Среди сверстников Борька выглядел совершенно инородным телом – длинный, нескладный и сутулый, с копной вечно лохматых черных волос и угрюмым блеском в глазах… Если его пытались задирать, он мгновенно бросался на обидчика. Борис был не особенно ловок и силен, но дрался жестоко, отчаянно, а потому местная шпана скоро оставила его в покое. "Ну его, чокнутый какой-то!" – пацаны крутили пальцем у виска и даже дали ему кличку Шизик. Но Борьке было все равно. Как и все его сверстники, лет с четырнадцати он ходил с финкой в кармане, но пустить ее в ход случая не было. И слава богу, иначе жизненный путь его вполне мог бы оборваться в колонии-малолетке…
Все изменилось, когда в школу пришла новая учительница – географичка Елена Сергеевна. Даже коллеги-учителя называли ее не иначе как Леночкой – слишком уж юной выглядела выпускница Ухтомского пединститута, приехавшая в Ново-Советск по распределению. Поначалу девушка немного растерялась – слишком уж отличалось место, где ей предстояло жить и работать, от старинного университетского города с большими традициями, идущими чуть не от декабристов. Дикие нравы царили здесь! Пьянки, драки, матерная ругань, которая вовсе даже не считалась чем-то предосудительным, ученики, не желающие усваивать самых простых, элементарных вещей…
Но скоро девушка привыкла к новой жизни. Она так интересно рассказывала о далеких странах, о пустынях и джунглях, тропических островах и вечных снегах Антарктиды, что даже самые отпетые двоечники и хулиганы слушали ее затаив дыхание.
Слушал и Борька, хотя ни одно слово молоденькой учительницы до него не доходило. Уроки потом приходилось дома учить, по учебнику. А в классе он просто млел, глядя на ее лицо, точеную шею, стройную девичью фигурку (недаром ведь все девчонки-старшеклассницы завидовали Леночке!), а иногда, если удавалось поймать ее взгляд, заглянуть в омут ярко-зеленых глаз, и вовсе чувствовал себя счастливым…
Эта любовь, такая сладкая и мучительная, длилась почти три года. Борька аж с лица спал, и мрачный огонь в запавших глазах горел еще ярче… Конечно, он ни за что бы не смог признаться Леночке в своих чувствах – легче уж было бы умереть! – но у нее не было более преданного помощника, если нужно было развесить карты, принести или унести тяжелый глобус или расставить наглядные пособия.
Однажды, в сырой и промозглый осенний вечер, Леночка задержалась в школе допоздна. Как раз отмечали День учителя, и по случаю праздника она нарядилась в новое платье – белое, шелковое, с оборкой на груди. Может быть, оно было и совсем не по погоде, но другого нарядного у нее просто не было. Зато Леночка выглядела в нем такой нежной, трогательно-юной… Прямо как невеста! Борька любовался ею во время торжественного концерта в актовом зале, когда она сидела в первом ряду, среди других училок, казавшихся по сравнению с ней просто сборищем ощипанных куриц.
Уже давно стемнело, когда Леночка шла домой через небольшой лесок. Обычно она ездила на автобусе, но сегодня опоздала на последний и теперь шагала по узкой тропинке среди деревьев с облетевшей листвой… Решила, наверное, путь сократить.
Она не сразу заметила длинную, нескладную фигуру, следующую за ней, словно тень. Зачем Борька пошел за ней, он и сам не смог бы сказать точно – просто шел, одержимый своей любовью. Леночка выглядела такой хрупкой, беззащитной… Просто любоваться ею тоже было счастьем!
Деревья шумели под ветром, и бледная луна порой выглядывала из-за туч… Девушка шла быстрым шагом, кутаясь в легкое пальтецо, и белое платье чуть выглядывало из-под него. Может быть, она услышала звук шагов или просто почувствовала рядом чужое присутствие… Она обернулась – и Борис застыл на месте, застигнутый врас плох. В первый момент на лице ее не отразилось страха – только удивление.
– Боря? Это ты? Что ты здесь делаешь?
Борис не ответил – просто молча шагнул к ней. Так хотелось, чтобы любимая женщина, такая прекрасная и недоступная, наконец-то увидела в нем не сопливого пацана, а настоящего мужчину!
Что было дальше – терялось в тумане. Казалось, он сам не понимал, что делал… В памяти осталось только ее лицо, совершенно белое в свете луны, и треск рвущегося в руках тонкого шелка, и краткий миг сумасшедшего блаженства… Кажется, она пыталась вырваться, убежать, и тут у него в руках появился нож. В лунном свете кровь казалась черной, а он почти обезумел, снова и снова бил ножом, пока тело в его руках не обмякло.
На краткий миг он чувствовал себя так, словно победил смерть, узнал самый главный секрет, стал ее хозяином и властелином…
Когда все кончилось, он оттащил тело подальше в лесок и старательно забросал ветками и листьями. Теперь это была уже не Леночка, а какой-то неодушевленный холодный предмет, и, глядя на ее лицо, Борька уже не испытывал никаких особенных чувств.
Домой он пришел только под утро. Его возвращения никто даже не заметил – мать еще не пришла с ночной смены, а пьяный отчим спал мертвым сном.
Он старательно выстирал всю одежду и очень порадовался, что мать всегда старалась покупать все черное – брюки, рубашки… "Немаркое, практичненькое", – приговаривала она. Верно ведь! Как чувствовала.
На следующий день, в воскресенье, он отправился с отчимом на рыбалку – первый раз в жизни напросился! – и, улучив момент, выбросил нож в реку.
Леночку, конечно, нашли, ее хоронили всей школой, и, глядя на мертвое лицо в гробу среди цветов, пожилые учительницы перешептывались: "Вот звери-то! У кого только рука поднялась…"
А дальше жизнь потекла своим чередом. Первое время Боря жил в постоянном страхе, ожидая, что вот-вот все откроется и за ним придут. Но проходили дни, месяцы, а его не трогали… Постепенно происшествие в лесополосе не то чтобы совсем изгладилось из памяти, но стало подергиваться легким флером нереальности произошедшего, словно все это было не с ним.
А вот жизнь его совершенно неожиданно, почти волшебно изменилась в лучшую сторону. Чахлый, сутулый заморыш вдруг стал меняться, так что даже мать удивлялась. Боря как-то вдруг возмужал, еще больше вырос, но теперь выглядел совсем иначе – плечи развернулись, под рубашкой бугрились мускулы, кожа на лице налилась здоровым румянцем… Даже прыщи, немало досаждавшие в школьные годы, совсем исчезли.
И лишь иногда по ночам он видел один и тот же сон, повторяющийся в мельчайших деталях: бледное лицо, длинные разметавшиеся волосы, темные провалы глаз… Белое платье – и кровь на нем.
Вместе с ужасом от содеянного в душе была огромная радость. Ощущение собственной силы, беспредельной власти над другим человеком поднимало его над самим собой, наполняло сердце новой, радостной силой… Казалось, что ее жизнь каким-то таинственным образом перетекла в его слабое, тщедушное тельце, заставила кровь быстрее бежать по жилам, придала силу, уверенность, ловкость и здоровье…
Но на этом чудеса не кончались. Выпускные экзамены он сдал на круглые пятерки и получил заслуженную золотую медаль. А потом подоспело событие почти невероятное – целевой набор в МГУ для талантливой молодежи из глубинки! Как победитель районной олимпиады по физике, Боря поехал в Москву. Деньги на дорогу мать достала из заветной шкатулки и вручила ему, утирая глаза кончиком косынки.
– Вот, сынок… Чем могу. Я же вижу – тебе тут не в радость… Так что уезжай лучше. Пусть хоть тебе будет хорошо.
Борис неловко обнял мать – и вышел из дому, навсегда закрыв дверь за собой. Пожалуй, впервые в жизни в его душе шевельнулось что-то вроде благодарности к женщине, которая когда-то произвела его на свет.
Больше они никогда не увидятся. Через пятнадцать лет, получив телеграмму о ее смерти, Борис щедро пошлет денег на похороны – но сам не поедет. Даже по прошествии стольких лет вернуться сюда ему будет просто невыносимо.
Но все это будет не скоро, а пока Борис сидел в вагоне и в последний раз глядел в окно на родной городок. С каким чувством он ехал в Москву – передать невозможно. Казалось, что поезд идет слишком медленно, его бы воля – вперед паровоза бы побежал!
Пусть жить пришлось в общежитии, и стипендии не хватало даже на то, чтобы каждый день обедать в студенческой столовой, и приходилось подрабатывать ночами, разгружая вагоны на товарной станции, но зато это была Москва! Первые месяцы Борис никак не мог поверить, что чудо все-таки произошло и ему удалось вырваться из родного захолустья. Он учился как одержимый, просиживал все вечера в библиотеке, зачеты и экзамены сдавал лучше всех в группе…
Это у других были веселые студенческие компании, собироны в общаге, когда в маленькую комнатенку набивается столько народу, что просто непонятно, как все там помещаются, и от дыма дешевых сигарет першит в горле, и перед глазами висит сизый туман, хоть топор вешай, а на столе, на заботливо расстеленной газете, стоит дешевое крепленое вино и банка бычков в томате, кто-то бренчит на гитаре, кто-то спорит до хрипоты… Другие ходили на дискотеки, чтобы потоптаться в темноте под вечную "Сюзанну", и бегали на свидания к девушкам, были и душераздирающие романы, и скороспелые студенческие браки…
Вся эта веселая, суматошная и бестолковая жизнь шла как-то мимо него. Боря учился с той же угрюмой одержимостью, что и в школе когда-то. Он понимал, что образование станет его единственным шансом остаться здесь, зацепиться в Москве. В мечтах Боря представлял себя ученым с мировым именем, может быть, даже лауреатом Нобелевской премии…
Преподаватели его хвалили; как круглый отличник, Боря даже получал повышенную стипендию. Ее все равно не хватало на жизнь, но он был вовсе непритязателен. И подрабатывал только от случая к случаю. Каждый раз было очень жалко отрывать время от занятий.
И усилия его не остались втуне. Борис закончил университет с красным дипломом и без особого труда поступил в аспирантуру. Казалось, что цель уже совсем близко, стоит лишь руку протянуть, а там – будет и карьера, и хорошая зарплата, загранкомандировки, опубликованные научные работы…
Но мечтам не суждено было сбыться. Борис защитил диссертацию в марте девяносто первого года. Тогда в воздухе витало предчувствие больших перемен, возле магазинов выстраивались огромные очереди за продуктами, появились талоны на табак, водку и сахар, но он почти не обращал на это внимания.
Тем больнее было столкновение с реальностью. Оказалось, что денег на науку в развалившейся стране вовсе не осталось, и Борис остался не у дел. Кандидатская степень не гарантировала больше ни каких-либо карьерных перспектив, ни даже просто более-менее спокойной и достойно обеспеченной жизни. Шансы получить собственное жилье были практически нулевые, квартиру или даже комнату снимать было не на что, спасибо еще, что из общежития не выселили. Навалилась тоска – та темная, глухая, нерассуждающая тоска, отгораживающая от мира, давящая на плечи, словно каменная глыба, которую не сбросить, не расколоть. Бывало, что он часами кружил по городу, мерил шагами улицы…
Борис пребывал тогда в странном состоянии – словно бы подвешенном между небом и землей. Надо было решать, что делать дальше, и как можно быстрее.
Колесо его судьбы повернулось в тот вечер, когда возле общежития он встретил Андрея Смирнова – плотного веснушчатого парня, отличавшегося неистребимым оптимизмом и деловой хваткой. Вот для кого мир всегда был прост и ясен… В комнате у него всегда кипела жизнь: приходили и уходили какие-то люди, в углу вечно стояли узлы с джинсами и кофточками, и девушки со всего универа слетались на огонек… А по ночам случались такие гулянки, что через две стенки слышно. Но почему-то даже строгий комендант Владимир Палыч, которого студенты за глаза называли Овчаром, смотрел сквозь пальцы на Андрюхины художества.
Особенно дружен Борис не был с ним никогда – как, впрочем, и с другими. Он вообще плохо сходился с людьми… Тем более неожиданно прозвучало его приглашение:
– Слышь, давай заходи! У нас тут сабантуйчик намечается. Пивасик хороший будет, закусь опять же…
Борис очень удивился. Раньше Андрюха его никогда не приглашал! Но вместо того чтобы пройти мимо, он остановился и честно признался:
– Да у меня вообще-то с деньгами не очень…
Андрюха широко улыбнулся и хлопнул его по плечу.
– Да расслабься ты, не мохай! Сегодня Гюнтер придет, у него до меня дело есть. Я, знаешь, как-то в их вражеском языке не кумекаю… Хоть он по-русски и шпрехает, но ты с ним лучше по-свойски поговори, он и размякнет. А то думает, что мы тут одни швайны собрались! – Потом подумал немного и добавил: – А про лавэ не заморачивайся! Пускай фашисты платят, от них не убудет.
Борис задумался. Пить он вообще не любил – пример отчима и соседских мужиков совершенно не вдохновлял. Но, с другой стороны, еще один длинный и пустой вечер тоже не радовал. Он помолчал недолго, прикидывая все плюсы и минусы, и неожиданно для себя самого ответил:
– Ну хорошо, пойдем…
Все оказалось так, как говорил Андрей. Очень скоро на огонек забрел Гюнтер Штраус – аспирант с физико-математического факультета. В университете он представлял братскую ГДР и одним своим присутствием должен был олицетворять дружбу народов, слившихся в экстазе под эгидой СЭВ. Правда, за шесть лет парень неважно усвоил вдалбливаемые в университете знания, по-русски говорил со смешным акцентом и вовсе не собирался по возвращении стать светилом науки. Веселые студенческие попойки нравились ему гораздо больше, чем скучные лекции, и не раз бывало, что в разгар веселья он дрых на чьей-нибудь кровати с блаженно-идиотским выражением на лице. Привести его в чувство можно было лишь одним способом – подкравшись поближе, рявкнуть в ухо что есть сил:
– Герр Штраус! Ауфштеен, битте!
Гюнтер в один миг поднимался, словно ванька-встанька, обводил компанию мутным взглядом, опрокидывал в себя очередную рюмку – и тут же засыпал снова.
– Что русскому хорошо, то немцу смерть! – говорили бывалые студенты. – Слабаки они против нас…
Вот и сейчас Гюнтер пришел веселый, предвкушая приятный вечер, и важно сказал:
– Я халявию вам ящик пива!
Предложение было встречено с большим энтузиазмом. За ящиком немецкого пива последовало жигулевское, потом на столе появилась водка, дым стоял коромыслом, и скоро трезвых в компании не осталось вовсе.
Борис как будто случайно оказался рядом с охмелевшим Гюнтером и зорко следил, чтобы тот не впал в свое обычное блаженно-бессознательное состояние. Поначалу он просто хотел попрактиковаться в немецком, поддержать беседу, но оказалось, что от него можно было услышать очень много интересного…
Гюнтер был сыном партийного функционера средней руки и собирался пойти по его стопам. Собственно, поэтому он и учился в Москве, сочтя это весьма полезным для будущей карьеры… Но после падения Берлинской стены он понял, что возвращаться ему придется совсем в другую страну, – и всерьез задумался.
После войны семейство Штраус, как и миллионы других в разоренной Германии, оказалось разделено. Отец Гюнтера остался в родном Берлине, а его родной брат с матерью и старшей сестрой оказался в Мюнхене и за годы, прошедшие с тех пор, весьма преуспел. Много лет братья не общались вовсе, но теперь, после воссоединения страны, все изменилось… Тем более что прямых наследников у дядюшки не было. А сейчас он собирался открывать в Москве филиал своего банка…
Борис и сам не понял, как вышло, что он в одночасье оказался исполнительным директором одного из первых в Москве совместных предприятий. Немецкие хозяева не хотели упустить такой мощный вновь нарождающийся рынок банковских услуг – и в то же время покидать обжитой, сытый и вымытый до блеска родной Мюнхен с его почти сказочными черепичными крышами и отмытыми до блеска булыжными мостовыми, где все было давным-давно определено, предсказуемо и выверено до мелочей.
Теперь в новой России открывались невиданные ранее возможности для бизнеса, но в стране варваров кто-то должен делать грязную работу – за хорошие деньги, разумеется. Боря Агапов с его настойчивостью, почти немецкой педантичностью и внимательностью к мелочам стал именно таким человеком, и его банк стал процветающим учреждением.
Очень скоро ему стало тесновато в рамках наемного управляющего, и Борис начал задумываться о новых перспективах. Благо возможностей для этого в общей неразберихе оказалось немало… После долгих раздумий Борис решил все-таки рискнуть деньгами западных хозяев – и не прогадал. Были и удачные биржевые операции, и залоговые аукционы, и еще много чего… Он даже стал хозяином крупного металлургического предприятия, приобретя за копейки контрольный пакет акций.
Начало нового тысячелетия Борис встретил уже настоящим олигархом. В политику он не лез, памятуя печальный пример Холодковского, исправно делился с кем надо, отчисляя средства в партийные фонды и на благотворительность, дружил с губернатором края, где располагался завод, и со столичными властями – а потому процветал.
Теперь стало можно все… Правда, не в пример прочим своим собратьям – выходцам из России, входящим в список журнала "Форбс", – Борис не стремился поучаствовать в общей "ярмарке тщеславия". Он не покупал ни яхт, ни дворцов, ни футбольных клубов и даже "бентли" приобрел исключительно для представительских целей. На фоне выходок новых русских как первой, так и второй волны Борис Агапов выглядел просто безупречным джентльменом!
У него была лишь одна маленькая, вполне невинная страстишка: время от времени он обращался к услугам Лёсика Пустермана. Девушки, которых он ему подыскивал, должны были обладать только одним качеством – быть хоть немного похожими на Леночку…
Ему нравилось превращать их жизнь в сказку, угадывать и выполнять малейшие желания. В такие моменты он особенно остро чувствовал свою силу и власть. Он даже любил их, почти любил…
И рано или поздно наступал тот день, когда каждая девушка получала от него особенный подарок – белое шелковое платье.
– Борис Петрович! Борис Петрович, аэропорт уже, приехали!
Агапов открыл глаза и с некоторым удивлением увидел лицо какого-то белобрысого хмыря. Он даже не сразу вспомнил, кто это такой… Ах да, конечно, новый водитель! В душе мигом поднялась мутная волна раздражения. Ведь именно из-за него все началось, из-за его дурацкой песни!
Не забыть бы уволить этого долбоеба.
В аэропорту Агапов совсем расклеился. Пройдя регистрацию, он вошел в зал для ВИП-персон на неверных, подкашивающихся ногах. Навалилась многомесячная усталость и нервное напряжение… Видно, есть у человека какой-то предел прочности, за которым наступает не просто упадок сил, а нечто гораздо худшее – полная внутренняя опустошенность и апатия, когда по большому счету делается все равно, что ждет впереди – тюрьма, сума или маленький уютный рай на острове посреди океана. Даже металл "устает" и после этого идет трещинами и рассыпается, а что уж там про человека говорить…
И эти воспоминания сейчас совсем некстати! Впереди долгий перелет с пересадкой в лондонском Хитроу, потом важные переговоры, подписание документов, которые, возможно, определят всю его дальнейшую жизнь и станут гарантом благополучия… Надо как-то собраться – а вместо этого в голову лезет какая-то чертовня.