Короткими рывками, захлебываясь глотками воздуха, едва ли достаточными для того, чтобы обеспечить кровь кислородом, он двинулся к выходу, лихорадочно нашептывая: "Элиас... Мальчик мой... Все будет хорошо. Мы скоро будем дома... Помнишь свою крепость? Ну все, все... Скоро будем дома...
Элиас чуть заметно шевелился в его объятиях, словно во сне, и Малеру невольно вспоминалось, сколько раз он нес это щуплое сонное тельце из машины или с дивана в кровать. В той же самой пижаме.
Только на этот раз тело не было мягким или теплым. Оно было холодным и закостеневшим, словно тело рептилии. На полпути к выходу Малер собрался с духом и вновь посмотрел в лицо внука.
Кожа оранжевато-коричневого цвета плотно обтягивала череп, подчеркивая скулы. Вместо глаз на него смотрели две дыры, и все лицо казалось каким-то... азиатским. Нос и губы были черными, иссохшими, и только темно-русые вьющиеся волосы, спадающие на широкий лоб, напоминали об Элиасе.
И все же, какое везение!
Тело Элиаса практически мумифицировалось. Если бы не жара, от него бы сейчас вообще ничего не осталось.
- Видишь, как тебе повезло, мой хороший. Такое теплое лето... Да, ты ведь и не знаешь, у нас тут такое лето было. Солнце, теплынь. Как тогда, когда мы окуней ловили, помнишь? Тебе еще червячков жалко стало, и мы на мармелад ловили...
Малер все говорил и говорил, пока не дошел до ворот. Они были по-прежнему заперты. А он и забыл.
Не выпуская Элиаса из рук, он в полном измождении сполз по стене у ворот, не в состоянии сделать больше ни единого шага. Запаха он уже не замечал. Отныне так пах его мир.
Прижимая Элиаса к груди, он запрокинул голову. Желтая луна приветливо смотрела ему в лицо, словно одобряя его действия. Малер кивнул, закрыл глаза, провел рукой по волосам Элиаса.
Такие красивые волосы...
БОЛЬНИЦА ДАНДЕРЮД, 00.34
- Скажите, что вы сейчас чувствуете?
Микрофон маячил прямо перед его лицом, и Давид уже было потянулся за ним по старой привычке.
- Что я... что я чувствую?
- Да-да, как вы себя чувствуете?
Давид так и не понял, как его вычислил репортер с четвертого канала. После того как его выставили из палаты жены, Давид переместился в приемную, а минут через пятнадцать на пороге возник репортер и попросил ответить на пару вопросов. Он был сверстником Давида. Веки его чуть лоснились - то ли от усталости, то ли от макияжа - а может, от адреналина в крови.
Давид скривил губы в усмешке, глядя прямо в камеру:
- Прекрасно. С нетерпением жду полуфинала.
- Простите, чего?
- Полуфинала. С бразильцами.
Репортер переглянулся с оператором и чуть заметно кивнул: еще один дубль. Повернувшись к Давиду, он продолжил другим тоном, будто обращаясь к нему впервые:
- Давид, вы единственный, кому довелось стать непосредственным свидетелем воскрешения. Расскажите, как это было?
- С удовольствием, - ответил Давид. - Сразу после начального удара я заметил, что мяч идет в моем направлении...
Репортер нахмурился и убрал микрофон. Сделав знак оператору, он наклонился к Давиду.
- Вы меня простите, я знаю, вам сейчас нелегко. Однако вы должны понимать: то, что вы пережили, представляет чрезвычайный интерес для... ну, вы же взрослый человек. Вы только представьте, сколько людей сейчас ждет, затаив дыхание...
- Уйдите, пожалуйста.
Репортер только развел руками:
- Вы не думайте, я все хорошо понимаю. У вас горе, а тут мы со своей камерой, в погоне за сенсацией... Наверное, со стороны это выглядит именно так, но...
Давид уставился репортеру в глаза и затараторил:
- На мой взгляд, этой победой мы обязаны необычайно сильному составу - такая сборная, конечно, большая редкость. То есть я не хочу сказать, что наша обычная команда недостаточно сильна... но когда на поле выходит Мелби, а Златан в такой форме, как в этот раз...
Давид схватился за голову, съежился на диване и зажмурил глаза:
- ...то выиграть просто невозможно. Тьфу, простите, что я говорю! Проиграть, конечно. Я это сразу понял, как только вышел на поле...
Репортер поднялся, знаком велел оператору продолжать снимать Давида, скорчившегося на диване, бубнящего, как в бреду:
- ...и вот тогда я говорю Кимпе: "Мы их сделаем!", а он молча кивает, и я потом все время вспоминаю этот кивок... и вот он делает мне длинную передачу, а я переправляю мяч Хенке...
Камера отъехала, застыла. Отличный кадр.
Как только дверь закрылась, Давид мгновенно умолк, но остался лежать. Никогда уже ему не вернуться к нормальной жизни. Вот, стало быть, каково это - очутиться по ту сторону света, за той чертой, где царят мучения, войны, голод; вот что значит разделить участь менее удачливой половины человечества, служащей вечным укором цивилизованному обществу. Он и сам нередко шутил этими вещами - тогда еще знакомыми лишь понаслышке.
Репортер находился по другую сторону черты, и, следовательно, разговаривать с ним было не о чем. Не придумали еще таких слов. Давид надавил ладонями на веки и сидел так, пока перед глазами не поплыли красные пятна.
Но ужас в том, что Магнус сейчас спит у бабушки и пребывает в блаженном неведении. А через пару часов Давид вернется за ним - и его мир тоже погрузится во мрак.
Ева, что мне делать?
Ах, если бы он мог задать ей этот вопрос: как рассказать обо всем Магнусу?
Но вопросы ей сейчас задавали другие люди. И совсем о других вещах.
Как только волна паники улеглась, врачей крайне заинтересовал тот факт, что Ева могла говорить. Судя по всему, она была одной из немногих воскресших, кто сохранил эту способность. Возможно, это было связано с тем, что с момента смерти прошло совсем немного времени. Точной причины не знал никто.
Давида почти не удивило случившееся в морге - все это вполне вписывалось в цепь кошмарных событий сегодняшнего дня. Раз уж весь мир летит в тартарары, так почему бы и мертвецам не воскреснуть?
Через какое-то время, показавшееся ему вечностью, Давид встал и вышел в коридор. Повернув за угол, он направился было к палате Евы, но застыл на полпути. Возле закрытой двери толпились репортеры с камерами и микрофонами.
Любимая...
Каждый раз при виде падающей звезды Давид загадывал одно и то же желание:
Хочу любить ее вечно. Господи, не дай мне ее разлюбить...
Для него Ева была смыслом жизни, всем тем, что хоть как-то примиряло его с действительностью. Для этих людей в коридоре она была неодушевленным предметом, сенсацией, информационным поводом. И сейчас она принадлежала именно им. Стоит ему подойти - и его разорвут на части.
Давид отыскал пустынный уголок в дальнем конце коридора и сидел там, вперившись взглядом в какую-то репродукцию Миро, пока не заметил, что толпа у палаты Евы начала расходиться. Тогда он отыскал какого-то врача, который ничего толком не мог сказать, кроме того, что любые посещения строго запрещены.
Давид вернулся к Миро. Чем дольше он смотрел на картину, тем более зловещими казались лица. Он отвернулся и уставился в стену.
ПОС. ТЭБИ КИРКБЮ, 00.52
Положив трубку, Флора вернулась в гостиную, бледная как полотно. Она подошла к двери спальни, прислушалась.
- Ну что? - спросила Эльви. - Они тебе поверили?
- Поверили, - ответила Флора. - Как миленькие.
- "Скорую" пришлют?
- Ага. - Флора присела на диван рядом с Эльви и принялась нервно постукивать ложечкой по чашке. - Только придется подождать... У них сейчас... слишком много вызовов.
Эльви мягко накрыла ее руку своей. Флора прекратила стучать.
- Что случилось? - спросила Эльви. - Что они сказали?
Флора покачала головой, покрутила ложку в руках.
- Такое по всему городу творится. Сотни подобных случаев. Или даже тысячи.
- Не может быть!
- Выходит, что может. Сказали, что все "Скорые" на вызовах, ездят по домам, забирают... А еще велели ничего не предпринимать, не трогать там или еще чего...
- Почему?
- Может, это инфекция... Они и сами толком не знают.
- Что это, интересно, за инфекция такая?
- Да я-то откуда знаю? Сказали - инфекция.
Эльви откинулась на спинку дивана, разглядывая хрустальную вазу на журнальном столике - подарок Маргареты и Йорана на сороковую годовщину их с Туре свадьбы. Фирменная вещь. Оррефорс. Уродство страшное. И стоит, небось, целое состояние. Через край уныло свешивались две увядшие розы. Сначала у Эльви задрожали губы. Затем уголки рта невольно поползли вверх, пока лицо ее не расплылось в улыбке.
- Бабуль, с тобой все в порядке?
Эльви с трудом сдерживала смех - да нет, чего уж там, ее так и подмывало вскочить с дивана и с радостным хохотом пуститься в пляс. Но, заметив настороженный взгляд внучки, Эльви поднесла руку к лицу, пытаясь стереть неуместную улыбку.
- Это же Второе Пришествие! - произнесла она, с трудом сдерживая ликование. - Неужели ты не понимаешь? Воскрешение мертвых! Иначе и быть не может!
Флора склонила голову набок:
- Думаешь?..
Эльви словно лишилась дара речи. Переполнявшие ее радость и возбуждение были столь велики, что она была не в состоянии выразить их словами, поэтому просто сказала:
- Знаешь, давай не будем об этом. Мне как-то не хочется сейчас это обсуждать. Мне нужно побыть одной.
- Одной? С чего это вдруг?
- Просто так. Совсем чуть-чуть, ладно?
- Да пожалуйста.
Флора отошла к окну, разглядывая смутные контуры ночного сада - а может, наблюдая за бабушкиным отражением в стекле.
В полной тишине Эльви предалась блаженным раздумьям. От нечего делать Флора открыла балконную дверь, тренькнувшую музыкальной подвеской, и вышла на веранду. Звук ее шагов, сопровождаемый мелодичным звоном, вскоре затих, и комната погрузилась в тишину.
Царствие божие. "И многие из спящих в прахе земли пробудятся..."
Чувства, завладевшие Эльви, можно было описать одним словом - эйфория. Ее распирало от счастья, словно перед долгожданной поездкой в дальние страны - билет в кармане, вещи собраны... И вот, сидишь ты в предвкушении и рисуешь себе эти неизведанные дали...
Точно. Эльви попыталась представить те неведомые края, где всем им предстояло очутиться, - но этот пункт назначения не фигурировал в туристических каталогах, а воображение ей сейчас отказывало. Образ ускользал, отдельные штрихи никак не складывались в общую картину.
Но уже скоро, скоро...
Спустя несколько минут Эльви почувствовала легкий укол совести. Ей-то хорошо - а Флоре? Что-то сейчас творится с бедной девочкой? Она встала с дивана. Взгляд ее упал на кресло, подпирающее дверь в спальню, и в голове промелькнуло недоуменное: это еще зачем? - но она тут же вспомнила: ах да, Туре. Там, в комнате. За письменным столом. Шуршит бумагами. Как при жизни. Она вдруг замерла в сомнении.
А вдруг это - все и больше ничего не будет?
Узнав про разговор со "Скорой", Эльви тут же представила себе величественную процессию - полчища воскресших душ, торжественно шествующих по улицам города, возвещая начало новой жизни. Хотя, казалось бы, какая уж тут торжественность - она же видела, на что стал похож Туре. Она приложила ухо к двери - только шуршание бумаг. Отросшие ногти на босых ногах, ледяные руки, тошнотворный запах. Это вовсе не светлая ангельская сущность, а тленное тело, творящее хаос на своем пути.
Но ведь пути Господни...
Правильно, неисповедимы. Ну не дано нам знать, и все. Эльви только покачала головой, повторила вслух: "Нам знать не дано" - и решила больше об этом не думать. Она вышла на веранду в поисках Флоры.
Чернота августовской ночи окутывала сад. Ни звука, ни шороха.
"Ночь так тиха, что пламени свечи не всколыхнет". Когда глаза привыкли к темноте, Эльви разглядела силуэт Флоры - девочка сидела под яблоней, прислонившись спиной к широкому стволу. Эльви спустилась с крыльца, подошла ближе.
- Сидишь? - спросила она.
Вопрос был риторическим, и Флора пропустила его мимо ушей. Она встала, сорвала с ветки недозрелое яблоко и произнесла, задумчиво перекидывая его из одной руки в другую:
- Я вот думаю...
- Что?
Яблоко описало в воздухе дугу, блеснув в полосе света из окна гостиной, и смачно шлепнулось в ладонь Флоры.
- Да вот, я все думаю, что они теперь делать-то будут? - она засмеялась. - Это же весь мир вверх тормашками. Все к чертям собачим. Понимаешь? Все, что они там себе напридумывали, - пшик - и нету! Жизнь, смерть - все с ног на голову.
- Да уж, - согласилась Эльви.
Босые ноги Флоры утопали в мягкой траве. Внезапно размахнувшись, она что есть силы зашвырнула яблоко через забор - взмыв в воздух, оно с глухим стуком запрыгало по соседской крыше и скатилось по черепице вниз.
- Флора, детка, не надо так... - начала было Эльви.
- Нет, ты мне объясни! - Флора развела руки в стороны, словно принимая ночь в свои объятья. - Что они теперь делать-то будут?! Вызовут спецназ? Всех арестуют? Попросят Буша чуток побомбить?.. Нет, я хочу посмотреть, как они этот вопрос решат.
Флора сорвала еще одно яблоко и зашвырнула его в другую сторону. На этот раз - куда-то мимо соседских крыш.
- Флора...
Эльви попыталась взять ее за руку, но девочка увернулась.
- Нет, я не понимаю, - продолжала она. - Ты же вообще считаешь, что это Армагеддон, да? Я, конечно, не в теме, но там же вроде мертвецы оживают, небеса разверзаются, все по полной программе - кранты, короче. Так?
Эльви неохотно кивнула, задетая подобной трактовкой ее веры:
- Так...
- Ну вот. Я-то, конечно, во всю эту чушь не верю, но если допустить, что все действительно так, - какое тогда значение имеет какое-то дурацкое яблоко на соседской крыше?!
- Просто так не делают. Флора, прошу тебя, успокойся.
Флора расхохоталась, но уже без злобы. Она обняла бабушку, покачивая ее из стороны в сторону, как несмышленое дитя. Ничего, пускай. Эльви послушно раскачивалась в ее объятьях.
- Эх, бабуля, бабуля, - прошептала на ухо Флора. - Сама считаешь, что настал конец света, и мне еще советуешь успокоиться.
Эльви прыснула. А ведь, пожалуй, она права. Флора наконец выпустила ее из объятий, сделала шаг назад и молитвенно сложила ладони, словно в индийском приветствии.
- Бабуль, ты же сама говорила - мы с тобой верим в разные вещи. Но, знаешь, в одном я точно уверена - сейчас тут такое начнется!.. Слышала бы ты голос этой тетки из "Скорой" - как будто ей зомби в затылок дышат. Скоро здесь начнется такой бардак, все вверх дном. И знаешь - по-моему, это прекрасно!
"Скорая" подъехала незаметно - ни сирен, ни мигалки. Просто тихонько подкатила к дому, двери распахнулись, и из машины вылезли два санитара в голубых рубахах. Эльви и Флора направились к ним навстречу.
Было уже полвторого, и вид у ребят был плачевный, - должно быть, их подняли посреди ночи. Тот, что стоял с водительской стороны, кивком поздоровался с Эльви и указал на дом:
- Там?
- Да, - ответила Эльви. - Я... я его в спальне заперла.
- Не вы первая, уж вы мне поверьте.
Натянув резиновые перчатки, они поднялись на крыльцо. Эльви не совсем понимала, как ей себя вести. Пойти за ними и помочь или она будет только мешать?
Пока она переминалась с ноги на ногу, задняя дверь "Скорой" распахнулась и оттуда выпрыгнул еще один человек. Он выглядел намного старше санитаров и вообще не походил на медика. Это был довольно грузный мужчина в черной рубашке. Он огляделся по сторонам, изучая, куда он попал, и с удовольствием вдохнул свежий воздух - наверное, слишком долго сидел в машине.
Когда он обернулся, Эльви заметила белый прямоугольничек на воротнике и незаметно вытерла ладони о полы халата. Флора присвистнула, но сейчас Эльви было не до нее. У нее были дела поважнее.
Священник решительно зашагал к дому - даже на удивление бодро, учитывая его габариты - и протянул руку:
- Добрый вечер. Вернее, доброй ночи. Бернт Янсон.
Эльви пожала его жесткую горячую ладонь и представилась:
- Эльви Лундберг.
Бернт поздоровался с Флорой и продолжил:
- Вообще-то я служу священником при больнице Худдинге, а сегодня вот попросили поработать на "Скорой". - Лицо его сделалось серьезным. - Ну, как вы тут?
- Да ничего, - ответила Эльви. - Вроде держимся.
Бернт молча кивнул, ожидая продолжения. Когда его не последовало, священник заговорил сам:
- Да, странно все это. Для многих это ужасное потрясение.
Эльви не нашлась что ответить. Ее сейчас интересовал всего один вопрос. Его-то она и задала:
- Но как же такое возможно?
- Хороший вопрос, - произнес Бернт. - Естественно, всем нам хотелось бы получить ответ на него. Но увы, вынужден признать - у нас нет ответа.
- У кого же он есть, если не у вас?
Эльви повысила голос, так что Бернт смутился и непонимающе переспросил:
- В каком смысле?..
Эльви посмотрела на Флору, словно ища поддержки, забыв, что обращается не по адресу. От этого раздражение ее только усилилось. Она топнула ногой и возмущенно произнесла:
- Вы, служитель Шведской евангелической церкви, стоите передо мной и на полном серьезе заявляете, что вам не известно, что все это значит?! Может, мне вам Писание почитать? Оно-то у вас хоть с собой?
Бернт поднял руку, как будто защищаясь:
- Ах, вы об этом...
Флора отделилась от них и ушла в дом, но Эльви даже не обратила на это внимания.
- Да, представьте себе, именно об этом. Не хотите же вы сказать, что все это - просто необычное явление, как... ну скажем, снег в июне?! А как же тогда: "И Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою..."
Бернт сложил руки замком в примиряющем жесте:
- Знаете, мне кажется, пока рано судить... об этих вещах. - Он огляделся по сторонам, почесал затылок и пробормотал себе под нос: - Но не исключено, что во всем этом действительно таится более глубокий смысл.
Эльви не сдавалась.
- Но вы-то - неужели вы сами в это не верите? - спросила она.
- Я? - Бернт оглянулся на припаркованную у ворот "Скорую", сделал шаг вперед и произнес над самым ее ухом: - Я - верю.
- Тогда в чем же дело?!
Бернт снова отступил. На лице его читалось облегчение, но говорил он по-прежнему вполголоса:
- Видите ли, подобные заявления в такой ситуации - это... как бы поточнее выразиться?... Не комильфо. Не затем я здесь. Представьте себе, я бы сейчас разъезжал по городу и проповедовал о Втором Пришествии. Думаю, меня бы не поняли.
Эльви пришлось с ним согласиться. Возможно, это попахивало трусостью, но в такую ночь люди меньше всего нуждались в проповедях.
- Значит, вы все же верите? - переспросила она. - В пришествие Христа, и что все это не просто так... Думаете, будет, как написано?