– Да. Любому, кому, по-твоему, необходимо знать, где мы находимся.
– Кому, например?
– Я не знаю.
– Может, Богу?
– Угу, например, ему.
Утром разжег костер и решил пройтись по берегу, пока мальчик спит. Ушел совсем недалеко, и вдруг ему стало не по себе от странного предчувствия, а когда повернул назад, то увидел, что мальчик стоит на пляже, завернувшись в одеяло, и ждет его. Прибавил шаг, а когда подошел к нему, мальчик устало присел.
– Что с тобой? Да что с тобой?
– Я что-то плохо себя чувствую, пап.
Приложил руку ко лбу сына – горячий, как печка. Поднял, понес к костру.
– Ничего, ничего. Выздоровеем.
– Меня, кажется, сейчас стошнит.
– Ничего.
Уселся на песок рядом с сыном и придерживал его за лоб, пока ребенка рвало. Вытер ему рот рукой. Мальчик прошептал:
– Извини.
– Ш-ш-ш, ты ничего плохого не сделал.
Отнес его к стоянке и укрыл одеялами. Попробовал напоить. Подкинул дров в огонь и наклонился, чтобы пощупать лоб. Успокаивал:
– Все будет хорошо. – А сам был в ужасе.
– Не уходи.
– Конечно, я никуда не уйду.
– Даже ненадолго.
– Нет. Я здесь, рядышком.
– Хорошо, папа.
Держал его в объятиях всю ночь, время от времени засыпал и просыпался в страхе, проверял, бьется ли у мальчика сердце. Утром сыну лучше не стало. Попробовал дать ему немного сока, но он отказался. Сильно прижал руку ко лбу мальчика, словно колдовал, чтобы температура спала. Но чудес не бывает. Смочил сухие обметанные губы, пока сын спал, и прошептал:
– Я выполню свое обещание. Не отпущу тебя одного в темноту.
Перебрал содержимое аптечки, но ничего, что могло бы пригодиться, не нашел. Аспирин. Пластыри и спирт. Немного антибиотиков с истекшим сроком годности. Помог сыну сделать несколько глотков и положил одну капсулу ему на язык. Мальчик плавал в поту. Отец давно снял с него одеяла, а теперь еще и куртку. Следом – всю одежду, да еще оттащил сына от огня. Мальчик посмотрел на него снизу вверх:
– Мне ужасно холодно.
– Знаю, но, понимаешь, у тебя очень высокая температура. Нам во что бы то ни стало надо ее сбить.
– Накрой меня еще одним одеялом.
– Хорошо, хорошо.
– Не уходи.
– Нет, нет. Я с тобой.
Взял грязную детскую одежду и пошел стирать ее в океане: трясясь от холода, стоял полуголый в воде и полоскал одежду. Потом отжал и повесил на колышках перед костром, подкинул веток и уселся рядом с мальчиком, гладя его по спутанным волосам. Вечером достал банку супа, подогрел в углях и, хлебая суп, наблюдал за наступлением темноты. Очнувшись, обнаружил, что лежит на песке и совсем закоченел, что от костра остались одни погасшие угли, что все еще темная ночь. Резко сел, и потянулся к мальчику, и прошептал:
– Ну наконец-то спáла!
Разжег костер, взял тряпку и намочил. Положил ее мальчику на лоб. Наступал ветреный рассвет. Когда совсем рассвело, отправился в лес за дюнами, и притащил оттуда здоровущую охапку веток и сучьев, и принялся ломать их и складывать в кучу у костра. Раскрошил таблетки аспирина в порошок, растворил его в воде, добавил немного сахара и, приподняв голову сына, поддерживал на весу, пока он пил.
Прошел по берегу, плечи опущены, кашель. Стоял и смотрел на темные волны. Спотыкался от усталости. Вернулся, и снял тряпку со лба, и вытер ею лицо мальчика, и опять положил на лоб. Сказал самому себе: "Ты должен быть всегда рядом. Действовать надо быстро. Тогда с ним не расстанешься. Держи его покрепче. Последний день Земли".
Мальчик проспал весь день. Отец регулярно его будил и заставлял пить подслащенную воду. Было видно, какого труда ему это стоило. Горло пересохло, хрипит и судорожно дергается при каждом глотке.
– Тебе обязательно надо пить.
– Хорошо, – просипел мальчик.
Сильно вдавил стакан в песок, подложил сыну под потную голову свернутое одеяло и потеплее закутал. Спросил:
– Тебе не холодно?
Но мальчик уже спал.
Как ни старался не поддаваться усталости, не спать, ничего не получалось. Без конца засыпал и просыпался, садился и хлестал себя по лицу или вставал подложить веток в костер. Прижимал к себе мальчика и, положив руки на выпирающие ребра, слушал, как он тяжело дышит. Отошел туда, где свет от костра исчезал и сливался с темнотой ночи, стоял со сжатыми кулаками, а потом упал на колени и зарыдал от бессильной ярости.
Ночью прошел короткий дождь, еле слышно шуршал по полиэтилену, который отец поспешно растянул над подстилкой и застыл, держа ребенка в объятиях, глядя на синие языки пламени, а потом уснул мертвым сном.
Проснувшись, никак не мог понять, где находится. Костер погас, дождь перестал. Сбросил полиэтилен и, упершись локтями в песок, приподнялся. Серый день. Мальчик во все глаза смотрит на отца, зовет:
– Папа.
– Да, да. Я здесь.
– Мне можно попить воды?
– Да. Конечно. Как ты себя чувствуешь?
– Странное ощущение…
– Есть хочешь?
– Нет, только пить.
– Сейчас принесу воды.
Обойдя потухший костер, взял детскую кружку, и наполнил ее водой из пластиковой бутылки, и, нагнувшись, дал ему напиться. Сказал:
– Все будет в порядке.
Мальчик сделал несколько глотков, кивнул и посмотрел на отца. Потом допил воду и попросил:
– Еще.
Разжег костер и расправил одежду мальчика, чтобы лучше сохла, принес ему банку яблочного сока, спросил:
– Ты что-нибудь помнишь?
– Ты о чем?
– Помнишь, как ты болел?
– Я помню, что мы стреляли из ракетницы.
– А как вещи перетаскивал из лодки, помнишь?
Мальчик сидел, потягивал яблочный сок. Взглянул на отца.
– Я не полный идиот.
– Понятно.
– Мне снились очень странные сны.
– Какие?
– Я не хочу их тебе рассказывать.
– Не хочешь – не надо. Ты должен почистить зубы.
– С настоящей пастой?
– Да.
– Хорошо.
Проверил все банки – ничего подозрительного. Только выбросил те, что были сильно попорчены ржавчиной. В тот вечер они сидели у костра, мальчик ел горячий суп, а отец повернул другой стороной дымящуюся одежду и затем уселся и уставился на сына. Мальчику стало неуютно от его пристального взгляда.
– Пап, не смотри на меня так.
– Хорошо, – ответил отец, но смотреть не перестал.
Не прошло и двух дней, как они решились отходить на довольно большое расстояние от стоянки – до материковой части и обратно, – с трудом передвигая ноги в полиэтиленовых мокасинах. Ели помногу, не жалея. Из парусины, веревок и колышков соорудил палатку для защиты от ветра. Съели столько, что оставшееся легко помещалось в тележке, и он решил, что дня через два можно отправляться в путь. И вдруг, возвращаясь на стоянку, заметил на песке отпечатки ботинок. Остановился и взглядом обшарил берег. Сказал:
– О господи! О господи!
– Что случилось, пап?
– Пошли, – сказал он, вынимая револьвер из-за пояса. – Поторопись.
Полиэтилен исчез. Пропали одеяла, и бутылка для воды, и запас продуктов у костра. Парусину ветром унесло в дюны. Обуви нет. Он прочесал заросли дикого овса, где была спрятана тележка, но не нашел и ее. Украли всё.
– Дурак набитый, – сказал сам себе. – Идиот.
Мальчик стоял и смотрел на него широко раскрытыми глазами.
– Что случилось, папа?
– Они всё забрали. Пошли.
Мальчик взглянул на него снизу вверх. В глазах слезы.
– Не отходи от меня ни на шаг, – сказал отец. – Ни на шаг, понял?
Разглядел следы тележки на песке. И ботинок. Сколько? Следы терялись на твердой поверхности в зарослях папоротника, а чуть дальше снова появлялись. Подойдя к дороге, жестом остановил сына. Дорога продувалась ветром с океана и, за исключением отдельных участков, была полностью свободна от пепла. Сказал:
– Не наступай на дорогу. И перестань реветь. Надо отряхнуть ноги от песка. Прямо здесь. Садись.
Развязал тесемки, и вытряхнул куски полиэтилена, и снова обернул ноги.
– Мне понадобится твоя помощь. Мы ищем песок. На дороге. Хоть сколько-то. Чтобы определить, в какую сторону они пошли. Поможешь?
– Хорошо.
Спустились с холма и пошли в противоположные стороны. Не успел он пройти и несколько футов, как мальчик его позвал:
– Они сюда пошли, пап. Смотри.
Подошел к мальчику, опустившемуся на колени.
– Вот тут, смотри.
Мальчик указывал ему на крохотную кучку песка, высыпавшегося, вероятно, из тележки. Отец посмотрел на дорогу.
– Отлично. Идем.
Шли быстрым шагом. Думал, легко выдержит такой темп. Оказалось, что нет: во время приступов кашля приходилось останавливаться и наклоняться. Взглянул на мальчика, прохрипел:
– Надо идти бесшумно, а то они нас услышат и подкараулят. Пошли.
– Сколько их, пап?
– Трудно сказать. Может, только один.
– Мы их убьем?
– Не знаю.
Пошли дальше. Грабителя сумели догнать только во второй половине дня, ближе к вечеру: идет по дороге, с трудом толкает переполненную тележку. Оглянулся. Увидев их, припустил бегом, но вещи не бросил. С тележкой далеко не убежишь, и тогда он остановился и спрятался за ней, в руке нож. Заметил револьвер и отступил назад, но нож не бросил. Отец приказал ему отойти от тележки. Незнакомец посмотрел на них. На мальчика. Судя по всему, сотоварищи его прогнали. Пальцы на правой руке отрублены. Прячет ее за спиной. Шпатель из плоти. Тележка забита доверху. Все забрал.
– Отойди от тележки и брось нож на землю.
Незнакомец оглянулся. Словно надеялся, что в кустах прячутся его сообщники. Худющий, угрюмый, грязный, обросший. Полы плаща склеены клейкой лентой. Револьвер самовзводный, но на всякий случай надо проверить – взвести курок. Два громких щелчка. Только это да их дыхание нарушают тишину соленых вересковых дюн. Явственно чувствовали вонь от его тряпья.
– Если не отойдешь от тележки и не бросишь нож – мозги вышибу.
Вор посмотрел на мальчика – одного взгляда оказалось достаточно, чтобы он все понял и, бросив нож на тележку, отошел назад и остановился.
– Дальше, еще пару шагов.
Вор еще немного попятился.
– Папа? – перебил его мальчик.
– Помолчи. – Не спускал глаз с вора. – Будь ты проклят.
– Папа, пожалуйста, не убивай его.
У вора лихорадочно забегали глаза. Мальчик заплакал.
– Слушай, друг, я же сделал, как ты велел. И сын тебя просит…
– Раздевайся!
– Чего?
– Скидывай одежду! До последней нитки!
– Слушай, ты чего? Зачем ты так?
– Убью на месте.
– Зачем ты так?
– Второй раз повторять не буду.
– Хорошо, хорошо. Успокойся.
Незнакомец медленно разделся и кучкой сложил вонючую одежду на дороге.
– Ботинки.
– Ты очумел?
– Ботинки снимай!
Вор посмотрел на мальчика. Тот отвернулся и закрыл уши руками.
– Хорошо-хорошо. Ботинки так ботинки…
Сел в чем мать родила на дорогу и начал развязывать гнилые лохмотья, которые когда-то были обувью. Встал, держа их одной рукой.
– Бросай в тележку.
Шаг вперед – поставил ботинки поверх одеял в тележке, шаг назад – вернулся на прежнее место. Так и стоял – голый, грязный, изможденный, прикрывая срам рукой, сотрясаясь от холода.
– Одежду – туда же.
Незнакомец наклонился, подобрал свою ветошь и навалил ее сверху. Стоял, обхватив себя руками.
– Брат, пожалей.
– Ты же нас не пожалел.
– Умоляю…
– Папа!
– Ты хоть сына послушай!
– Ты хотел нас убить.
– Я подыхаю с голоду. Ты бы на моем месте поступил точно так же.
– Ты все забрал.
– Слушай, брат… Я же сдохну.
– Я поступаю с тобой так, как ты поступил с нами.
– Прошу тебя…
Отец пододвинул к себе тележку, развернул ее и, положив револьвер сверху, посмотрел на сына.
– Пошли.
Они пошли по дороге в южном направлении, мальчик не переставая плакал и оглядывался на голое, худое как щепка, дрожащее существо, оставшееся стоять на дороге, обхватив себя руками.
– Эх, папа… – прошептал мальчик.
– Перестань.
– Не могу.
– Что, по-твоему, с нами бы произошло, если бы мы его не поймали?! Так что перестань.
– Хорошо.
Они дошли до поворота дороги, а незнакомец так и не сдвинулся с места. Идти ему было некуда. Мальчик все оглядывался, а когда тот скрылся из виду, уселся на дороге, содрогаясь от рыданий. Отец подошел к ребенку и стоял, смотрел на него. Вытащил из тележки обувь, присел на корточки перед мальчиком и принялся его разувать. Сказал:
– Пора уже перестать плакать.
– Не могу.
Отец поднялся и пошел назад по дороге. Вор исчез. Вернулся к мальчику, встал над ним, сказал:
– Он ушел. Пошли.
– Он не ушел, – откликнулся мальчик. Вскинул голову. На лице – жирная грязь. – Не ушел.
– Что ты хочешь сделать?
– Ему надо помочь, папа. Просто помочь.
Отец посмотрел назад.
– Он ведь голодал, папа. Он умрет.
– Он в любом случае умрет.
– Ему очень страшно, пап.
Отец присел и посмотрел на ребенка.
– Мне тоже страшно. Ты это понимаешь? Страшно.
Мальчик ничего не сказал. Так и сидел, опустив голову, плакал.
– С чего ты взял, что должен обо всех заботиться?
Мальчик промямлил что-то нечленораздельное.
– Что ты сказал?
Мальчик поднял голову. Мокрое испачканное лицо.
– Я тот, кто обо всех заботится. Именно я.
Потащились с тележкой назад и, встав на дороге, кричали в надвигающейся темноте, на холоде, но никто не откликнулся.
– Он боится отозваться, пап.
– Мы здесь остановились в прошлый раз?
– Точно не помню. Кажется, здесь.
Ходили по дороге, кричали в пустой мрак. Голоса улетали в темнеющие прибрежные дали. Остановились и, приставив ладони рупором ко рту, бессмысленно кричали в никуда. Наконец отец сложил одежду и обувь вора на дороге, прижал сверху камнем, сказал:
– Нам пора. Надо идти.
Остановились на ночь, не разводя костра. Выбрал кое-что из банок и подогрел на газовой горелке. Ужинали в молчании. В синем свете горелки пытался рассмотреть лицо сына. Сказал:
– Я не собирался его убивать.
Но мальчик никак не откликнулся. Завернулись в одеяла и лежали в темноте. Ему казалось, что слышит шум океана. Впрочем, скорее всего, это ветер завывает. По тому, как сын дышал, определил, что он еще не спит. Какое-то время спустя мальчик сказал:
– И все же мы его убили.
Утром позавтракали и пошли дальше. От тяжести груза тележка еле двигалась, а одно колесико начало барахлить. Дорога вилась вдоль берега, сухие заросли осоки, свисающие со склонов, то и дело преграждали путь. Свинцовый океан ворочается вдали. Тишина. Той ночью он проснулся при тусклом свете луны, почти можно было различить очертания деревьев. Раскашлялся. Пахнет дождем. Мальчик не спал.
– Ты не должен молчать.
– Я пытаюсь.
– Прости, что разбудил.
– Ничего страшного.
Поднялся и пошел. Черная полоса, начинается в темноте и в темноту же уходит. Вдруг послышался низкий раскат, но не грома. Такой мощный, что казалось, ты ощущаешь его у себя под ногами. Звук неизвестного происхождения, а потому не поддается описанию. Что-то необъяснимое перемещается в темноте. Может, сама земля содрогается от холода. Звук больше не повторился. Какое сейчас время года? Сколько мальчику лет? Вышел на дорогу и остановился. Тишина. Расплывчатые очертания утопающих в грязи приморских городов, сгоревших дотла. На перекрестке стоят огромные валуны-дольмены, под которыми лежат и превращаются в прах кости пророков. Кроме завываний ветра – никаких других звуков. Что ты можешь сказать? Что когда-то жил человек, который все это уже сказал? Который заострил перочинным ножичком перо, чтобы начертать эти слова чернилами? Это ты скажешь в самый ответственный момент? Он идет – вырвать мне глаза. Забить мне глотку грязью.
Перебирал по очереди банки, беря их в руку и сжимая – так проверяют спелость фруктов на рынке. Отодвинул две, показавшиеся подозрительными, а остальные упаковал, и они поплелись дальше. Через три дня добрались до небольшого портового города. В гараже за домом спрятали тележку, завалив ее грудой коробок, а сами расположились в доме в ожидании непрошеных гостей. Никого. Проверил все шкафчики на кухне – пусто. Мальчику необходим витамин D, иначе может развиться рахит. Стоял рядом с раковиной и смотрел в окно: свет цвета мутной мыльной воды с трудом пробивался сквозь грязные стекла. Мальчик устало развалился за столом, уронив голову на скрещенные руки.
Прошли по городу и вышли к верфям. Никого. Револьвер в кармане куртки, в руке – ракетница. Вышли на мол: грубые просмоленные доски, острыми шипами прикрепленные к опорным балкам, деревянные кнехты; из бухты пахнет солью и дегтем; вдали виднеются ряды складов и силуэт красного от ржавчины танкера, а на фоне мрачного неба – высоченный портовый кран.
– Здесь никого нет.
Мальчик промолчал.
Шли по узким улицам, толкали тележку, пересекли железнодорожные пути и на самой окраине города вышли на дорогу. В тот момент, когда проходили мимо последнего убогого деревянного строения, что-то просвистело у него над головой, чиркнуло по мостовой и врезалось в бетонную стену здания напротив. Схватил мальчика, и подмял под себя, и потянул к себе тележку. Она перевернулась и завалилась набок. Одеяла и полиэтилен выпали на землю. В верхнем окне здания разглядел человека – натягивает тетиву, прицеливается, – и тогда прижал голову мальчика к земле и постарался полностью закрыть его своим телом. Расслышал глухой свист тетивы и почувствовал острую боль в ноге.
– Ах ты, сволочь! Гад!
Сдвинул одеяла в сторону, вскочил и схватил ракетницу, взвел курок и оперся рукой на край тележки. Мальчик прильнул к нему. Как только тот человек появился в оконном проеме со своим луком, выстрелил. Ракета влетела в окно, прочертив в воздухе белую дугу, и тут же они услышали нечеловеческий вопль. Схватил мальчика, толкнул его вниз, набросил на него одеяла, приказал:
– Не вздумай двигаться. Не двигайся и не смотри.
Перетряхнул одеяла на земле, ища коробку с ракетами. Вывалилась из тележки. Схватил ее, открыл, вытащил патроны и зарядил ракетницу. Оставшиеся сунул в карман, сказал мальчику:
– Не сходи с места.
Похлопал его по спине поверх одеял и заковылял, прихрамывая, к дому.