Он выловил ножницы из ящика с инструментами и приступил к таинственному обряду. В иллюминатор светила только тощая луна, поэтому Таймири долго не могла понять, что же Папирус вытворяет с ее письмом. А письмо претерпевало метаморфозу. За считанные минуты оно превратилось в элегантный бумажный самолетик с надрезами на крыльях и хвосте.
- Далеко полетит, - умиротворенно предсказал Папирус. - Подойдите, не бойтесь! Пустим его в окно.
- И вы полагаете, что письмо попадет к адресату? - скептически спросила Таймири. Ее тоскливая мина не укрылась от наблюдательного взгляда Папируса.
- Сомневаетесь? А я вам скажу, что тут всё дело в ловкости рук и кое-какой сноровке.
С такими словами он запустил самолетик, и тот плавно заскользил над водой.
- Говорил же, далеко полетит, - обрадовался Папирус. Когда белое пятнышко планера растворилось во мгле, его неожиданно потянуло на откровенность.
- Знаете, благодаря вам, во мне ожила надежда, - сказал он, не отрываясь от иллюминатора. - Я всегда считал, будто у таких как я, ну, не совсем нормальных, друзей быть не может. А вы первые, кто спустился ко мне в трюм не за бочонком пива. Я думал, дружат только с теми, кто находчив и меток на словцо. Меня презирали, потому что я отличаюсь, потому что не люблю шумных сборищ. Но теперь, когда у меня появились единомышленники… То есть, я хочу сказать, единомышленницы…
Тут он обернулся и обнаружил, что всё это время говорил в пустоту.
- Обидно, правда? - обратился Папирус к своей связке писем. - Ну, ничего. Переживу. Ведь в рубке по-прежнему целая кипа бумаги, да и ручка у меня живучая. Я справлюсь.
И он принялся складывать очередной бумажный "боинг". Все на судне лягут спать, а Папирус будет пускать самолетики из трюмного иллюминатора до глубокой ночи…
9. О том, как возвращаются вредные привычки
Левый борт яхты скользил почти вровень со стеной из ледяного шпата. Вот-вот останется без обшивки. Зато Таймири могла сколько угодно любоваться собой. Чем скала не зеркало? До пузырьков да звездочек в глубине окаменелого цунами ей дела не было.
Любовался отражениями и Остер Кинн. Сперва своим (ничего не скажешь, хорош!), потом отражением Таймири (тоже хороша, но вот если бы не вертелась…). В итоге, его околдовали те самые звездочки и пузырьки, на которые Таймири не обратила внимания. Они соединились в гигантское причудливое ожерелье и тянулись вдоль утеса нескончаемой гирляндой.
- Экие бусы! Великанше в пору! - присвистнул он.
- Что еще за бусы? - обернулась та.
- Погляди дальше своего носа - увидишь.
Таймири сделалась мрачнее тучи. С раннего утра - и уже читают нотации. Она нарочно заградила Остеру Кинну вид, тряхнула шевелюрой и даже приготовила колкий ответ. Но тут случилось нечто из ряда вон выходящее. Их обоих по-настоящему околдовали.
Таймири вдруг перенеслась на заснеженную вершину горы, а Остера Кинна с головой окунули в холодный и таинственный океан. Но, собственно, на него голос Эдны Тау всегда так действовал. Когда она пела, индейский вождь племени Знойной Зари впадал в транс, а бравые воины (если они, конечно, находились в пределах лагеря) начинали плакать, как дети.
Остер Кинн прислушался.
- Лотоса цветы
Утром раскрываются
С росчерком зари.
Коль в постели ты,
Встать не запрещается.
Встань да посмотри, - разливалась в воздухе песня. Несомненно, голос принадлежал Эдне Тау. Но что она забыла в бурной реке Стрилл?
- Облака игристые,
Лепестки волнистые,
В небе расцвели.
Стали частью лотоса,
Что вплетает в волосы
Солнце исстари…
Индианка плыла в каноэ навстречу яхте и безмятежно рыбачила. А рыбы у нее скопилось видимо-невидимо! Стало быть, и рыбу песня заколдовала.
- Вот ведь хитрюга! Запрещенные методы применяет! - не выдержал Остер Кинн. - Эй, Эдна Тау! Я узнал тебя!
Его оклик застал индианку врасплох. Выронив удочку, она устремила на него долгий и пристальный взгляд.
- Ах, друг давнишний, ты ли это?! - с акцентом воскликнула она. - Когда в последний раз с тобою мы курили трубку мира?
- Да уж не помню! А ваш вигвам? Он цел?
- Еще бы! Хотя после битвы с Бурыми Року в поселении сгорело много хижин.
Таймири с любопытством перегнулась через мостик. Долго они будут еще так любезничать?
- Давай, взбирайся к нам! Каноэ пустим сзади! - крикнул Остер Кинн, приставив ладонь ко рту. Весьма разумное решение. Течением челн уносило всё дальше, и Эдна Тау подналегла на короткое весло, чтобы пристать к кормовой части судна. Остер Кинн сбросил ей конец веревки.
У индианки были узкие карие глаза, а за спиной болтались две иссиня-черные косички. Смуглое ее лицо менялось подобно трепещущему пламени свечи: она умела разговаривать молча. И когда Таймири закончила привязывать каноэ к такелажной цепи, то застала в самом разгаре живейшую беседу:
"Спасибо, что одолжила мне тогда меткую стрелу, - подвигал бровями Остер Кинн. - Иначе я не сумел бы опередить твоего брата Кривое Копье".
"Духи гор тебе в помощь, бледнолицый брат, - сощурились глаза Эдны Тау. - Но Кривое Копье и без того не мастак стрелять из лука".
"Вот вам и очередной нелегал, - подумала Таймири. - То-то разозлится капитан!"
Вообще-то, ей очень нравились индейцы. Вольный народ с древними обычаями. Они высекают из камней наконечники стрел, расшивают стены хижин причудливыми узорами и слагают красочные истории о подвигах соплеменников. В детстве Таймири глотала книжки об индейцах одну за другой. Но о том, чтобы встретить их взаправду, даже не помышляла.
Если капитан выгонит Эдну Тау, это будет сущей несправедливостью! А с другой стороны, что стоит индианке околдовать Кэйтайрона своей песней? Пара пустяков!
- Кто обучал тебя мастерству усыпляющего пения? - словно в ответ на мысли Таймири, спросил Остер Кинн.
- Старая Овдорна, кто же еще? - рассмеялась Эдна Тау. - Помнишь, как она хотела сделать из тебя непобедимого фардарина? Ты еще тогда пытался увильнуть.
- И увильнул! - гордо отозвался тот. - Но она действительно многому меня научила. Без ее советов я бы в пустыне не выжил.
- А кто такая старая Овдорна? - встряла Таймири.
- О! - закатила глаза индианка. - Она - самая мудрая женщина в племени.
- И самая докучливая, - подхватил Остер Кинн. - Ее ученики иной раз просто стонут.
Эдна Тау задержала на шутнике свой коронный испепеляющий взгляд и произвела рукой жест, который для непосвященного мог означать всё, что угодно. Остер Кинн понял правильно и тотчас замолк. Возводить напраслину на старшую в поселении было равносильно преступлению. За такое проклинали и изгоняли без права на возвращение.
- А неужели вы, и правда, живете в массиве Лунных гор? - зачарованно спросила Таймири. - Говорят, это гиблое место.
- Ничего подобного, - ответила Эдна Тау. - Его считают гиблым как раз потому, что там живем мы. А еще, - она поморщилась, - ненавистное племя Бурых Року. Они режут пришлых, как белок.
- Белки, - облизнулся Остер Кинн. - Давненько я бельчатинки не едал. Поймать бы парочку…
- Да изжарить, как когда-то! - замечталась Эдна Тау. И тут они, как ни в чем не бывало, принялись обсуждать все прелести пикника.
Таймири фыркнула. Может, индианка и охотник хоть куда, но едва ли она готовит лучше тетушки Арии. И как так вышло, что Остер Кинн набрел на поселение краснокожих? Неужто он уже бывал в массиве?
- Бывали, а капитану ни слова?! - перебила Таймири, когда речь зашла о приправах. - Вы бы его, как нечего делать, переубедили! Кому охота лезть в массив?!
- А на что мне переубеждать? - пожал плечами путешественник. - Его причуды меня вполне устраивают.
- Если ваш капитан и правда такой малахольный, я была бы не прочь с ним повидаться, - заметила Эдна Тау.
Остер Кинн резко и как-то сдавленно рассмеялся.
- Играй, малыш, пока играется. А капитана, как и злых духов, раньше времени призывать не стоит.
Таймири уже давно стала подозревать, что подхватила от философа какую-то заразу. Иначе как объяснить эти странные приступы задумчивости? Моет она, скажем, посуду - и тут, ни с того ни с сего, нахлынет волна размышлений. Такая волна, что и захлебнуться можно. Когда Остер Кинн сравнил капитана со злыми духами, на нее вновь нахлынуло. Стала столбом - и хоть бы что.
Эдна Тау тем временем весьма опрометчиво предложила раскурить трубку мира. Остер Кинн с готовностью уселся на пол и осведомился:
- Что курить будем?
- Сосновую кору, разумеется.
При этих словах он как-то сразу скис. Но когда Эдна Тау принялась наполнять трубку толченой корой (так похожей на его любимый табак!), снова оживился. Первой затянулась индианка. Дым она выпускала медленно и сосредоточенно. Думала составить из колечек фразу. Но дело подпортил ветер. Ни судовладельцу, ни матросу, ни пассажиру на реке Стрилл не удавалось до сих пор выдуть из трубки хоть сколько-нибудь четкое словцо.
Следующей трубку получила Таймири. Правда, она не особо понимала, что делает, потому как мысли ее витали невесть где. Втянув едкие пары, она закашлялась, как больной на последней стадии чахотки. Из глаз брызнули слезы. Но Остер Кинн на это лишь снисходительно улыбнулся. Сам он пропитался дымом, как старая печная труба.
- Вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь! - воскликнул он, выпустив пепельно-серое колечко. - А ведь я завязал с курением!
Запасы сосновой коры значительно истощились, и церемония подходила к концу, когда волосы на затылке у Остера Кинна вдруг встали дыбом. Прямо над ним злобно высился капитан. И если бы у капитана были дротики, он точно нашел бы им применение.
- С того дня, как вы появились на моей яхте, здесь творится незнамо что! - гаркнул он прямо на ухо путешественнику. - Сначала щенка приволокли, теперь какую-то дикарку. У меня тут что, дом милосердия?! И прекратите, в конце концов, курить!
Эдна Тау встала и слегка поклонилась.
- Прошу прощения, - сказала она. - Это вы капитан?
- Ясное дело, я, - опешил от неожиданности тот. Он и понятия не имел, что дикари умеют разговаривать на его языке.
- Я вот думаю, что же у вас кораблик - и без названия, - выразила свою мысль индианка. - Нужно непременно дать ему имя, иначе нас всех ждет верная гибель.
- Г-гибель? - побледнел Кэйтайрон. Он, конечно, тысячу раз слыхал от бывалых моряков, что, мол, как яхту назовешь, так она и поплывет. Но никто не говорил ему, что может угрожать безымянной яхте.
- Так как назовем? Развалюха? - предложила Таймири.
- В "Развалюхе" слишком много слогов. Не пойдет, - забраковал Остер Кинн. - Надо что-нибудь покороче…
- Фарнао! - блеснула эрудицией Эдна Тау. На древнем наречии "фарнао" означало "бессмертный".
- Не годится, - отмел Кэйтайрон. - Нужно что-то родное, своё что-то.
- Царь! Назовите ее царем! - выпалила Таймири. В случае неудачи она решила штурмовать мозг Остера Кинна всеми известными ей словами. Однако не пришлось.
- Лучше - Царь Реки!
- Прекрасный Царь Реки!
Так и окрестили. Чуть позже Остер Кинн, обвязавшись для надежности двумя стропами, выводил малярной кистью красную надпись на боку яхты: ПЦР. Коротко и красиво!
Папирус тем временем корпел над секретным поручением капитана. А поручили ему, ни много ни мало, подготовить новый блокнот с командами (потому что со старым весьма успешно расправился Зюм). Благо, команды Папирус знал наизусть. Кэйтайрон был предусмотрителен и всегда выкрикивал указания так, чтобы их слышали даже трюмные крысы. Что забудет он, то непременно вспомнят матросы. Однако лишь в Папирусе сочетались образованность и исключительная память. Правда, капитану всё же стоило учесть его склонность к домысливанию. Никто и не заметил, как в перечень основных команд прокрались новые выражения: "Перекур!", "Перекус!" и "На боковую!".
Если пройти пять шагов от заветной бочки Папируса к носовой части, то можно застать Остера Кинна за выманиванием табака у Эдны Тау.
- Ты ведь сказал, что бросил курить! - всплеснула руками та. Она поправила правый мокасин, где всегда хранились высушенные листья растений, и приняла неприступный вид.
- Так это было когда?! И вообще, мало ли, что я сказал. Знаешь ведь, люди меняются…
- Иногда чересчур быстро, - назидательно заметила индианка. - Ну да ладно, кто я такая, чтобы тебя учить? - Она нагнулась к мокасину-аптечной лавке, выудив оттуда темно-зеленый лист табака. - Держи.
Подул холодный порывистый ветер, и Эдна Тау закуталась в своё пестрое пончо.
- А вот и он, второй водопад, - констатировал Остер Кинн. Можно было подумать, что водопад - это всего-навсего старый знакомый, который припозднился на встречу и которого все заждались.
Когда яхта всеми правдами и неправдами достигла самого опасного на реке места, капитан распорядился спускать паруса и выбираться на сушу. Плыть дальше оказалось невозможно, потому что за излучиной, пенясь и клубясь, ревел водопад. Он, как и предыдущий, низвергался со скалы в реку Стрилл. И массив Лунных гор встал перед путниками непреодолимой стеной. Умный в гору не пойдет? Нет, это не про капитана. Он-то как раз вознамерился восходить по отвесу.
Матросы сновали по палубе с загнанным видом, а среди всей этой толкотни и суеты безмятежно восседал за бочкой Папирус. Он пил кофе и посматривал на пар из чашки, когда перед ним вдруг материализовался Кэйтайрон и приказал очистить от хлама трюм. Папирус даже бровью не повел. Ух, как тут вскипел капитан! Сочинив на ходу многоэтажное ругательство, он опрокинул пресловутую бочку и отправился наводить порядок самостоятельно.
- Раз вы все из себя боны-фанфароны расфуфыренные, без вас справлюсь! - напоследок гаркнул он. - Но как дело до жалованья дойдет, на свою долю можете не рассчитывать!
Взобраться по гладкой поверхности капитан рассчитывал с помощью специальных ног-прилипал. Располагались они у самого днища, и, чтобы до них добраться, следовало сперва разгрести завалы снастей, ведер и прочих незаменимых вещей.
Таймири следовала к каюте, вжавшись в стену и стараясь никому не мешать. В детстве тетушка Ария рассказывала ей, что глубоко-глубоко под водою живут темно-зеленые скаты. Они плоские, такие плоские, что при желании могут свернуться в трубочку. Вот и Таймири старалась быть плоской, насколько это возможно. Шум на палубе стоял неописуемый, так что оглох бы, наверное, любой скат.
Следом за Таймири неслышно крался Зюм, и его определенно не интересовало, отчего на корабле такой переполох. Стоило приотворить скрипучую дверцу - как Зюм шмыгнул внутрь. В каюте ничего не изменилось: примостившись на полу, подле ног Диоксида, Минорис по-прежнему ловила каждое его слово. Сэй-Тэнь - счастливица - спала сном младенца. За нее, судя по всему, уже никто не волновался.
"Тоска зеленая", - подумала Таймири и решила переждать суматоху где-нибудь в другом месте. К примеру, на шезлонге под навесом. Она рассеянно теребила серебряную цепочку у себя на шее, когда "ПЦР" стал на причал (или, проще говоря, столкнулся с береговой линией). Произошло это столь стремительно, что матросы разом замолкли, а Таймири чуть не повалилась на пол вместе с шезлонгом. Речной берег здесь был крутой и каменистый. И около часа ушло только на то, чтобы вызволить яхту из лап стремительного потока.
Остер Кинн на пару с Эдной Тау бойко крутили педали в трюме, понуждая вращаться черное гусеничное колесо. Благодаря их усилиям яхта потихоньку выползала из реки. А капитан потирал руки: скоро, совсем скоро он очутится на твердой земле!
Одно правило он усвоил твердо: какой бы абсурдной ни была твоя затея, главное вовремя обзавестись бесплатной рабочей силой.
* * *
В плечо тетушке Арии уткнулся носик бумажного самолетика. Она вздрогнула и обернулась. Поблизости - никого. Только там, за кучей осколков адуляра, стражник охаживает кнутом очередного бедолагу. На всякий случай тетушка Ария присела. Откуда здесь появился этот самолетик? Кто его бросил?
Она даже представить себе не могла, какое огромное расстояние преодолел простой самолетик оригами! Как несли его ветры на своих могучих крылах, как приветственно шелестели ему сосны массива, как ополчилась на него ворчливая грозовая туча. Послание Таймири долго носилось между небом и землей. Лишь счастливая случайность (а может, и не случайность) привела его по извилистым ходам в глубокую, гулкую пещеру.
Таймири, конечно, невдомек, что жизнь ее любимой тети полна лишений и тревог, и потому племянница пишет о пустяках. В прежние времена тетушка Ария могла бы до слез смеяться над пустяками. Она бы уж точно надорвала животики, слушая, как охотится на рыбу некий Остер Кинн. Как подныривает под пенистые волны и улюлюкает потом на всю округу, если вышел крупный улов. А еще ее наверняка позабавили бы рассуждения Таймири о щенке по кличке Зюм. Одна кличка чего стоит!
Но сейчас времена другие. Не успела она дочитать письмо, как его вырвал надзиратель. Пробежал глазами записку - благо, обратного адреса там не значилось - осклабился и порвал на мелкие клочки. Тетушка Ария задрожала мелкой дрожью.
- Переписка запрещена! - рявкнул стражник. - Работать! Работать, кому сказано! Пока руки-ноги целы… Что у нас полагается за переписку, а? - обратился он к напарнику.
- Хе-хе, - злобно оскалился тот. - У нас за это руки отрубают. Да-а-а. Завтра поутру отрубят.
Они лениво удалились прочь, и Ария в бессилии рухнула на груду голубых камней.
- Камешки вы, камешки… - заплакала она. - Кабы вы могли меня вызволить. Кабы ваша матушка-скала меня защитила. Но теперь уже всё кончено.