- Милена! Вот! - Отец яростно раздул ноздри, а затем повернулся к директору. - Вы извините, директор Филин, я весь на нервах, простите ради бога… - Снова развернулся к Владу: - Вот! Кто она, эта похотливая дрянь, соблазнившая моего сына?!
- Она… ну… никто… выдуманный персонаж… - Безумно больно было так говорить о Милене, девчонке, с которой за последние полгода он буквально сросся своей подростковой душой, и Влад отчаянно зашмыгал носом, только чтоб не заплакать.
- Выдуманный! А зачем деньги воруешь? Почему ты весь в крови - небось, у нее есть еще один ухажер, который тебе рожу-то и набил? Где деньги? - Отец накинулся на Влада как волк на ягненка и стал обыскивать. Влад потерянно смотрел из-за его плеча на директора. Но Филле тактично отвернулся к окну и уставился на летящих по небу птиц, вроде бы уток.
- Сотня! - торжественно провозгласил отец, вытягивая из внутреннего кармана Владовой куртки купюру. - Где вторая? Пропил с этой дрянью?
- Я… - Влад всё-таки не выдержал и заплакал: - Я не брал двести, я сотню взял, всего сотню, сотню, сотню!..
- Не смей мне врать!
- Я не вру!
- Извините, директор Филин!
- Что вы, что вы! Это ваш сын, вы отец, вы в шоке…
- Да, я в шоке! Я никогда - НИКОГДА! - не ожидал от сына такого!
Влад поднял голову. Слезы катились из глаз уже сами по себе, не вызывая никаких переживаний.
- Я это уничтожу! Уничтожу! - бесновался отец, комкая листочки с текстом. - Сегодня же сожгу!
- Это роман про любовь, - убито прошептал Влад. - Про любовь двух школьников, его зовут Влад, а ее - Милена, и они любят друг друга, просто любят и хотят быть вместе. Для него не главное, чтоб Милена ему дала, а Милена не обращает внимания на то, что он не самый крутой пацан в школе. Они любят не по какой-то особой причине, нет… просто любят, и всё…
- Шлюха! Директор Филин, вы не возражаете, если сегодня мой сын не пойдет на занятия? Видите, он… м-м… немного не в состоянии.
- Что вы, что вы! Конечно, забирайте его, я велю завучу, чтоб она предупредила учителей.
Рост за ухо вывел сына из школы. На первом этаже их поджидали юркие мальчишки из младших классов, они хихикали и показывали на Влада пальцами. Из учительского туалета, подтягивая штаны, появился сильно поддатый господин Струп и, зычно ругаясь (без мата, всё-таки школа!), заставил малолеток вернуться к подметанию. На Влада он не обратил внимания: опьяненный властью над детьми, он, кажется, о нем уже позабыл, гордый, что ходит не куда-нибудь, а в туалет для учителей.
Отец ушел на работу, заперев Влада дома. Пока его не было, Влад совсем уже решился повеситься, но не сумел отыскать веревку, хотя мыло, конечно, нашел. Повертев пахнущий ландышем кусок мыла в руках, вернул его на место и вешаться передумал. В обед отец вернулся, Он прошел на кухню, запихал листки с романом в жестяное мусорное ведро и демонстративно сжег их. Когда рукопись была уничтожена, он заставил Влада подмести серые хлопья разлетевшегося по кухне пепла и вынести ведро. Выкидывая сожженную рукопись в мусорный контейнер, Влад опять плакал, уже не стесняясь слез.
Вечером отец пришел совсем пьяный. Он долго возился в кладовке, а потом появился на пороге, страшный, черный, с ремнем в руках - старым дедовским ремнем. Влад скрючился на кровати. Его трясло.
- Снимай штаны, - приказал отец глухо.
Влад не двигался. В соседней комнате замолчал магнитофон, скрипнула дверь.
- Снимай свои чертовы штаны, - повторил отец.
- Не смей! - звонко выкрикнула Марийка. Она стояла у отца за спиной, вытянувшись в струнку. Отцово лицо потемнело. Владу показалось, что Марийка ходит по краю бездны, пока что сестра твердо стоит на ногах, но один неверный шаг - и она провалится и никогда больше не вернется.
- Мой сын никогда не станет вором, - проговорил отец. - Никогда и ни за что.
- Отойди от него! - Марийка топнула ногой. Отец, покачиваясь, шагнул к Владу, но Марийка схватила телефонную трубку и прижала к уху.
- Еще шаг, и звоню в полицию. Тогда уж тебе не отвертеться!
Отец остановился. Он как-то сразу сник, отбросил ремень и протопал в зал, захлопнув за собой дверь. Звякнули стеклянные дверцы серванта, где стояли рюмки и фужеры, а в баре хранилось вино.
Влад плакал. Плакал, не стесняясь Марийки - слезы сами лились из глаз. Сестра подбежала к нему и обняла, крепко-крепко. Она была теплая и ласковая, как мать.
- Хочу, чтобы мама вернулась… - шептал Влад. - Я так устал… мне так плохо… папа не был таким, когда мама была жива…
- Всё будет в порядке, - сказала Марийка, гладя его по голове. - Владик, ну что ты? Ну успокойся, успокойся, братишка. А хочешь… поиграем? Как раньше? - Она метнулась к двери, заперла ее и с ногами забралась на тумбочку, куда Влад складывал учебники и письменные принадлежности, не умещающиеся в секретер.
- Помнишь, когда мы маленькими были? Кто первый коснется пола, тот проиграл!
Влад улыбнулся сквозь слезы и подобрал под себя ноги.
- Я могу так долго сидеть, не коснувшись пола, а тебе надо вернуться в свою комнату.
Марийка с серьезным видом покачала головой:
- Так нельзя, Влад. По правилам игры надо бегать друг за другом. Остановиться - еще хуже, чем упасть.
Полночи старший Рост пил водку. Он звенел рюмкой на кухне, чокаясь с бутылкой, и иногда плакал. Влад неподвижно лежал в кровати, притворяясь спящим. Лицо его превратилось в сухую, безжизненную маску, в уголках глаз застыла хрупкая соленая корочка. Влад не боялся - рядом, в соседней комнате сестра, она спасет его, если что-то случится, - но на душе скребли кошки. Царапали, рвали в клочья, и душа, сопротивляясь, черствела хлебной коркой. Внезапно в комнату проник свет. Влад зажмурился, замер, чтоб только не выдать себя.
- Я знаю, ты не спишь, - пьяным голосом сказал отец.
Влад молчал.
- Влад!
Мальчишка стиснул зубы.
- Влад!!!
- Я не сплю… - шепотом ответил Влад, испугавшись, что отец своим криком разбудит соседей и они позвонят в полицию.
- Я читал твой роман, Влад, - сказал отец сильно пьяным голосом. - По-моему, это хороший роман, добрый. Прости, что сжег его. Он о любви, и при этом без лишних соплей и пафоса, но о любви всё равно нельзя писать, потому что когда любишь кого-то, а этот кто-то уходит - это очень больно. Однако хоть и нельзя писать о любви, вот тебе бумага. - Отец положил на полку секретера стопку чистых листов. Влад молча следил за ним. - Ты сможешь восстановить роман, я верю в тебя…
- Да ладно… - пробормотал Влад, тронутый переменой в настроении отца.
- Главное, дисциплина, - сказал отец. - Если ты будешь писать по десять страниц в день, то за две недели точно восстановишь написанное. Главное, не отлынивать, а писать, писать. Без остановок. И чтоб никаких помарок! Я каждый вечер буду проверять.
Влад жалко улыбнулся. Рост-старший повернулся и, увидев сыновью улыбку, растаял. Он подошел к Владовой кровати, неловко взъерошил мальчишке волосы.
- Будь умницей, - посоветовал. - И всё будет замечательно.
- Хорошо, - бесцветно ответил Влад.
Когда отец вышел и в комнате стало темно и тихо, Влад, повернувшись, посмотрел направо: свет фонаря падал точно на белые листы. Владу сейчас же захотелось разорвать их на кусочки и пустить по ветру. Роман, судьбу которого он непрестанно оплакивал, в одно мгновенье сделался ему ненавистен. Он заворочался в постели. Писательство, одобренное отцом, да еще таким вот образом, перестало его интересовать. Буду моряком, твердо решил Влад.
Но… завтра суббота. Вечером сеанс, и Волик хотел повести Еленку в кинотеатр. А Влад не явился на уроки, так и не увидел друга, не отдал стольник. Что он подумает? Наверное, решит, что Влад струсил, вот и не пошел в школу. Точно, так он и подумает! Ведь если бы он подумал что-то другое, например, что Влад заболел, он бы обязательно пришел или хотя бы позвонил. Но звонка не было. А завтра суббота, и кто знает, на что пойдет гордый Волик, чтобы раздобыть деньги на билеты.
Влад закрыл глаза и представил Волика. Тот крался по узкому карнизу к окну, ведущему в темную контору с сейфом, набитым тугими пачками. В руках Волик держал мощную дрель, на плече его болталась холщовая сумка. Он намеревался вскрыть сейф… Контора была букмекерской, точно букмекерской, потому что Волик - справедливый человек, он бы не стал грабить детский сад или магазин. Он, как благородный Робин Гуд, грабил бы именно конторы. Впрочем, Робин Гуд конторы не грабил, в Англии двенадцатого века их не было, хотя это не так уж и важно. И Волик, и Робин боролись против несправедливости.
Непроглядная темень. Снег валит с неба. Внизу железный забор, острые верхушки прутьев насквозь проткнут Волика, если он сорвется с карниза. Но Волик не боится. Ему нужны деньги для возлюбленной. Очутившись у окна, он натягивает на голову чулок, но в этот момент… о, ужас! - включаются прожекторы, и голос, стократ усиленный мегафоном, приказывает Волику сдаться.
Волик замирает на месте, он понимает - выхода нет. Он стягивает с головы чулок и презрительно смотрит на полицейских и спецназовцев в камуфляже, толпящихся внизу, на эти оплывшие жиром самодовольные лица.
С именем Еленки на устах он прыгает вниз…
Влад открыл глаза и подскочил на кровати. Он так явственно увидел эту картину, что ни о чем ином думать уже не мог. Он вертелся на кровати с полчаса, но сцена гибели единственного друга неотвязно преследовала воображение. Из комнаты отца слышался равномерный басовитый храп, и Влад решил рискнуть. Он скатился с кровати и на цыпочках пробрался в прихожую, к телефону. В полной темноте набрал номер Волика. Довольно скоро ответил заспанный женский голос:
- Але…
- Здравствуйте, госпожа Брыля. Как там Волик?
- Але? Что вы там шепчете? Говорите громче!
И Влад отважился повысить голос, хотя мог проснуться отец. Но всё же он рискнул:
- Это Влад Рост…
- Рост? Ты соображаешь, сколько сейчас времени? - Мама Волика сверилась с часами. - Почти три ночи!
- Ну… я это… Волика…
- Волик! Тебя Рост! - закричала женщина, и Влад обрадовался: Волик жив, с ним всё в порядке. И нисколько не удивился, что мать Волика позвала его. Но тут Влада как холодным душем окатило - Волик сейчас подойдет к трубке! О чем он с ним будет говорить?
- Че?.. - раздался сонный голос Волика. Влад, не найдя, что сказать, кинул трубку на рычаг и отскочил от аппарата, словно тот обернулся ядовитой змеей. Сердце трепыхалось птенцом в скорлупе, норовя вылупиться из грудной клетки. Отец, слава богу, не проснулся. Дрожа от страха, Влад вернулся в комнату, залез под одеяло и сразу уснул от пережитых волнений.
Волик отложил трубку и сладко зевнул. Мать завозилась в спальне, проворчав:
- Спать иди!
- Щас, - лениво ответил Волик и, подтягивая спадающие семейные трусы, прошлепал на кухню. Здесь при свете тусклой лампочки сидел мамин ухажер, дядя Савелий, и в гордом одиночестве распивал бутылку дешевого венгерского вина. Он вертел в руках стакан и разглядывал его на свет, с любопытством наблюдая за рубиновой жидкостью. Дядя Савелий вообще был странным: мог захохотать без всякого повода или часами наблюдать за каким-нибудь природным явлением, совершенно нелепым по мнению Волика. Сразу видно: русский.
- Папка звонил? - грустно вздохнул дядя Савелий. Родители Волика год назад развелись, но отец докучал им с матерью. Савелию это не нравилось.
- Не-е… - Волик плюхнулся на стул напротив Савелия. - Влад Рост.
- Кто такой?
- Приятель один.
- Чего ж это вам, отец, друзья посреди ночи звонят?
- Хотят и звонят… - буркнул Волик. - Он немного того… писатель, в общем. Как и вы.
- Уважаю! - кивнул Савелий и, причмокнув, выдул целый стакан. - Будешь? - Подвинул стакан Волику.
- Не… - неуверенно сказал мальчик. - Мне мама не разрешает.
- Да ладно тебе! Небось, на школьных вечеринках тайком выпиваете!
Волик понюхал стакан и поморщился.
- Не буду, - упрямо повторил он. - Это у вас в России принято детей спаивать.
- Ну, как хочешь. Надумаешь, так плесну чуток. - Савелий встал, достал из буфета две кружки, наполнил их и, отпивая то из одной, то из другой, выдул почти всё. Замер с кружками в руках. В проеме нарисовалась мать Волика, Брыля, кутающаяся в теплый махровый халат. В полутьме Брыля была прекрасна той мягкой белой красотой, которой отличаются некоторые славянские женщины тридцати-тридцати пяти лет.
- Волик, иди спать, - велела она.
- Мам, я…
- Немедленно.
Бурча что-то невнятное, Волик ушел из кухни. Брыля заняла его место, некоторое время они с Савелием молчали. Брыля потирала лоб, словно у нее неожиданно заболела голова.
- Плесни и мне… - попросила, указав на стакан. Савелий нацедил ей остатки вина, Брыля отпила немного, поставила стакан на место и спросила, зажмурив глаза, как перед прыжком с высокого обрыва:
- И всё-таки, Савелий… ты зачем приехал?
Он долго не отвечал, вертел в узких пальцах кружку, затем поставил ее на край стола. Кружка качнулась, будто хотела упасть, но всё-таки удержалась.
- Правда, здорово так просто сидеть рядом, Брылечка? - спросил Савелий. - Чувствовать друг друга, даже зная, что не можешь коснуться соседа, но не потому, что физически не можешь, а потому, что какая-то часть души парализована, омертвела от тех слов и поступков, которые стоят между нами.
- Не трави душу… - взмолилась она и отпила вино. Савелий отвернулся к черному окну, за которым мерцали звезды.
- Я, Брылечка, чувствую сейчас единение со всеми теми людьми, которые, как и мы, сидят в своих прокуренных кухнях и не могут сказать друг другу всего того, чего хотят. Когда-то, гораздо раньше, когда эти люди были влюблены, по-настоящему, понимаешь?.. эти слова не прозвучали бы столь банально, пафосно, но сейчас, после всей той лжи…
- Ой, Савá, сколько пафоса! Ты это, осади. - Брыля улыбнулась.
Он тоже улыбнулся:
- Надо же. Помнишь, мою детскую кличку.
Она рассмеялась:
- "Винни-Пух и все-все-все" до сих пор твоя любимая книжка? Я пробовала читать в русском переводе, русский язык такой смешной…
- Не знаю, может, и не любимая, - честно ответил он. - Еще, помнится, меня увлекала пиратская романтика. Сабатини, Стивенсон… С тех пор новых любимых книг у меня так и не появилось. Пускай…
- Что "пускай"? - поинтересовалась она.
- Почему ты развелась? - рубанул он.
- Не слишком ли интимный вопрос, Сава?
- Я - мудрая С-А-В-А! Я должна всё знать. - Он подмигнул ей.
Она пожала плечами:
- Не знаю. Не сложилось как-то: мелочи, быт, всё такое…
- Понимаю. - Он кивнул. - Мелочи убивают. Убивают день за днем, медленно и мучительно.
- Как твоя карьера великого русского писателя?
- Виликава руски пейсателя, - по буквам произнес он, передразнивая, и развел руками: - Не очень как. Был я на Родине: всё там чужое, незнакомое. Русское во мне сейчас только имя, наверное.
Они помолчали и выпили еще. Савелий признался:
- Ты знаешь, Брыля, а я душу продал.
- Дьяволу? - Она усмехнулась. - Сходи в церковь, помолись. Святые отцы помогут.
- Ну зачем сразу дьяволу? У него и так много душ в подчинении, чтоб еще покупать. Он их бесплатно забирает, тысячами, миллионами. А в церковь я не пойду. Знаешь, почему? Я продал душу Богу.
Брыля засмеялась, но Савелий был серьезен, и она, быстро перестав смеяться, устало потерла лоб.
- Ладно, хватит этих розыгрышей, Сава… мне вставать завтра рано, на завод пиликать. И ты ложись. Я тебе на диване постелила, в гостиной. И… Сава… честное слово, я рада была тебя увидеть, но лучше уезжай. Прошу тебя. Собери завтра вещи и возвращайся в столицу. Что тебе в нашей провинции делать? У нас не бывает литературных вечеров и нет клубов по интересам, даже андеграунда у нас как такового нет, ведь не считать же андеграундом алкашей и наркоманов, которые собираются по ночам в подвале, или подростков, тренькающих там на гитаре… Возвращайся в Москву, уедь в Париж, Варшаву, куда угодно… Да хоть в Миргород, только не приезжай больше в Кашины Холмы.
- Я не шучу… - перебил Савелий.
Она непонимающе уставилась на него.
- Не шучу насчет души, - пояснил он.
- И что?
- Ничего, - пробормотал Савелий. - Ты иди спать. Я посижу еще, а рано утром уйду. Ты - на завод, я - прочь.
Брыля послушно встала и вышла из комнаты. Савелий вытряс в кружку последние капли вина и сказал по-русски:
- Алкоголь - враг, а врагов мы не боимся… - и опрокинул содержимое в рот.
Под утро Владу снова приснился тот же самый сон: он стоял на заснеженной лесной дороге, а черный демон с лицом Савелия Пончикова прожигал его взглядом красных глаз. В воздухе перед Савелием кружили белые листы бумаги.
- Что нужно человеку? - спросил демон.
- Человеку нужно насилие и секс, - заученно, как по учебнику, ответил Влад. - А еще - боль, кровь и грязь. Вот что нужно человеку.
- Чем ты заполнишь эти листы?
Влад протянул руку и схватил бумагу. В руках у него неведомо откуда появился карандаш, и Влад провел линию, потом еще одну. Он нарисовал мужчину с двумя пистолетами в руках. Мужчина, зло оскалившись, стрелял в чудовище; в воздухе витала пороховая гарь, а из рваных ран нелюдя выплескивалась горячая кровь. У ног мужчины лежала связанная по рукам и ногам полуголая девица.
- Да у тебя талант… - прошептал демон.
Через несколько дней комиксы Влада Роста заполонили всю школу. Сам Кропаль подошел к нему на перемене и впервые пожал руку. Влад нарисовал для него несколько эксклюзивных комиксов из цикла "Кровавая битва: земляне-мутанты и пришельцы с Альдебарана". Влад стал знаменит среди школьников, его работы ходили по рукам. С Воликом отношения как-то прекратились, но Влад не жалел о друге, он рисовал комиксы, и многие платили ему за это. Отец больше не трогал его, хотя и заикнулся разок о романе, но Влад только хмыкнул в ответ.
Один из комиксов попал в руки сестре.
Пылая праведным гневом, она вбежала в комнату брата и кинула смятый лист на секретер.
- Что это, Влад? Ты ведь роман писал?!
- Нету больше романа… - мрачно ответил Влад.
- А Волик где? Почему он к нам больше не ходит?
- Да пошел он…
- Я знаю, это он заставил тебя стащить деньги, но ты бы хоть попытался объяснить…
Влад посмотрел на нее, она на него.
- Чего ты от меня хочешь? - спросил Влад.
- Я только хочу, чтобы мой братик вернулся… - прошептала Марийка. - Что с тобой стало, Влад? Ты не тот человек, не мой брат! Как же… как же так?
- А вот так!
Марийка, разрыдавшись, залепила ему пощечину и выбежала из комнаты. Влад стоял у кровати, потирая красную щеку, и глядел на мятый листок, на котором нарисованный фломастером демон из снов обнимал обнаженную красавицу. Он, Влад, сделал свой выбор: больше никто не будет руководить им, ни отец, ни Марийка! Он не будет писать то, что рвется из души, демон прав - кому это нужно? Никому! Поэтому он даст толпе то, что она хочет, станет знаменитым автором, издаст кучу бестселлеров. А потом купит на заработанные деньги яхту с белоснежными парусами и уплывет отсюда далеко-далеко.
До начала игры оставались еще годы и годы.