Дверь серого деревянного барака отворилась, появился Гариф с большой спортивной сумкой на плече. Он подал руку следовавшей за ним косолапой Розе, чтобы та смогла сползти по невысоким сходням. Солнце, видимо, остановило свой ход. Оно висело на том же месте, а мне казалось, что до этого момента уже успело пройти несколько часов. Отовсюду стали вылезать белорубашечники-чернобрючники, к Розе подбежал лысый, и та принялась ему что-то объяснять. Ответные жесты лысого были энергичны и совершенно недвусмысленны: он что-то отрицал, вернее, с чем-то не соглашался. Роза выбросила вперед руку и указала точнехонько в моем направлении (мне даже стало как-то не по себе), а затем степенно проковыляла к серебристому "Rolls-Royse(y)" мимо своего лысого начальника охраны, продолжавшего бойко жестикулировать ей вослед. С помощью Гарифа она не без труда вперлась в машину, за ней последовал и сам Гариф. Тем временем лысый начальник сделался еще энергичнее, до меня даже стали долетать невнятные звуки его команд, раздаваемых своим головорезам. И вот вся эта стая рассредоточилась по машинам, и те двинулись в обратном направлении. "Неужели предположения Гарифа не оправдаются, - гадал я, отирая пересохшие губы, - и они сейчас отправятся в город?" Эскорт прошел по бетонке, приблизился к балке и здесь повернул по проселку на восток, к березовой роще, скрылся за бугром.
Рокот моторов стихал, вот сделался едва уловимым, - машины уходили куда-то прочь, - и стих. Только далекая трель жаворонка и солнце. Все напрасно… Выждав еще какое-то время, я уже совсем вознамерился выбраться из своего убежища, как вдруг мне почудилось, будто гул машин помалу возвращается. Изо всех сил я напрягал слух… Так и есть, шум моторов становился все отчетливее, прошло еще немного времени, и самодовольный рев наполнил березовую рощу, справа от меня подступавшую к широкому устью балки. Еще чуть-чуть, и показались сами машины. Они шли по дну балки, по каменистому дну ручья, в том же порядке, разве что интервалы между ними стали пошире, пожалуй, для того, чтобы камешки из-под колес не долетали до лобового стекла позади идущих. Уф, что же там ощущал Гариф, прижатый к дверце автомобиля разгоряченной Розиной тушей!
Выбрасывая из-под колес сверкающие фонтаны брызг, два джипа и "Rolls-Royse", рыча, катили по дну балки. Сперва они остановились, метров сто пятьдесят не доезжая до нас. Машины постояли, не выключая двигателей, несколько минут (видимо, в эти минуты Роза принимала решение) и двинулись дальше. Вторая остановка пришлась (о, чудо!) прямо под нашим укреплением. "Неужели они сейчас двинутся дальше? Пусть здесь бросят якорь!" - молил я Провидение, навинчивая на автоматический пистолет глушитель. И Провидение откликнулось. Моторы напряженно урчали какое-то время, но вот затихли, и ученые церберы первыми стали выбираться из своих джипов.
Впрочем, никакого чуда не было в том, что именно на этом месте, а ни каком другом остановила свой выбор Розина жажда романтики, и, я уверен, что Гариф не был столь глуп, чтобы пытаться оказывать воздействие на принятие Розой решения. Просто это был самый живописный и, казалось бы, самый уединенный уголок во всей округе. Ближе к устью было слишком голо, а в противоположной стороне колючий кустарник и заросли высокого пастернака, переплетенные вьюнками и повиликой, также не располагали к приятному возлежанию на прогретой земле. А здесь, - и шелковистая, точно подстриженная, травка, и кусточки с бледно-розовыми цветами, и несколько деревьев, при том все вокруг, вроде бы, прекрасно просматривалось… Так что, Гариф рассчитал верно.
Однако, просматривалось с их позиции, видимо, не все, а вот я на какой-то миг ощутил себя зрителем, сидящим в амфитеатре. Я предполагал, что все произойдет быстрее, ведь охранники должны были сразу же занять означенные вожаком позиции, но Роза зачем-то опять собрала их всех и принялась что-то втолковывать. После непродолжительного собеседования восемь из четырнадцати поворотливых холопов принялись вытаскивать из машин какие-то пакеты и коробки, пожалуй, с продуктами, закупленными по дороге в каком-нибудь надежном магазине. Ну, конечно… Вот уже Роза что-то жует. Откуда ни возьмись, появилась и тонкая яркая циновка… А шестеро не занятых в приготовлениях охранников, стреляя глазами по сторонам, как это делают подозрительные четвероногие, двинулись на предварительно обозначенные рубежи: двое разошлись в противоположных направлениях по дну балки, двое стали подниматься по противоположному склону, а двое…
Он выходил прямо на меня, напряженно озираясь и даже скалясь при этом слегка, возможно, в иные дни такой мимический рефлекс обеспечивал ему особенную проницательность, мобилизуя внимание и интуицию. Он раздувал широкие ноздри, крупные капли пота сверкали на его собранном в гармошку смуглом лбу под навесом коротко стриженой черной шерсти, в уголках рта белела засохшая слюна… Это был крупный, в добрую сотню килограммов, самец. Как же он походил на первобытную зверюгу, собирающуюся пометить недавно зацапанную территорию! Сквозь неплотную сетку листвы я смотрел, как его яйцевидная черная голова поднимается все выше, приближается ко мне… И он увидел меня. Сколько неподдельной животной страсти вырезалось на его лице, темные его глазки точно задрожали, белый оскал сделался шире, и рука уже порхнула к болтавшейся у бедра кобуре… Я вовремя нажал на спусковой крючок, - и короткая очередь вмиг разнесла его яйцевидную башку вдребезги. Но, прежде, чем это произошло, послышалось несколько хриплых щелчков рядом, и, только безголовая туша, рухнув, освободила обзор, я увидел, как по противоположному пронзительно-зеленому склону балки весело катятся вниз еще два тела блюстителей пошатнувшегося Розиного счастья.
В тот же миг резвый вал нежданного ужаса накрыл всю копошившуюся внизу свору, - так выглядит вышедшая на ночную работу бригада тараканов, когда внезапно загорается свет. Не знаю, что за безумный стих накатил на меня, может, уморительная сумятица, возникшая внизу, вновь всколыхнула во мне насмешливую веселость.
- Уже ведь поднялись сильные ветры с моря на устья Дона и Днепра!.. - закричал я что есть духу, выскакивая из своего убежища, бросаясь к рядом лежащему валуну, дабы упрочить свою позицию. - Быть стуку и грому великому на речке Непрядве!
Тем временем по нашей миниатюрной "Непрядве" неслась к машинам в поисках укрытия Розина стража, вздымая ногами снопы брызг. И тут, обращая всю ситуацию уже в полнейший фарс, по соседству загремел голос Святослава:
- Хорошо бы, брат, в то время старому помолодеть, а молодому чести добыть, удалым плеч испытать!
Да, моя веселость была явно преждевременной (хоть и вряд ли я мог бы контролировать тот порыв), - пуля не заставившего себя ждать ответного выстрела цокнула о камень и, срикошетив, рванула мою грудную мышцу и вышла из плеча. Левого плеча. Было больно? О, да, конечно. Но вовсе не так, как это представляется со стороны. А кроме того было бы верхом легкомыслия даже при таких обстоятельствах забыть о том, что в эту самую минуту один из наймитов улепетывает вверх по балке. Я уперся здоровым плечом в камень, чтобы унять возникшее вдруг дрожание в руке, и моя третья пуля догнала спринтера в тот момент, когда он уже нырял в заросли пастернака.
Тем временем и Вятичев не дремал. Тот, кто направлялся к березовой роще, расположенной в устье балки, уже лежал в ручье ничком. Еще один бился в конвульсивном танце агонии, разбрызгивая по траве кровь, у самого основания нашего склона.
- Шесть, - прошептал я про себя.
Вновь сиплый голос соседнего "АПСа".
- О! Семь, - добавил я уже вслух.
Оставалось столько же.
Произошло все это в какие-то считанные секунды. Причем, надо заметить, глушителями было оснащено, как наше оружие, так и вражеское, поэтому баталия шуму создавала столько же, сколько его производят открываемые банки с пивом, если не принимать во внимание мои сумасбродные выкрики да еще стоны убывающих в лучший мир.
Семеро из четырнадцати успели отправиться туда, но остальные уже достигли укрытия, которое предоставляла им выстроившаяся в ряд тройка машин. Пули с их стороны засвистали настойчивее, но положение противника оставалось более, чем невыгодным. Они находились внизу на пространстве достаточно открытом, а кроме того, за нашими спинами горело-сверкало неистовое полуденное солнце, что никак не прибавляло их выстрелам меткости. И все-таки, я понимал отчетливо, что шок, в который их повергла столь каверзная внезапность, скоро пройдет, и тогда вступит в действие мастерство, достижению которого каждый из них посвятил немалое количество лет. И в эту минуту своих быстролетных размышлений я увидел, как Гариф из той самой спортивной сумки, которая не так давно болталась у него на плече, выхватывает такой же, как у охраны "УЗИ" и принимается поливать укрывшихся за машинами. С моей наблюдательной точки трудно было определить, сколь успешно идут у него дела, так как бело-черные вдруг заскакали и запрыгали с такой резвостью, что казалось, число их увеличилось втрое. Однако и Гарифу, как видно, приходилось не сладко, ведь он оставался один в этом змеином гнезде. Мы, как могли, прикрывали его, но миссия на его долю выпала слишком уж серьезная. Было отчетливо видно, что на сине-белой его десантной тельняшке появился еще один цвет - красный. Машины закрывали для нас результаты его внезапного штурма, но кто-то напористо теснил его, - Гариф, продолжая отвечать кому-то невидимому короткими очередями, вскочил на никелированную трубу, навешенную на бампер черного "G-320", перепрыгнул на крышу, и тут мощный удар крохотной пули толкнул его, сшиб с ног, - и Гариф безвольно растянулся на плоской крыше джипа, посверкивающей черным лаком. Однако направление падения Гарифа говорило о том, что пуля пришла не со стороны его противника. И тут только я вспомнил о стержневой цели нашей операции, от которой невольно всего на несколько минут отвлекла схватка с боевиками…
Огромная, она бежала по направлению к выходу из балки, где легкое зеленое золото молодых берез сияло над светлыми колоннами тонких стволов. Она бежала с такой быстроходностью, что выглядело это просто невероятным. Так бежит, чуя роковую опасность многотонный гиппопотам, слон, носорог, казавшийся столь неповоротливым и сонным на своем изобильном пастбище. Она бежала, и громадные жировые наросты ее тела, украшенные бледно-лиловым шелком, взлетали, падали и вновь взлетали с каждым порывистым скачком. Красной панамы давно не было на ее голове, и ярко-рыжая завитая грива трепетала, подобная факелу. Мощная оголенная рука ее вполне профессионально сжимала черный "УЗИ". А на расстоянии пары десятков метров неслась за ней, хитро изворачиваясь на бегу, пара уцелевших охранников, при каждом выверте отпуская в нашу сторону короткие очереди.
- Вниз! - скомандовал Святослав и первым бросился вниз по склону за улепетывающей Розой и ее приспешниками.
Я поспешил подняться, но оперся при этом на левую руку и тут же бухнулся на камень, - острая боль прошила все мое тело до самых пяток. Но падение это вызвало не только боль, но и освежающую злость. Уже вторая попытка оказалась удачной.
Сбегая с откоса, я увидел, как один из недобитых охранников, корчившийся возле "Land Rover(a)", направляет ствол на бегущего Вятичева. Я припал на колено, чтобы прицелиться, но Святослав, проносясь мимо, почти не глядя шмальнул в него, и тот успокоился.
И вновь я бежал, окрыленный, словно со стороны слыша свои собственные безумные развеселые выкрики:
- А уже беды их погнали: птицы крылатые под облаками летают, вороны часто грают, а галки своею речью говорят, орлы клегчут, а волки грозно воют, а лисицы на кости лают. Русская земля, это с тобой так, словно ты за Соломоном царем побывала!..
Мы промчались мимо черного джипа, на крыше которого распластался Гариф.
- Скорее… - прорычал он нам вслед, и мы прибавили прыти.
Расстояние между нами медленно, но сокращалось. Громадная Роза в сопоставлении с вовсе немелкими солдатами своей охраны казалась гигантской маткой термитов, раздутой от миллионов яиц, каждое из которых способно произвести на свет подобие своей родительницы. Я вновь упал на колено и дал несколько очередей по дальнему от меня бегуну, - он взлетел в воздух, точно подброшенный трамплином, крутнулся на месте, а своевременная поддержка огнем Вятичева вычеркнула его из списка живущих.
Последнего удалось добить у самой рощи. Его рубаха уже изрядно напиталась кровью, когда он вдруг круто затормозил, отшвырнул свой ствол и, упав на колени, принялся сколь ретиво, столь и косноязычно о чем-то молить, заверял, поди, что впредь будет хорошим мальчиком и ни за какие деньги более не станет обслуживать оголтелых паразитов. И где он набрался этих манер? Должно быть, усмотрел в какой-нибудь американской киноподелке. Но Святослав, видимо, как и я, меньше доверял американскому киноискусству, и очень хорошо понимал, что характер человеку дается один на всю жизнь.
С последним продажным воителем было покончено. Впереди оставалась сама Роза, которая ничуть не сбавила скорости передвижения.
Первая пуля прошила Розу насквозь, выдавив из нее забавный непродолжительный визг. Пуля разорвала сиреневый шелк, но поразительно, - крови почти совсем не было видно. Еще несколько пуль вошло в несущуюся напролом тушу… Да в любом другом случае человек бы уже истекал кровью. Не знаю, может быть, неохватное тело ее состояло из одного жира, и потому сквозные ранения не причиняли ей практически никакого видимого ущерба.
Несомненно Роза показала исключительный результат в пробеге достаточно длинной дистанции, но и ее силы, взбодренные исключительностью момента, были не безграничны. Она несомненно устала. Такой вывод явился сам собой, когда вдруг, потеряв на какой-то миг ориентацию, на всей скорости, со всего маху она вдруг врезалась в березовый ствол. Ствол подвернулся толстый и потому устоял (лишь только несколько листочков, кружась, спустилось сверху), а незадачливая бегунья (не упала, нет), а, постояв какое-то время так, навалившись на дерево, точно соображая что же с ней такое произошло, вдруг крутнулась на месте, привалилась к стволу могутной спиной (все горы и холмы ее тела судорожно вздымались, но в близоруких черных глазках страха или какого иного чувства было не больше, чем в мерцании компьютерного монитора) и вскинула на нас свой "УЗИ". Тут-то в последний раз закашлявший "АПС" Вятичева и освободил Розу от всех проблем, взваленных на нее жизнью.
Но нам некогда было задумываться о метафизических ребусах, мы должны были мчаться к черному джипу, на крыше которого остался наш раненый друг, ведь, если он был еще жив… помощь ему требовалась немедленная. Поэтому назад мы, похоже, уж просто летели. Там и здесь на нашем пути валялись дохлые Розины холуи в красных рубашках, напоминавшие отработанную и теперь непотребную бутафорию. Но, подбегая к черному "Mercedes(y) G-320", мы были ошарашены настолько, что ноги сами замедлили ход, и вот встали как вкопанные, - на крыше джипа не было никого.
И первым предположением, возникшим, как позже выяснилось, у нас с Вятичевым одновременно, было: кто-то из охранников выжил и вот захватил полуживого Гарифа в заложники. С предельной осторожностью, готовые в любой момент броситься на землю, шаг за шагом мы пробирались к машине, одновременно обходя ее…
С обратной, теневой, стороны ее нас и вправду поджидала неожиданность. Там, привалясь спиной к огромному колесу, помеченному характерной трехлучевой звездой, сидел на траве весьма живой Гариф и перебинтовывал свое туловище между поясом и грудью. Он и взглянул-то на нас только мимоходом.
Я услышал рядом облегченный, огромный, как весь этот день, вздох Святослава, а за ним и слова, обращенные к нашему приятелю:
- Ты чего это, талию вырабатывать решил?
- Ага, - равнодушно отвечал тот, - к конкурсу красоты готовлюсь. - Бочину, вот, прострелили, уроды. Хорошо еще, что выше пояса и сквозное.
И добавил чуть позже:
- Ну, у вас там, я понял, все хорошо?
- Ничего, - ответили мы хором.
- Вот и ладно.
- А где ты бинты взял? - поинтересовался я, осматривая свою рану, и все еще боясь поверить в воцарившуюся солнечную тишину. - Сразу, что ль, приготовил?
- Ну да, конечно! - хохотнул Гариф. - В каждой машине аптечка есть. Не знаешь, что ли?
Еще какое-то время понадобилось нам, чтобы привести себя в порядок.
- Ох, ты ж гад, Вятичев! - воскликнул я, вдруг обнаружив, что он единственный из нас не получил малейшего ранения. - На тебе ж ни одной царапины!
Святослав довольно щурился в лучах умягчившегося солнца.
- Тренироваться нужно, а не груши околачивать, - отвечал.
Затем мы поднялись по откосу для того, чтобы выяснить, не наделало ли ажиотажа наше недолгое представление. Нет, вокруг было по-прежнему мирно и пусто. Из-под лазоревого небесного свода так же лил свою песню жаворонок. Оживший наконец-то ветерок окатывал нас разноликими полевыми запахами.
- Много, ох, много нас ждет работы, - сказал Святослав Вятичев, оглядываясь кругом. - Ведь как же они плодятся!.. А за морем этот гигантский каганат, - просто девственный питомник.
- Да, нас ждет большая охота, - согласился Гариф.
А я, точно пронизанный животворящими лучами, глядел в уплывающую даль и думал о том, что, может, и не придется мне дождаться преображения земли своей, но, если этому все-таки суждено произойти, больше всего я хотел бы дожить до учеников. Свободные от плотско-имущественных наваждений мы выйдем как-нибудь вот в эти же солнечные поля, и я скажу им… Я скажу им… Каждый пейзажный мотив имеет свой композиционный центр. Это то средоточие смысла, выраженное в едином образе, ради которого вы и взялись писать именно этот мотив, и ни какой другой: может быть, то будет звонница старого монастыря в серебристо-голубоватом свете раннего утра; может быть, - зеленоватый ствол молодой осинки на фоне странно притягательной черноты елей или червленая от вечернего солнца ветка южного дерева в кровавой пене бьющей о скалу волны… Если именно эта деталь заставляет ваше сердце трепетать, - начинайте писать этюд именно с нее. Но только без спешки, без суеты. И не ждите немедленного непогрешимого результата. Пусть что-то вы пропишете неверно, пусть в чем-то ошибетесь, где-то не рассчитаете точно живописных отношений. Не беда! Главное, в этот, поманивший ваше вдохновение фрагмент, вдохнуть неподдельную жизнь. Чтобы он задышал, ожил. Тогда, укрепленные уверенностью в собственных силах, вы живо и радостно поведете работу дальше, от сеанса к сеансу, сопоставляя большие отношения, уточняя и углубляя этюд введением в него новых деталей, но вместе с тем, не упуская из виду и чувства общего.
1999–2001
Виталий Владимирович Амутных