошире, чем у гребцов, к коим он в конце концов и подобрался, презрев ину Франку. В самый ему раз: будет лопатить соленую воду своими природными орудиями получше, чем вырезанными из клена!
Мы выбрались из глубокой дивэйнской бухты и пошли под парусами при легком попутном ветре. Хотя официально мы держали курс на Гэдойн, Эгле шла мимо пустынного берега, изрезанного шхерами, того самого, где, по преданию, впервые высадился на берег мой предок, а потом - первая пуританская флотилия. Скалы здесь необычайно красивы, а утренняя дымка и робкая весенняя зелень придают им особое хрупкое очарование. По-моему, это вполне оправдывает нашу любознательность и некоторую нескромность.
Море было гладким, как стекло, дыхание его - ровным, как у ребенка. Наперерез нам спешили в открытое пространство малые рыбацкие суденышки с косым парусом: им приходилось исхитряться, чтобы уловить еле заметный ветер. Люди, сидевшие на корме, приподнимались и кричали нам что-то: фортуна или фуртуна? Мой шкипер Ибраим, который стоял рядом с рулевым, то глядя вперед по курсу, то всматриваясь в берег, от которого мы постепенно удалялись, вдруг перенял у него штурвал и резко переложил судно на иной галс. Команда забегала по вантам, как в лихорадке, спеша поставить паруса по ветру, и "Эгле" устремилась в открытое море.
Я возмутился, почему он командует, не спросясь меня.
- Кэп Роу, - ответил он флегматично, - вы сколько живете в Динане? Лет пять от силы? А такое бывает не чаще, чем раз в десять. В море трясется дно, огнедышащие горы выпускают лаву, и оттуда на берег находит большая волна. Люди заранее угадывают, когда это случится, по птицам, по цвету водорослей, - и уходят вглубь суши или вглубь моря, как придется.
Пока он разъяснял мне сию пропись, дамы спустились в трюм, к лошадям, а все кавалеры собрались на гребной палубе и уселись на длинные весла - вдвое плотней, чем обычно.
- Эй, надо держать круто к ветру и наперерез волне, будь хоть сам дьявол из ада! - крикнул вниз Ибраим сквозь гудящий, как басовая струна, воздух. - Ина, а вы чего не пошли в трюм?
Я оглянулся. Франка деловито прицепляла себя к грот-мачте куском каната с карабином на конце: точно Одиссей.
- Тезка, вы тоже возьмите такой, если хотите остаться снаружи. Зрелище ожидается недурное, ей-богу! А когда начнем тонуть или мачта переломится, расстегнетесь и прыгнете за борт.
Рулевой и шкипер торопливо подсоединялись к штурвалу, подсобили и мне. Всё - молча и с каким-то деловитым унынием.
И тут Франка запела. Надо сказать, ее вокал изрядно усовершенствовался: слышно было, наверное, и на берегу. Исполняла она всем известную и на редкость смачную балладу куплетов этак на сто - о подвигах некоего Ноэ (Ноя) Лэнского, судя по библейскому имени, англичанина. Этот простонародный донжуан на протяжении всей своей земной жизни только тем и занимался, что трахал баб, наставлял рога и синяки их мужьям и нареченным, пил, ел и гулял. Не теряя даром времени, Франка начала с кульминации. За нашим удальцом приходит Смерть, чтобы утащить его в ад. Поскольку дорога туда требует всё же некоего времени, он успевает соблазнить и эту костлявую особу, а плод совращения дерзновенно приписывает Сатане. После такого афронта дьявол и его присные боятся и подступиться к нашему герою. В конце концов он отыскивает в нечистом царстве всех своих былых подружек и развлекается с ними напропалую, чем изрядно подогревает здешнюю атмосферу.
Услышав песню, гребцы дружно грохнули, азартно и лихо застучал барабан, и судно понеслось как на крыльях.
- Ну, тезка, держим пари: она с гребнем или без? Ставлю на то, что без, а то платить проигрыш неохота, если выживем! - Франка показала рукой вперед.
И тут я увидел ее. Темная громада, вспухшая вдоль всего горизонта, истончалась вверху до грязно-зеленого тона, и через нее проблескивало солнце, похожее на донце разбитой стеклянной бутыли. Она накатилась на бедную "Эгле", и та с жутким скрипом и дрожью всползла на ее кручу. Гребень, похоже, всё-таки был, потому что нас обдало солью, приплющило к мачте, рулю и бортам и с ужасающей скоростью потащило вместе с кораблем обратно к берегу. Берег надвигался всё стремительнее - и уже не скалы, нет: скудный кустарник, унылые холмы и впадины в бурой, иногда как бы исчерна-маслянистой земле. Я страшился, что нас разобьет в щепки, но судно только проволоклось днищем по твердому грунту и стало, позволяя остаткам волны прокатиться вдоль себя.
Я еле расстегнулся: руки мои таки тряслись. Рядом стояла на коленях Франка, обвиснув на своем поясе.
- Зубы на месте, губу вот рассадила порядочно. Иногда попадаешь туда, куда хочешь, немного быстрее, чем тебе хочется, - рассудительно произнесла она, отплевываясь кровью и пытаясь подняться. - Девушки, что кони, целы?
- Целы, кроме старины Борза. Сломал ногу, теперь уж каюк ему. И пробоина огромная, воды набралось - кому по пояс, кому до брюха.
- Это еще малая фурта, - священник поднялся к нам, дуя и поплевывая на ладони: видать, натрудил с непривычки. - Говорят, они заходят вглубь берега миль на десять, а в земле англов нагоняют воду на два локтя выше берегового среза.
- Жалко, что малая, а то бы доставила прямиком на место, - ответила Франка, переглянувшись с ним.
За костром и трапезой из жареной конины и раскисшего хлеба мы с ним на скорую руку познакомились. Звали его Леонар, по происхождению он был французский дворянин - вот уж непохоже! Хотя после сытной еды и рядом с живым теплом он показался мне чуть покрасивее, но всё же был нескладен и неладен.
- Корабельному плотнику нечем как следует залатать пробоину. Я пошла за помощью, - просто сказала Франка.
- И я с вами, - кивнул Леонар.
Все прочие молчали. Я изумился: почему никто не вызовется с ними? Вдвоем в чужой земле так легко сгинуть и затеряться без следа.
- Госпожа Франциска, Ибраим отлично справляется с судном на море, а уж с выброшенным на мель - и подавно, - произнес я так жестко, как только мог. - Поэтому с вами отправлюсь и я.
- Тезка, - негромко сказала Франка, - что это наше дело, исконное наше дело и к тому же риск, вы уже поняли. Вас никто не заставляет в него влезать; тем более, что у корабля может оказаться так же опасно для вашей плоти и так же спокойно для вашей чувствительной совести. Почему бы вам не остаться?
- А потому, что я люблю платить долги по-христиански… как и вы сама.
Она прикусила язык, нахмурилась и почти сразу же улыбнулась.
- Что с вами поделаешь, тезка! Идите уж, авось пригодитесь на какой-нибудь случай.
Шли мы в самом буквальном смысле. Франке привычнее; Леонар, по ее словам, может поломать собой лошадку - и вообще им-то, бедным животинам, к чему пропадать? Едой я не запасся, но они оба были опытные странники: среди дня вытащили из-за пазухи лепешки, в которые было завернуто мелко рубленное с луком и присоленное мясо, протянули и мне. Оказалось не то чтобы съедобно, однако голод я утолил. Жажду тоже: за плечом у Леонара висел бурдюк.
Идти пришлось не так уж далеко: еще до наступления полного вечера мы очутились у глинобитного селения в кольце чахлой зелени.
- И тут весна! Еще не зацвело, но земля дышит и живая, - Леонар стал на корточки, пощупал траву, сощурился довольно. Я не разделял его восторгов: глина, по которой мы ступали, была точно камень, блестела кристаллами соли и растрескалась, как дрянная глазурь. Здесь, где вода, очевидно, подошла ближе к поверхности, робко зарождалась жизнь, но и она казалась такой же скудной, как и всё вокруг.
В селении Леонар отыскал хан, постоялый двор, где люди ночуют под одной крышей со своими лошадьми и хозяйскими козами и овцами. Договорился с содержательницей, особой деловитой и бойкой, хоть и зачехленной в грязно-белое. Наша клетушка тоже была полна хозяйским скотом, причем мелким и прыгучим, и тесна. Еле улеглись втроем на полу: Франка у одной стены, я у другой, а Леонар посередине.
- Тезка, вы уж извините нас, если мало что поймете из наших речей: вы не посвящены, а нам надо договориться меж собой, - предупредила Франка.
Перешептывались и спорили они вначале, по-видимому, на языке гябров: он бойко, она с запинкой. Наконец, он снял с себя латунное зеркальце на цепочке, что висело рядом с маленьким крестильным распятием, надел ей на шею.
- Ладно, будьте старшей над нами, - сказал он по-динански. - Вы хоть знаете, как с ним говорить?
- Придумается. Вам, изгою, вообще рта раскрыть не дадут.
- Френсис, - позвал он, - не спрашивайте, как и почему, но слушайтесь госпожу, как самого Иисуса. На нее все наши упования.
- А теперь - всем спать, - скомандовала она.
Странное дело, однако я погрузился в дремоту почти в тот же миг, несмотря на духоту, жжение во всем теле, вызванное укусами насекомых, и звуки беседы, гораздо более вольной, которую я слышал так ясно, будто она тоже присутствовала в моем сне.
- Здесь не те мусульмане, которые по-родственному помогают Аргалиду, а другие: чья высокородная женщина подарила шаху его наследника. Того, который исчез. Мальчик мог бы повелевать гябрами одним движением пальца, - говорил священник.
- Отец сам достоин такой чести, и гораздо более.
- Ему не повинуются, с ним лишь заключили союз доверия помимо гражданского владыки.
- Это еще лучше: воля друга должна быть свободна, - заключила Франка. Тут я либо проснулся, либо уж окончательно провалился в сон, ибо голоса и предмет разговора в очередной раз изменились.
- Папа Лев, - смеялись рядом с моим ухом, - чегой-то вы не спите и всё ворочаетесь - серны залягали или от целибата кое-где засвербело?
- Блохи, сударыня, блохи. Обет безбрачия крепкому сну скорее способствует. У местных жителей в обычае подкладывать своих дочек в постель народному заступнику с целью улучшения породы. А для оного героя, между прочим, всякая лишняя минута сна драгоценна: поверите ли, за все пять лет ни разу не удалось выспаться во всю мочь. Только тем и отговариваешься, что Бог "то самое" запрещает. И то, кое-кто из кальвинистов предлагал зараз молоденькую сестру и кафедру в мирное время. Ну, до сего мира, слава Аллаху, еще допихаться надо. Но что за раскрасавицы эти полукровки, если б вы видели!
Утром на довольно многолюдном дворе хана мы ели вместо хлеба лоскуты, оставшиеся от наших лепешек, запивая их голым кипятком, что здесь сходил за чай. Франка вытащила из-за пазухи зеркальце - поправить головную накидку. Это было чуть выщербленное бедняцкое зеркало, какие носит в этих краях каждая вторая селянка, но на нее сразу же начали оглядываться. И то сказать: чужестранка, которая не умеет ловко и пристойно убрать волосы, всем бросается в глаза.
Когда мы уже поднялись, чтобы уходить, к нам подошел человек, похожий на бродячего торговца.
- Что вы ищете? - спросил он на скверном динанском.
- Путь, который отражен в зеркале, - негромко ответила Франка.
- Вам согласны его дать. Следуйте за мной.
У него были здесь лошади (или, вернее, он забрал их у хозяев, пользуясь своею властью); как раз четыре, по числу нас. Он вспрыгнул на свою низкорослую кобылку, мы тоже взгромоздились на своих мохноногих скакунов и отправились.
Дальше пустыня уже не выглядела так бесприютно: пологие холмы, все в серо-зеленой курчавой поросли, мягко перетекали в невысокие горы, на них в облаке пыли паслись овечьи стада, вокруг которых суетливо носились лохматые псы с вываленными наружу языками. Изредка вдали во весь опор скакал одинокий всадник на такой же, как наши, коренастой и большеголовой лошаденке. В стороне от нашего пути появлялись и исчезали сбитые в кучу глиняные мазанки и среди них высокие строения, то ли храмы, то ли дозорные башни, на вершине которых горел огонь, бледный на дневном свету. Мы пересекали вброд плоско текущие речки и бойкие ручьи, карабкались вверх по галечным осыпям и нисходили в долины. Тут, по словам Леонара, была пограничная земля, предгорья, соседствующие с землями "англов".
- Это здесь, - наш проводник впервые за всю дорогу открыл рот.
К нам подъехало несколько всадников, закутанных, по здешнему обычаю, в темные шарфы вплоть до глаз, окружили. Кони их, на мой взгляд, были куда лучше наших. Также я заметил, что невдалеке нам открылась какая-то странная выемка в почве, будто след оползня. Внутри виднелось еле намеченное подобие ступеней.
- Что, отче, опять в середку земли полезем? - уныло спросила Франка.
- Ни в коем разе. Шахта и в самом деле уходит вглубь, но мы будем двигаться под самой поверхностью.
Действительно, когда нас спешили и завели внутрь, за первым же поворотом неожиданно открылся коридор, освещенный пламенем, вздымающимся из каменных чаш, вырубленных в скальных стенах, и довольно просторный. Вышины же его хватало как раз на то, чтобы всадник мог провести свою лошадь в поводу.
Мне показалось, что мы шли чуть не вечность, но на самом деле нас уже от силы через четверть часа вывели к узкой лестнице, которая резко поворачивала вверх.
- Выходит, он и вправду существует, заколдованный чертог без единой двери, куда попадают не иначе, как пройдя сквозь огонь и землю? - спросила Франка.
- Двери-то, положим, имеются, - начал он. Но тут один из наших шарфоносцев перебил его, сказав:
- С оружием сюда не идут.
Почему он был так уверен, что мы вооружены? Мой верный матросский тесак был надежно спрятан в складках одежды, а откуда Леонар и моя госпожа извлекли столько предметов неясного назначения (какие-то лопасти из вороненой стали, пращи, кинжальчики толщиной с мизинец), - я и по сю пору не могу понять.
Потом нас вывели наружу по лестнице. К моему удивлению, шахта открылась прямо в пологую стену обширного и глубокого рва, одетого базальтовыми глыбами, что были подогнаны стык в стык. Вода в нем, однако, пересохла, лишь зловонная темная полоска змеилась по дну, далеко внизу, и на ту сторону, кажется, легко было перебраться и без хилых мостков, которые при нашем появлении выдвинули с того склона.
По другую сторону сразу начиналась просторная площадь, вымощенная мелкой речной галькой, которую намертво вдавили в некую сероватую смолу, отвердевшую со временем до крепости камня. Почему-то я настолько увлекся ее рассматриванием, что очнулся, лишь когда меня дружно пихнули в оба бока. Тогда я поднял взор горе - и увидел перед собою Чертог.
Сначала я уловил его в наимельчайших подробностях: островерхие, шатром, башни, стрельчатые окна, вокруг которых вился растительный орнамент, арочные ворота, одетые как бы сверканием серебристой рыбьей чешуи, - над ними нависала драконья голова. В следующий миг я решил, что передо мною мираж: в лощине меж двух высоких холмов - либо дальняя, чуть розовеющая нагая вершина, либо сгусток тумана или застывшее облако; но откуда здесь, в этой суши, облака? И всё же, отойдя от первого, ошеломляющего впечатления, я наконец понял, что это не гора и не рукотворное строение, а нечто третье. По всей видимости, в обнаженном склоне некогда проточили десятки жилых нор. Следующие столетия связали их внутри переходами, подняли потолки и выпрямили стены, а снаружи между делом иссекли из камня бесподобное по красоте и изяществу убранство, которое подчеркивало и оттеняло то, что солнечный свет и прихоть воображения открывали в известковых выступах, наростах и изгибах земной коры.
Нас провели через небольшой мощеный дворик и отодвинули одну створу входных ворот. За ней открылся то ли зал, то ли грот с примитивными низкими полуколоннами, чьи складки расходились на своде подобием веера. Темные проемы вели отсюда в другие помещения.
Здесь по всем стенам выстроились воины, такие же, что и те, кто нас конвоировал: одетые в темное и с закрытыми лицами. Сверкали лишь глаза и отделка сабель и кинжалов. Один из них, наряженный, по первому впечатлению, еще проще всех и без оружия за широким своим поясом, выступил вперед и спросил, полуутверждая:
- Отщепенец, чужак и женщина из Братства Леса. Кто из вас троих наибольший?
- Женщина, доман Эргаш, - ответил Леонар.
- Ты ее обучил вместо себя, Пещерный Лев? Хорошо. Так чего ты хочешь от нас, белое дитя Юмалы?
- Мои слова для высокого домана по имени Идрис, - холодно ответствовала она.
- Никого из вас к нему не допустят, даже безоружных и даже связанных по рукам и ногам. Говори мне, я передам.
- Тогда слушай. Наш корабль разбился рядом со здешним берегом - пусть починят пробоину. Залог, что я дала Однорукому, оказался негоден - пусть вернут мне. А еще мне нужны каменная бумага и земляное масло, которое течет по вашему крепостному рву вместо воды.
- Ты дерзка превыше всякой меры, Юмала. Ручаюсь, что уж самое последнее из желаемого тобою ты получишь. Тебе его как подать, земляное масло - холодным, горячим или еще с приправами?
Он отрывисто рассмеялся своей непонятной шутке и хлопнул в ладоши. На нас набежали со всех сторон, схватили и потащили куда-то в сторону и вниз.
- Перемены скорей к добру, чем к худу, - раздумчиво сказала Франка немного погодя, ощупывая в тусклом свете неровные стены нашей кельи. - Сухо, свежо, окошко имеется на волю и, ручаюсь, ни клопов, ни блох. А воздух какой свежий, отец Лео, не правда ли?
- Дикая Степь! - он кивнул. - А ведь Эргаш и в самом деле нипочем не покажет нас своему обожаемому Барсу, побоится.