- В которой они хотят заручиться надежным союзником. У себя они уже натравили одних мусульман на других и полагали, что мой супруг соблазнится идеей совместного крестового похода против лэнских крестьян, которым обрыдло английское господство… и против гябров, что им помогают.
- Против всего северного Эро. Но это же безумие!
- Да. Только теперь, когда мы остались в полном своем разуме, крестовый поход может начаться против нас.
Вот таким манером ублажив и успокоив дух наших сиятельных гостей, герцог приступил к угощению их пищей телесной. Заключив с ними кое-какие маловажные торговые соглашения, в том числе о пошлинах на эркские товары и о статусе нашего купеческого подворья в Дивэйне, он закатил им широкое и обильное пиршество с возлияниями. До сего я тоже не великий охотник, поэтому, посидев у одного из крайних столов в трапезной ратуши (коль скоро я приглашен), вышел на галерею с витыми колонками, что окаймляла всё низкое четвероугольное здание и куда выходили все его двери, кроме парадной.
Что я делал час, или два, или более - не знаю. Ходил вдоль по галерее и предавался мечтаниям. Смеркалось. Крупными влажными звездами падал снег, горели смоляные бочки, глухо доносился из-за стен шум людских голосов, тонкий звон посуды, тяжелый грохот двигаемой мебели. Понемногу все расходились и разъезжались в возках: оставались, как всегда, самые стойкие желудки и самые крепкие головы.
И англичане, которых разместили здесь же, в гостевом крыле здания.
Я глазел на площадь, уже почти пустую. Мелкими шажками ее пересекала женщина в юбке до щиколоток, какие носят простолюдинки, в короткой шубейке с капюшоном, небрежно накинутой на плечи, так что я увидел и темную вязаную фуфайку, схваченную широким поясом, будто…
Конечно. Только я подумал "будто у Франки", как это и впрямь оказалась она. Люпус ин фабула. Чертенок из табакерки. Что, кроме нее, в Гэдойне и женщин нету?
Я уже сделался так сообразителен, что не ору "Госпожа Франка!", едва ее завидев. Она сама подбежала и схватила меня за руки:
- О мой капитан! Мне доложили, что вы тут полируете спиной стенку. Идите за мной, вы мне позарез нужны.
Кажется, мы задержались на миг, воплощая пару влюбленных голубков, когда судьба внезапно настигла и обрушилась на нас в виде самого сэра Джейкоба, около чьих покоев мы, выходит, миловались.
Он выскочил из двери (не той, рядом с которой скучало несколько их слуг), заметно обеспокоенный. Огляделся, подошел к нам и схватил мою подружку чуть повыше локтя. Я хотел было предупредить его, но Франка остановила меня взглядом.
- Слушай, лапочка… Ба, да это моя старая приятельница! Ты, сдается мне, делаешь карьеру: из нищенок и побродяг в служанки. Вот что, ты мне надобна. Молодого лорда отравили на здешнем пиру.
- Тогда господину нужен врач, а не прислуга.
- Ты хочешь, чтобы я вспомнил, как ты меня обокрала?
- Как мне кажется, господин получил в обмен на свое серебро - чистое золото.
- Ну да, цепочку, которую ты уворовала раньше и боялась сбыть.
- Клеветать на ближнего своего для христианина непристойно и не к лицу.
- Я тебя выучу, девка, что следует говорить знатным, - он потянул ее за руку к себе, но Франка вывернулась так ловко, что едва не вывихнула ему запястье.
- Если я могу помочь - помогу и без рукоприкладства. Я, пожалуй, и слуга, да не ваша, господин Стагирит.
- Тогда иди, - он подтолкнул ее вовнутрь покоев. Она исчезла, затем вновь появилась.
- Угроза для жизни его блистательства миновала, тем более, что юный лорд вовсе не был отравлен. Он всего лишь жестоко поплатился за ваше английское пристрастие к пиву. А то, уважаемый сэр, и вовсе была брага, которую держат для гостей попроще. Она вкусна и легко пьется, но вот похмелье… Словом, вдругорядь, будучи в Гэдойне, употребляйте вино, а сейчас распорядитесь кому-нибудь заварить чаю покрепче. И, тезка, подшустри мне бадью воды и тряпку без лишней огласки.
Когда сэр Джейкоб, поняв, что обойдется без него, величественно удалился, я прошипел ей в ухо:
- Ради всего святого, озаботьтесь о своей репутации. Подтирать за пьяным…
- Моя репутация сама о себе позаботится. Она довольно крепко держится на ножках. А вот сэр Джейк… - она помедлила. - Вы вот что примите к сведению. Сам он так стыдится происшедшего, что и своим слугам о нем не говорит. Это надо уважить. Поспешите же!
Достать просимое оказалось легко, если притвориться человеком низкого звания. Здесь все такие чистюли, что поломойные причиндалы стоят в любой привратницкой.
Франка подхватила их и исчезла. Я ждал.
Когда она вышла, в руке у нее был соверен местной английской чеканки.
- Розенкранц c Гильденстерном подарили за скромность и молчание, - пояснила она, со знанием дела пробуя монету на зуб. - Ну, пуританское золото такое же твердое, как они сами. Здесь же добрая половина лигатуры! Подумаем, не стыдно ли подать эту штуковину нищим. А то лучше оставлю себе на память.
- А куда теперь? - спросил я, памятуя, что был ей нужен. Мы торопливо шли через площадь, всю в серой предутренней пелене. Или то был дым потухших ночных костров?
- Теперь, как сказал бы Шекспир, переменим декорации. И выйдем, тезка, в открытое море!
Говорил ли я, что зима была на диво мягка? Это также нам благоприятствовало. Всё выглядело, как предрождественская прогулка юных бездельников и бездельниц: нагрузили трюм съестным, завели туда десятка два лошадей, на корме растянули огромный войлочный шатер для чистой публики. Вся команда спала вповалку на весельной палубе, где не требовалось стольких усилий, чтобы сохранить животное тепло.
- Куда прокладывать курс? - спросил я у Зенда, старшего из Франкиных гвардейцев.
- Да проще простого, вам этот маршрут ведом, кэптен Роувер, - объяснил он. - В город Дивэйн, погостить на нашем купеческом подворье. Жизнь там нетрудная, нового для нас много, купцы гостеприимны: до конца снега, пожалуй, задержимся.
- А как же наша госпожа? Ее ведь в Дивэйне кое-кто видел… в другой роли.
Про Гэдойн я не обмолвился.
Зенд удивился:
- Подумаешь! Коли вы о том, что ее принимают за служанку, так она и будет в Дивэйне всего лишь одной из своих девушек.
На этом оригинальном словесном обороте он захлопнул своей немалый ротик, и я понял, что ехать мне придется, невзирая на риск. Да что мне: ни семьи не завел, ни дома! Зато в Дивэйне будет рядом кузен Вулф, и его друзья, и друзья наших общих друзей.
Так я снова попал в кальвинистскую столицу, где сильно затуманились мои прежние мимолетные связи и завязались новые, такие же случайные. Люди Франки и она сама не слишком заметно для местных жителей то уезжали из города в компании с купцами или сами по себе, то возвращались, заводили знакомства в нижнем городе, вне крепостных стен, где стояло подворье, - словом, развлекались кто во что горазд. Я же просиживал все дни в Верхнем городе, у Вулфа, в его уютном холостяцком гнезде, строенном в два этажа и крытом черепицей, узкоплечем снаружи и внутри уютном, как шкатулка, выложенная изнутри атласом и полная ювелирных безделок."
Двор гэдойнских купцов в Дивэйне с точки зрения архитектуры - вывернутая наизнанку копия их знаменитой ратуши. Снаружи это высокий и распластанный по земле четырехугольник дома-крепости, дома-стены, с силой раздвинувшей соседние строения и прорезанной мелкими обрешеченными оконцами. Единственное украшение здесь - это резные дубовые ворота с накладками, заклепками, замками, засовами и прочей якобы старинной фурнитурой. В них проделана узкая пешеходная дверца - единственный лаз, через который одиночному гражданину только и можно проникнуть в середину каре. Зато здесь дом одет ажурной сеткой висячих галерей и лесенок светлого камня, и оттуда, натурально, без труда попадаешь во все помещения всех трех его этажей. Говорят, что это задумано не в угоду извечной склонности гэдойнцев ходить в гости, а из страха перед пожаром. Вот и кладовые с самым ценным товаром, хлебные амбары и часовня скучились в самой сердцевине, на почтительном расстоянии от стен, только по этой последней причине…
В "светелке", окно которой подслеповато глядело на внешнюю сторону, три не совсем юных девицы с некоторым опасением прислушивались к звукам ночной стычки: лязгу железа, щелканью арбалетных тетив, редким мушкетным выстрелам, истошным воплям, мяуканью и гаву.
- Сегодня что-то затянулось у них. И музыка повеселей обыкновенного, - сказала широколицая, со светло-русой волнистой косой, Дара.
- По-твоему, в этом городе что ни день уличные разборки.
- А разве не так, инэни Франка? Чуть смерклось, и начинается: то прохожий вопит, что его обчистили, то блюстители порядка в частный дом ломятся с треском, а зачем - непонятно; то карманники с форточниками и быки с мокрушниками счеты сводят.
- Не живописуй, - вмешалась Эннина, верткая и чернявая. - Наше дело пока сторона. Здесь свои хозяева и порядки.
- Ладно, Эни и Дари, разговоры побоку. Решайте лучше, кто в моей опочивальне нынче дежурит, а то я дева боязливая.
Обе девушки переглянулись и хором прыснули.
- Ина Франка, вас опять чужие служанки в корсет засупонили?
- Угу, будь он неладен. Я в их театр ездила под видом семиюродной племянницы мастера Корнелия, нашего здешнего старшины. Ничего новинка, между прочим. Вот из-за нее меня и уделали, да так, что платье еще сняла, а зашнурована и поныне, словно башмак.
- Завели бы кавалера сервьенте: и приятно, и удобство.
- Девчонки, чем язвить, распутали бы шнуровку хоть в самом начале. Она же сзади, об узлы все ногти пообломаешь. А потом хоть до утренней зорьки наслаждайтесь серенадами!
Франка, в ночном халате и с подсвечником, пробиралась из общей дамской гардеробной к себе узким и темноватым коридором. Здесь она занимала две смежных комнатки: в той, что имела выход на галерею, только и стояло, что бюро в виде маленького столика с ящиками над ним, два кресла и ковер. В другой расположились осанистый книжный шкаф, пузатый, но полупустой комод и ложе под балдахином. Вроде бы не с чего и негде завестись привидениям и прочим неожиданностям, но…
Стоило ей закрыть за собою дверь, как изнутри до нее донесся вежливый баритон:
- Вот хорошо, что явились вы со свечой, Франка моя милая, а то скучно одному сумерничать.
- Отец Леонар! - восторженно возопила она, грохая шандал на столешницу. Лео весьма ловко подхватил его и утвердил перед собою.
- Ну, я, - он сидел, вытянув ноги, но тут из учтивости встал и поклонился, улыбаясь.
- Какими судьбами?
- Навестил с друзьями этот городок, и любопытно стало: свежие люди, к тому же мои единоверцы, католики… А зачем ломиться в запертые ворота, коли можно их обойти?
- Друзья-то где?
- С патрулями немного задрались.
- А, так то ваши орудовали… Вы догадались, что это я здесь гощу?
- Нет, что вы. Но сигая с крыши на крышу, я знал, что Божественное Провидение ведет меня в самую что ни на есть точку!
- Ах, папа Лео, папа Лео, - она, смеясь, ерошила его шевелюру, малость выгоревшую, чуть поредевшую. Он заметно возмужал, обвесился холодным и горячим оружием, провонял огненным зельем, но глаза оставались полудетскими: и такой же губошлеп, как и прежде! - Что с вами сделалось?
- То же, что и с вами, включая некоторые вариации на местную тему. Скалолазанью вам негде было учиться, я полагаю?
- Нет, Хотя прыгать с ели на осину, обвязавшись поперек талии веревкой… Кстати, Лео, вы не выдернете из меня этот паскудный шнур, вон концы болтаются из-под подола? Девам хоть не поручай. Только и торопятся из комнаты выставить: кавалеров, вишь, поджидают.
- Я у Братьев Раковины выучился такому, что никто из орденских отцов и слыхом не слыхивал, - рассуждал Леонар, залезши ей за широкий воротник и с видимой натугой выдергивая вервие из петель. - Потом мы перешли границу, и окончательный лоск на меня наводили тамошние доманы… Да вы балахон снимите и этот футляр тоже, я глазеть не буду. Слышали, наверное, что над военачальниками Зеркала не бывает старшего?
- Слыхала, отче, слыхала, - Франка, в одной исподней сорочке, сладко зевнула и поднялась на цыпочки. - Вот что, не могу я разговаривать, вытянувшись во фрунт. Как хотите, а уж лягу на мой одр с занавесочками. Садитесь на краешке и не орите на всю спальню. Так что там было дальше?
- Далее - посвящение ученика в полноправные стратены. Как говорили ученые отцы в коллеже, инициация. Ловля рыбки в чужих мутных водах. Вот когда я вам вполне посочувствовал! Дают, понимаешь, такую сонную микстуру, что всю сознательность напрочь отбивает, и перевозят в незнакомое место, где и оставляют совсем одного.
- Да? - Франка заинтересованно подняла голову с подушек. - У меня было двое защитников, ну, тех, кто подорвал английскую пороховую бочку до времени.
- Я до сей поры не разобрался, честь ли мне особую оказали или у кого-то зуб на меня имелся. Словом, очухался я на нешироком скальном выступе: внизу дыра до пупа земли, а вверху стоячая миля голого утеса. И рядом - куцый отрезок каната и три кинжала: втыкать в расщелины. Я подумал-подумал - и полез наверх.
- Своеобразный ход мыслей.
- Конечно, я бывалая подземная мышь, и огниво со свечкой при мне оставались. Однако всегда боишься или заблудиться, или пасть жертвой подземных гремучих духов. Открытого пламени они не любят.
- На угольных шахтах Йоркшира и в скальных убежищах гябров на них, говорят, нашли управу.
- Кому вы это рассказываете! Но об этом позже. А тогда чувствовал я себя дурак дураком. Внизу меня, как и можно догадаться, ждали мои "верные".
- А наверху?
- Заполз в уютную выемку - и ни туда, ни оттуда. Двое суток без воды и еды, хоть росистую травку поутру жуй. Травы-то как раз было в достатке.
- И чем же завершилось ваше испытание?
- Поймал я свою рыбу. Точнее, бобра. Что там - медведя. Короче - Барса. Крупного хищника, одним словом.
- Значит, оказались удачливей меня. Я-то всего-навсего подсекла двух плотвичек. А карп, то есть вы, - сорвался с крючка и ушел в вольное плавание.
- Так ведь и я не то что поймал: скорее, меня самого изловили. Его воины увидели меня сверху и бросили волосяной аркан. Извлекли, напоили, сунули кусок то ли жеребятины, то ли козлятины и посадили в седло заводной кобылы.
- И чудно. Люблю хорошие концы, - она натянула одеяло по самый нос, до смеющихся глаз.
- Любопытный человек этот Идрис, - как бы про себя продолжал священник. - Помесь катара с исмаилитом. Мир для него зло и очарование сразу. В чем-то он редкий умница, а иногда дитя сущее. Я его полюбил. Ходил под его левой рукой, то есть второразрядным доманом, но был немного большим своего чина. Ох, и дела мы творили поначалу! Нам легко было находить общий язык касаемо тех попов и корольков, что пытались завезти в Степь испанские методы. Горы мы тоже от них маленько почистили: вначале Первый Лорд смотрел на нас чуть ли не как на союзников в борьбе с еще не придушенным папизмом. Это пока мы его самого не окоротили, когда он стал притеснять католическое население - добро бы одних непокорных ему и Алпамуту князьков и прочую благородную шушеру. Ну, а потом и мой Снежный Барс начал оборачивать методы инквизиторов против них самих… с добавлением некоторых чисто гябрских ухищрений… Говоря честно, это скорее не он, а его низшие доманы, но он знал, что они творят его именем… И являться в селения стал подобно богу из машины: вершил суд над господами и взимал вместо них налоги… Сначала я попросту не желал в этом участвовать и просился назад к Однорукому.
- К кому? А, поняла.
- Потом из меня начали сыпаться дерзостные идеи. Понимаете, он и его подчиненные - всё же две разные сферы. Он не в состоянии действовать сам и вынужден в материальном полагаться на других. И легко соглашается с теми, кто выставляет его голосом уснувшей крестьянской совести; в той же мере, как и со мной, когда я доказываю ему, что лишь виллан знает, на что годен его синьор, и что не надо решать за мужика. Но вот когда я предложил ему поселять наших молодых стратенов посреди местных жителей или вообще воспитывать их из эроских и лэнских недорослей, он вдруг заявил, что я толкаю его на чисто иезуитские хитрости. Не понимаю: отцы в коллеже, напротив, считали, что я прост, прям и незатейлив, как оглобля. Где логика, я спрашиваю? В общем, у нас вышла размолвка, и я отделился. А поскольку за мной потянулись и мои знакомцы по Раковине, и в числе довольно-таки немалом, то и поссорился заодно с Одноруким легеном.
Ну и славно мы нашумели, сударыня моя Франциска! Правда, первое поколение быстро повыбили - слишком уж привыкли гоняться за своим интересом. Кое-кто сам ушел назад - из особенных любителей поживы. Ну, на сие я наплевал - потому что к тому времени оперились старшие мои мальчишки и девчонки, а это вышли люди. Они-то и нагнали главного страху на дурных пастырей и неправедных владельцев вплоть до самого Лорда Северян!
- Постойте. Это вы - Дикий Поп?
- И заодно Мастер Леонард. Как вы, я надеюсь, слышали, это имя дьявола на ведьмовском шабаше. Что поделаешь, славу надо ценить, даже и дурную!
- Н-да, - Франка в свете огарка вгляделась в него пристальней, в зрачках у нее прыгали ало-изумрудные язычки пламени. - А сюда вы зачем явились с вашими "мечами неправедных"?
- На разведку, - объяснил он без затей. - Среди моих парней ходили четкие слухи, что среди гэдойнских дам и полудам, что не вполне законным манером увеселяются в купеческой компании, одна - отставная жена тамошнего бургомистра.
Франка чихнула, как рассерженная кошка.
- Отставная, скажут тоже. Стойте! А почем вы знаете, что она и есть я?
- От вас узнал сейчас только что. В театре вы были вся в пудре и под чужим ярлыком. Другим дамам ни к чему было маскироваться.
- Ну-ну. Я, конечно, сама себя перехитрила, но и вы дока в своем ремесле. И что вы ко мне имеете, кроме как насытить любопытство?
- Бойцов я имею, госпожа моя, и отменнейших.
- Если вы не потеряли их во время ночной стычки. Тоже мне второй папа Юлий Секунд, военный в сутане и борец за независимость Италии!
- Вояка я, прямо скажем, фиговый. Держался на своем поповском красноречии и чисто христианском умении врачевать душевные и телесные болячки. Памятуя ваши слова, к лошадям я не лез, довольствовался людьми. А вот насчет моих воинов вы ошиблись. Тех, кто пришел со мной, до конца не выбьют: просочатся и удерут. Но они всего лишь корволанты, летучий отряд. Главное у меня укореняется и произрастает на здешней почве. Юноши, девушки, семьи… Приемыши…
- В каких местах, интересно.
- А вот этого я вам не скажу. Прав не имею.
- Ска-а-жете, торговец военной силой. Не теперь, так слегка погодя. Я вас даром в своей свите вывозить не собираюсь.
- С какой стати меня вообще вывозить? Я особь самостоятельная.
- Вы что, думаете, как сюда вошли, так и обратно выйдете? В подворье вы на гэдойнской земле, а снаружи моих всех как есть знают в лицо и чужака в город не выпустят. Ладно, пока ложитесь спать на ту половину кровати, а дальше будет видно. Эй, стойте, покрышку-то не надо всю на себя утягивать!
- Я занавеску отдернул. Ничего, что ваши фрейлины меня здесь утром застанут? - пробормотал он уже почти сквозь сон.
- Тоже мне фрейлины: подружки мои из Леса. И ничего, пускай завидуют, а то у них, видите ли, есть, а у меня нету!