Глава 2. Заложник чести
Благоразумие делает человека медленным на гнев, и слава для него - быть снисходительным к проступкам.
Притч. 19.11
Однако ничего не происходило. Не было ни пророческих сновидений, ни новых откровений, ни бесовских искушений. За три дня, прошедшие с его разговора с Карло Тентуччи не случилось вообще ничего. Или почти ничего. Разве что Джустиниани съездил в Кампо-Марцио и нашёл там дом Батистини - подлинную руину около сгоревшей часовни, побродил по развалюхе, зашел и в заброшенную часовню. Вход зарос крапивой и чертополохом, под сводами с писком носились ласточки. Ну, и о чём это говорило?
Все остальное время Винченцо почти не выходил из библиотеки, листая фолианты, найденные в сундуке Джанпаоло. Почерпнул, что и говорить, много нового, пытаясь прежде всего разобраться с теми странными куклами, что обнаружились в ларце и о которых с дрожью в голосе спрашивал старик Канозио.
Куклы назывались вольтами. Джустиниани узнал, что для изготовления вольта необходим чистый воск, а также волосы, ногти, слюна или сперма изурочиваемого. Сгодится и записка, им написанная, и нитка из одежды. Чистый воск ставится в день и чаc планеты, соответствующей виду воздействия. В субботу, день Сатурна, - на болезни, тоску, мучения, смерть и страдания, во вторник, в день Марса, - для ссор, драк, насилия, ревности, гнева и разлада. Вольты порчи надо было делать на убывающую луну, привороты - на растущую. Вольт крестили либо святой водой, либо чёрной, смытой с покойника или с кладбищенского надгробия, нарекали мирским именем. "Не во имя отца, и не во имя сына, и не во имя святого духа, а во имя беса. Нима"… Далее чертился круг защиты, брались цыганские иглы, раскаленные на черной свече, ненависть и ярость рекомендовалось умирять, иначе был риск стать жертвой своей же жестокости…
Суть же этих безделушек была в том, что заимев вольт человека, колдун мог держать в своих руках его жизнь, ибо любое увечье, нанесенное игрушке, отражалось на человеке.
Боже, какая ересь! Вера в то, что духами можно повелевать с помощью подобных ритуалов и заклинаний - в его понимании была равносильна вере в то, что ветер можно удержать руками. Джустиниани тяжело вздохнул, откинулся в кресле и брезгливо поморщился, представив как Джанпаоло ночами на убывающую луну творил все эти богомерзкие обряды, удивившись, что его, католика, ничего не отвращало в этом гадком ритуале. Но из чего он сделал эту мерзость - этого Джустиниани так и не понял. Фигурки в ларце покойника были не из воска, скорее - субстанция напоминала прозрачный янтарь. При этом Винченцо узнал, что колдун должен добиваться сходства вольта с человеком - и именно поэтому теперь, приказав ларцу открыться, он внимательно вглядывался в лица и мрачнел с каждой минутой. Он не удивился, узнав в толстой кукле с крючковатым носом герцогиню Поланти, в другой, в рыжей тощей с лисьей физиономией - донну Леркари, в третьей - графиню Ипполиту Массерано. Зато потом не поверил глазам - одна из кукол походила на Глорию.
Господи Иисусе…
Он не верил написанному - в его понимании это была сказочная бессмыслица.
Впрочем, некоторые места оккультных трактатов здорово веселили Джустиниани. Он узнал, что лучшим посредником между человеческим миром и потусторонним выступают черные коты. Это бесовские животные. Их колдовские способности настолько велики, что они могут прогнать из дома привидение. По этой причине во время спиритического сеанса кота нужно удалять из комнаты. Он может вспугнуть духов. Джустиниани подивился, что бесовское животное имеет бесогонную силу, а, прочтя дальше, узнал, что многие колдуны держат котов как громоотвод от сглаза и порчи, и животное становится носителем части силы колдуна, усваивает его нрав и привычки, становясь "мистическим зеркалом". При преемстве от колдуна к колдуну характер животного меняется. Черный кот оберегает дом от грозы, молнии и воров и выполняет непроизнесенные желания хозяина.
Нашел он упоминание о котах и у Исидора Севильского в "Этимологиях", где рассматривалось происхождение двух названий животного: musio от mus, "ловец мышей", и cattus, от "captare", ловить. Бартоломей Английский в восемнадцатой книге труда "О свойствах вещей" тоже пишет о котах: "…зверь в юности похотливый, быстрый, весёлый и ловкий, резвясь, прыгает на всё, что перед ним".
- Так ты, стало быть, похотливый? - спросил Джустиниани кота, лежащего на томе Якоба Варагинского.
- Мяу… - ответил тот, но Джустиниани не понял, подтверждение это или опровержение.
Он вытащил из-под кота "Золотую легенду" Якоба Варагинского, и в ней прочел, что в момент изгнания Домиником в 1206 г. в Лангедоке дьявола из группы еретичек из самой их середины выскочил ужасный кот, величиной с большую собаку, с огромными горящими глазами и длинным кровавым языком. Пометавшись среди женщин взад-вперед, он исчез, оставив после себя жуткую вонь…
За завтраком в один из этих спокойных дней к нему неожиданно обратилась Джованна. Глядя на него исподлобья, она отложила в сторону книгу, которую читала, и спросила, почему он утверждает, что ду… бесы обязательно злобны?
- Ведь и Байрон, и Шелли, и Шиллер - все они говорят, что демоны страдают…
Джустиниани усмехнулся.
- Не верьте в благородных разбойников, Джованна, не верьте Корсарам, Чайльд-Гарольдам, Каинам, Манфредам и Элоа, Лара и прочим. Это бесовская литература. Сам я никогда не понимал, почему все эти мерзавцы, с их "мировой скорбью" и демонической любовью к "страждущему человечеству", всегда имеют "тяготеющие на душе" тайные преступления, при этом винят в них "неискоренимую несправедливость мирового порядка"? Все это - или лживые сказки или сказочная ложь, но она, увы, не безобидна: ведь сегодня любой малец, которого высекли за невыученный урок, твердит о тяготеющем над ним "чёрном роке", люди утрачивают различение добра и зла, для них демон зла становится страдающим идеалом, паче небесного ангела, а отсюда - далеко ли до беды?
Днем, когда Джустиниани был занят в своей библиотеке, девица неожиданно снова постучалась к нему.
- А можно мне спросить?.
Он молча кивнул, отложив лупу и текст на древнегреческом, который разбирал.
- Вы говорили про медиумов. Я поняла, вы считаете дона Чиньоло шарлатаном и думаете, что он не видит никаких бесов. А как понять - есть ли бесы рядом?
Он завел глаза под потолок.
- Мудрец древности говорил: "Если бы люди увидели отвратительный образ демонов, то подверглись бы умопомешательству". Мы не видим их промыслительно. А чтобы почувствовать прикосновение к себе духа тьмы, надо самому быть светлым, грешник же есть тьма. На белом и малое пятно приметно, а чёрное не даёт заметить на себе и смолы. Такой неприметности помогает сам дух злобы, ибо что ему за выгода быть приметным? Давать ощущать себя - заставить бежать от себя…
- А чем прогнать беса?
- Призывом имени Христа, молитвой, крестным знамением, покаянием с Причащением святых Христовых тайн. При любом искушении необходимо молиться. Известно и действие ладана на злых духов, отмечено благодатное действие святых мощей, икон и даже одежд святых, присутствия которых не выносят злые духи.
Джованна напряглась, явно что-то обдумывая. Джустиниани терпеливо ждал.
- Но если, как вы сказали, дьявол лжец и человекоубийца, почему Господь допускает существование злых духов?
Джустиниани чуть улыбнулся. Вопрос мог быть гораздо глупее.
- Диавол был и остался тварью, находящейся в полной власти Творца, который не уничтожил его, но сделал орудием испытания, которым отделяются верные Христу от любителей греха. Бог не приневоливает человека к спасению, но предоставляет всем возможность или сражаться с диаволом, или вступить с ним в союз. Человек и доселе испытывается диаволом, советующим вкусить запретный плод…
- Стало быть, донна Поланти, донна Леркари и… крестный… они - грешники?
Винченцо закусил губу. Девочка, в принципе мыслила логично, хоть и излишне прямолинейно.
- Пусть вас не заботят чужие грехи, Джованна, каждый отвечает только за свои. Должное отношение к падшим духам показал Сам Господь, сказав: "Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи" Помня это, нужно беречься всякого общения со злыми духами и не слушать волхвов, магов, колдунов, прорицателей и гадалок.
- Не слушать потому, что они лгут?
Джустиниани покачал головой. Разговор стал занимать его.
- Они лгут не всегда. Лгали бы всегда - кто бы им верил? Пророк Иезекииль говорит о дьяволе: "Ты печать совершенства, полнота мудрости и венец красоты. Ты находился в Едеме, в саду Божием, и совершен был в путях твоих со дня сотворения твоего, доколе не нашлось в тебе беззакония" "От красоты своей возгордилось сердце твоё, от тщеславия твоего ты погубил мудрость твою; за то Я повергну тебя на землю" Диавол пал и многих увлёк с собой. Падшие же ангелы, в силу принадлежности к ангельской иерархии, посвящены в тайны бытия. Эти знания после падения они сохранили и пытаются подчинить человека, привлекая его интерес открытием "тайных" знаний. Овладев этими знаниями, человек может влиять на людей и стихии мира, но становится полным рабом нечистых духов. Падшие же духи, обладающие только умением губить, всегда довольно быстро уничтожают и своих последователей.
- Стало быть, если крестного называют колдуном… Он был подчинен дьяволу? Или в нем был злой дух? Но… он был так добр ко мне…
- Даже войти в свиное стадо бесы сами не могли, и Господь не попускает им искушать человека свыше его сил. Вселение злого духа в человека происходит только по особому попустительству Господа и является следствием страстной и легкомысленной жизни грешника. Джанпаоло не был одержимым. - Остальное, сказанное Джованной, Джустиниани предпочел не комментировать.
- А как… как это происходит? Как бесы порабощают человека?
- Чаще всего нечистые духи воздействуют на мысли - привнесением различных греховных помыслов, которые человек принимает за свои, - мрачно проронил Джустиниани. - И если он соглашается с ними, то становится проводником чужой злой воли, постепенно овладевающей им всецело… Потом следует самоубийство. Бывает и иначе, бесы изобретательны и лукавы…
Но череда спокойных дней быстро закончилась. На четвертый день около пяти пополудни Луиджи во время обеда внес на подносе раздушенное письмо. Почерк был неизвестен Джустиниани. Он лениво пробежал глазами страницу. Там было всего несколько строк: "Особа, чье сердце вы пленили, находится в опасности и нуждается в вашей помощи. Если в вашем сердце есть благородство, вас ждут сегодня на виа делла Кроче, 17 в одиннадцать вечера".
- Что ей нужно? - этот вопрос прозвучал неожиданно и резко, заставив Джустиниани вздрогнуть.
Возле стола стояла Джованна. Она смотрела на конверт.
- Кому это "ей"? - язвительно поинтересовался Винченцо.
- Марии Убальдини, это её почерк.
Джустиниани исподлобья окинул свою подопечную невеселым взглядом.
- Вы уверены, что это она? Где она живёт?
- Неподалеку от Квиринальского дворца, на виа делла Кроче.
- Вы хорошо её знаете?
- Достаточно, чтобы не хотеть знать её вовсе, - резко отчеканила Джованна и выскочила из столовой, резко хлопнув дверью.
Джустиниани поморщился: только женских истерик ему и не хватало. Но настроение было испорчено. От письма шёл неприятный запах роз, всегда вызывавший у Винченцо тошноту. Он не знал, есть ли в его сердце благородство, но романтичен точно не был, обстоятельства ранней молодости напрочь избавили его от сентиментальности и чувствительности. Не говоря уже о том, что ему весьма слабо верилось в крики о помощи, написанные претенциозными завитушками на раздушенной веленевой бумаге торгового дома Фабриано по пять луидоров за пачку.
Стало быть, его ждут в доме Убальдини за час до полуночи. Он помнил Марию Убальдини. Красавица с больным лицом. Предположить, что синьорина, мельком увидев его у герцогини, влюбилась до потери рассудка, было, разумеется, лестно. Но чересчур самонадеянно. При этом братец оной особы когда-то хладнокровно выставил его за порог. Не нравилось Джустиниани и то обстоятельство, что улица Креста была на пути в Кампо-Марцио.
Винченцо вздохнул, задумавшись о том, насколько он в данном случае "божественно свободен", и уныло пожал плечами. Невольник старого принципа благородства, nobless oblige, заложник чести, он вынужден будет пойти туда, куда его самого ничего не влекло. Что ж, благородство обязывает.
Но не исключает благоразумия…
Джустиниани велел послать за Карло Тентуччи, попросив приехать к половине одиннадцатого, предупредив, что дело может быть опасным. Винченцо не до конца доверял банкиру, ибо жизнь отучила его от доверчивости, но советчик и свидетель был необходим. Когда Тентуччи прибыл, коротко известил его, что их новая встреча не связана с их предыдущим разговором и касается вещей весьма двусмысленных и конфиденциальных, после чего, не тратя времени даром, протянул Тентуччи письмо. Тот быстро пробежал глазами по строчкам и помрачнел.
- Вы поедете?
- А у меня есть выбор?
Тентуччи был, казалось, немного озадачен.
- Но, простите, Винченцо, а что если это подлинно любовная интрижка?
- Что ж, вы говорили, что у вас бельканто. Тенор? - Банкир кивнул. - Отлично, у меня баритон. Споем на два голоса. Но если серьезно, что-то подсказывает мне, что сегодня мне ваших вокализ не услышать. Вы вооружены?
- Вы же написали, что дело опасное… Только… должен заметить, что я немного близорук и на меткость моей стрельбы рассчитывать глупо.
- Учту. Половина одиннадцатого. Поехали.
На подъезде к виа делла Кроче Джустиниани приказал остановиться за полквартала и осторожно подошел к дому номер семнадцать. Трехэтажный особняк, казалось, спал, только на втором этаже в окне за зеленоватыми портьерами горела лампа. Его шаги, как он ни старался ступать тихо, гулко отдавались в пустом квартале. Винченцо стал на противоположной стороне улицы напротив горевшего окна, и тут же оттуда, словно приглашая его войти, перекрутившись и раскачиваясь в воздухе, упала веревочная лестница.
Ближайший фонарь был в тридцати шагах, но Джустиниани показалось, что он заметил мужскую голову в комнате. Окно второго этажа было на высоте двадцати футов от брусчатки тротуара и обрежь кто веревки, хребет он точно поломает, рассудительно подумал Винченцо. Этими соображениями он, неспешно отойдя к карете, поделился с банкиром.
- Вы и вправду не романтичны, - отметил тот и, выбравшись из кареты, поглядел на окно. - Иной пылкий любовник взлетел бы вверх, как моряк на мачту.
- Я не пылкий любовник, - возразил Джустиниани, - и если имеет место любовная авантюра, то не следует переставлять части местами: сначала нужно пленить мужчину, а потом приглашать на романтическое свидание. Пока же мужчина не обольщен, у него возникают дурные подозрения: вдруг в искомой спальне его поджидают, как уже случилось как-то, двое лихих браво?
- Что? На вас нападали?
- Пытались… Но об этом после. Я подойду к лестнице, а вы постучите в дверь, Карло. Убальдини ваш клиент?
Банкир кивнул и направился к двери. Джустиниани двинулся к окну, и тут, едва Тентуччи взошел на ступени парадной лестницы и позвонил, на Винченцо из темноты набросились двое, выкрикивая: "Держите вора!" Парадная дверь распахнулась, на пороге показался Умберто Убальдини, он оттеснил Тентуччи и бросился к кричавшим, тем временем Джустиниани свалил с ног слугу, и тут, заметив, что второй напавший на него - Рафаэлло Рокальмуто, согрешил.
Нет, в том, что он обрушил на голову мужеложника всю мощь своего кулака, он большого греха не видел, а вот то, что он при этом испытал пьянящее наслаждение и без всякой надобности ударил и без того шатающегося Рокальмуто в лицо еще раз и опрокинул навзничь - было грехом сугубым. Впрочем, покаяние пришлось отложить: подбежавший Убальдини кричал что-то нелепое о чести семьи, на которую-де покусился Джустиниани и требовал сатисфакции. Тентуччи, подойдя следом, хладнокровно поинтересовался, каким это образом Джустиниани мог совершить приписываемые ему действия, если приехал в одной карете с ним? Но его никто не слушал, из дома высыпали слуги, Рокальмуто, пошатываясь, встал на ноги, Убальдини требовал немедленного протокола секундантов о поединке.
Джустиниани, поймав встревоженный взгляд Тентуччи, резко и отчетливо кивнул. Веревочная лестница, все еще свешиваясь из окна, покачивалась на ветру, образуя в свете отдаленного фонаря странные тени на стене, то уподобляясь петле, то закручиваясь в канат.
Винченцо не был расстроен, испуган или удивлен. Скорее, напротив, испытывал некоторое удовлетворение, как волк, вовремя учуявший запах железа и избежавший капкана. Он почти не слушал раздраженный голос Тентуччи и визгливый говорок Рокальмуто, но, отойдя на другую сторону улицы, пытался понять, не связаны ли давешнее нападение на него у Понте Систо и нынешняя дуэль, слишком уж явно подстроенная? Но нет, решил он, те, на мосту, были просто голытьбой… Но нож… Тут Джустиниани быстро повернулся. Ему не померещилось. В окне, откуда все ещё свешивалась лестница, мелькнула голова - он заметил коротко остриженные волосы и очертание мужских плеч. Свет падал в спину, лица он не разглядел, но ему показалось, что фигура знакома ему. Стало быть, была разыграна беспроигрышная комбинация, осуществить которую помешало присутствие Тентуччи. Его могли схватить под окном и обвинить в попытке грабежа или покушении на честь семьи. Возможно, продумывались оба варианта, но первый был отвергнут, - кто бы поверил, что обладатель восьмисоттысячного состояния полезет в окно красть столовое серебро? Это просто дурачок Рокальмуто заорал по глупости… В случае, если бы Джустиниани поднялся по лестнице в окно, - либо пырнули бы ножом, либо выкинули бы из окна. В случае же, если бы он никуда бы не полез - задержали бы внизу, обвинив в покушении на семейную честь, как и вышло. В итоге ему предстояла дуэль с Убальдини, мастером клинка. Что ж, он действительно выбрал лучший вариант. Во время поединка будет светло, рядом будут секунданты, а в руке у него будет шпага… Это давало шанс на жизнь.
Тем временем Тентуччи, бледный и раздраженный, уже стоял рядом.
- Завтра, в половине одиннадцатого, на вилле Тоцци. Шпаги и фехтовальные перчатки. Жизнь или смерть. Все уладили быстро, без формальностей.
- Прекрасно, - отозвался Джустиниани и пошёл к карете.
Откинувшись на бархат сидения, Тентуччи некоторое время молчал, потом, обернувшись, поймал в свете фонаря лицо Джустиниани. Карло передернуло: Джустиниани улыбался.
- Мне казалось, вы католик, - досадливо обронил он.
Джустиниани словно проснулся.
- Разумеется. Что вызывает ваше сомнение?
- Искать смерти - не любить Бога. Бог есть Жизнь. А уж бравировать жаждой смерти и вовсе грех сугубый.
Тут он умолк, заметив, что грудь Джустиниани трясется. Тентуччи изумился: его собеседник смеялся, и странные гортанные звуки это подтверждали, между тем, за семь лет знакомства он еще ни разу не слышал смеха этого человека. Джустиниани же наконец успокоился.