Да, похоже, мёртвых орденских братьев в крепости оберегают пуще живых. Основательно так оберегают…
И ведь что странно… По всему выходит, что склеп запирали снаружи. Замок-то вот он, с этой стороны. Но голос, который услышали все, доносился изнутри. И как такое может быть? Как Эржебетт пробралась в склеп?
Может, скрытые вентиляционные ходы-воздуходуи? Но если они такого же размера, как дымоход в алхимической лаборатории, в них разве что ребёнок пролезть сможет. Впрочем, сама Эржебетт - почти ребёнок. Во всяком случае, та щуплая юница, какую он знал прежде. А сейчас? Какова она сейчас?
Им нужно зайти в склеп, чтобы узнать…
- Мастера Бернгарда надо найти, - посоветовал Томас. - У него ключ…
- Не надо, - покачал головой Всеволод. - Нет времени.
Да и желания уговаривать тевтонского магистра тоже нет.
- Обойдёмся без Бернгарда и без ключа.
Он шагнул мимо недоумевающего кастеляна, вернулся в алхимическую лабораторию. Вынес оттуда железный шар с громовым сарацинским зельем и с самым длинным фитилём. Один из тех шаров, что лежали в корзине у двери.
Во время ночных штурмов Всеволоду уже доводилось видеть, как сила заключённая в этих невзрачных сосудах разрывала в клочья десятки упырей. Может, и с запертой дверью эта сила тоже совладает? И не беда, что тевтонские алхимики не успели посеребрить шар. Для задуманного им серебра не нужно.
- Русич, - нахмурился Томас, - ты что, хочешь…
- Хочу, - оборвал его Всеволод.
Он впихнул шар в каменную нишу, за железный косяк. Аккурат между стеной и замком. Вложил поглубже, чтобы торчал только край фитиля.
Пообещал:
- Будем живы - после всё починю, брат Томас.
Приказал:
- Факел мне. А вы все ступайте. Туда вон хотя бы…
Всеволод кивнул на открытую дверь алхимической лаборатории.
Отошли. Возмущённого Томаса, правда, пришлось оттаскивать от двери склепа силой. Бранко тоже отпихнули назад без лишних церемоний.
Всеволод поднёс огонь к фитилю…
Занялось!
А вот теперь уже никто не упирался. Теперь даже Томас сам вбежал в лаборатории. Последним в укрытие забежал Всеволод. Отбросив по пути факел (туда, где греческий огонь и сарацинский порошок, с горящим факелом нельзя) он скользнул за дверь. Захлопнул её за собой.
Секунда кромешной тьмы и звенящей тишины. Секунда или две.
А после…
Громыхнуло.
Грохнуло.
Да как!
Вздрогнули пол, стены и потолок. Упали с полок и разбились с полдесятка алхимических горшков и склянок. Закрытая дверь тоже дёрнулась, будто снаружи кто-то ударил с разбега.
Глава 39
Всеволод вышел первым.
Смрад, дым, гарь. Факел - не погасший, но словно бы отпнутый кем-то далеко в сторону, лежит у посечённой осколками стены.
А дверь…
Искорёженный косяк. Разбитая кладка. Каменная крошка на ступенях входной ниши. Сорванный замок. Вылетевший из скоб засов. Одна скоба - крайняя, за которую цеплялась дужка замка - уже и не скоба вовсе. Торчит двумя рваными штырями. Вторая тоже сильно выгнулась, однако не лопнула. В двери зияет дыра с добрый кулачище. Да нет, с два кулака, пожалуй. Сама дверь - приоткрыта.
И что-то шуршит, не прекращаясь, над головой.
Как будто ползёт кто по сводчатому потолку…
Всеволод машинально вырвал из ножен и вскинул вверх мечи, поднял лицо.
Глаза едва не запорошило.
Нет. Никого. Просто с потолка, из образовавшихся в сводах трещины сыпались сухие струйки. Песок? Раствор? Земля? Мелкое каменное крошево?
Долго сыпалось. Много.
- Не обвалилось бы, - глухо пробормотал за спиной Золтан.
Обошлось. Не обвалилось.
Всеволод толкнул дверь склепа. Подумал мимоходом, что, в общем-то, не так уж сильно и пострадала эта крепкая дверца. Не вышибло бы засов - можно было бы ещё запирать. За одну скобу, да за погнутый железный косяк. Правда, замок теперь не подвесишь.
Кто-то поднял факел. Ага, Бранко. Волох встал рядом. Посветил.
К огню подтягиваются остальные.
- Ну что, посмотрим… - то ли себе, то ли своим спутникам сказал Всеволод.
Молча перекрестился однорукий Томас.
Всеволод вошёл в склеп. Снять бы шлем. Положено. Место такое. Да только обе руки заняты. В руках - обнажённые мечи. А где-то в темноте таится Эржебетт.
Стоп! А это ещё что? Очень-очень странно.
С той стороны двери тоже, оказывается, имелся засов. Он не слетел при взрыве, но и толку от него теперь мало: внутренний засов болтался в скобах смятой железной пластиной. Внутренний… Нелепица какая-то получается! Кому могло потребоваться запираться здесь с мертвецами? Бернгард, правда, ходит сюда прощаться с павшими и не любит, чтобы ему мешали. Но запираться… К чему?
Ладно, это потом. Сначала - Эржебетт.
Всеволод осматривал склеп. Эржебетт в пределах видимости не было. Пока - не было.
Возле двери - заготовлено несколько факелов в подставке. Один взял Фёдор. Запалил от факела Бранко. Стало светлее. Хорошо… Не все здесь владеют ночным зрением. Но все должны вовремя увидеть опасность.
Всеволод с мечами наголо шёл первым - осторожно, не забывая, поглядывать по сторонам, под ноги и наверх. Слева кошачьей походкой двигался Бранко с факелом. Справа тихонько ступал Фёдор. Тоже - с огнём. Позади позвякивали металлом прочие.
Молчание… Прерывистое дыхание… Треск пламени…
Обитель погибших тевтонских братьев являла собой продолжение подземного хода. Только расширенного и обустроенного на особый лад. После тесной алхимической каморки склеп казался просторной бесконечно вытянутой подземной залой.
Хотя нет, не зала. Скорее, это была прямая, как копейное ратовище, длинная и широкая галерея с довольно высоким для подземелий сводчатым потолком. По обе стороны двумя рядами высились саркофаги, больше похожие на аккуратно расставленные толстостенные каменные гробы. А ещё на зубцы крепостной стены чем-то похожие.
Невесть когда (явно, ещё до Набега) рубленые из камня гробницы располагались на одинаковом - в два-три шага - расстоянии друг от друга, словно и после смерти орденским братьям надлежало сохранять некий боевой порядок. Вопреки ожиданиям, ниши массивных саркофагов, в которых покоились тела, прикрывали не каменные плиты, а простенькие дощатые крышки. Вероятно - временные. Но вот насколько временные? Вполне возможно, что временные уже навсегда.
Судя по всему, до трудоёмкого вытёсывания надлежащих каменных надгробий у защитников замка руки уже не доходили. Впрочем, нехитрую функцию укрывать мёртвых от ещё живых дерево выполняло не хуже камня. Все крышки были крепко сбиты, тщательно подогнаны и плотно уложены в пазы саркофагов. Добротные доски не гнили в сухом воздухе склепа, да и вообще… Запаха тления здесь не ощущалось вовсе. Орденские бальзамировщики своё дело знали.
Как-то неправильно всё это было. Не понимал этого Всеволод, не мог постичь. Мертвецов надлежит предавать земле, ХО-РО-НИТЬ надлежит мертвецов, а не хранить, как солонину, в каменных ящиках с деревянными крышками.
Толстые доски, закрывавшие покойников, украшали кресты и скупые надписи. Стёршиеся латинянские буквицы, разбирать которые Всеволод даже не пытался. Что там? Имена павших? Эпитафии? Строки псалмов и молитв?
Какая разница…
Всеволод шёл дальше.
Саркофаги. Крышки. И под каждым деревянным надгробием - сражённый нечистью человек.
Или не только человек. Под крышкой ведь могла прятаться и…
Эржебетт…
Тварь, которую они искали.
Нужно смотреть в оба. А как? Как смотреть-то? Вскрывать каждую гробницу?
Интересно, сколько их здесь? Он считал. Пока не сбился где-то на четвёртом десятке.
Много. Слишком. Но…
Ага, не все, оказывается, закрыты. Вот, к примеру, пустующий саркофаг. Вот ещё один… И вот без крышки. И там, вон, тоже каменный гроб только дожидается своего мертвеца.
Правда, незанятые и незапертые деревом саркофаги встречались редко. Места для новых покойников в склепе почти не оставалось. И от того, что в ровных рядах нет-нет, да и зиял зловещий провал, от того, что закрытые гробницы порой всё же чередовались с открытыми… от всего этого становилось особенно жутко. "Будто специально для нас оставлены", - неотвязно крутилась в голове неприятная мыслишка. И - мурашки по спине.
Всеволод осматривал каждую темнеющую нишу. И двигался дальше…
Нет, ничего живого в этой зале смерти они пока не обнаружили.
Дальше…
Тихо и молча. Говорить в полный голос здесь не хотелось. Нельзя было здесь - в полный голос. Да и вообще говорить…
Ещё дальше…
И уж, тем более, нельзя здесь кричать.
Нельзя - и всё!
И всё же…
- Эр-же-бетт! - позвал Всеволод.
От его голоса идущие сзади вздрогнули. Сам Всеволод не видел этого, но - почувствовал спиной.
Склеп швырнул брошенное в могильную тишину слово обратно, многократно усилив его эхом.
- Бет-бет-бет… - прокатилось под сводами, отразилось от стен.
Что-то тихонько зашептал на латыни побледневший Томас. Здоровая рука тевтона судорожно сотворила крестное знамение.
- Бет-бет-бет… - затихали отзвуки эха.
И…
- Э! Э! Э! - отчётливо донеслось вдруг из темноты. Где-то впереди, с противоположного конца склепа, до которого они ещё не дошли. - Э-э-э!
А вот это - уже не эхо! И это - не обман напряжённого до предела слуха.
Тварь там! Тварь ждёт! Тварь выбрала место, чтобы встретиться с ними… Тварь подзывает… Что ж… Всеволод направился на зов, выставив перед собой мечи.
Он шёл не очень долго. Пока не упёрся в…
Дверь?
Неужто, ещё одна?
Да, длинный, уставленный каменными саркофагами замковый склеп заканчивался проходом…
Куда?
Эта дверь тоже была заперта. И тоже - снаружи. Но ведь кричали из-за неё. Обилие загадок начинало утомлять.
"Может, заманивают? - промелькнуло в голове. - Может, Ловушка? Но в чём она заключается?"
Всеволод тщательно осмотрел дверь. Ага… Эта дверца попроще, без железной обивки. И засов тут поплоше. Крепкий дубовый брусок в широких пазах. И всё же дерево, не металл. Правда, на засов намотана железная цепь из толстых паянных звеньев. На цепи, разумеется, замок. Но опять-таки, поменьше того, который раскурочил сарацинский громовой порошок.
- Брат Томас, - позвал Всеволод. - Эта дверь…
- Она не открывается, - откликнулся однорукий кастелян. - Никогда.
Не открывается? Однако, дверные петли, засов, цепь и замок поблёскивают жиром.
- Знаешь, брат Томас, а мне сдаётся, дверью всё же кто-то пользуется.
- Нет, - возразил кастелян. - Её просто поддерживают в надлежащем состоянии.
- Что там? Потаённый ход?
Томас пожал плечами. Звякнул пустой кольчужный рукав под левой культёй:
- Никакого хода за дверью нет.
- Тогда что?
- Тупик.
- И его закрывают на замок? - недоверчиво спросил Всеволод.
- Ну… вообще-то, в том тупике есть ещё один…
- Что?
- Саркофаг.
- И кто в нём погребён?
- Никто. Пока - никто. Мастер Бернгард завещал похоронить в нём себя, если… когда… - Томас запнулся. Снова перекрестился. - Но будем уповать на милость Божию. Ибо если погибнет мастер Бернгард, падёт и весь замок.
Вот значит как? Отгороженный от общих погребений одиночный склеп. Место будущего упокоение предусмотрительного тевтонского магистра, который ещё при жизни подготовил себе достойное посмертное убежище. Но почему же оттуда…
- Э-э-э! О-о-о! - опять услышал Всеволод.
Почему оттуда кричит кто-то, чей голос очень смахивает на голос Эржебетт?
- Я полагаю, от этой двери у тебя тоже нет ключа, - задумчиво произнёс Всеволод.
- Я же сказал: это склеп мастера Бернгарда, - ответил кастелян. - Никто, кроме него самого, не имеет права сюда входить.
- Никто? - криво усмехнулся Всеволод. - Совсем-совсем никто?
- Э-э-э! - вновь донёсся из-за двери звонкий девичий голос.
Девичий… Но вот из чьих уст он исходит на самом деле?
- Никто не должен там находиться, - побледнев, пробормотал Томас. - Мастер Бернгард запретил…
- Но ведь кто-то же там сейчас находится!
Значит, и им тоже придётся войти внутрь. Этот загадочный склеп в склепе нужно вскрывать. Благо, преграда не кажется столь уж несокрушимой. Здесь можно обойтись и без сарацинского порошка.
- Надеюсь, мастер Бернгард, не очень обидится, если я…
Всеволод поднял мечи.
- Что ты делаешь, ру…
Скорый, сильный удар.
Звон.
Треск.
- … сич?!
Второй удар.
Звон.
Треск.
И - прежде, чем однорукий кастелян успел что-либо предпринять - третий.
Трёх ударов оказалось достаточно.
Боевая серебрённая сталь разрубила мягкую железную цепь и разнесла засов. Неповреждённый, но бесполезный уже замок упал к ногам Всеволода.
- О-о-о! Майн готт! - тихонько простонал кастелян.
- Не огорчайся, брат Томас. Твоей вины в случившемся нет. Если доживём до утра, объясняться с мастером Бернгардом буду я. А пока…
Всеволод пинком распахнул дверь. Занёс оружие, готовый рубить всё, что движется. И…
И застыл на пороге.
Глава 40
Никакого потаённого хода здесь, в самом деле, не было. Было небольшое высеченное в скальной породе помещение. Посередине - массивный и опять-таки рубленный из цельной скалы гроб.
Саркофаг. Ещё один. Последний.
Внутри - глубокая ниша, прикрытая сверху двумя соединёнными воедино решётками. Одна - стальная. Вторая - литая из чистого серебра. Толстые прутья прихотливо переплетены друг с другом. Причём, настолько часто, что сквозь них не сразу и разглядишь, что… кто покоится внутри. Из прутьев густой щетиной торчат острые шипы. В разные стороны: и вовнутрь, и вовне. Стальные, серебряные…
Чем-то эта конструкция напомнила Всеволоду ведьмино ложе, из городской темницы Сибиу. Только шипов здесь было побольше и выглядели они повнушительней.
Предназначение всех этих колючек - яснее ясного. Кому-то очень не хотелось, чтобы закрытую гробницу вскрыли незваные гости, из какого бы обиталища они сюда не явились. Или чтобы тот, кто внутри, не выбрался наружу…
Интересно, что замка на двойной шипастой решётке не было. Решётка - забита и заклёпана наглухо, как камера смертника, обречённого вечно гнить в темнице.
А кто-то уже заглядывал через плечо и светил факелом. В неровном свете огня Всеволод увидел под крышкой-решёткой саркофага…
- Эржебетт?! - воскликнул он.
И сразу же в ответ - нечленораздельное, счастливое:
- А! А! А! - частое, прерывистое, словно дышит запыхавшаяся собачёнка. - Э! Э! Э!
Так и есть! Она!
И уже можно разглядеть то, чего глаз не различил сразу.
Решётка оказалось и не решёткой вовсе, а целой клеткой, вставленной в глубокую нишу гробницы, причём клетка была тщательно подогнана под её размеры. Сверху торчали ручки, позволявшие при необходимости вынуть этот ощетинившийся шипами металлический гроб из каменного саркофага.
Сама Эржебетт - обнажённая, беспомощная, неподвижно лежала внутри, в клетке. И не просто так лежала - а была зажата в чудовищных деревянных тисках на туго закрученных стальных болтах.
Жутковатый инструмент… ЭТО было что-то среднее между колодками и латами, между дырявым ящиком и давильным прессом. ЭТО вцепилось мощными челюстями в хрупкое тело и держало его крепко, мёртво.
Да уж, челюстями… Только вместо зубов в тех челюстях - шипы. Опять шипы… Деревянные, правда, и не столь острые, как на металлической клетке. Скорее, затупленные даже. Но тоже - частые, густые. Их хорошо видно сквозь широкие щели между сегментами хитроумного пыточного механизма, во многом повторяющего контуры человеческого тела.
Нет, шипы-зубья эти не протыкали нежную кожу, но и не позволяли пленнице пошевелиться. Шипы были вдавлены глубоко и сильно. Не настолько сильно, чтобы пустить кровь наружу, но достаточно, чтобы оставить под кожей густую сетку внутренних кровоподтёков. Тёмная синева была всюду: на длинной шее Эржебетт, на её упругой груди, на стройных ногах (с левой, кстати, содрана повязка и под коленом видна незажившая ещё рана, в которую тоже впился зуб-шип), на плоском животе, на вытянутых вдоль тела тонких руках.
От деревянных зажимов были свободны только голова, да кончики пальцев. А дерево-то… дерево - не простое. И сами тиски, и впечатавшиеся в тело девушки шипы были рублены-тёсаны-точены из осины.
Вот это точно ведьмино ложе. Самое, что ни на есть.
Особое ложе для особой ведьмы. Для особо опасной тёмной твари.
Всеволод смотрел вниз. Всеволод видел…
Запрокинутое лицо. Заплаканное и радостное. Рыжие, будто факельное пламя, волосы, только грязные, слипшиеся, спутанные. Подрагивающие пальцы, безуспешно пытавшиеся дотянуться до него сквозь тиски, шипы и решётку. И огромные глазища. Полные слёз, по-детски наивные, доверчивые, хлопающие длинными ресницами. Влажные глаза тёмно-зелёного цвета.
Цвета Мёртвого озера.
Всеволод отстранился. Вспомнил, зачем и почему он здесь. Отогнал проснувшиеся, было, чувства. Непрошеные и совсем-совсем ненужные уже.
- Ы-ы-ы! - донеслось из-под решётки разочарованно-непонимающее.
На миловидном перепачканном личике появилась гримаска недоумения, обиды и смятения.
Всеволод возвышался над Эржебетт, словно бесстрастный, бестрепетный и беспощадный судья. Он стоял сверху и смотрел вниз.
Он судил. Нет, готовился к исполнению приговора над осуждённой.
- А? А? А? - заискивающе-испуганно вопрошала она.
Зажатая в тисках, замурованная в шипастой клетке, погребённая в каменном гробу.
Игра такая? Обман? Всё в ней - бесчестная игра и подлый обман!
Где-то на периферии сознания промелькнула мысль: почему Эржебетт здесь? Почему Эржебетт - так? Мелькнула - и пропала. Не важно, как и почему. Сейчас важно только то, что она здесь. Проклятая тёмная тварь, которой предстоит ответить за всё.
За толстыми прутьями и острыми шипами распахнуты во всю ширь влажные глаза. Милые, влекущие, умоляющие глаза Эржебетт. А перед внутренним взором - пять пар других глаз. Невидящих и мёртвых. Пять верных дружинников, охранявших её, и от неё же (а от кого ещё?!) принявших смерть, тоже смотрели сейчас на Всеволода. Смотрели молча, с упрёком. Ждали.
Сердце нещадно сдавила непереносимая щемящая грусть. Жалость к Эржебетт? Наверное. Это с одной стороны. С другой - давит ярость и ненависть. Тоже к Эржебетт? Разумеется. Казалось, сердце не выдержит, казалось, вот-вот лопнет в ещё более жутких, чем те, осиновые, тисках.
Рядом слышалось дыхание спутников. Они тоже смотрели, молчали, ждали. Его, Всеволода, выбора.
Его приказа.
Его слов.
- Выйдите, - тихо попросил он. - Всё. Подождите снаружи. Там, подальше где-нибудь. В общем склепе. А лучше - за склепом. Возле алхимической лаборатории. А я… тут… сам…
ЭТО следовало сделать самому. Сначала разобраться, потом сделать. Что нужно. Что должно.
- Понадобитесь - кликну, - закончил Всеволод. - Ну? Ступайте!
Никто ни сказал ни слова. Даже Томас, не вполне ещё пришедший в себя после взлома запретных замков и после увиденного за ними.