- Хасан, - велела мадам Пунш толстому, но подвижному коротышке в синем двубортном пиджаке, галстуке и брюках с тщательно отутюженными стрелками, - сделай то, что просит господин охотник. И побыстрее, пожалуйста.
- Разумеется, мадам Пунш. - Смуглый низенький человек с достоинством кивнул и в мгновение ока вымелся из здания, умудрившись аккуратно, без стука притворить тяжелую дверь. Лишь чуть скрипнули заржавленные петли. Впрочем, они всегда скрипели.
- Ну-с, - слегка приободрившись, охотник потер мозолистые ладони: раболепие и покорность городских ему льстили, - продолжим. Надеюсь, вы знаете, кто такой этот ваш дипломированный лекарь? Или нет?
Он, покачиваясь с носков на пятки и засунув большие пальцы за ремень джинсов, обвел присутствующих суровым взглядом. Глубокоуважаемое управление, "отцы города", ежились под этим пронизывающим взором, как школьники, не готовые к уроку. Школьники думали, что новый учитель окажется мягким, покладистым человеком, но нет, они ошиблись - преподаватель строг и взыскателен, он запросто влепит нерадивым ученикам двойки, а то и колы, и вызовет родителей для личной беседы. Нельзя, никак нельзя трусливо отмалчиваться и мяться перед классной доской: преподаватель не простит и непременно накажет. Поэтому хоть что-нибудь надо сказать - капельку! чуточку! - но сказать. И "отцы" принялись оправдываться.
- Э-э… - осторожно мямлили они, - мы подозреваем. Конечно, улики косвенные, и обвинивший его человек… в прошлом… э-э… пострадал по вине Роста. Хотя нет, конечно же, виноват был он сам, даже не он, а его сын, и…
Но выгородить себя "отцам" не удалось: охотник, кривясь, слушал их беспомощный лепет и при каждом пространном "э-э" хмурился всё грознее. А когда Йонас Жиховец, городской казначей, страдающий одышкой, пустился в длинные объяснения насчет сына плотника, Ловица, заикаясь и путаясь с каждой фразой подобно глупой мушке в паутине, без толку сучащей лапками, терпение Алекса лопнуло окончательно.
- Что за чушь вы несете?! - взбеленился он. - Какой еще сын? Кто там у вас пострадал? То есть вы всего лишь подозреваете этого лекаришку? Ха! Если он сбежал, какие еще нужны улики? Влад Рост - прислужник чужака, целитель! Вы в своем гнусном городишке покрывали его, вы стараетесь обелить его и теперь! Ах, он же вылечил стольких человек. Ну и что? И змеиный яд в малых дозах полезен, но когда змее надоест играть, когда ей наскучит притворяться гнилым куском каната, она ужалит! Слышите?! Вырвать ее ядовитые зубы необходимо как можно раньше!
Взгляд Алекса пылал столь горячей ненавистью, что казалось, стены не выдержат - задымятся, вспыхнут, и бесшабашное пламя пойдет гулять-дебоширить окрест, погребая Лайф-сити в горниле адского пожарища. Йонас украдкой промокал обильно выступивший на лысине пот, его клетчатый платок вымок напрочь; казначею безумно хотелось откашляться, но, боясь навлечь на себя гнев Алекса, он лишь сдавленно хрюкал в кулак. Члены муниципалитета приниженно горбились и кивали охотнику в такт, будто заведенные болванчики. Они уже были на всё согласны, лишь бы этот ужасный человек ушел отсюда, убрался из Лайф-сити, и чем скорее, тем лучше. Только госпожа Пунш сделала слабую попытку защитить Влада; голос ее подрагивал, и выражалась она несколько косноязычно, но всё же держалась лучше прочих.
- Вот вы говорите… он сбежал, - сказала она. - Да, это так. Но посудите сами… у него могла быть на то причина, ведь оговоривший Роста плотник Радек очень недоброжелательно к нему относился. Я понимаю отцовские чувства Радека… из-за взбалмошной девчонки, подружки доктора, сыну плотника отрубили руку. И сделал это еще один друг Влада - Лютич, подрабатывающий палачом… Тот факт, что никто, кроме него, не соглашался на такую грязную работу, говорит о многом. Радек мог вполне сознательно оболгать доктора Роста, специально отомстить ему. Он… науськал толпу на Влада, ну что тому еще оставалось делать, как не бежать? Его бы без суда и следствия…
- А их так и надо - без суда и следствия! - раздраженно перебил Алекс. Он наставил на женщину указательный палец и, точно вдалбливая в ее сознание эти слова, энергично тыкал рукой - ни дать ни взять копёр, забивающий сваю в твердый грунт. - Всех целителей! Ясно вам?! Давить как крыс! И тех, кто им помогает, - тоже!
Мадам Пунш и остальные работники муниципалитета завороженно следили за движениями охотника; их, как кроликов перед удавом, парализовал страх: у охотников большие полномочия, не следует противоречить или мешать им, иначе те сочтут, что кое-кто помогаетцелителям. И тогда… К счастью для жителей Лайф-сити и для городского самоуправления Алекс не собирался ловить предполагаемых сообщников и пособников целителя, каковые вполне могли здесь отыскаться. Его интересовал исключительно доктор Влад Рост. И задержать его следовало любой ценой. Презрительно фыркнув в лицо напуганным до икоты служащим управления, охотник сказал: ваша, мол, удача. Живите пока. Загляну как-нибудь, прошерстим вашу братию. Ох, чую, жарко будет.
Казначей Йонас побледнел, выронил носовой платок и с тихим стоном сполз с кресла. Секретарь Пунш нервно кусала ставшие пунцовыми губы. Христофор Зольтан, торговый советник и по совместительству юрисконсульт, тяжко вздыхал и беспрестанно теребил куцую бородку. Кто-то уткнулся взглядом в столешницу темного дерева, матово отблескивающую в свете пробивавшегося сквозь неплотно сдвинутые жалюзи солнца, кто-то, нахохлившись, отвернулся. Радмила Крушину, управляющего гостиницей, одолел тик: левая щека его подергивалась, отчего казалось, что управляющий скабрезно, с намеком улыбается и подмигивает, желая задобрить охотника, мол, пойдем-ка, друг Алекс, в наших номерах обслуживание по высшему разряду!
Смотреть на Алекса не решались, сидели жалкие, подавленные. Даже Милич как-то оплыл и напоминал отнюдь не глыбу, не борца, сплошь состоящего из литых мускулов, а ноздреватый и рыхлый весенний сугроб. "Цвет общества" облетел, от прекрасно-изысканных декоративных растений, потерявших лепестки и нежные листочки, остались угрюмые костыши - ни гонора, ни апломба, ни величия…
- Чего приуныли? - рассмеялся охотник. - Повезло, говорю, вам. Радуйтесь. - Он выудил из кармана джинсов наручные часы без ремешка, моргнул, всматриваясь, и прежним непререкаемым тоном произнес: - Так где ваш посыльный? Сколько можно ждать? Я вам что, добрый дедушка, завернувший на чашку чая? Ошибаетесь, господа! - Алекс достал из сумки, перекинутой через плечо, вороненый блестящий пистолет и, сняв его с предохранителя, хладнокровно всадил в тянущийся вдоль стены стеллаж с документами пару зарядов. Грохот пальбы и звон осыпающегося стекла услышали и на улице; пристав, бездомным псом слонявшийся около входной двери, как ужаленный влетел в здание муниципалитета. Следом за ним вломились с винтовками наперевес Альберт со Штефаном, присматривающие наверху за порядком.
- Пшел вон! - вызверился на пристава охотник. - Не видишь, господа управляющие заняты?! Всё в порядке, Альберт, - обратился к товарищу, - просто показал кое-кому, что мы не шутки шутить приехали. Идите, займите пост перед дверью. Никого не впускать, кроме этого, как его?.. - Он вопросительно уставился на секретаря.
- Х-хасана, - подсказала мадам Пунш, заикаясь, как лысый Жиховец. Обмякший в кресле Йонас, был близок к обморочному состоянию и, похрипывая, стонал, с трудом хватая воздух обескровленными губами: у него было больное сердце, а внезапная беспричинная стрельба совсем доконала беднягу, вызвав приступ удушья.
- Кроме толстого коротыша в синем костюме по имени Хасан. Иди. Я еще побеседую с этими умниками.
Альберт с напарником удалились, вытолкав взашей удрученного пристава. Алекс присел на край стола и, требуя внимания, постучал по нему рукояткой пистолета - члены муниципалитета, пребывая в растрепанных чувствах и полностью сбитые с толку, медленно, но верно впадали в истерику.
- Господа, - охотник повысил тон, - и дамы, - он слегка кивнул мадам Пунш. - Какого дьявола вы сидите тут и киснете? Вы же не дрожжевое тесто, господа! Испугались? Не берите в голову. Маленькое театрализованное представление еще никому не вредило, надо же заботиться о реноме жестокосердных и психически неуравновешенных охотников? А теперь, господа, я вам совершенно серьезно заявляю - при любом мало-мальском сопротивлении, неоказании должной помощи и саботировании распоряжений, которые для вас являются непосредственными при-ка-за-ми, я, не задумываясь, расстреляю каждого сотого в этом заштатном городишке. И в первую очередь вас как руководителей. Возродив, так сказать, древние, но чертовски действенные военные традиции. Я доступно изъясняюсь? Доступно, - с удовлетворением подытожил он, оглядев поникших муниципалов. - Это вам урок, господа, на будущее - чтоб встречали с должным почтением. Вызовите, что ли, врача. - Алекс махнул рукой, обратив-таки внимание на сипящего Йонаса. - Видите, человеку плохо.
За врачом, посовещавшись, отрядили юриста Зольтана. Вскоре, как нельзя кстати, объявился Хасан с тощей картонной папкой, в которой лежало с десяток машинописных листочков - вся информация, какая нашлась о предполагаемых сообщниках Влада Роста.
- Негусто, - выразил неудовольствие Алекс, наскоро просмотрев бумаги. - Ладно, всё лучше, чем ничего. Честь имею, господа. - Он приподнял шляпу. - Отправляюсь ловить беглого доктора. Да, - обернулся от двери, - разошлите приметы целителя и пособников по городам. В деревни и села, с какими есть связь, тоже отправьте. И поскорее.
Едва он вышел за порог, под сводами управления раздался слитный вздох облегчения - члены муниципалитета, не таясь, утирали взмокшие лбы платочками и, вяло переругиваясь, решали, как в дальнейшем обезопасить себя от таких неудобных гостей. Приставу влетело по первое число - за то, что не предупредил; в самый разгар нагоняя вернулся юрисконсульт с врачом. Врач без промедления взялся за осмотр казначея Жиховца, пока секретарь Пунш обсуждала с остальными причину навязчивой до маниакальности идеи охотника о поимке Влада Роста. Причина была непонятна, один только подписанный в Миргороде ордер чего стоил - охотники и так могли судить арестованных по подозрению в целительстве и тут же приводить приговор в исполнение, что, конечно, сильно напоминало небезызвестный суд Линча. На самом деле ордер как таковой им вовсе не требовался, но он придавал действиям охотников некий ореол законности, и они могли прикрыться казенной бумажкой в том случае, если бы грубая сила оказалась бесполезной. В конце концов "отцы города" сошлись на том, что это - личное. Видно, когда-то давно или, наоборот, сравнительно недавно, доктор Влад в чем-то подставил Алекса, крайне насолил ему, перейдя дорогу во всех возможных смыслах.
Тем временем внизу, на заросшей крапивой поляне, возницы обеих бричек разворачивали лошадей, а охотники, сидящие в повозках, весело гоготали, слушая рассказ Алекса о трусливых нравах обывателей-управленцев.
- Куда теперь? - спросил кто-то старшего.
- Хорошая дорога тут одна, - раздумчиво ответил Алекс. - Они удирали на лошади, значит, наверняка двигались по дороге, стараясь выиграть время. Жилых поселков или деревень рядом нет, все местные давно переселились в этот обезьяний город. Дальше к северу, километров через пятьдесят, идут заселенные районы. Для начала поедем туда, расспросим, что и как. - Он подал возницам знак трогаться.
- Хей-хо! - Дед Прохазка ловко огрел вожжами круп чалой лошадки, и брички с охотниками поехали назад, всё так же петляя между деревьями, а выбравшись из леса, понеслись прочь от Лайф-сити.
Первая рисованная глава
Живи, Волик!
Мы сидим у крутого обрыва и любуемся закатом, простершимся над горизонтом огненно-красной полосой. Закат, как обычно говорится в книгах классиков, "пламенеет", и я полностью согласен с классиками. Черные деревья у далекой стены леса царапают пухлые бока светила; из раны, испачкав четверть неба, струится "кровь". Сзади подкрадывается темнота. Ирка прислонилась спиной к переломленному пополам дубу; его корни, похожие на дождевых червей, проткнув землю, выпирают из отвесной стены под нами. Внизу течет река, и вода звонко бьется о камни, взвихриваясь пенными бурунчиками. Позади - тоже лес, в траве стрекочут кузнечики, сонно чирикают птицы; на опушке заливается соловей. Мы сидим на большом камне, поросшем зелено-синим мхом, слушаем соловьиное пение и качаем ногами: ждем, когда вернется из разведки Лютич.
- А я писателем в детстве хотел стать, Ирка, - рассказываю о своей жизни. - А до этого - режиссером или там сценаристом, я кинофильмами увлекался. Представляешь?
- Правда, что ли? - Она с любопытством косится на меня. В руках у Ирки большой кусок черствого ржаного хлеба; крошки падают на джинсы, она аккуратно подбирает их и кладет в рот. У меня слюнки текут, когда смотрю на хлеб, но я терплю: в конце концов, я - мужчина. Из еды у нас больше ничего нет, поэтому Лютич отправился в ближайшую деревню за припасами и - попутно - за новостями.
- Ну да.
- А почему не стал?
- Э-э… игра началась.
Она смеется, не замечая моей запинки. Да чего уж там - моего вранья. Не буду же я объяснять ей, девчонке, почему не стал писателем.
- Так наоборот, такой шанс! Кем ты был до игры? Обычным человеком, ничего не знал, ни о чем не заботился. А тут такое! Сразу небось понял, что к чему в мире, смерть увидел… говорят, лучшие писатели те, кто войну пережил, ну, или там лишения какие-нибудь. Например, Хемингуэй. Я его, правда, не читала, мне Лютич рассказывал.
Я задумываюсь. Ее мысли насчет смерти и лишений удивительным образом резонируют с моими снами. Особыми снами. Гнетущими, давящими. В них мне является… не помню - кто. Не хочу вспоминать. Достаточно того, что слова из снов каленым железом врезаются в мозг, остаются там навсегда.
- Ты знаешь, Ирка, - осторожно подбираю слова, - что-то подобное я уже слышал. Чтобы стать хорошим писателем, надо узнать, что такое жизнь и что такое смерть. Иначе - твори на потребу толпе. Масса превознесет тебя, но потом, а это когда-нибудь обязательно случится, шваркнет с размаха об землю. Кто-то мне такое говорил, только давно это было.
- Ну так! - веселится Ирка, откусывая от ломтя. - Я умная, глупого тебе не скажу. Внимай мне!
- Ирка-носопырка, - дразнюсь, уходя от скользкой темы. - Вот придем в Беличи, вспомню, что там произошло, и тогда…
- Ну что тогда? Что? - Она показывает язык.
- Тогда и посмотрим.
- Ты в самом деле ничего не помнишь? - спрашивает она, помолчав.
- Кое-что помню: тебя помню, Лютича… Остальное как в тумане. Помню, ты над сыном Радека издевалась, когда мы его за воровством поймали.
Ирка отворачивается с хлебом во рту.
- Бахлмлбл…
- Чего?
- Говорю: так надо было! Всё Лютич ведь придумал - и "колдунами" предложил стать, и твою маскировку обеспечил…
М-да. Вот оно как.
- Странно, да? - высказывает мою непроизнесенную мысль Ирка. - С виду деревенский увалень, простак, а хитрющий - сама, бывает, не пойму, что у него на уме. А книжек сколько прочел! Наверное, сто. Или даже тысячу.
- А "сеансы" наши?
- Они настоящие, - подтверждает Ирка. - Всё от Лютича! Он мне кулон дал особенный… - Девушка засовывает руку под воротник маечки и вытаскивает цепочку со знакомым красным камешком в серебряной оправе. - Вот. Помогает сосредоточиться. И уводить… понимаешь?
- Нет.
- Ну, уводить. Я ухожу сама и тебя увожу, мы что-то ищем… ну… как в киселе или вате, вроде и наш мир, но всё расплывчато, будто во сне, понимаешь? - Ее лицо раскраснелось, Ирка пытается найти точную формулировку, но слов явно не хватает.
- Кажется, понимаю, - говорю, чтоб успокоить ее. Девчонка облегченно вздыхает и рассказывает дальше. И вот уже мы сидим и болтаем просто так. Ни о чем.
- Я аниме люблю, - признается Иринка. - Вернее любила. В японских мультиках чувства, они… преувеличенные, что ли? Невзаправдашние. Сильнее, чем в настоящей жизни. Больше. Ярче. Но всё равно здорово.
Усмехаюсь:
- В аниме еще глазищи здоровенные! Больше, чем в настоящей жизни.
- Глупый… ничего ты не понимаешь. И вообще, некрасиво: я ведь не смеюсь над твоим писательством!
Смеркается. Длинные тени добираются до нас, накрывают с головой; сумрак пропитывает наши тела, как сладкий крем - пирожные. В траве шуршат мелкие зверюшки, может, полевки или длинноухие зайцы. Где же Лютич, куда запропастился? У нас есть ходули, но далеко на них не уйдешь, тем более ночью, тем более, когда лес так близко. Вдруг предал? Три дня прошло, как мы покинули Лайф-сити, а я Лютича толком и не узнал. Вроде и не молчит, а что ни скажет - пустое, ни о чем, от прямых вопросов уклоняется, ловко переводит разговор на другие темы. Вот Ирка болтала много: и о том, как я два года назад в Лайф-сити вернулся, израненный и больной, и насовсем там жить остался, а они с Лютичем меня выходили. И о том, что приступы амнезии у меня случались постоянно, но забывал я не то чтобы всё - кусками, а вот так, что почти начисто отрезало, - впервые приключилось.
"Сеансы", как мне поведала Ирка, ничего общего с "черной магией" не имели, хотя горожане считали иначе - и боялись нас, но одновременно и уважали, потому что врачом я был отменным. Может, кто-то и догадывался, что я целитель, но молчал ради общего блага.
А потом появился этот проклятый Радек, раскопавший мою подноготную. Кто мог сказать ему? Снарядили в Лайф-сити погоню за нами или плюнули: своих забот, мол, хватает? Десятки вопросов, на которые нет ответов. Голова словно превратилась в растревоженный пчелиный улей.
Когда солнце, изрядно подранное колючими лапами потерянных в сизой дымке сосен, окончательно скрывается за горизонтом, Ирка встает и, приставив ладонь к уху, прислушивается. Вокруг тишина: даже зверье в лесу отчего-то притихло, затаилось.
- Не придет Лютич…
- Задержался? - предполагаю я.
- Случилось что-то, - уверенно произносит Ирка. - Давай-ка к дороге вернемся, глянем… может, на бандюков напоролся. Мало ли какая шваль по окрестностям бродит.
- Может, тележка сломалась. Или лошадка умерла, - я натянуто улыбаюсь. - От обезвоживания.
Даже не улыбнувшись в ответ на дурацкую шутку, Ирка надевает ходули. Я с сожалением убираю дневник, который только что читал, в походный рюкзак. В дневнике часто встречались совершенно абсурдные записи вроде "Сегодня сожрал двести куриц", но были и осмысленные - до происшествия на семидесятом километре, где моя сестра, Марийка, превратилась в горлицу, где со мной что-то случилось. Далее, начиная с Лайф-сити, процент идиотизма заметно возрастал. Однако попадались и нормальные строчки - незнакомые мне мысли, наблюдения, было кое-что и об Ирке, о том, что ей воспитания не хватает, настоящего, родительского.