- Я над этим думал, но только ответа не нашел, - смутился отец Андрей. - Мир наш кончился, это правда. В ужас и кровь погружаемся. Конец света? Может, и конец. Всадник Бледный… Глад… Мор… Третий ангел прортубил… Тьма…
Он бормотал все тише и тише, погружаясь в себя. Его губы продолжали шевелиться, но слов уже не было слышно. Глаза отца Андрея сделались стеклянными.
Дергать священника Игорь не решился. И без того было ясно, что тот испытал невероятный кризис веры, столкнувшись с ужасом реальности. Сыпать соль на его раны было совершенно лишней жестокостью.
В то, что весь этот кошмар делается по велению Господа, Морозов не верил. Произошедшее было человеческим. Слишком человеческим: дурным, гадким и отвратительным. Может быть, какое-нибудь новое оружие? Или эксперимент? Очередная дрянь! Дрянь пошлая и дурная. Игорь полагал, что Господь-бог мог бы придумать что-нибудь более впечатляющее и масштабное. А тут… Одним словом, в причинах катастрофы Морозов был более чем уверен: что-то наше, людское. Зато в тех испытаниях, которые выпадали на долю каждого конкретного человека, очутившегося в мясорубке, было что-то от Божьей воли. Но говорить об этом с отцом Андреем казалось не с руки.
И вскоре Игорь понял - почему…
Священник помотал головой, вздрогнул, прокашлялся.
- Что-то засиделись…
Игорь кивнул.
- Спать пора, - решил отец Андрей. - Что делать-то собираешься, страдалец?
- Делать? - Игорь поднял голову, посмотрел на теряющийся в темноте купол храма. Где-то там, потертое и потускневшее, скрывалось изображение неба. В этом было что-то таинственное, будто намек на какое-то движение, жизнь, о которой ничего не знаешь. - Сына найду. А там видно будет.
- Сына? Сына это хорошо, - задумчиво произнес поп. - А если чего, так возвращайся: вместе полегче будет. Как-нибудь зиму перебедуем, а там весна, глядишь…
Он оборвал фразу. Замер, прислушиваясь.
Игорь увидел, как глаза священника опять становятся странными, остекленевшими.
- Слышишь? - страшно прошептал отец Андрей. - Ты слышишь?
Морозов прислушался, но сначала ничего, кроме звенящей тишины и легчайшего потрескивания свечек, не услышал. Но затем… Действительно был какой-то звук. Игорь застыл, напрягся.
Это были шаги. Но не в храме, а на улице. Там, снаружи, на площади кто-то ходил. Не один, и не двое.
Много людей.
- Слышишь? - крикнул отец Андрей, хватая Игоря за плечи. - Ты слышишь?
- Тихо, тихо… - Игорь аккуратно отвел руки священника в стороны. - Ну, ходит кто-то, так что же?
- Это не "кто-то", - прошептал отец Андрей в лицо Морозову. Игорь поразился, каким безумным сделался его взгляд. - Это не "кто-то"! Это они ходят. Они ходят! Они бродят. Ногами топочут. Несут, несут красное мясо своему господину! - Священник прижал ладони к лицу и забормотал ритмично, будто заклинание: - Красное мясо своему господину. Не свинину. Не говядину. Тащат людскую убоину. Шерстью покрыты, чумазы и не мыты. Черные руки у них трясутся, злые глаза по сторонам косятся, лицом нетопыри, а на деле упыри… Упыри!
От громкого крика, усиленного пустым пространством храма, Игорь вздрогнул. Попытался вскочить, но не удержался - упал на спину.
А отец Андрей завопил:
- Упыри! Упыри!
Подскочил, забегал по темному залу. В черных развевающихся одеждах, он в этот момент больше напоминал призрака, чем человека.
- Упыри! Упыри! Упыри!
Поп притормозил. Нырнул за колонну, с натугой выволок оттуда большую бронзовую рынду и принялся колотить в нее обрезком арматуры. От дикого грохота Игорь заткнул ладонями уши. Но даже так, сквозь разрывающий душу звон доносились вопли отца Андрея:
- Господь пасетъ мя, и ничтоже мя лишить. Душу мою обрати, настави мя на стези правды, имене ради своего. Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла. Не убоюся зла! Не убоюся зла! Не убоюся!
Эти крики, звон и грохот сводили с ума! Лишали последней возможности думать…
Священник бросил рынду и подскочил к Игорю. Схватил его за локти и, глядя безумными глазами в самую душу, закричал:
- Иди! Иди со мной, чадо! И покажу тебе долину смертной тени! Зло покажу, дабы мог ты отличить свет от тьмы! Иди со мной!
И он поволок обалдевшего Игоря к выходу. Легко - откуда только силы взялись? - откинул тяжелый засов, распахнул двери так, будто раскрывал створки адских врат. Откуда-то в руках пресвитера очутилась длинная палка, которой он погрозил во мрак.
- Упыри! Упыри! Не убоюсь я!
Ветер развевал его одежды и трепал волосы, безумные глаза смотрели в темноту.
- Смотри! - крикнул он, указывая посохом в ночь.
Испуганный Игорь глянул в указанном направлении и… обмер.
По площади суетливо двигались черные тени.
- Кровопийцы! Маммоне поклоняетесь! Асмодея тешите! От бесовского причащаетесь! Не убоюсь я зла и господина вашего не убоюсь! Ибо он прах пред ликом Господа моего!
Игорь в ужасе отступил в глубь церкви.
Черные тени метнулись в сторону здания парламента, которое стояло напротив храма, через площадь. Игорь видел, как эти люди- тени тащат тяжелые длинные свертки. Странно, но ни один из них не напал на обезумевшего священника, не крикнул ему ничего в ответ. Они, словно стыдясь своего дела, быстро уходили внутрь высокой арки бывшего губернаторского дома…
В то, что это действительно упыри или демоны, Игорь, несколько отошедший от первого шока, конечно, не верил. Но и называть этих существ людьми после всего пережитого и увиденного - тоже язык не поворачивался.
Для отца Андрея, сознание которого пошатнулось в первые дни катаклизма, это были упыри, вурдалаки и кровопийцы…
Интересно было то, что банда людоедов поселилась в здании, где когда-то заседал парламент.
- Вурдалаки! Упыри! Бесы! - надрывался на ступенях храма отец Андрей. Вдруг его голос надломился. Худая фигура покачнулась. Игорь кинулся к нему и подхватил падающего священника под мышки. - Упыри…
Морозов отволок пресвитера внутрь храма, запер дверь. Налил вина в чашу, поднес к бледным губам святого отца. Тот отпил, сморщился, мотнул головой и допил остатки. Сел.
- Сухого бы, кисленького, - выдохнул священник уже совсем другим голосом. Видимо, его отпустило.
- Где взять? Скажите, я принесу.
- Да где ж возьмешь-то? Нету. Кагора полные подвалы. А кисленького нет. Веришь-нет, о кисленьком скучаю. Ф-фух… - Он виновато посмотрел на Игоря. - Что, напугал?
- Есть маленько.
- Тут всякое бывает… Не могу я. Как услышу их… - Его передернуло. - Когда первый раз увидел, драться полез. Посохом бил.
Думал, пришибут. Ан нет! Не отвечают. Будто боятся меня… Упыри и есть… Дверь-то закрыл? - Да.
- Правильно. Поутру придут, стоять будут на ступеньках, смотреть… Ироды.
- Так, может, войти хотят? Покаяться… - предположил Игорь.
- Я тоже так думал. - Отец Андрей кивнул на чашу: плесни, мол. Морозов налил. - Не хотят. Упыри они, понимаешь? Они это… ну… мертвецов туда несут. А утром обратно разбегаются.
- В парламент несут?
- В парламент. В зал для заседаний. Это у них вроде как обряд такой… Я ходил… - Священника снова передернуло. - Страшно там. И вонь. В каждом кресле - по покойнику… Жуть… Упыри. Упыри же… - Он прижал ладони к щекам. - За грехи… За грехи наши, за тяжкие, за грехи… Ох…
Игорь заметил, что пресвитер плачет. Хотел было подбодрить, даже руку протянул, но понял, что не знает - как.
Так они и сидели: плачущий священник и потерявшийся в жутком мире страдалец. А тишина всё звенела, разбиваемая легчайшим потрескиванием догорающих свечек.
Заснули только под утро, уговорив до конца бутылку кагора…
Когда Игорь проснулся, отца Андрея рядом не было.
Очень хотелось пить. Перед глазами плавали цветные пятна, но голова не болела. Солнечные лучи проникали через цветные окна, раскрашивали храм удивительными красками. Не понаслышке зная, что такое похмелье, Морозов осторожно перевернулся на спину.
Высоко над головой, там, куда уходили колонны, на храмовом куполе, были нарисованы ангелы и старцы. Через потускневшую краску и потрескавшуюся штукатурку они смотрели на Игоря - бесстрастно, с едва различимой укоризной.
Морозов поморгал, перевернулся на живот и встал. Сначала на четвереньки, потом в полный рост.
Двери в храм были распахнуты. На полу стояла серебряная посудина с водой, которую Игорь сначала не приметил. Никак отец Андрей озаботился.
Морозов попил, умылся остатками воды и вышел наружу. Прищурил один глаз, второй прикрыл ладонью как козырьком.
Священник сидел на ступеньках, жмурясь на солнце.
- Как спалось? - поинтересовался он.
- Бывало хуже. - Игорь сел рядом.
- Я напугал тебя давеча, ты уж прости дурака. - Он вздохнул. - Припадки у меня бывают.
- Ерунда, - усмехнулся Морозов. - По сравнению с остальным - ерунда.
Священник посмотрел на него с грустью.
- Глаз не болит?
Игорь осторожно потрогал лицо. Опухлость спала, осталась только тупая боль. Он ощупал тело. Болело. Где от побоев, где от долгого лежания на твердом полу. Остро постукивали пульсом рассечения, заботливо забинтованные отцом Андреем.
- Ничего. Жить можно. Не фонтан, конечно, но что ж…
Пресвитер покивал.
- Уйти хочешь?
Игорь промолчал.
- Понимаю. Жаль.
- У меня сын. Найти надо.
- А дальше?
Морозов тяжело вздохнул.
- А дальше? - повторил священник.
- Не знаю я, - ответил Игорь. Он понимал, что святой отец интересовался не от праздного любопытства. От одиночества. - Не знаю. Нельзя тут оставаться. Вон что делается… - Он махнул рукой на парламент. - Отсюда уходить надо, а куда - не знаю. Кто-то говорил, что, мол, сейчас везде одно и то же.
Отец Андрей не ответил Он рассеянно улыбался, глядя на залитую солнцем площадь, такую яркую сейчас и такую страшную несколько часов назад, ночью.
- Хотите, вместе пойдем? - предложил Игорь.
Священник покачал головой.
- Нельзя мне уходить. Один я тут остался, больше некому… Крест на мне тяжкий, да и грехи уйти не дадут. Такова уж воля Божья. И этих… - он кивнул через площадь, - кто ж вразумит?
- Упырей?
- Это ночью они упыри. А утром приходят, смотрят. Так глядят, что будто в самую душу… Читать им буду Писание. Как думаешь, поймут?
Игорь пожал плечами, встал.
- Погоди. - Отец Андрей поднялся следом. - Вот, возьми-ка.
В его руке оказался узелок из белой ткани.
- Что это?
- В дорожку тебе собрал. Кагора бутылочка, горох. Травки кое- какие, бинты, воды баклажка. Всё сгодится. Ты бери, бери, у меня еще есть… Баклажка удобная, с ремешком… - Отец Андрей помялся. Было видно, что ему страшно не хочется отпускать Игоря. В конце концов, вздохнул и решительно протянул длинную палку, с которой ночью выскакивал на улицу. - Вот. Это тоже возьми.
- Не. Оружия не надо, - сказал Игорь. - И без того натворил уже дел.
- Это посох. Страннический, - улыбнулся отец Андрей и вдруг порывисто обнял Игоря. Хлопнул по спине, отстранился, размашисто перекрестил. - Иди, страдалец. Иди.
Не найдя что ответить, Игорь повернулся и, не оборачиваясь, пошел прочь.
Вперед, из темной ночи в солнечный день…
Почти весь центр города лежал в руинах. Новомодные небоскребы, которые строились с большим шумом, пафосом и традиционным попилом бюджета, торчали подгнившими зубами. Железные фермы, как кости проступали сквозь раскрошившийся бетон, мусор, штукатурка и стекло пыльной коркой погребли под собой автомобили и людей, парковки и магазины. Не выстояла и гостиница "Виру", выстроенная еще в советское время. Огромная ее махина сползла вниз, на одноименную площадь, а рядом осыпался, как трухлявая коробка, бывший Дом Быта, превращенный в отель Tallinn - пристанище алкоголиков и ворья. С провалившейся крышей стоял посреди этого разорения старый серый корпус торгового центра "Каубамая".
Игорь с удивлением обнаружил незасыпанный вход в подземный автобусный терминал. Но соваться в его темные, поросшие плесенью и мхом недра, не решился.
Тут было малолюдно. Видимо, уцелевшие жители ушли на окраины. В развалинах продуктового магазина жило несколько собак. При приближении Игоря они оскалились, взъерошили шерсть на загривке, но не напали.
Около старой каланчи с потрескавшейся башней Морозов наткнулся на засыпанную пожарную машину. Огромный Man уперся носом в старенький "Газ", практически расплющил его. В кабине желтели кости. Череп озорно скалился через приоткрытую дверь.
Дальше зеленел Полицейский парк.
Игорь с трудом перебрался через завал и уселся на теплую, нагретую солнцем крышу пожарки. Железо просело под его весом, но выдержало.
В ближайшем доме, в окне первого этажа мелькнула тень.
Игорь всмотрелся, но движения больше не повторялось. Он разложил на железе узелок, кинул в рот несколько горошин и разжевал, не чувствуя вкуса. Запил водой. Желудок протестующе заурчал, но это было уже привычно: голод стал верным, крайне надоедливым спутником. Горох был паршивой едой, сил давал мало, но та альтернатива, которую нашли растительной пище обезумевшие горожане, внушала омерзение и ужас.
В окне напротив вновь мелькнуло. Показалось милое женское лицо. Светловолосая незнакомка осторожно, будто зверек, рассматривала Игоря, готовая моментально исчезнуть при первых признаках опасности. Морозов равнодушно жевал, глядя на эту бледную тень в чужом окне.
Осмелев, девушка подошла ближе.
Игорь видел, как жадно она смотрит, как ищет глазами, как пробует понять…
- Горох. - Он высыпал на ладонь несколько горошин. - Хочешь?
Девушка шарахнулась, но уже скоро ее лицо снова показалась в проеме. Она подошла вплотную к подоконнику.
Худая.
- Что ты ешь? - спросила она. В голосе угадывался легкий акцент.
- Горох. Соленый горох.
- Вкусно?
- Нет, - покачал головой Игорь. - Но полезно. Хочешь?
Она кивнула. Потом подумала и сделала, по ее мнению, выгодное предложение:
- Хочешь, сиськи покажу?
Игорь почувствовал, что кровь отлила от лица. Окаменели скулы.
Он оторвал кусочек белой тряпицы, завернул горсть горошин, завязал узелок. Собрал свои вещи, молча спрыгнул вниз, подошел к окну.
Девушка отступила. Предупредила:
- У меня тут оружие есть.
Игорь молча закинул на подоконник узелок с горохом и пошел в сторону парка.
- Эй! - крикнула девушка вслед. - Ты куда? Постой!
Игорь не ответил.
Не обернулся.
Парк оказался непростым препятствием. Разросшиеся деревья стремительно отвоевывали себе место у дряхлеющего города. Остовы домов постепенно врастали в землю, становясь частью леса. Идти через переплетение ветвей кустарника было трудно…
Игорь добрался до "канавы" - самой короткой и прямой дороги, проходящей через весь восточный район города - уже к вечеру.
Про это шоссе чего только не говорили в свое время. И что планировалось тут когда-то таллиннское метро, и что хотели пускать по дну огромной траншеи скоростной трамвай. Кто-то даже пускал слухи о тайных убежищах. Но от всех реальных и надуманных прожектов остались только четырехрядное шоссе и система мостов. "Канаву" регулярно подтапливало, зимой заваливало снегом, а летом наносило ветошь и пыль, и все же она оставалась одной из неофициальных таллиннских достопримечательностей.
Сейчас, в лучах заходящего солнца, "канава" напоминала темный овраг. Посреди трассы, на зеленой полосе, тянулись к свету высокие ясени. Опутанные травами и диким виноградом известняковые стены опускались в тень. Впереди стоял обрушившись двумя центральными пролетами первый мост. Дальше Игорь отсюда не видел.
Идти в сумерках по "канаве" было боязно. Морозов хорошо помнил, как однажды "бэха" соседа влетела на полном ходу в открытый канализационный люк. Провалиться в такую штуку в темноте - раз плюнуть.
Морозов решил заночевать, а утром продолжить путь. Он осмотрелся, нашел подходящие заросли кустарника и, предварительно пошуровав там посохом, забрался в них. Нагнул ветки таким образом, чтобы они на них можно было лечь, устроил подобие спального места. Игорь поужинал горохом с водой и, закинув под голову узелок, заснул.
После смерти Лены им владело равнодушие. Было все равно, что есть, где спать. Осталась только цель. Нужно было найти ребенка. Даже не потому, что Игорь вдруг остро почувствовал отцовский долг, а потому, что это удерживало его в уродливом мире. У многих других такого цепляющего фактора не было. Перебираясь через городские завалы, Морозов видел то, что осталось от таких людей. Мертвые тела, пустые глазницы. Толстые вороны. Среди самоубийц было немало висельников. Обмотав веревкой шею, люди выбрасыались из окон. На радость птицам. В этих раздувшихся на солнце телах Игорь с каким-то извращенно-сладостным фатализмом видел свое будущее. Открыто он не признавался себе в этом, но все же понимал: все, что ему осталось в жизни - найти сына. Где-то глубоко внутри сидела пугающая мысль: ребенок уже мертв. А значит… Давным-давно он читал в какой-то приключенческой книжке, что если затянуть эшафотный узел за ухом, то от резкого рывка ломается шея, и смерть становится не такой мучительной, как кажется. Нужно было просто дойти до дома, все выяснить. Игорь предполагал, что завтра уже доберется до нужного места. А голод… Голод можно и перетерпеть.
Он спал без сновидений. Просто провалился в тьму, и всё. Изредка сквозь сон слышал комариный писк, но далеко-далеко, как через вату…
Посреди ночи Игорь вздрогнул и резко поднялся, ошалело озираясь.
"Где я? Где?.."
Понимание пришло через несколько долгих секунд.
Шумел ветвями прохладный ветерок, шелестел высокой травой, шуршал в "канаве".
Игорь приподнялся. Сердце бешено колотилось в груди.
"Кто то кричал? Может, я сам во сне? Или почуди…"
В темноте завизжала женщина.
Морозова вскочил, как ужаленный. Выставил посох перед собой, завертел головой. Кричали сзади, откуда он пришел. Но рядом!
Игорь осторожно выбрался из кустов, остановился в нерешительности. Пока он топтался на месте, женщина завопила снова, теперь уже совсем близко.
Морозов резко выдохнул и кинулся на крик. Выскочил на поляну, притормозил.
По земле, сцепившись в клубок, катались трое. Два человека исступленно молотили третьего палками, пытаясь попасть по лицу. Не в голову, а именно по лицу! И дрались как-то нелепо: жестоко, злобно, но неумело. Жертва визжала, изворачивалась, выставляла перед собой ладони со скрюченными пальцами - видимо, пыталась выцарапать глаза обидчикам…
- Эй! - гаркнул Игорь, замахиваясь посохом.
Он не хотел бить. Но ведь двое на одного… на одну… И все же бить он не стал. Прицелился и, как штыком, ткнул концом палки в темную фигуру. Толчок получился приличный. Драка распалась, жертва откатилась в сторону, мигом поднялась, чуть присела, выставила перед собой руки.
И только тут до Игоря дошло: все трое - женщины.
Две бабы метелили третью!
- Вы чего? - выкрикнул он, теряясь. - Д-дуры!