Поднялся на палубу, чтобы проверить, как там мальчик, но тот исчез. Запаниковал, но ненадолго: в следующее мгновение увидел, что сын идет вдоль берега. Голова опущена, в руке – револьвер. Стоя на палубе, ощутил легкое покачивание. Прилив. Волны хлещут по камням мола. Повернулся и пошел назад в трюм.
Принес два мотка веревок из ящика, измерил диаметр колец раскрытой ладонью, умножил на три и сосчитал число колец в связке. Получается, длина каждой веревки пятьдесят футов. Повесил веревки на скобу на серой палубе из тикового дерева и вернулся в каюту. Сложил все свои находки рядом со столом. На камбузе в шкафу нашлось несколько пластиковых бутылок из-под воды, за исключением одной – все пустые. Поднял первую попавшуюся и увидел, что она вся в трещинах; теперь понятно, куда подевалась вода. Подумал, что бутылки за время бесцельных странствий парусника замерзали. И не один раз. Взял ту, в которой сохранилась вода, и открутил крышку. Понюхал. Поднял бутылку двумя руками, глотнул. А потом еще.
Консервные банки на полу камбуза явно негодные, даже в шкафу многие проржавели и вспучились. Этикетки давно оторваны, на стенках кто-то черным фломастером написал названия продуктов. На испанском. Многие ему незнакомы. Перебрал банки, потряс каждую. Отобрал хорошие и сложил на столешнице над мини-холодильником. Подумал, что наверняка где-нибудь спрятаны еще продукты, только вряд ли их можно есть. Да и в тележку все не затолкаешь. Задумался: как легко, между делом, он научился принимать поражение! И все же не отказывался от своих слов: "Не стоит искушать судьбу". Бывали еще такие моменты, когда он не завидовал тем, кому повезло умереть.
Нашел банку оливкового масла и несколько банок с молоком. Чай в ржавой металлической коробке. Какую-то еду в термоупаковке. По виду не мог определить, что это. Еще полбанки кофе. Методично просматривал одну за другой полки в шкафу, решая, что взять, а что оставить. Оттащил добычу в кают-компанию и положил в проходе, а потом пошел на камбуз, прихватив ящик с инструментами, и принялся откручивать одну из горелок плиты. Отсоединил гибкий шнур и снял алюминиевые рассекатели, один положил в карман куртки. Разводным ключом открутил латунные болты, вытащил горелки из плиты, разъединил их. Один конец шланга воткнул в бутылку с бензином, другой подсоединил к горелке, отнес в кают-компанию. Последнее, что он сделал, – сложил пирамиду из банок с фруктами, соком и овощами на куске полиэтилена, свернул узлом и перетянул веревкой. Затем догола разделся, сбросил свою одежду на кучу с добычей в кают-компании, взял узел, перевалился через поручни и спрыгнул в серую ледяную воду.
Уже в сумерках добрался до берега, кинул полиэтиленовый узел на землю, смахнул воду с рук и груди и пошел одеваться. Мальчик неотступно за ним следовал. Все время спрашивал про синяк на плече в том месте, где отец его повредил, ломясь в дверь. Отец сказал:
– Все в порядке. Не болит. У нас с тобой еды… подожди, увидишь.
Торопливо шли по берегу навстречу закатному солнцу.
– А что будет, если яхту унесет в океан?
– Не унесет.
– Может.
– Нет, не может. Ладно, ты мне скажи, ты голоден?
– Да.
– Нас сегодня ждет сытный ужин, но надо торопиться.
– Я стараюсь, пап.
– А еще может дождь пойти.
– Почему ты так думаешь?
– По запаху чувствую.
– Чем пахнет?
– Мокрой сажей. Ладно, пошли.
Резко остановился, спросил:
– А где револьвер?
Мальчик замер от ужаса.
– О боже, – промолвил отец.
Обернулся и посмотрел на пляж: судно давно скрылось из виду. Посмотрел на мальчика: сжал голову руками, вот-вот разрыдается, шепчет:
– Прости меня, мне так стыдно.
Отец поставил на песок узел с банками.
– Придется за ним пойти.
– Пап, прости меня.
– Ничего. Никуда он не денется.
Мальчик понуро опустил плечи. Всхлипывал. Отец встал на колени и обнял его.
– Не переживай. Это я должен был убедиться, что мы захватили револьвер, а сам не проверил. Забыл.
– Прости меня, пап.
– Пошли. Все не так плохо.
Револьвер так и лежал в песке на том месте, где ребенок его забыл. Поднял, потряс, вытащил спицу барабана и отдал мальчику.
– Держи крепко.
– Он не сломался, пап?
– Да что ему сделается.
Вынул барабан, и сдул с него песок, и передал мальчику. Подул внутрь ствола и сдул песок с рамки, забрал у мальчика детали и собрал всё, взвел курок, и опустил его, и опять взвел. Повернул барабан, чтобы при выстреле оказался настоящий патрон, опустил курок, и сунул пистолет в карман куртки, и встал.
– Все в порядке. Пошли.
– Теперь ночь застанет нас на полдороге?
– Трудно сказать.
– Точно застанет, да ведь?
– Двигай, если поспешим…
И все же ночь настигла их. К тому времени, когда они добрались до тропинки, ведущей вглубь дюн, в темноте невозможно было что-либо разглядеть. Стояли на пронизывающем ветру с океана в окружении шуршащей травы, держались за руки.
– Надо идти дальше. Пошли.
– Я ничего не вижу.
– Я тоже. Постепенно, шаг, другой…
– Ладно.
– Ни в коем случае не отпускай мою руку, хорошо?
– Хорошо.
– Что бы ни случилось.
– Что бы ни случилось. Понятно.
Брели в кромешной темноте, как слепые, вытянув перед собой руки, – да разве в этой просоленной пустоте есть на что наткнуться? Шум прибоя звучал приглушенно, но он ориентировался еще и по направлению ветра, и примерно через час они выбрались из зарослей травы и дикого овса на сухой песок верхнего пляжа. Ветер здесь был намного холоднее. Встал так, чтобы закрыть мальчика своим телом от ветра, и вдруг пляж на секунду высветился и тут же опять исчез.
– Что это было?
– Ничего страшного, всего-навсего молния. Пошли.
Перебросил через плечо узел с добычей, взял мальчика за руку, и они пошли дальше и, чтобы не зацепиться за куски дерева или мусор, высоко поднимали ноги, словно лошади на параде. Странный серый свет опять на секунду разлился над пляжем. Где-то далеко-далеко глухой рокот грома. Отец сказал:
– Мне показалось, что я видел наши следы на песке.
– Ага, значит, мы правильно идем.
– Правильно.
– Я очень замерз, пап.
– Знаю. Молись, чтобы сверкали молнии.
Идут и идут. При вспышке очередной молнии увидел, что мальчик наклонился вперед и что-то шепчет. Искал свои же следы, ведущие наверх, но не мог их разглядеть. Ветер усиливался, значит и дождь не заставит себя ждать. Если гроза застанет их на пляже в середине ночи, им несдобровать. Отвернулись от ветра, придерживая капюшоны. Песок хлещет по ногам и улетает в темноту, и где-то вблизи грохочет гром. Ливневый дождь пришел со стороны океана и стегал их по лицам, и отец прижал мальчика к себе.
Стояли в потоках воды, обрушивающихся с неба. Как близко они от своей стоянки? Он ждал следующей молнии, а ее все не было и не было. Когда наконец сверкнула одна, а за ней другая, он осознал, что дождь смыл их следы. С трудом брели по песку в верхней части пляжа, надеясь увидеть очертания своего бревна. Вскоре молнии совсем прекратились. А потом ветер поменял направление, и он расслышал будто бы легкие шлепки. Резко остановился. Сказал:
– Слушай!
– Что?
– Прислушайся!
– Я ничего не слышу.
– Ну же.
– Да что это, папа?
– Полиэтилен. Дождь стучит по полиэтилену.
Пошли, спотыкаясь в песке и мусоре в полосе прибоя. Чуть ли не сразу же наткнулись на стоянку. Он присел на корточки, скинул узел, на ощупь искал булыжники, прижимающие края полиэтилена, и проталкивал их внутрь укрытия. Резко поднял накидку и нырнул под нее, потянув за собой мальчика, а потом принялся раскладывать булыжники снаружи по краю полиэтилена. Под барабанный стук капель стащил с мальчика мокрую куртку и накрыл его одеялами. Затем сам сбросил куртку и прижался к сыну. Вскоре они уже спали.
Дождь ночью прекратился. Лежал, слушал. Ветер затих, и тогда стали слышны плеск и глухой рокот волн. При первых лучах тусклого света встал и пошел по берегу. После шторма берег был забросан мусором. Шел по кромке воды и искал что-нибудь полезное. На мели за линией прибоя в куче мусора качается полуразложившийся труп. Как бы уберечь мальчика от такого зрелища? Впрочем, сын оказался прав: чего бояться? Когда вернулся, мальчик не спал, сидел на песке и наблюдал за отцом. Закутался в одеяла, а их мокрую одежду разложил на мертвых водорослях для просушки. Подошел и сел рядышком. Сидели бок о бок, глядя, как вздымается и опадает вдали свинцовое море.
Почти все утро перетаскивали вещи с яхты. Жгли костер, он вылезал, голый и дрожащий, на берег, бросал веревку и грелся в жаре огня, а мальчик тем временем скручивал веревку и вытягивал мешок на берег. Вытряхивали из мешка одежду и одеяла и раскладывали на теплом песке, чтобы жар от костра мог их высушить. Всех продуктов им не утащить, и он подумал, что неплохо было бы задержаться на пару-тройку дней и основательно наесться, но уж слишком опасно. Заночевали прямо на пляже посреди разбросанных вещей, спасибо жар костра защищал от холода. Проснулся, раскашлялся, глотнул воды. Встал и навалил в костер побольше дров, целые бревна, отчего вверх взлетел сноп искр. Просоленное дерево горело ярким оранжево-синим пламенем. Он сидел и долго на него смотрел. Чуть позже прогулялся по пляжу, впереди бежит его собственная тень, будто играет в игры с огнем и ветром. Кашель. Кашель не дает покоя. Нагнулся вперед, вцепившись в колени. Вкус крови. В темноте медлительные волны накатывают и бурлят, и он задумался о своей жизни. А стоит ли размышлять о том, чего нет?! Вернулся назад. Достал банку персиков из мешка, открыл и медленно ел ложкой, пока мальчик спал. Огонь плясал на ветру, и искры летели и падали на песок. Поставил пустую банку у себя в ногах. "Каждый день – это ложь. Но ты умираешь. А вот это правда".
Перетаскивали найденные продукты в узлах из полиэтилена и одеял и загружали в тележку. Мальчик слишком много на себя взвалил, а потому, когда остановились передохнуть, отец забрал у него часть груза. После грозы яхта слегка сдвинулась с прежнего места. Отец стоял, задумавшись. Мальчик наблюдал за ним, спросил:
– Ты опять туда пойдешь?
– Думаю, да. В последний раз.
– Я немного боюсь.
– Не бойся, главное – будь начеку.
– У нас и так всего много.
– Знаю, знаю. Еще разок.
– Ну хорошо.
Облазил весь парусник от носа до кормы. "Остановись. Подумай". Сел на пол в кают-компании, упершись ногами в сапогах в основание стола. Темнело. Попытался вспомнить: "Что же я знаю про яхты?" Поднялся и вышел на палубу. Сын сидит у костра. Спустился в кубрик, уселся на скамейку, опершись спиной о переборку, ноги задраны чуть ли не выше головы. Кроме свитера и прорезиненного плаща, на нем ничего больше не было. Не слишком-то хорошая защита от холода, а потому дрожал не переставая. Уже приготовился встать, как вдруг его осенило: он все это время сидел и пялился на защелки в переборке в дальнем углу кубрика. Четыре защелки. Из нержавейки. В свое время на скамейках имелись подушки-сиденья, до сих пор сохранились обрывки завязок по углам. В нижней части переборки, примерно посередине, торчал краешек нейлоновой стропы, свернутой вдвое и прошитой крест-накрест. Еще раз посмотрел на защелки. Чтобы их открыть, надо нажать большим пальцем и повернуть. Поднялся и, наклонившись, повернул по очереди все четыре до упора. Они поворачивались на пружинах, и, когда он все открыл и потянул за стропу, доска съехала вниз и выпала. Внутри за доской лежали сложенные паруса и еще что-то, похоже, туго свернутый и перевязанный шпагатом надувной резиновый плот на двоих. Пара пластмассовых весел. Упаковка сигнальных ракет. Еще глубже – фанерный ящик под инструменты, замочная скважина заклеена черной изолентой. Вытащил ящик, и нашел кончик изоленты, и отодрал ее, и щелкнул хромированными защелками, и открыл ящик. Внутри оказались желтый пластмассовый фонарик, аптечка и проблесковый сигнал на батарейке. Желтый пластмассовый радиолокационный плавучий маяк. А еще ящичек из черного пластика размером с книжку. Он его вытащил, отстегнул замочки и открыл. В упаковке хранился старый латунный тридцатисемимиллиметровый сигнальный пистолет. Достал его и держал двумя руками, поворачивая и разглядывая со всех сторон. Отжал рычаг и, переломив, открыл ствол. Патронник пустой, но ведь в упаковке есть восемь ракет, коротких, широких, совершенно новых. Убрал пистолет в ящичек, захлопнул крышку и защелкнул замочки.
Добрался до берега. Трясется от холода, заходится в кашле. Закутался в одеяло и сел на теплый песок перед костром, положив добычу неподалеку. Мальчик подлез к нему и попытался обнять. Не мог не улыбнуться.
– Что-нибудь нашел, пап?
– Нашел аптечку. И сигнальный пистолет.
– Что это такое?
– Я тебе покажу. Он нужен, чтобы подавать сигналы.
– Ты за ним вернулся?
– Да.
– Откуда ты знал, что он там?
– Ну, я надеялся, что найду. По большому счету, просто повезло.
Открыл ящик и повернул его так, чтобы ребенку было лучше видно.
– Это же пистолет.
– Сигнальный пистолет. Он выстреливает ввысь такой штуковиной, от которой становится светло.
– А можно, я взгляну?
– Конечно, смотри.
Мальчик достал пистолет из ящичка, подержал его. Спросил:
– А в кого-нибудь можно из него выстрелить?
– Можно.
– А убить?
– Вряд ли. Скорее всего – поджечь.
– Ты поэтому его взял?
– Да.
– Посигналить-то некому, так ведь?
– Некому.
– Мне бы хотелось на него посмотреть.
– Ты имеешь в виду – из него выстрелить?
– Да.
– А что, давай выстрелим.
– Правда можно? Ты не обманываешь?
– Нет.
– Ночью?
– Ночью.
– Как салют?
– Как салют. Правильно.
– Может, сегодня ночью?
– А почему бы и нет?
– Он заряжен?
– Нет. Но у нас есть патроны.
Мальчик стоял, не выпуская пистолета из рук. Повернул дуло в сторону океана.
– Ух ты!
Отец оделся, и они пошли по пляжу, таща за собой последнюю часть добычи.
– Папа, куда подевались люди?
– С яхты?
– Да.
– Не знаю.
– Как ты думаешь, они умерли?
– Не знаю.
– У них был шанс один из тысячи.
Отец усмехнулся:
– Один из тысячи?
– Да. Или нет?
– Да. Похоже, да.
– Я думаю, они погибли.
– Может быть.
– Я думаю, так все и было.
– Возможно, они уцелели и где-то живут. Вполне возможно.
Мальчик ничего больше не сказал. Пошли дальше. Оставляли на песке замысловатые следы: ноги обернуты кусками парусины и голубого полиэтилена на манер мокасин. Думал о сыне и его страхах, спустя некоторое время заметил:
– Ты, скорее всего, прав. Пожалуй, они действительно погибли.
– А будь они живы, то получилось бы, мы их грабим.
– Мы их не грабим.
– Знаю.
– Вот и хорошо.
– Ну и сколько людей осталось в живых? Как ты думаешь?
– В мире?
– В мире. Ну да, в мире.
– Я не знаю. Давай остановимся и передохнем.
– Давай.
– Ты меня своими вопросами утомляешь.
– Ладно.
Сидели посреди своих тюков.
– Как долго мы можем здесь оставаться, пап?
– Ты уже спрашивал.
– Знаю.
– Посмотрим.
– Это значит недолго?
– Наверное.
Мальчик пальцами выдавливал дырки в песке, пока не получился круг. Отец наблюдал за ним. Сказал:
– Мне трудно сказать, сколько людей выжило. Думаю, не многие.
– Я знаю.
Мальчик подтянул повыше одеяло и всматривался в серый пустой пляж. Отец спросил:
– Что-то не так?
– Все так.
– Не верю. Скажи мне.
– Наверняка в другом месте тоже живут люди.
– В другом месте?
– Где-нибудь еще.
– Ты имеешь в виду – на других планетах, не только на Земле?
– Да.
– Вряд ли. На других люди жить не могут.
– Даже если бы сумели туда добраться?
– Не сумеют.
Мальчик отвернулся.
– Что?
Мальчик покачал головой. Сказал:
– Не знаю, для чего мы все это делаем.
Отец открыл рот, чтобы ответить, но так и не нашелся что сказать. Потом добавил:
– Есть другие люди, сам убедишься. Люди есть, и мы их обязательно отыщем. Вот увидишь.
Приготовил ужин, пока мальчик играл в песке. У него была лопатка, сделанная из баночной крышки, и с ее помощью он построил маленькую деревню. Прочертил улицы. Отец подошел, присел и стал разглядывать. Мальчик взглянул на него снизу вверх.
– Океан все равно разрушит, правда?
– Да.
– Ну и ладно.
– Можешь написать буквы алфавита?
– Написать-то я могу…
– Мы с тобой больше не занимаемся.
– Угу.
– На песке можешь что-нибудь написать?
– А что, если мы напишем письмо хорошим людям? Пускай, если пройдут мимо, узнают, что мы здесь были. Только надо написать повыше, там, где водой не смоет.
– А что, если плохие увидят?
– Ну… Да.
– Зря я это сказал. Давай напишем им письмо.
Мальчик покачал головой:
– Не-е, не надо.
Зарядил сигнальный пистолет, и как только стемнело, они отошли подальше от костра, и он спросил, не хочет ли мальчик выстрелить сам.
– Стреляй ты, пап. Ты же знаешь, как правильно.
– Хорошо.
Поднял пистолет, и прицелился в залив, и нажал курок. Ракета с шипением дугой разрезала темноту, а потом взорвалась над водой в скоплении облаков и повисла там. Искрящиеся щупальца горящего магния медленно падали из темноты, в их свете стало видно, как набегает на берег волна и потом возвращается в океан. Посмотрел на поднятое вверх лицо ребенка.
– Ее с большого расстояния не разглядеть? Правда, пап?
– Кому не разглядеть?
– Никому.
– Нет, только вблизи.
– Ну, если бы хотел сообщить, где ты находишься.
– Ты про хороших говоришь?