- Судя по всему... в этом нет необходимости.
Лассе из неврологического пришлось ждать долго. А к моменту его появления воскрешение Евы уже перестало быть сенсацией.
БОЛЬНИЦА ДАНДЕРЮД, 23.46
Малер припарковался у входа в больницу, под знаком "Стоянка не более 15 минут", и с кряхтением принялся вылезать из машины. Старый добрый "форд-фиеста" все же не был рассчитан на сто девяносто сантиметров роста и сто сорок килограммов веса.
Так, сначала ноги, затем все остальное. Он прислонился к дверце машины и оттянул ворот рубашки. Под мышками уже выступили темные круги.
Перед ним возвышался корпус больницы. Огромный, словно застывший в ожидании. Ни звука, ни движения, и только мерное посапывание кондиционеров, легких этого притихшего здания, выдавало какую-то жизнь за его бетонными стенами.
Повесив сумку на плечо, Малер направился к входу. Посмотрел на часы. Без четверти двенадцать. Лужа у вращающихся дверей отражала ночное небо, смахивая на карту созвездий, а рядом, как верный часовой, стоял Людде и курил. Увидев Малера, он помахал ему рукой и швырнул окурок в лужу.
- Густав, какие люди! Ну как делишки?
- Да вот, потеем потихоньку.
Людде было около сорока, хоть он на них и не выглядел. Было в нем что-то болезненное - если бы не голубая рубашка с именем "Людвиг" на груди, его можно было бы принять за пациента. Тонкие губы, бледная, почти неестественно гладкая кожа, точно он сделал подтяжку или приложился лицом к аэродинамической трубе. Тревожные, бегающие глаза.
Для входа пришлось воспользоваться обычной дверью - вертушку отключали на ночь. Людде все время оглядывался, хотя в его бдительности не было нужды. Больница казалась вымершей.
Они миновали вестибюль и очутились в коридоре. Немного расслабившись, Людде спросил:
- Принес?..
Малер запустил руку в карман брюк и так застыл, не спеша вытаскивать руку.
- Людде, ты, кончено, извини, но эта твоя история...
Людде остановился с видом человека, оскорбленного до глубины души.
- Я тебя когда-нибудь обманывал? А? Хоть раз понапрасну языком трепал?
- Да.
- А, Бьорна Борга вспомнил? Ну да, ну да. Но там кто угодно бы спутал, зуб даю... А, ладно... Черт с тобой, подавись своими деньгами, Фома неверующий.
Людде сердито зашагал по коридору с такой скоростью, что Малер еле поспевал за ним. В полной тишине они спустились на лифте этажом ниже и пошли по длинному, чуть покатому коридору, в конце которого виднелась железная дверь. Людде "прокатил" карточку-пропуск через считыватель и демонстративно загородил собой кодовый замок, набирая комбинацию. Послышался щелчок.
Малер достал носовой платок и вытер лоб. Тут, внизу, было не так жарко, однако пробежка по коридору отняла у него последние силы. Он прислонился к стене, окрашенной в зеленый цвет, ощутив плечом приятный холод бетона.
Наконец Людде справился с замком. Даже издалека, через стены, Малер различал крики и бряцанье металла. Когда он сюда спускался в прошлый раз, здесь было тихо, как... ну, как в могиле. Людде многозначительно ухмыльнулся: "А я что говорил?" Малер кивнул и протянул ему мятые купюры. Людде тут же смягчился и сделал пригласительный жест рукой:
- Прошу! Сенсация ждет. - Он торопливо оглянулся в сторону лифта. - Остальные пользуются другим входом, так что можешь не беспокоиться.
Малер сунул платок в карман, поправил на плече сумку.
- А ты что, не идешь?
Людде фыркнул:
- И кто мне, интересно, потом работу будет искать? - Он ткнул пальцем в дверной проем. - Там лифт, спустишься этажом ниже.
Когда дверь за спиной Людде захлопнулась, у Малера поползли мурашки по коже. Несколько секунд он просто стоял у лифта, не решаясь нажать кнопку вызова. С возрастом он подрастерял былую отвагу. Снизу по-прежнему слышались крики и грохот, и Малер замер, пытаясь унять разыгравшееся сердце.
Его беспокоили не столько мертвецы, разгуливающие по коридорам, сколько тот факт, что он здесь без спроса. В молодости его бы это не остановило: "Люди должны знать правду", - рассудил бы он и полез бы в самую гущу событий.
А сейчас...
Да кто ты такой, что ты вообще здесь делаешь?
Он уже порядком заржавел и вряд ли обладал достаточной долей нахальства, необходимой в подобных ситуациях. Набравшись храбрости, он вызвал лифт.
Должен же я посмотреть, что там такое.
В шахте загудело, и Малер отшатнулся, прикусив губу. Все-таки он боялся. Насмотрелся фильмов. Сколько раз было - лифт поднимается, открываются двери - а там... Но лифт остановился без приключений, и через стеклянное окошко двери было видно, что внутри никого нет. Он вошел, нажал кнопку нужного этажа.
Кабина поехала вниз, и Малер попытался сосредоточиться, обратившись в слух и зрение. С этой минуты он больше не человек, а записывающее устройство.
Лифт рывком тронулся с места. Сквозь толстые бетонные стены доносились крики. В прямоугольном окошке двери показались очертания морга, а в нем...
Пусто.
Часть коридора, стена - и все. Он толкнул двери лифта.
В лицо дыхнуло холодом - здесь было значительно прохладнее, чем на других этажах больницы. Капли пота под одеждой потекли ледяными струйками, и Малера пробрала дрожь. За спиной хлопнули двери лифта.
Обернувшись на шум, Малер обнаружил чуть правее холодильную камеру - дверь была нараспашку, а на полу возле входа сидели два человека, склонив головы и обвив друг друга руками.
Что они здесь делают?
Слева, по всей видимости, находился морг - оттуда донесся металлический грохот, и один из сидящих поднял голову. Это оказалась молоденькая медсестра. Малер успел разглядеть выражение паники на ее лице.
В объятьях она держала старушку - божий одуванчик, белый пушок нимбом над головой, тщедушное тельце с худыми ногами, беспомощно шарящими по полу в поисках опоры, как будто она хотела встать. Из-под белой простыни, завязанной узлом под горлом, просвечивало голое тело. Чья-то мать или бабушка, может, даже прабабушка.
Желтая кожа плотно обтягивала иссохшее лицо с выступающими скулами, а глаза... Глаза... Окна в пустоту - ясно-голубые, подернутые белесой желеобразной поволокой, они не выражали ровным счетом ничего.
Впалые губы были приоткрыты, из беззубого рта доносился монотонный жалобный звук:
- Ээээээээээээм... ээээээээээм...
И вдруг Малер отчетливо понял, чего она хочет.
Того же, чего и все.
Домой.
Медсестра наконец заметила Малера. Бросив на него умоляющий взгляд, она попросила, кивая на старуху:
- Вы не поможете?
Малер не ответил, и она добавила:
- Я совсем замерзла...
Малер наклонился, дотронулся до ноги старухи. Она была ледяной и твердой, словно замороженный апельсин. От его прикосновения старуха лишь громче заголосила:
- Э-э-э-м-м-мммм!..
Малер, кряхтя, поднялся, и медсестра закричала:
- Да помогите же! Ну пожалуйста!
Он не мог. Не сейчас. Сначала нужно было разобраться, в чем тут дело.
С тяжелой душой он побрел в сторону морга - так фотограф, на глазах которого сотни людей умирают от голода, лишь бесстрастно фиксирует происходящее, а потом напивается в хлам в своем гостиничном номере, чтобы заглушить муки совести.
Фотографии... Камера...
Направляясь к большому освещенному залу, Малер расстегнул сумку. По всему коридору были разбросаны белые простыни.
Сцена, представшая его взгляду, вспоминалась ему потом как в тумане. Все это должно было твориться в полутьме, в какой-нибудь пещере - борьба между живыми и мертвыми, словно сошедшая с полотен Гойи.
Но все происходило в стерильном помещении морга, залитого ровным безжалостным светом. Флуоресцентные лампы ярко освещали столы из нержавеющей стали и людей, мечущихся между ними.
И всюду - голые тела. Почти все покойники умудрились скинуть свои белые саваны, и брошенные простыни валялись теперь на полу и столах. Маскарад с римскими тогами, переросший в оргию.
Всего там было человек тридцать - живых и мертвых. Врачи, сестры и санитары в белых, желтых и синих полотняных рубашках гонялись за обнаженными людьми - по большей части стариками, порой совсем дряхлыми. У многих был виден наспех зашитый разрез от аутопсии, идущий от живота до самого горла.
Мертвецы не выказывали агрессии, они лишь вырывались, желая одного - выбраться отсюда. Морщинистые лица, исковерканные тела; старухи, размахивающие скрюченными птичьими пальцами, старики, молотящие воздух сжатыми кулачками. Дряхлые кости разве что чудом не рассыпались в прах и все же держались до последнего.
И над всем этим - отчаянный вой.
Вокруг стоял такой крик, как будто в палату вкатили целую орду новорожденных, полных смятения и возмущения несправедливостью мира, в который они попали. Точнее, вернулись.
Врачи и медсестры пытались их как-то уговорить, успокоить:
- Тихо, тихо, спокойно, все хорошо, слышите, все будет хорошо...
Но во взглядах мертвецов было лишь безумие.
Кое-кто из персонала не выдерживал - одна из медсестер застыла в углу, закрыв лицо руками; тело ее сотрясалось от рыданий. Другой врач стоял возле раковины и мыл руки так спокойно и тщательно, словно находился у себя дома в ванной. Высушив руки, он достал из нагрудного кармана расческу и начал причесываться.
Но где же все?
Почему здесь так мало... живых? Где подкрепление, где представители социальных структур, являющих собой, что ни говори, отлаженный механизм в сегодняшней Швеции - как-никак 2002 год.
Малер уже здесь бывал и помнил, что большинство трупов хранится этажом ниже, а здесь была лишь малая часть. Он шагнул вперед, нашарил фотоаппарат.
В эту секунду один из мертвецов вырвался из рук врача. Он был из тех, кого не успел затронуть процесс разложения, - огромный мужик с такими здоровенными ручищами, словно при жизни он ворочал каменные глыбы. Какой-нибудь безвременно почивший строитель. Он заковылял к выходу, с трудом переставляя бледные ноги в пигментных пятнах, несгибаемые, как ходули.
Упустивший его врач завопил: "Держите его!" - и Малер машинально послушался его команды, загородив спиной дверь. Беглец медленно шел прямо на него. Их взгляды встретились. Глаза мертвеца были водянисто-коричневыми, безжизненными, как мутная запруда. На Малера смотрела пустота.
Он опустил взгляд - чуть выше ключицы мертвеца, там, куда впрыскивали формалин, виднелся небольшой шрам, - и впервые за все это время Малеру стало страшно. Он боялся прикосновения, заразы, боялся цепких пальцев. Ему хотелось выхватить свою пресс-аккредитацию, закричать: "Я журналист! Я здесь ни при чем!"
Малер сжал зубы. Нет уж, он будет стоять до последнего.
И все же, когда мертвец приблизился, Малер не смог заставить себя его схватить. Вместо этого он со всей силы оттолкнул покойника - уберите это от меня! - и тот, пошатнувшись, рухнул на врача, в сотый раз мывшего руки под краном. Возмутившись, словно его оторвали от важного занятия, врач произнес: "В порядке общей очереди!" - и прислонил мертвеца к стенке.
Где-то рядом включилась сигнализация. Звук показался Малеру знакомым, но он не придал этому значения, потому что в эту минуту появилось подкрепление. Три врача и четыре охранника в зеленых униформах протиснулись мимо него. Они на мгновение замерли с открытыми ртами, но тут же взяли себя в руки и бросились на помощь коллегам.
Малер заглянул через плечо одному из врачей, и тот обернулся с таким выражением лица, будто сейчас залепит ему затрещину.
- И что теперь? - спросил Малер. - Куда вы их?
- А вы кто такой? - спросил врач, и перспектива мордобоя опять показалась Малеру крайне вероятной.
- Меня зовут Густав Малер, я...
Тут врач разразился истерическим смехом:
- Так бери своих дружков, Шуберта с Бетховеном, и марш помогать! - После чего схватил того самого строителя и заорал кому-то в коридоре: - В лифт их, по нескольку штук! Тащите всех в инфекционное!
Малер попятился. Сигнализация продолжала орать.
Обернувшись, Малер заметил, что медсестре в коридоре уже помогли. Перепоручив старушку одному из охранников, она с трудом поднялась с пола. Ноги не слушались. При виде Малера лицо ее исказила гримаса.
- Сволочь! - выкрикнула она и опять сползла по стене на пол рядом с телом старухи. Малер сделал шаг в ее сторону, но передумал. Не хватало ему сейчас еще выслушивать обвинения в трусости от медсестры.
Сигнализация продолжала наигрывать мотив из "Маленькой ночной серенады" Моцарта, и Малер начал тихонько подпевать. Ничего не скажешь, подходящий мотивчик для такого хаоса. У него и на сотовом такой... Сотовый!
Он нашарил в сумке телефон и уставился на идиотскую трубку с ее бравурной музыкой. Затрясся в беззвучном смехе. Не выпуская мобильный из рук, он сделал пару шагов по коридору и прислонился к стене, прямо под табличкой "Не забудьте выключить мобильный телефон". Все еще прыская от смеха, он ответил на звонок.
- Малер слушает.
- Привет, это Бенке. Ну что, как там дела?
Малер посмотрел в сторону морга - голые тела, разноцветные рубашки - зеленые, синие, белые...
- Да так. Тут мертвецы воскресли.
Бенке тяжело вздохнул. Малер ждал, что он отколет какую-нибудь шуточку или попросит дать послушать, что там происходит, но Бенке и не думал шутить. Вместо этого он медленно произнес:
- Похоже, не только там... Говорят, по всему Стокгольму...
- Что, мертвые воскресают?
- Да.
Они умолкли. Малер попытался представить, что сейчас творится во всех больницах города. Это сколько же мертвецов получается? Двести? Триста? Он вдруг застыл, похолодел.
- А что на кладбищах?
- Что?
- Ну, могилы!
Бенке выдавил из себя еле слышное: "Боже..." - и добавил:
- Я не знаю... без понятия... нам ничего не... - Он вдруг осекся. - Густав, а Густав?
- Да?
- Это ведь шутка, правда? Скажи, что пошутил, это ведь ты все выдумал?...
Не говоря ни слова, Малер поднес трубку к дверям морга, подержал пару секунд и снова поднес к уху. Бенке тихо бормотал: "...Нет, этого не может быть, да что же это... здесь, в Швеции..."
Малер прервал его поток сознания:
- Бенке. Мне пора.
Профессиональное начало взяло верх над недоверием, и Бенке спросил:
- Надеюсь, ты все это фотографируешь?
- Да, да.
Малер убрал телефон. Сердце билось как бешеное.
Элиас... Его же не кремировали - похоронили, предали земле, Элиас, мальчик мой, там, на кладбище, в Рокста, Элиас...
Он достал камеру и быстренько сделал пару снимков. Ситуация как будто нормализовалась, все было под контролем. По крайней мере здесь. До поры до времени.
Один из охранников, придерживающий мотающего головой старика, словно говорившего: "Да, слышите, я живу! Я живу!" - заметил его фотоаппарат и крикнул:
- Эй, ты там! Ты что делаешь?
Малер лишь отмахнулся от него - не до того - и выбежал из морга. Повернув за угол, он помчался к лестнице.
Возле окошка регистрации стоял худющий дряхлый старик, перебиравший пальцами кружевной воротник своей парадной рубашки. Один пристежной рукав оторвался, и старик застыл с открытым ртом, будто не мог понять, зачем его так нарядили и что теперь делать без рукава.
Перед больницей выстроился целый ряд полицейских машин, и Малер пробурчал:
- Полиция? Ей-то что здесь делать? Они что, арестовывать их собрались?
Когда он добрался до своей машины, пот лил с него в три ручья. Замок с водительской стороны периодически заедало, и Малеру пришлось навалиться на дверь всем телом, чтобы ее открыть. Внезапно ключ выскользнул из рук, асфальт под его ногами встал на дыбы, и он со всей силы приложился к нему головой.
Малер лежал на земле у машины и смотрел на звезды. Живот его поднимался и опускался, словно кузнечные мехи. Вдали послышался вой сирены - что еще нужно настоящему репортеру? - только на этот раз у него больше не было сил.
Звезды тихо мерцали в ночи, дыхание его успокоилось.
Малер уставился в темную даль над головой, прошептал:
- Где же ты, мальчик мой? Там? Или... тут?
Несколько минут спустя Малер смог встать. Он поднялся на четвереньки, залез в машину, повернул ключ зажигания и выехал с больничной стоянки, направляясь в сторону кладбища Рокста. Руки его дрожали от изнеможения. А может, от волнения.
ПОС. ТЭБИ КИРКБЮ, 23.20
Эльви постелила внучке в бывшей спальне Туре. За три недели стойкий больничный запах антисептиков успел смешаться с запахом мыла и чистящих средств. От самого Туре здесь не осталось и следа. Уже на следующий день после того, как его забрали в больницу, Эльви выкинула матрас, подушки и постельное белье, заменив все на новое.
Когда вскоре после этого ее навестила Флора, Эльви даже слегка удивилась ее готовности ночевать в комнате, где умирал дед, - тем более учитывая ее нервный склад. Но Флора отрезала:
- Я его всю жизнь знала, чего мне бояться, - и на этом разговор был окончен.
Флора вошла в комнату и присела на край кровати. Эльви окинула взглядом ее футболку до колен с изображением Мэрилина Мэнсона и спросила:
- А что-нибудь другое у тебя есть? Ну, на послезавтра.
Флора улыбнулась:
- Есть, есть. Что же я, не понимаю?
Эльви взбила подушки, добавила:
- Мне-то что, ты же знаешь, только вот...
- Твои пенсионерки, - закончила за нее Флора.
- Да, - Эльви наморщила лоб. - Вернее, я и сама думаю...
Флора накрыла ее ладонь своей, не дав ей договорить:
- Ну, бабуль. Я ведь уже говорила. Я тоже считаю, что на похоронах все должно быть красиво... - Тут она поморщилась. - В отличие от свадеб.
Эльви рассмеялась.
- Когда-нибудь и до твоей свадьбы дело дойдет, - сказала она и тут же добавила: - Может быть. А может, и нет.
Флора ответила:
- Очень сомневаюсь, - и упала спиной на кровать, раскинув руки. Уставившись в потолок, она то сжимала, то разжимала ладони, словно ловила воображаемые шары. Поймав штук десять, она спросила, не глядя на Эльви:
- Интересно, что с человеком случается после смерти?
Эльви не совсем поняла, был ли вопрос обращен к ней, но решила ответить:
- Попадает, наверное, куда-то...
- И куда? В рай, что ли?
Эльви села на кровать, разгладила и без того гладкий пододеяльник.
- Не знаю, - ответила она. - Рай - всего лишь название, которое мы сами придумали для обозначения чего-то неведомого. Какого-то... другого места.
Флора молча продолжала жонглировать невидимыми шарами. Внезапно она села на кровати рядом с Эльви.
- Так все-таки, что это было? Ну, там, в саду?
Эльви немного помолчала. Затем тихо произнесла, осторожно выбирая слова:
- Я знаю, что ты не веришь в Бога, но ведь на это можно посмотреть иначе. Забудем на минуту про религию, Библию и всякое такое прочее. Давай предположим, что у каждого человека есть душа. Ты хоть в это веришь?