- Простите, Карло, я что-то расслабился. Что касается поисков смерти - вы не правы, я не авантюрист. Допустить, чтобы тебя вызвали, и искать смерти - разные вещи. Но что я сугубый грешник - это правда. Какое наслаждение получил я сегодня, разбивая физиономию Рафаэлло, о… Мне трудно даже представить епитимью, коей я за это заслуживаю. И это притом, что истинного покаяния нет во мне, Карло, и доведись мне снова встретить его в тёмном проулке… И ведь не могу даже оправдаться гневом праведным. Не было его. Просто наслаждался…
Тентуччи некоторое время молчал, потом поинтересовался:
- Ну, а завтра?
- А что завтра? Довольно для всякого дня своей заботы.
- Убальдини один из лучших фехтовальщиков Лацио. Он взял в прошлом году приз Помоны.
- Я знаю, Карло.
- Вы слишком беспечны, неосторожность может быть роковой, достаточно ошибиться на миллиметр, чтобы получить три дюйма железа в тело. - Тентуччи был взволнован. Они были в начале улицы Кондотти. В глубине проступали очертания Испанской площади в лунном свете, белый остов лестницы и церковь Святой Троицы. - Вам поможет "остановка" и "поворот вправо"… Но он очень подвижен, я видел его на турнире.
Теперь они выехали на Испанскую площадь. Четыре или пять извозчичьих карет стояли в ряд с зажженными фонарями. Джустиниани кивал и вежливо обещал банкиру быть осторожным. Наконец пробормотал.
- Должен же все же быть какой-то повод… Где я перешел ему дорогу?
Тентуччи почесал лоб.
- Не ухаживали ли вы за его нынешней пассией - Ипполитой Массерано?
- Нет, Боже упаси, я боюсь эту Мессалину… Не мой вкус. Он-то, кстати, с его субтильностью, как управляется?
- Не знаю. Но вы не делали ей авансов, точно?
- Я видел ее у герцогини и, насколько мог, уклонялся от общения.
- Если ее это задело - она вполне могла наговорить ему чего-либо.
- Ну, если он позволяет бабе вертеть собой… А записка от сестры? Не она ли написала ее? Но нет, Джованна уверяет, что почерк именно Марии. А, - махнул он рукой, - что толку гадать?
Расстались у дома Джустиниани, Тентуччи обещал заехать в половине десятого.
Дома Винченцо приготовил свои шпаги, несколько минут внимательно оглядывая клинки и гарды. Кот Трубочист, лежа на подоконнике, наблюдал за ним с ленивым безразличием, потом все же спрыгнул вниз, понюхал металл лезвий и чихнул. Джустиниани пожелал ему здравия и тут неожиданно услышал:
- Его сиятельство собирается на поединок? - голос Луиджи был насторожен и несколько испуган.
- Угу, - кивнул Джустиниани, сжимая эфес.
- А кто ваш противник?
- Мессир Убальдини, - сообщил Винченцо, отложил шпагу и погрузился в глубокие размышления.
Итак, Убальдини искал его смерти. Зная свое мастерство, он мог не сомневаться в победе. Почему? Кто он, Джустиниани, для Умберто Убальдини? Бывший друг или, точнее, приятель, которому Умберто когда-то отказал в помощи. Было бы понятно, если бы он, Винченцо, затаил обиду против Убальдини, но глубоко исследовав свою душу, Джустиниани не нашел там и следа ненависти или памяти о былом пренебрежении. Он всегда прощал врагам, правда, верить предавшему его однажды уже не мог. Однако сейчас налицо было почти маниакальное стремление Убальдини уничтожить его. Почему? Они не были соперниками в любви, мстить ему Умберто было не за что. Джустиниани вздохнул, решив, что завтра все прояснится. Поединок не волновал его. Он последние семь лет не появлялся на турнирах, но преподавал фехтование, подготовил нескольких победителей, а кроме того, от старика Марко Руттоло, живой легенды, позаимствовал ряд французских приемов, устаревших, забытых, почти никем ныне не знаемых, но весьма хитроумных. Техника же Убальдини, его сильные и слабые стороны были ему известны давно. Когда-то по молодости он мог и проиграть Умберто, но ныне рука его отвердела. Он не боялся поединка.
Глава 3. "Вы - сам дьявол…"
Лукавство коварных погубит их.
Притч.11.3
Винченцо, разбуженный Луиджи в девять утра, выпил две чашки чаю с легкими бисквитами, и, узнав, что на обед будет его любимая лазанья с мясным фаршем и грибами, окончательно решил, что сегодня не умрёт, ибо был твердо намерен попробовать её. Он выбрал широкие брюки, удобные башмаки с низкими каблуками и черную сорочку. Потом приготовил перчатку, смочив у нее ладонь и посыпав канифолью, осмотрел кожаный ремешок для крепления рукоятки к руке. Снова обследовал клинок и острие обеих шпаг.
- Это правда? - Джустиниани вздрогнул, услышав за спиной хриплый голос Джованны.
- Правда - что? - поморщился он. Девица имела неприятную привычку выскакивать, как чертик из табакерки.
- Правда, что у вас дуэль с Убальдини?
- А… Это правда, - он вложил шпагу в ножны. - А почему это вас волнует? Вам не безразлично благополучие мессира Убальдини?
- Вы… вы ужасный человек, я же говорила вам, чтобы вы не слушали Марию! Она - дурная, всегда лжет и никого себе равным не считает!
- Позволю себе напомнить вам, дорогая синьорина, что я - ваш опекун, и учить вас могу я, но не наоборот, - промурлыкал Джустиниани.
Девица выскочила из комнаты, хлопнув дверью.
Джустиниани пожал плечами. Девица подлинно была неглупа, но истерична, а уж дурная привычка не придерживать за собой двери и вовсе не делала ей чести. Он подумал, что надо будет поучить ее хорошим манерам, но благоразумно отложил обязанности попечителя на потом. Сегодня ему было не до девичьих прихотей.
Тентуччи приехал без опоздания, и сказал, что нашел врача - Франческо Тоско, чей опыт - выше всех похвал. Винченцо отрешённо кивнул, едва ли услышав, надел сюртук, взял шпаги. В экипаже был молчалив и задумчив, время от времени наклонялся к дверце и смотрел на улицу. В арке палаццо Колонны виднелся двор со статуями, а с архитрава каменной церкви свешивались майские украшения в честь Богородицы. После небольшого подъема открылся город, величественный, сияющий, усыпанный колокольнями, колоннами и обелисками, увенчанный куполами и башнями. Через четверть часа они въехали на виллу Тоцци, свернули в аллею из стройных лавров. Высунувшись из кареты, Тентуччи, бледный и дурно выбритый, обронил:
- Нас уже ждут.
Джустиниани взглянул на часы. Недоставало пяти минут до назначенного часа. Он остановил карету и с секундантом и медиком направился к противникам. Расплывчатая игра света и тени сквозь сплетение лавров успокаивала и убаюкивала, благородные деревья вздыхали над его головой, как в любовных аллегориях Петрарки.
- Идите, раздевайтесь, - Рокальмуто кивнул на беседку в тени лавров.
Винченцо пошел за ним, с удовольствием отметив огромный синяк на скуле Рафаэлло, который тот пытался чем-то запудрить. Пока он раздевался, оба врача готовили повязки и карболовую кислоту для дезинфекции шпаг. Её едкий запах распространялся по воздуху, смешиваясь с запахом лавра.
Джустиниани снял сюртук, но остался в чёрной рубашке, он не хотел, чтобы при случайном ранении была видна кровь. Появившийся в беседке Тентуччи сообщил, что по жребию выпали его шпаги. Осанна в вышних Богу! Своей шпагой Джустиниани владел уверенно, к чужой рукояти пришлось бы привыкать.
Место было выбрано в тени, на усыпанной мелким щебнем площадке. Убальдини вместе с Рокальмуто вышли из соседней беседки. Джустиниани заметил, что вид у них серьезный, почти торжественный. Тут Убальдини вдруг, изумляя Джустиниани, решительным движением сорвал с себя белую рубашку и с холодным спокойствием предстал перед соперником. Винченцо растерялся. Он должен был последовать примеру Умберто, но не хотел этого: работа в портовых доках превратила его плечи в гору мышц, что казалось ему уделом плебеев, и ему не хотелось обнажаться. Но Убальдини насмешливо бил носком по гравию, предлагая равные условия.
- Боитесь подхватить насморк?
Джустиниани нехотя стянул рубашку, с досадой взял из рук секунданта перчатку, ремешок и шпагу, надел, взмахнул шпагой, чтобы убедиться, хорошо ли держит ее, при этом ощущая странный стыд, и тут поймал на себе испуганно-изумленный взгляд Тентуччи и похотливый, сальный - Рокальмуто.
- Однако вы тренированы, - с некоторым облегчением проронил Тентуччи.
- Говорил же вам, не хороните меня заранее… - проворчал в ответ Джустиниани, проверяя, не скользит ли в ладони рукоять, одновременно радуясь, что секундант видит в его торсе следствие упражнений на корте. Шпага в руке казалась ему пушинкой.
Убальдини же оглядывал противника молча, и на лице его проступило подобие замешательства. Джустиниани всегда одевался в чёрное и казался Умберто тяжелым и грузноватым, что облегчило бы положение Убальдини на ристалище за счет его собственной легкости и подвижности. Теперь он в смущении кусал губы. Соперник не был грузен, тут он ошибся, торс Джустиниани был мощным и гибким, а широкие запястья говорили о чудовищной силе. Сколько же надо упражняться, чтобы так развить мышцы? Джустиниани же поймал себя на том, что начал злиться. Ему не нравился взгляд Убальдини, в котором ему померещилось понимание того факта, что только сотни мешков угля могли породить такие мускулы.
Наконец оба услышали: "Господа, в позицию!" Они встали друг напротив друга, Убальдини - со светлым лицом паладина, уверенного в себе красавца, Джустиниани же озирал соперника с небрежностью барина, при этом почему-то испытывал в душе неясную дрожь при виде худого обнаженного тела Умберто, против которого был направлен его стальной клинок.
- Avanti!
Джустиниани, полагая, что первый удар за Убальдини, совершенно открыл себя, взяв шпагу на терцу, и вызывал противника чуть насмешливым взглядом. Убальдини выступил вперед с финтом прямого удара, сопровождая ее криком, по примеру сицилийцев, и атака началась. Джустиниани не развивал никакого приема, отражал удары быстро, с удивительной точностью, как если бы находился в фехтовальном зале перед безвредной рапирой, Убальдини же нападал с жаром, сопровождая каждый удар глухим криком, похожим на крик вонзающих в ствол топор дровосеков.
Джустиниани краем глаза заметил, что Тентуччи держит руку на груди, пытаясь смирить волнение, его крайняя, переходившая в синеву бледность говорила об испуге. Джустиниани чуть улыбнулся секунданту и кивнул, пытаясь приободрить. Здесь он снова отметил завороженный взгляд на себя Рокальмуто и решил после дуэли надавать ему оплеух. Эта мысль странно взбодрила его.
Тут последовала новая, страшная атака Умберто, и Джустиниани даже растерялся. Он не хотел убивать Убальдини, просто оборонялся, но теперь отчетливо понял намерения противника. Умберто хотел не его крови, но его смерти, и это разгневало и одновременно придало Джустиниани хладнокровия, ибо его бешенство всегда было ледяным и рассудочным. "Что я сделал тебе, ты, исчадье ада, зачем тебе моя смерть?" Отбивая удар соперника, он прочертил продольную царапину на его груди, тут же начавшую кровоточить.
- Стойте! - крик медика остановил дуэлянтов.
Тентуччи, белый, как полотно, опустился на скамью. Ему было дурно.
- Карло! - Джустиниани стало неловко за то, что он невольно втянул несчастного в кровавые разборки. - Господи, что с вами? Дышите глубже, ртом, сейчас полегчает.
- Простите, - Тентуччи самому было стыдно своей слабости, он с трудом поднялся, и вправду, хватая ртом воздух.
Убальдини, которому уже остановили кровь, отказался прекратить схватку. Рокальмуто же по-прежнему бродил по телу Винченцо мерзким взглядом и тем еще больше бесил Джустиниани.
- В позицию, господа!
Джустиниани применил старинный, забытый ныне удар "зеркальной терцы", и на груди Умберто из новой поперечной царапины показалась кровь. Царапины пересеклись, образуя правильный крест. Подбежали врачи. Но раненый тотчас же сказал медику:
- Ничего. Это пустяки.
Он отказался войти в беседку для перевязки. Его доктор, промыв царапину, сказал, что можно продолжать. Рокальмуто немедленно скомандовал к третьей атаке. "В позицию!" Теперь тишина кругом казалась глубже, все сознавали убийственную волю, одушевлявшую этих двух людей; и ужас овладел ими, все поняли, что им придется отвозить домой мертвого или умирающего. Джустиниани со странным любопытством поинтересовался:
- Умберто, что я сделал тебе?
Убальдини бросился вперед с двумя оборотами шпаги и ударом на втором. Джустиниани отразил и ответил, делая шаг назад. Умберто теснил его, в бешенстве нанося крайне низкие удары, не сопровождая их больше криком. Винченцо отражал с такой резкостью, что каждый его удар мог пронзить насквозь.
- Умберто, что я сделал тебе?
Убальдини снова ринулся на него, но был остановлен необыкновенным ударом. Это был прием "битвы диких зверей", "змеиное жало", он слышал о нём, но не знал его. Бедро его в паху было в крови. Он шатался, но и тогда пытался броситься на противника.
- Умберто, что я сделал тебе?
- Стойте! - закричали Тентуччи и Рокальмуто, но как раз в это мгновение Джустиниани, отражая новую атаку полуослепшего от ярости Убальдини, ударил его в грудь, в центр креста, образованного царапинами, и Умберто без чувств упал на руки Рокальмуто. Шпага Джустиниани на три дюйма проникла в грудь левее правого соска.
- Рана в грудь, на высоте пятого межреберного пространства, проникающая в грудную полость, с повреждением легкого, - осмотрев рану, объявил хирург, - будет чудом, если он выживет…
- Невозможно, - покачал головой Тоско, - если он верил в Бога, поторопитесь со священником, у него губах кровь.
Тентуччи замахал руками и отвернулся, и тут увидел Джустиниани. Тот поднял выпавшую из руки противника шпагу, методично вытирал ее и вставлял в ножны. Он успел уже надеть рубашку и сюртук, и сейчас явно спешил. Он всей его фигуры веяло странным покоем, силой и безразличием. Заметив взгляд банкира, Винченцо приблизился, зажав под мышкой смертоносное оружие.
- Я хотел бы пригласить вас и мессира Тоско на обед, Карло, моя кухарка обещала восхитительную лазанью с фаршем и грибами, - он поспешно открыл дверцу кареты и положил на сидение шпаги, - давайте поторопимся, я голоден, как волк.
Неизвестно, хотел ли Тентуччи есть. Судя по его виду, он вообще ничего не хотел, но Джустиниани почти силой впихнул его в карету, пригласил и доктора, но того попросил остаться его коллега. Джустиниани, даже не обернувшись на пожиравшего его потрясенным взглядом Рокальмуто и лежащего на скамье раненого, велел ехать на площадь Венеции.
В карете оба долго молчали, первым заговорил Джустиниани.
- Я должен извиниться, Карло, я не учел, что вы не привыкли к ристалищу и виду крови.
Тентуччи покачал головой.
- Причём тут кровь… Вы себя не видели.
Джустиниани несколько секунд молчал, вдумываясь в слова собеседника, потом уточнил:
- А что видели вы?
Тентуччи странно покачал головой, точно отгоняя дурной кошмар. Глаза его уже утратили выражение ужаса, но казались больными и усталыми.
- И я, дурак, вам еще советы давал… Вы - сам дьявол.
Джустиниани усмехнулся.
- Ну, что вы… Я несколько лет преподавал в фехтовальной школе в Вермичино, - пояснил он, - вы же сами говорили, что я не должен искать смерти. Я и не искал и сказал вам, что не дам себя убить. Но чего я так и не понял, так это главного. Зачем он подстроил дуэль? Зачем вызвал меня?
- Он, бесспорно, хотел вас убить. Но после первого же выпада я понял, что будет убит он, вы играли с ним как кот с мышонком… Вы могли прикончить его на второй атаке.
- Надеюсь, это не упрёк? Я не мог одновременно не дать себя убить и пощадить его. В таких случаях один всегда остается на ристалище. Но не слышали ли вы случайного слова, обрывка разговора между ними, который хоть что-то объяснил бы?
Тентуччи покачал головой.
- Нет, они почти не переговаривались.
- Дьявольщина, - Джустиниани неожиданно напрягся, - я забыл вам сказать. Когда вы договаривались об условиях дуэли, я видел в окне с лестницей человека. Я не разглядел лица, но…
- Слуга?
Джустиниани пожал плечами.
- Не похоже, он явно прятался.
Карета подъехала к дому, и тут Винченцо с изумлением увидел Луиджи и Донату, встретивших его на пороге, в дверном проеме показалась и Джованна. Все были бледны и взволнованы. Джустиниани торопливо выпрыгнул из кареты.
- Что случилось? - его обеспокоенный взгляд столкнулся со встревоженным взглядом Луиджи.
Луиджи, трепеща, оглядел хозяина.
- Вы не ранены, ваше сиятельство? Мы так волновались…
Джустиниани отмахнулся.
- Мой Бог, что со мной могло случиться? - он помог Тентуччи выйти из кареты. - Обед готов? - осведомился он у Луиджи. Камердинер уверил его, что все готово.
У входа в дом Джустиниани снова заметил Джованну. Девица смотрела на него исподлобья, тяжело дыша.
- Что-нибудь случилось? - вежливо осведомился он.
Девица развернулась, пышные локоны заплясали на плечах и спине, и где-то в глубине залы снова хлопнула дверь. Джустиниани снова вспомнил о своем намерении сказать девице, что хлопать дверьми невоспитанно, но сегодня, при Тентуччи, этого делать не стал. Однако за обедом, - отменнейшим и вкуснейшим, - он поделился с Тентуччи тревогой. У него не очень-то получается ладить с девицей, он не педагог, и хотел бы поскорее выдать её замуж.
- Я все же посоветовал бы Элизео ди Чиньоло. Он довольно приличен. Правда, путался с Ипполитой Массерано, но к грехам юности надо быть снисходительнее. Не транжира, не игрок. Спокоен, рассудителен. Опыта пока маловато, но… - Тентуччи развел руками. Его лицо порозовело от хорошего вина, он успокоился.
Однако Джустиниани все еще было неловко.
- Все же - ради Бога простите за утреннее, Карло, я правда не ожидал, что дойдет до настоящей драки.
- За силу не извиняются, извиняться нужно мне - за слабость. - Тентуччи с аппетитом жевал грибы, - к тому же я сегодня стал сильнее, и это - благодаря вам.
Слова Тентуччи смутили Джустиниани, но не скрытой в них похвалой, а странным ощущением вины. Он все ещё не мог поверить, что в лице Карло обрел друга. Он по-прежнему не был с ним до конца откровенен и многого не рассказал.
Недоверие угнездилось в нем слишком глубоко.
Глава 4. Суета сует
Господи, Отче и Боже жизни моей!
Не дай мне возношения очей и вожделение отврати от меня.
Пожелания чрева и сладострастие да не овладеют мною,
и не предай меня бесстыдной душе.
Сир. 23.4.
На следующий день Джустиниани проснулся от легкой истомы - тело болело, чуть ныла щиколотка, хоть накануне он не оступался.
- Господи! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я. Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной, чтобы видеть силу Твою и славу Твою: ибо милость Твоя лучше, нежели жизнь. Как туком и елеем насыщается душа моя, когда я вспоминаю о Тебе на постели моей, размышляю о Тебе в ночные стражи, ибо Ты помощь моя, и в тени крыл Твоих я возрадуюсь… - он еще дочитывал утренние молитвы, когда услышал, что Джованна спустилась сверху и хлопнула входной дверью.