- Тогда почему Старейшины твердят нам, будто она есть?
- Это несправедливо - спрашивать меня об этом! - с еще большей горечью воскликнул Мега. - Я ничего не могу объяснить. Просто мне кажется, что-то тут неправильно. Особенно насчет падающего неба. Ведь этого никак не проверишь, верно? Просто когда птицы пробрались в вольер, я… я почувствовал себя по-другому, как будто с меня сняли какую-то тяжесть, как будто я впервые живу настоящей жизнью, такой, как надо.
Он жалобно посмотрел на мать.
- Ты понимаешь, что я имею в виду? - с тревогой спросил Мега.
Шеба ласково улыбнулась в ответ:
- Понимаю, милый, отлично понимаю. У меня было точно такое же ощущение, пока я жила в клетке с твоим отцом. И именно его ты должен благодарить за то, что я сейчас тебе расскажу. Идем со мной.
Мега прошел за матерью к крошечному домику-укрытию, притулившемуся у задней стены последней, пустующей клетки, о котором он давно знал, но в котором ему еще ни разу не приходилось бывать вместе с матерью.
В домике никого не было.
- Твой отец, Соломон, многое повидал, Мега, - сказала Шеба, устраиваясь на подгнившей соломе и стараясь собраться с мыслями. - Многое узнал, о многом догадался и рассказал мне. И вот что главное: как бы ни распинались Старейшины, большинство людей, включая нашего Хранителя, вовсе не друзья нам, а враги.
- Так как же насчет Счастливой Страны, Шеба? - нахмурившись, перебил Мега.
- Никакой Счастливой Страны нет.
- Почему ты не сказала мне об этом раньше? - спросил он, и Шеба впервые уловила в его голосе новые, властные нотки.
- Ты не спрашивал, - ответила она нерешительно, а взгляд ее так и светился нежностью.
- Можно я спрошу тебя еще кое о чем? Шеба кивнула.
- Во время Посвящения Габбла спрашивал нас, стал бы Хранитель заботиться о нас, если бы он был нашим врагом. "Что мы для него?" - вот как он сказал. Ведь Хранитель не питается норками. Если бы он был врагом, он, скорее, убил бы нас. Это так, мама?
- Никто, и я в том числе, не мог ответить на этот вопрос, пока я не повстречала твоего отца, - сказала Шеба. - Соломон долго дразнил меня, когда я его спрашивала, но наконец ему пришлось сказать правду. "Люди и убивают нас, - вот как он сказал. - Люди убивают норок ради их шкурок". - "Но не будет же Хранитель есть наши шкурки?!" - сказала я ему. Как видишь, я не так хорошо соображаю.
Она с любовью улыбнулась Меге, и он улыбнулся в ответ, хотя сказанное ею потрясло его.
- "Он и не собирается их есть, глупенькая,- ответил мне Соломон. - Шкурки нужны Хранителю для других людей - чтобы они носили их в холода". Ты понимаешь, Мега?
Мега понял ее почти мгновенно. Это были те самые человеческие сменные шкуры, которыми он так восхищался. Собственного меха у людей не было; так что же могло согреть их лучше, чем густой норочий мех?
- Есть одна сложность, Мега, - поспешила предупредить его Шеба.- Даже Соломон говорил мне, что это гипотеза, которая выглядит правдоподобно и все объясняет, но которой он - да и никто другой - не мог найти никаких доказательств. Но я поверила ему в ту же минуту, как услышала, поверила, сама не знаю почему.
- И я верю, - не раздумывая, отозвался Мега.
- Потом твой отец спросил меня: "Скажи, Хранитель время от времени забирает из вольера самых старших норок?", - продолжала Шеба. - "Да, - ответила я. - Старейшины говорят, что он отправляет их в Счастливую Страну".- "Возможно, Старейшины и сами в это верят, - сказал твой отец, - хотя я в этом сомневаюсь. В других колониях я тоже видел подобные привилегированные группы - только там они назывались Сеньорами, Правителями, Старшинами. Другое название, но суть та же. Впрочем, даже если здешние Старейшины не верят в Счастливую Страну, они никогда в этом не признаются, и я могу объяснить почему. Что будет, если все норки в колонии узнают, что в конце концов им суждено быть убитыми и освежеванными? Как жить этим несчастным, не имея никакой надежды на освобождение? Каждый день ждать своего последнего часа? Не лучше ли дать им что-то, о чем они могли бы мечтать и на что надеяться? Сказочка о Счастливой Стране тут очень подойдет. И больше всего эта выдумка устраивает Старейшин, потому что благодаря ей им легче всего сохранить то положение, которое они занимают".
- Значит, в Дурных Мыслях нет ничего… дурного? - спросил в конце концов Мега.
- Абсолютно ничего, - улыбнулась Шеба. - Кроме того, никакие они не дурные - это совершенно правильные мысли, мысли настоящей норки.
- Но как же быть с тем, что говорил тебе Со… папа? Габбла утверждал, что у нас нет никаких возможностей бежать, и, похоже их действительно нет.
- А вот самое поразительное из всего, что я узнала от твоего отца, - ласково проговорила она. - Придет день, когда мы окажемся на свободе.
Мега безмолвно таращился на нее. Мгновение назад у него в голове все кипело и бурлило от обилия потрясающих новостей, но сейчас он почувствовал, как его охватывает удивительное спокойствие. Поднимаясь вверх по позвоночнику, оно разливалось по всему телу, принося с собой уверенность, которой он никогда прежде не испытывал.
- Я постараюсь припомнить слово в слово, что сказал мне твой отец. Я знаю, что для тебя это важно, - продолжала Шеба. - "Любопытные вещи случаются в наше время, - говорил он. - Впервые я услышал об этом в тот день, когда меня привезли на одну ферму исполнять мои обычные обязанности. Там бушевало форменное восстание. За день до того какие-то люди пробрались в сарай и открыли половину клеток. Они бы открыли их все, но снаружи раздался какой-то шум, и они в испуге бежали. Впоследствии до меня не раз доходили слухи о подобных происшествиях, и в конце концов у меня не осталось сомнений, что и среди людей у нас есть друзья. Не такие друзья, верить в которых вас заставляют Старейшины, а настоящие, готовые рисковать, чтобы освободить нас".- "Почему?" - спросила я его…
Шеба немного помолчала.
- Видишь ли, Мега, Соломон очень убедительно говорил, что Хранитель - наш враг. Я всегда подозревала, будто так оно и есть на самом деле, но мне ни разу не приходило в голову, что одни люди могут быть за нас, а другие - против. Но по словам Соломона, люди - слишком сложные существа и два разных человека даже могут неодинаково относиться к одной и той же проблеме. Сам Соломон усматривал подтверждение своим мыслям в том, как разозлился тамошний Хранитель, когда узнал, что другие люди выпустили его норок. Он наверняка попытался бы убить их, если бы ему представилась возможность. А они, в свою очередь, должно быть, сильно его боялись, если бежали при первом же подозрительном шуме. "Мне представляется, - сказал далее твой отец, - что вся загвоздка не в людях, которые могут открыть наши клетки, а в нас, норках. Норки зачастую не готовы принять свободу. Они просто не знают, что с ней делать. В тот раз лишь несколько норок ушли далеко, да и то по чистой случайности. Все остальные шныряли поблизости, и всех их вскорости переловили. Некоторые даже не осмелились переступить порог своей клетки, другие остановились у ворот сарая, а несколько норок сами вернулись к клеткам, когда наступило время кормления!" Твой отец очень смеялся, Мега!
Тут Шеба остановилась, заметив, как пристально глядит на нее Мега своими блестящими черными глазами. "Он уже знает, - с некоторым страхом подумала она. - Он уже знает!"
И она поспешила закончить свой рассказ:
- Вот что еще сказал мне твой отец, Мега: "Каждой колонии необходим сильный, авторитетный вожак. Не комитет, наподобие вашего Совета Старейшин, а лидер, способный не только убедить норок в реальности близкой свободы, но и возглавить успешный побег". Как ты, наверное, уже догадался, мой любимый сын, - ты и есть такой вожак. Вот почему ты всегда был не таким, как другие; ты единственный, кто способен справиться с этой нелегкой задачей. Вести за собой других - вот твоя судьба, Мега!
Мега медленно кивнул. Казалось, он всегда знал это. Отсюда и высокое положение, которое он занял среди молодых. И дело далеко не в силе и ловкости, вернее, не только в силе и ловкости. Все гораздо сложнее - настолько сложнее, что он даже не мог себе этого представить, да он и не старался. Как бы там ни было, он обязан принять на себя всю ответственность.
- Я верю всему, что ты рассказала мне, Шеба. Я верю, что я, Мега, единственный в своем роде. Я готов сделать все, что в моих силах, чтобы положить конец позорному владычеству Старейшин и нашего врага - человека. И я уверен, что я, Мега, поведу норок по дороге свободы!
- Я тоже верю, мой дорогой сын. Я всегда верила в тебя и твою необычную судьбу. Единственное, чего я не знаю, это дня, когда люди-освободители откроют наши клетки, но рано или поздно этот день обязательно придет.
Только теперь, когда она передала ему свою ношу, ей открылось, сколь тяжкое бремя она носила. Может быть, и она - точно так же, как Мега,- принадлежит к числу избранных, задумалась Шеба. Может быть, судьба предначертала ей быть его воспитательницей и вдохновительницей?
Мега смотрел на нее с любовью, потом потерся носом о ее нос, и она почувствовала, как сердце ее тает. Какими словами описать любовь, которую мать испытывает к своему сыну? Гордость, чувство до конца выполненного долга? Нет, не только. Была еще и боль от того, что он уходит, а ей приходится отпустить его от себя. Глава 10
МОГУЧАЯ ТЫСЯЧЕНОЖКА
Делегация как раз пересекала Тропу и была на открытом месте, когда над верхушками деревьев возникла бесшумная крылатая тень Филина. Кролики застыли на месте словно парализованные, Травобой испуганно захныкал, и только Лопух, шедший первым, испытал нечто вроде облегчения, правда смешанного со страхом. Одно дело ■- разговаривать с Филином из безопасного подлеска у подножия бука, и совсем другое - видеть над собой заслонившие небо могучие крылья и острые, отливающие синевой крючковатые когти.
- Слушайте меня, кролики! Ваше время истекло! - прогудел с высоты Филин, крайне довольный своим драматическим появлением. Он специально ждал их здесь, чтобы посмеяться как следует. Только потом, увидев, что они все еще пребывают в ступоре, он понял, что, пожалуй, переборщил, и, совершив над ними еще один круг, уселся на росший между деревьями невысокий куст бузины.
Пока кролики приходили в себя, Лопух нервно суетился между ними.
- Я говорила, все будет как надо, - восторженно шепнула Лопуху Маргаритка. Погода стояла хорошая, и она настояла, чтобы и ее тоже взяли с собой. А внезапное появление хищника если и испугало ее, то лишь самую малость. К сожалению, остальные делегаты, которых Лопух поочередно представил Филину, выглядели глубоко несчастными, а Травобой и вовсе смотрел перед собой тупым, ничего не выражающим взглядом, словно никак не мог прийти в себя.
- Как ты знаешь, о могучий Филин, меня зовут Лопух, а это - Травобой, Лихнис, Переступень, Колокольчик, Вика, Лабазник и, конечно, моя любимая Маргаритка.
- Мы уже знакомы, - ответствовал Филин, который решил быть вежливым, раз уж он ввязался в это дело. Его сегодняшняя попытка тайком выбраться из дупла вновь была пресечена Юлой; она проснулась и окликнула его как раз тогда, когда он на цыпочках крался к выходу.
- Опять пошел целоваться со своими любимыми кроликами? - сварливо проговорила она, чуть приоткрыв глаза.
- А хоть бы и так? - резко бросил он в ответ. - Тебя это не касается!
- Это касается нас обоих! - проскрежетала Юла, встопорщив перья на макушке. - Это я буду сгорать со стыда, когда по всему лесу пройдет слух, что ты сошел с ума и пасешься вместе с кроликами на косогоре. Но ведь тебе, наверное, все равно, что будет со мной, так что до свидания, глупая курица! Уходишь - вот и уходи. По крайней мере, эти вонючие кролики не будут таскаться сюда каждый вечер.
Даже самому себе Филин не мог бы объяснить, почему ему вздумалось уступить кроличьим просьбам. Может быть, во всем был виноват врожденный охотничий инстинкт, который каждый вечер толкал его отправляться на поиски неизвестно чего; лишь увидев добычу, Филин узнавал, ради чего вылетел из дупла.
Но пока Филин преодолевал сравнительно небольшое расстояние, отделявшее его бук от Тропы, вчерашняя реплика Раки относительно "тщеславного дурака" несколько раз всплывала в его памяти, и он с угрозой подумал, что лучше бы кроличьи задумки оказались действительно стоящими. Для самих же кроликов лучше…
- Мы очень рады видеть тебя, о могучий Филин! Не правда ли, товарищи? - снова затянул свою песню Лопух.
- Конечно, мы очень рады! - послушно откликнулись остальные, однако хор их голосов прозвучал как-то неубедительно, а тут еще Филин из чистого озорства пошевелил когтем, и Травобой едва не повалился на землю кверху лапами. Сам Лопух тоже нервничал, но решил твердо стоять на своем, тем более что - как он недавно выяснил - в его характере тоже обнаружились присущие хищникам черты. Нет, разумеется, речь не шла об убийстве - так низко он ни за, что бы не опустился, - а об особом отношении к некоторым вопросам. Да что там, буквально позавчера, в эпизоде с желтой собакой, он проявил себя как хитрый и опасный зверь. Да и в его умении выследить возможность, а потом безжалостно схватить ее буквально на лету несомненно было что-то от хищника. Конечно, его внушительные размеры облегчили ему путь наверх, однако куда важнее была его способность мгновенно поворачивать любые обстоятельства в свою пользу. Как раз это он и собирался проделать.
Главная сложность, с которой Лопух столкнулся еще до того, как делегация вышла в путь (да и по дороге Травобой не переставал ворчать по этому поводу), заключалась в том, что на это же самое время было назначено собрание, посвященное обсуждению последствий вторжения желтой собаки. Теперь Лопух видел, как можно попытаться совместить одно с другим.
- Нам нужно обсудить очень многое, о могучий Филин! - сказал Лопух. - В ближайшее время должно начаться чрезвычайное заседание нашего Общества Сопричастных Попечителей, посвященное обсуждению человека и его желтой собаки. Может быть, ты пойдешь… полетишь с нами? Для тебя это была бы замечательная возможность увидеть все собственными глазами, - продолжал Лопух, заговорщически понизив голос. - Лучше всего, Филли, если ты прилетишь туда потихоньку - чтобы никто не знал о твоем присутствии. Дай я только отошлю остальных.
Филин неуверенно кивнул.
- Товарищи! - повернулся Лопух к продолжавшим трястись кроликам. - В своей неизречимой мудрости наш друг Филин любезно согласился отпустить вас, дабы вы не пропустили эту важную встречу. Со своей стороны позвольте порекомендовать вам отправиться в путь немедленно - тогда вы наверняка успеете к началу.
Кролики не заставили себя просить дважды. Возглавляемые Травобоем, мгновенно очнувшимся от транса, они запрыгали прочь с такой очевидной поспешностью, что Лопух невольно поморщился.
- Надеюсь, ты не сочтешь их невежами? - извинился он перед Филином, когда хвост последнего из его товарищей пропал в кустарнике. - К сожалению, будучи далеко от своих нор, они пока не могут не чувствовать себя неуверенно в твоем присутствии.
Маргаритка - единственная из всей делегации, кто предпочел участию в собрании общество своего уважаемого Предводителя, - только теперь ухватила нить разговора.
- Ты мог бы присутствовать на собрании никем не видимый, в то время как сам бы ты все видел и все слышал, - пискнула она. - Для тебя это пара пустяков, ведь именно так ты ведешь себя, когда охотишься.
Филин быстро взвесил в уме все возможности. Его слух был достаточно остер, чтобы услышать не только то, что кролики говорили, но и то, чего они не говорили. Маргаритка была совершенно права: последовав этому совету, он получал отличную возможность предварительно взглянуть на то, во что собирался ввязаться. Кроме того, Филину всегда нравилось действовать из засады.
- Хорошо, идемте, - сказал он и больше об этом не задумывался.
Лопух блаженно улыбнулся. Филин, сам того не подозревая, успешно прошел первое испытание, подтвердив свою заинтересованность и наличие изрядного количества здорового любопытства. Но самое главное, он показал себя существом, способным принимать решения без долгих раздумий и колебаний. Поглядим, что скажут молодые активисты-раскольники, когда испробуют на себе воздействие этого секретного оружия!
На время оставив замысловатый жаргон Сопричастных Попечителей, Лопух рискнул пошутить:
- Собрание состоится, как всегда, на Большой поляне. Будем рады видеть - вернее, не видеть - тебя там!
К его огромному разочарованию, Филин так и не улыбнулся в ответ.
В качестве наблюдательного пункта Филин выбрал удобную развилку в стволе древнего дуба, который рос в центре Большой поляны. Словно серое облако, Филин скользнул между ветвями и поудобнее устроился в своем укрытии.
Филин много слышал о собраниях Сопричастных Попечителей Леса, особенно при встречах с барсуком Борисом или с лисом Фредди.
- Скучища смертная! - презрительно фыркал Борис. - Эти трепачи просто сидят на травке и болтают, болтают, болтают без передышки. Регламент, процедура, пункты повестки, поправки, возражения - и так до тех пор, пока кто-нибудь не выдвинет резолюцию, где записана вся чушь, о которой они болтали. Потом кролики голосуют и возвращаются по своим норам, воображая, что своей резолюцией они изменили лес и окружающие поля в придачу.
- Боюсь, Фил, все это - просто куриный помет! - с томным видом добавлял Фредди и зевал. - На твоем месте я бы и лапой о лапу не ударил. И на твоем тоже, Борис. К чему так горячиться? Береги лучше кровеносные сосуды: лопнет - не починишь.
Видя, как барсук шипит и плюется от отвращения, Филин готов был согласиться со своими друзьями, однако его несколько смущало то обстоятельство, что Борис сам увлекся движением Попечителей, о чем он и сообщил с очаровательной непосредственностью.
- Я сам себя ненавижу за это, Филли. Хотелось бы мне никогда о них не слышать, об этих трепачах, но это как чесотка - настолько раздражает, что уже не можешь об этом не думать. На этих собраниях постоянно разыгрывается какая-нибудь драма, и вот я уже не могу оторваться!
Как объяснял Борис, собрания Общества Сопричастных Попечителей всегда проходили у подножия Могучего дуба - огромного старого дерева, стоящего в середине Большой поляны. Могучий дуб считался самым замечательным деревом в лесу - на этом сходились и Попечители, и все остальные, - но дело было вовсе не в красоте кроны и изяществе ствола. Напротив, его ствол был шишковатым и бесформенным, узловатые сучья страшно искривлены и перепутаны, а в коре - в тех местах, где некогда росли сломанные ветром ветки, - зияли глубокие отверстия. В этом не было ничего удивительного: дуб стоял на открытом месте, и ему особенно доставалось от непогоды.
Но самое главное заключалось в том, что Могучий дуб был так стар, что никто уже не помнил его молодым деревцем. И вот уже на протяжении нескольких поколений птицы, звери и насекомые считали его символом своего родного леса.