– Теперь расскажите мне все о себе!
Это походило на некий намёк и я почувствовал, что краснею. Мистер Трелони не сводил с меня глаз, спокойных и вопрошающих, заглядывающих прямо в душу. На губах его играло подобие улыбки и это усиливало моё замешательство, хотя и приносило некоторое облегчение. Я привык всегда прямо выражать свои мысли и потому заговорил, глядя ему в глаза:
– Меня зовут, как я уже сказал, Росс, Малкольм Росс. По профессии я – барристер и был назначен на должность королевского адвоката в последний год правления Королевы. Работа моя идёт вполне успешно.
К моему облегчению, он сказал:
– Да, я знаю. Я всегда слышал о вас лишь хорошее! Где и когда вы познакомились с Маргарет?
– Вначале на балу десять дней назад. Затем на пикнике, который устраивала леди Стратконнел на реке. Мы проплыли от Виндзора до Кукхэма. Map… мисс Трелони оказалась в одной лодке со мною. Я немного занимаюсь греблей, и в Виндзоре у меня есть своя лодка. Мы о многом беседовали… Естественно…
– Естественно! – в голосе его промелькнули сардонические нотки, но тепла в нем не было. Я предложил, что, поскольку нахожусь в присутствии сильного человека, мне следует показать и свою силу. Мои друзья, а иногда и противники считают меня сильным человеком. В данном случае показать слабость означало проявить скрытность. Я оказался в трудном положении, мне постоянно нужно было помнить о том, чтобы не помешать своими неосторожными словами счастью Маргарет, учитывая её любовь к отцу. Я продолжал:
– Место, время дня и окружающая природа были настолько приятными, что наш располагающий к доверию разговор позволил мне заглянуть в её внутреннюю жизнь. Подобная вещь доступна по отношению к молодой девушке любому человеку моих лет и с моим жизненным опытом!
Лицо Трелони помрачнело, но он промолчал. Теперь я должен был придерживаться определённой линии разговора, и я продолжал, прикладывая к этому максимальные усилия. Ситуация могла обернуться серьёзными последствиями и для меня также.
– Я не мог не заметить, что она испытывает некоторое одиночество. Думаю, я понял его, ведь и во мне многое сохранилось от ребёнка. Я побуждал её говорить со мной откровенно и счастлив был преуспеть в этом. Между нами возникло взаимопонимание.
– Тут на его лице промелькнуло нечто, заставившее меня живо продолжить:
– Сэр, как вам известно, она не говорила ни о чем недостойном. Лишь рассказала со свойственной ей импульсивностью о своём тяготении к отцу, которого она любит и понимает, и о стремлении больше ему довериться и войти в круг его интересов. Поверьте мне, сэр, это было прекрасно. Об этом может лишь мечтать сердце отца. Все было достойно, и она поделилась со мною, очевидно, потому что не считала меня посторонним, которому нельзя довериться… – я помолчал. Продолжать было не просто, и я боялся повредить Маргарет. Он сам облегчил Мне задачу:
– Ну, а вы?
– Сэр, мисс Трелони очень мила и красива! Она молода и её разум подобен хрусталю! Её симпатии приводят в восторг! Я ещё не стар и ни к кому не привязан. До сих пор я не испытывал подобных чувств, могу сказать это вам, хотя вы и являетесь её отцом!
Здесь я невольно опустил глаза. Подняв же их, увидел, что мистер Трелони все ещё рассматривает меня проницательным взглядом. Казалось, лицо его осветилось искренней добротой, когда он с улыбкой протянул мне руку и сказал:
– Малкольм Росс, я слыхал о вас, как о человеке бесстрашном и благородном. Я рад, что у моей дочери такой друг. Продолжайте!
Сердце моё дрогнуло. Первый шаг к завоеванию отца Маргарет был сделан. Могу заметить, что продолжая рассказ, я стал более словоохотлив и манеры мои также оживились.
– С годами мы приобретаем опыт, позволяющий пользоваться своим возрастом благоразумно! У меня большой опыт. Я боролся за него, работал ради него всю жизнь и чувствую, что применял его разумно. Я решился попросить мисс Трелони считать меня своим другом и позволить помогать ей при необходимости. Она пообещала мне это. Я и помыслить не мог, что возможность послужить ей возникнет столь скоро и подобным образом, но именно в тот вечер с вами случилось несчастье. Испытывая отчаяние и одиночество, она послала за мной!
Я помолчал. Он все ещё смотрел на меня.
– Когда было обнаружено ваше письмо с инструкциями, я предложил ей свои услуги. Вы знаете, что они были приняты.
– И каковыми были для вас эти дни? – Его вопрос поразил меня. В нем было что-то от голоса Маргарет, нечто, напоминающее её характер в беззаботные минуты и заставляющее меня почувствовать себя мужчиной, защитником. Я заговорил более уверенно:
– Эти дни, сэр, несмотря на тревогу и боль, которые я испытывал из-за девушки, любимой мною с каждым часом все более, были самыми счастливыми в моей жизни!
После этих слов он столь долго молчал, что я забеспокоился было, не слишком ли много себе позволил. Наконец, он сказал:
– Полагаю, говорить столь много от имени другого человека нелегко. Ваши слова могли бы обрадовать сердце её бедной матери! – По лицу его скользнула тень, и он заговорил быстрее: – Вы определённо уверены во всем этом?
– Я знаю своё сердце, сэр. По крайней мере, думаю, что знаю!
– Нет-нет! – возразил он. – Я говорю не о вас. Здесь все в порядке. Но вы говорили о её привязанности ко мне… и все же, она жила здесь, в моем доме, целый год… И после этого жаловалась вам на одиночество. Я никогда, – мне грустно сознаться в этом, но это правда, – за весь год, не видел ни одного знака её привязанности ко мне! – голос его дрогнул и он смолк, погрузившись в раздумья.
– Так значит, сэр, мне выпала честь за несколько дней увидеть больше, чем вам за всю её жизнь! – мои слова вывели его из задумчивости, и он с удивлением заметил:
– Я об этом вовсе не догадывался, мне казалось, что она ко мне безразлична. По-моему, это наказание за моё пренебрежение к ней, за то, что я полагал её отношение местью юного создания с холодным сердцем. Какая радость знать, что дочь моей жены тоже меня любит! – Он непроизвольно откинулся на подушки, погрузившись в воспоминания.
Как же, должно быть, он любил её мать! Его влекла скорее любовь к ребёнку своей жены, нежели к собственно дочери. Волна симпатии к нему прокатилась по моему сердцу. Я начал постигать страсти этих молчаливых и замкнутых натур, успешно скрывавших горячую жажду любви друг к другу! Меня не удивило, когда он вполголоса пробормотал:
– Маргарет, дитя моё! Нежная, ласковая, сильная и правдивая! Как её милая мать!
До самых глубин своего сердца я рад был, что говорил с отцом Маргарет искренно.
– Четыре дня! – произнёс мистер Трелони. – Шестнадцатого! Так значит, сегодня двадцатое июля?
Я кивнул, и он продолжал:
– Итак, я четыре дня пролежал в трансе. Это не впервые. Однажды я провёл в трансе три дня при необычных обстоятельствах и даже не подозревал этого, пока мне не сказали. Как-нибудь я вам об этом расскажу, если вам это интересно.
На меня волной накатила радость. Ведь отец Маргарет настолько доверяет мне… Тут он вдруг объявил деловым будничным тоном:
– Пожалуй, пора мне встать. Когда Маргарет придёт, скажите ей, что со мной все в порядке. Это избавит её от потрясения! И скажите Корбеку, что как только смогу, я увижусь с ним. Я хочу видеть эти светильники и все о них узнать!
Я пришёл в восторг от его обхождения со мной. В нем были заметны родственные чувства, способные поднять меня со смертного ложа. Я поспешил выполнить его распоряжения, но едва взялся за ключ, как он остановил меня:
– Мистер Росс! Мне не понравилось обращение "мистер". Зная о моей дружбе с его доверью, он уже называл меня Малкольмом, и возвращение к формальному обращению несколько испугало меня. Должно быть, это касалось Маргарет. Мысленно я звал её "Маргарет", а не "мисс Трелони", тем более перед опасностью потерять её. Теперь я понимаю, что тогда был настроен вступить за неё в сражение, лишь бы не терять. Невольно напрягшись, я вернулся. Мистер Трелони, будучи по натуре проницательным, словно прочёл мои мысли и лицо его, только что жёсткое, потеплело.
– Присядьте на минуту, поскольку лучше поговорить сейчас, нежели потом. Мы с вами мужчины; что касается моей дочери – все это новость для меня, и неожиданная, потому мне и хотелось узнать об этом подробнее. Имейте в виду, я, будучи её отцом, имею важные обязанности, и они могут оказаться болезненными. Я… – казалось, он не знал, как начать, и это возродило мои надежды. – Полагаю, из того, что вы говорили о моей дочери, следует ваше намерение просить её руки?
– Именно так! После того вечера на реке я собирался найти вас – конечно, через надлежащее время – и спросить, могу ли я поговорить с ней об этом. События сблизили нас больше, чем я смел надеяться, но первоначальное намерение свежо в моем сердце и крепнет с каждым часом.
Лицо его смягчилось, как видно, мысленно он возвращался к собственной юности.
– По-видимому, Малкольм Росс – это обращение вновь ободрило меня – пока что вы ещё не делали моей дочери никаких заявлений?
– Только не на словах, сэр.
Скрытый смысл моей фразы вызвал серьёзную и добрую улыбку на его лице, и он с серьёзным сарказмом заметил:
– Не на словах! Это опасно! Ведь слова сомнительны, и она могла бы не поверить им!
Я почувствовал, что заливаюсь краской.
– Слова диктуют деликатное отношение к её беззащитному положению и уважение к её отцу, хотя я не знал вас тогда ещё, сэр. Но и не будь этих преград, я не осмелился бы делать заявление ввиду её горя и волнений. Мистер Трелони, даю вам слово чести: сейчас мы с вашей дочерью всего лишь друзья – не более!
Он протянул ко мне руки и с жаром сжал мои.
Затем великодушно произнёс:
– Я удовлетворён, Малкольм Росс. Конечно, до тех пор, пока я её не увижу и не дам вам своего разрешения, вы не сделаете ей никаких заявлений – на словах, – с улыбкой добавил он. Лицо его снова посуровело.
– Время не ждёт и мне ещё нужно кое-что обдумать, и проблемы эти столь насущны и необычны, что я не могу терять ни часа. Иначе мне не следовало углубляться в обсуждение жизненного пути дочери и её будущего счастья с незнакомым человеком. – Голос его прозвучал с достоинством и гордостью, которые произвели на меня впечатление.
– Я не забуду ваших пожеланий, сэр, – пообещал я, открывая дверь. Я услышал, как он запер её за мной следом.
Когда я сообщил Корбеку о том, что Трелони полностью поправился, тот запрыгал, словно ребёнок. Но вдруг замер и попросил меня проявить осторожность и поначалу не упоминать ни о том, как были найдены светильники, ни о первом посещении гробницы. Это на случай, если мистер Трелони заговорит со мной на эту тему, а он это "несомненно сделает", добавил Корбек, бросив на меня косой взгляд; выдающий его осведомлённость о моих сердечных делах. Я согласился с ним, чувствуя, что он совершенно прав. Причина осталась для меня не совсем ясной, но я знал, что Трелони – человек необычный и ни в коем случае нельзя было ошибиться и не проявить скрытность. Скрытность – качество, всегда чтимое сильным человеком.
Реакция прочих на поправку больного была весьма различной. Миссис Грант расплакалась от избытка чувств, а затем бросилась хлопотать, желая оказаться полезной в подготовке дома "для хозяина", как она всегда его называла. Лицо сиделки вытянулось – она лишилась интересного больного. Но разочарование длилось не более мгновения, и она порадовалась, что беда миновала. Сиделка готова была прийти к больному по первому зову, но сейчас она занялась упаковкой своей сумки.
Я пригласил сержанта Доу в кабинет, чтобы остаться с ним наедине, когда сообщу ему эти новости. Даже его железное самообладание пошатнулось, когда я рассказал ему о способе пробуждения Трелони. Я тоже удивился, услышав первые слова сержанта:
– А как он объяснил первое нападение? Ведь он уже был без сознания, когда произошло второе.
До этой минуты собственно нападение, благодаря которому я и очутился в этом доме, не занимало мои мысли, не считая упоминания о нем мистеру Трелони.
– Знаете, мне не пришло в голову спросить его об этом! Профессиональный инстинкт в этом человеке был столь силён, что подавил все прочие.
Детектив выслушал мой ответ с неодобрением
– Вот почему раскрывают лишь малое количество дел, – заметил он, – когда в них не принимают участие наши люди. Ваш детектив-любитель никогда не доведёт дело до конца. Что касается обычных людей, напряжение, опасности проходит, и они обо всем забывают. Это похоже на морскую болезнь, – философски добавил он. – Будучи на берегу, вы о ней даже не вспоминаете, а бежите в буфет подкрепиться! Ну, мистер Росс, я рад, что дело закрыто. Полагаю, мистер Трелони сам разберётся в своих делах, коль он выздоровел. Впрочем, возможно, он ничего не будет делать. Поскольку он, очевидно, ожидал каких-то событий и не обратился в полицию, я считаю, он хотел исключить всякую возможность наказания. Думаю, нам сообщат официально о несчастном случаи или о случае сомнамбулизма для очистки совести отдела регистрации, вот и все. Что касается меня, сэр, скажу вам честно, меня это спасёт. Мне и впрямь сдаётся, что я начал сходить с ума. Слишком много тайн, это не моя область: я удовлетворяюсь либо фактами, либо их причинами. Теперь я могу умыть руки и вернуться к полноценной и чисто криминальной работе. Разумеется, сэр, я буду р3д знать, что вы прольёте свет на эту загадку. Буду весьма признателен, если вы сообщите мне, каким образом человека вытащили из постели, когда именно его укусила кошка и в чьих руках был нож во второй раз. Ведь наш приятель Сильвио не способен на такой подвиг. Видите ли, я до сих пор об этом думаю! Мне нужно будет держать себя в руках, иначе ж эти мысли будут отвлекать меня, когда я буду занят прочими делами!..
Когда Маргарет вернулась с прогулки, я встретил её в прихожей. Она все ещё была бледной и грустной, а я, как ни странно, ожидал встретить её повеселевшей. Едва она меня увидела, как глаза её загорелись, и она выжидательно впилась в меня взглядом.
– У вас для меня хорошие новости? – спросила она. – Отцу лучше?
– Да! А как вы об этом догадались?
– Поняла по вашему лицу. Я должна пойти к нему.
– Он сказал, что пошлёт за вами, как только оденется.
– Сказал, что пошлёт? – изумлённо повторила она. – Значит он очнулся и снова в сознании. А я и не знала, что все столь замечательно! О Малкольм!
Опустившись на ближайший стул, она расплакалась. Я и сам испытывал волнение. То, как она назвала меня по имени, обещало мне чудесные возможности, и я буквально таял. Заметив моё волнение, она протянула мне руку. Я крепко сжал её и поцеловал. Подобные минуты являют удобные возможности возлюбленным – они дар Богов! До этого мига, несмотря на мою любовь к ней, у меня была лишь надежда. Но теперь, когда она с готовностью позволила мне пожать ей руку, её пылкое ответное пожатие и огонь любви в тёмных, глубоких глазах, красноречиво говорили сами за себя обо всем, чего только мог пожелать самый нетерпеливый из возлюбленных.
Мы не произнесли ни слова, да они и не были нужны. Слова показались бы пустыми и жалкими и не смогли бы выразить наших чувств. Рука об руку, словно дети, мы пошли к лестнице и стали ожидать на площадке приглашения мистера Трелони. Я шёпотом рассказывал ей на ухо – насколько это было приятнее разговора на расстоянии! – о том, как очнулся её отец, о его словах и обо всем, что произошло между нами, опуская то, что мы говорили о ней самой.
Вскоре в комнате прозвенел колокольчик и Маргарет, выскользнув из моих рук, приложила палец к губам. Она подошла к двери и тихо постучала.
– Войдите, – произнёс мистер Трелони громким голосом
– Это я, отец! – голос её дрогнул от любви и надежды. В комнате послышались быстрые шаги, дверь распахнулась, и Маргарет кинулась в его объятия. Слов почти не было, донеслось лишь несколько несвязных фраз.
– Отец! Дорогой отец!
– Моё дитя! Маргарет! Моё милое, милое дитя!
– Ах, отец, отец! Наконец-то, наконец-то!
И вот отец с дочерью вошли в комнату, и дверь за ними закрылась.
Глава 14. Родимое пятно
В ожидании вызова в комнату мистера Трелони, который, как я чувствовал, произойдёт обязательно, время тянулось медленно, и мне было очень одиноко. После нескольких первых мгновений эмоционального подъёма при виде радости Маргарет я как-то от всего отдалился и оказался в одиночестве, и на некоторое время чувство обладания, характерное для влюблённого, охватило меня. Но длилось это чувство недолго. Счастье Маргарет так или иначе зависело от меня, и, осознавая это обстоятельство, кажется, я утратил основную часть своего "я". Последние слова, сказанные Маргарет, когда она закрывала за нами дверь, позволили оценить ситуацию в целом, в прошлом и в настоящем времени. Эти две гордых, сильных личности хотя и были отцом и дочерью, начали познавать друг друга только тогда, когда выросла дочь. Природа Маргарет относилась к типу людей, которые взрослеют быстро.
Гордость и сила каждого из них и сдержанность, бывшая основной чертой их характеров, создали барьер в их взаимоотношениях с самого начала. Каждый начал уважать скрытность другого довольно поздно, и взаимное непонимание переросло в привычку. И, таким образом, эти два любящих сердца, страстно жаждущих сочувствия друг друга, долго находились в разлуке. Но теперь все уладилось, и в самой глубине своей души я радовался, что, наконец, Маргарет была счастлива. Пока я раздумывал на эту тему и мечтал о своих личных делах, открылась дверь, и мистер Трелони пригласил меня войти.
– Входите, мистер Росс! – сердечно произнёс он, но не без некоторой формальности, которой я так страшился. Я вошёл в комнату, и он протянул мне руку, которую я пожал с удовольствием. Он не сразу отпустил её и все ещё держал в своей, подводя меня к дочери. Маргарет смотрела то на меня, то на него; её глаза, наконец, опустились.
Когда я близко подошёл к ней, мистер Трелони отпустил мою руку и, глядя прямо в глаза дочери, сказал:
– Если все происходит так, как бы мне этого хотелось, мы не должны ничего держать в тайне друг от друга. Малкольм Росс уже так много знает о моих делах, что, я полагаю, он должен оставить их в том положении, в котором они пребывают сейчас, и молча удалиться, или он должен узнать о них ещё больше. Маргарет! Не хочешь ли ты, чтобы мистер Росс взглянул на твоё запястье?
Она бросила на него призывный взгляд, но даже при этом было ясно, что, видимо, она решилась. Без слов она подняла правую руку, так что браслет в виде распростёртых крыльев, прикрывающих кисть, сполз вниз, открыв поверхность кисти. Меня пронзил ужас.
На её кисти виднелась тонкая зубчатая красная линия, из которой, казалось, свешивались красные пятна, похожие на капли крови!
Так стояла она – воплощение истинной гордой терпимости.