Но проходили дни, и все оставалось по-прежнему. Лиза постепенно стала привыкать к своему новому положению, к тому, что Борис почти всегда рядом, – он даже в офис выезжал редко, предпочитая решать все дела по телефону и Интернету! – и к своему новому статусу уже не просто любовницы, а постоянной подруги, почти жены… Правда, Борис еще не сделал ей предложение, но, кажется, все к тому идет. Не стоит торопить события.
Очень жаль, конечно, что ему пришлось уехать по делам рано утром, но скоро он вернется, и Новый год они будут встречать вдвоем, только вдвоем… А первого января они улетают на Канары. Лиза никогда не была за границей (а точнее – совсем нигде не была!) и немного волновалась. Все-таки долгий перелет, и очень странно, непривычно будет попасть из зимы в лето. К тому же другая страна, другой язык, новые люди…
И вместе с тем было очень интересно! Если верить картинкам в туристических каталогах, природа там просто неземной красоты! Лиза часами рассматривала фантастические пейзажи и никак не могла поверить, что совсем скоро может и сама оказаться там.
Только подумать – всего год прошел с тех пор, как она стояла на платформе, продуваемой ледяным ветром, ежилась от холода и ждала электричку! Тогда она ездила на кладбище к маме…
Лиза вздохнула от жалости к себе прежней – такой растерянной, одетой в жалкие обноски, лишенной всяких перспектив на будущее… И тут же с некоторым чувством неловкости и стыда подумала о том, что у мамы на могиле она с тех пор так и не была ни разу. Все времени как-то не было.
Но девушка поспешила отогнать от себя неприятные мысли. В конце концов, если бы мама могла ее видеть сейчас, она бы только радовалась! Может быть, она слишком была занята собой, но ведь не век же ей вздыхать над могилкой…
Ничего, ничего, вот пройдет Новый год, они с Борисом возвратятся из поездки, и тогда она съездит к маме, съездит непременно! Если уж на то пошло, можно бы и памятник поставить получше, благо Борис никогда не контролирует ее расходы.
Лиза сладко потянулась и решила, что все-таки пора вставать. Накинув шелковый вышитый халатик, она вышла из спальни, спустилась по узкой витой лестнице и оказалась в просторной комнате с огромным панорамным окном полукруглой формы, выходящим в заснеженный сад. Тонкие молодые яблони словно мерзнут под снегом, зато елочки, высаженные вдоль дорожек, гордо красуются в своих пушистых зеленых шубках. Борис, помнится, говорил ей, что нарочно не стал устраивать ни подобие английского парка, ни альпийских горок – все эти изыски ландшафтного дизайна плохо сочетаются со среднерусской природой. Зато весной, когда яблони зацветут, наверное, здесь будет очень красиво…
А дальше, за высокой кованой оградой, начинается лес. Лизе почему-то очень нравилось, что дом стоит так уединенно, среди вековых сосен, уходящих в небо. Даже одиночество не пугало и не угнетало, наоборот – если бы в доме все время находился кто-нибудь посторонний, она бы, наверное, чувствовала себя неуютно.
Но в доме нет постоянной прислуги – только охранник в неприметной сторожке в дальнем углу сада живет безотлучно. К счастью, в дом он никогда не заходит, и Лиза почти не замечает его присутствия.
Раз в неделю он привозит какую-то женщину с угрюмым лицом. Она надевает передник и резиновые перчатки, рьяно принимается за дело, так что за каких-нибудь два часа дом сияет чистотой – а потом так же незаметно исчезает. За все время Лиза с ней ни разу даже словом не перемолвилась!
По правде говоря, Лиза немного побаивалась этой мегеры и старалась лишний раз не попадаться ей на глаза. В конце концов, это совсем не сложно – ведь дом такой большой, просторный, а если погода хорошая, то можно и в саду погулять… Борис беззлобно подшучивал над ней, но, если не работал в своем кабинете, охотно составлял компанию. Они гуляли по лесу и даже иногда играли в снежки, возились в сугробах, словно дети… Так что с этой страшной теткой можно было и вовсе не пересекаться.
Только однажды она случайно поймала ее взгляд – и ей показалось, что на лице этой женщины мелькнуло что-то вроде жалости к ней. Так смотрят на раздавленную машиной собаку посреди улицы, на голубя с перебитым крылом, который тщетно пытается взлететь, на калеку в инвалидной коляске… Это было так странно, даже дико – как она смеет так смотреть? Как может немолодая и некрасивая уборщица жалеть ее, возможно будущую хозяйку?
Лиза нахмурилась. Думать об этом было неприятно. И вообще, нужно избегать отрицательных эмоций! А то, не дай бог, морщины появятся, испортится цвет лица…
Лучше подумать о чем-нибудь хорошем. Например, о предстоящем путешествии… Наверное, пора бы уже вещи собирать, если уж она одна и ей больше нечем заняться. Правда, большая часть ее летних нарядов осталась дома, в городской квартире, но можно хотя бы список составить!
Мысль оказалась удачной. Лиза взяла лист бумаги, ручку и принялась увлеченно записывать. Купальники (нужно взять хотя бы два!), шорты, майки, летние платья… И непременно хотя бы одно вечернее. Хорошо бы, конечно, купить что-нибудь новое, но в магазинах сейчас бог знает что творится.
Хотя и это не проблема. В конце концов, все, что нужно, можно приобрести прямо на месте! Недаром ведь Борис всегда говорил, что весь его багаж умещается в кармане, потому что в путешествии необходимы всего три вещи: паспорт, мобильный телефон и кредитная карточка.
Вспомнив о Борисе, Лиза повеселела, но неприятный осадок в душе почему-то не исчез. Казалось бы – все прекрасно, почти идеально, а дальше будет еще лучше… Но почему ей так часто становится страшно – вроде бы без всяких причин? Что не так в ее образцово-глянцевой жизни?
Разве что сны… С тех пор как Лиза перебралась в загородный дом, спать она стала неспокойно. Странно даже – вроде бы тишина, чистый воздух, а вот поди ж ты… В первые дни она несколько раз кряду видела одно и то же – сон о темном человеке. Он появлялся и исчезал в самых неожиданных местах, преследовал ее, шел по пятам… Лиза чувствовала волну угрозы, исходящую от него, она ощущала его запах, слышала его шаги за спиной… Она пыталась убегать от него, спрятаться – но тщетно. Каждый раз он настигал ее, хватал за волосы, рывком поворачивал к себе… Страшнее всего было посмотреть ему в лицо…
Именно в этот момент Лиза всегда просыпалась – потная, перепуганная, с бьющимся сердцем. Потом, открыв глаза и убедившись, что все в порядке и никакая опасность ей не грозит, успокаивалась и засыпала снова.
Дурацкий сон, глупый. Что ей может угрожать в таком спокойном и уютном месте, рядом с сильным, надежным мужчиной? С некоторых пор Лиза взяла за правило выпивать на ночь маленькую рюмочку хорошего коньяка – и теперь спит великолепно!
Борис Агапов ехал в аэропорт. Ах, как некстати сейчас эта поездка, перед самым Новым годом… Но ничего не поделаешь. Как говорится, бизнес есть бизнес. В самое ближайшее время он собирался провести сложную и многоступенчатую операцию по переводу активов холдинга за границу, а потому летел сейчас на крошечный островок в Тихом океане, давно превратившийся в офшорный рай.
И на то были серьезные причины. В последнее время он почти физически ощущал, как над ним сгущаются тучи. Чувство близкой опасности было таким сильным, почти осязаемым, что Борис решил немного сбавить обороты и тщательно проанализировать ситуацию. Он привык доверять своей интуиции и знал, что столь явные сигналы неблагополучия нельзя оставлять без внимания, даже если на первый взгляд ситуация кажется совершенно безоблачной и ничто не предвещает беду. Так недолго разделить печальную судьбу Холодковского, который когда-то был почти всесилен, а теперь шьет рукавицы в богом забытой колонии где-то в Пермском крае…
Оказалось, что он был совершенно прав. Несколько дней назад у него состоялся короткий, но весьма содержательный разговор с одним чиновником не самого последнего ранга из службы финансового мониторинга, и оптимизма эта беседа вовсе не добавила. Оказывается, компетентные органы давно интересуются им и его бизнесом, и не сегодня завтра грядет грандиозная проверка – с заранее известным результатом.
Новость, конечно, не из разряда приятных, но, как говорится, предупрежден – значит, вооружен! С властью лучше не бодаться, не пытаться доказывать свою правоту – если, конечно, вас не прельщает терновый венец "узника совести". Лучше заранее перевести все активы, легализоваться где-нибудь в спокойной и богатой стране, чтобы остаток дней провести обеспеченным человеком. Пусть без привычного статуса и влияния, зато и без постоянного изматывающего нервного напряжения, когда приходится работать денно и нощно. Гораздо приятнее просто пожить, наконец, для себя, чем потерять и деньги, и свободу, а возможно, и жизнь!
И теперь, удобно устроившись на заднем сиденье своего "лексуса", Агапов подробно, до мелочей, прокручивал подробности предстоящей сделки. Но сосредоточиться почему-то никак не получалось.
С самого утра настроение было просто отвратительное. Выспаться как следует не удалось, голова тяжелая, во рту почему-то стоит противный кисловатый привкус… К тому же вместо его постоянного водителя Семена, к которому он привык, – еще бы, почти десять лет мужик у него проработал! – приехал какой-то новенький, совсем молодой парень. Лопоухий, вихрастый, с веснушчатым глуповатым лицом… Вылитый Иванушка-дурачок из сказки!
– А где Семен? – спросил Агапов, садясь в машину.
– Так отпуск взял за свой счет! – ответствовал водитель, глупо и радостно улыбаясь. – Жена у него родила! Парень, четыре двести, представляете?
Надо же… Агапов удивленно покачал головой. Мысль, что у его шофера может быть жена и даже ребенок, почему-то в голову никогда не приходила. На работе Борис привык контролировать ситуацию даже в мелочах и теперь чувствовал себя так, словно его сильно подвели, обманули… Ну, хорош Семен! Нашел время.
А новый парень ему совершенно не нравился. Агапов почти с ненавистью смотрел на его затылок, на давно не стриженные светло-русые волосы, неопрятно свисающие на воротник кожаной куртки… В машине пахло кокосовым освежителем воздуха, который он терпеть не мог, радио было включено довольно громко – а он любил тишину. А водитель и в ус не дует, даже подпевает разухабистому мотивчику… Борис хотел было сказать, чтобы он выключил музыку, но не успел. Динамик вдруг замолчал на мгновение, а потом взревел дурным голосом:
Таганка! Все ночи полные огня.
Таганка! Зачем сгубила ты меня?
Таганка! Я твой навеки арестант,
Погибли юность и талант
В твоих стенах…
Вот это было совершенно лишнее. С таким же надрывом эту песню когда-то пели под гитару соседские пацаны… В памяти непрошено выплывало то, что он давным-давно забыл – и не хотел бы вспоминать никогда.
Давным-давно, когда Советский Союз еще был мощной державой, а его жители ждали наступления обещанного коммунизма, Боря Агапов был обычным мальчишкой. Ничто в его жизни не предвещало, что когда-нибудь он будет ездить на собственных "бентли" и "лексусах", проводить часы досуга не в убогой халабуде на шести сотках, гордо называемой дачей, а на островах посреди океана, вместо дешевой бормотухи пить коллекционные французские вина… А главное – станет не работягой на заводе, а олигархом, входящим в сотню богатейших людей новой России.
Он родился на рабочей окраине промышленного городка Ново-Советска за Уралом. Место это было далеко не райским уголком… Город вырос вокруг единственного предприятия – огромного трубопрокатного завода, чуть ли не единственного в Советском Союзе гиганта, производящего трубы большого диаметра.
Завод этот когда-то, сразу после войны, строили заключенные, которых согнала сюда безжалостная воля "отца всех народов". И сколько их навеки легло в мерзлую землю – никто не знает точно.
Зэки ушли – а город остался… Но жизнь в нем была вовсе не радостной, не веселой, словно безвестные строители оставили после себя чувство тоски и несвободы, душной и тяжелой, как желтовато-серый дым от заводской трубы, висящий над городом, когда ветер дул с северо-востока. Местные жители так притерпелись к этому, что почти не замечали. Даже шутили: "Нам и газовая камера нипочем!"
Что и говорить, люди в Ново-Советске не привыкли плакаться на судьбу. Свою не слишком легкую участь несли с некоторой даже лихостью. А что? Работа тяжелая, и молоко в магазине по талонам, а что не по талонам – то разве что с бою достается. Попробуй кто другой так поживи – мигом загнется, а мы живем, и ничего! Русского мужика ничто сломить не может!
И в самом деле – жили. Работали, женились, рожали детей… Только помирали часто. Дети почти поголовно болели бронхиальной астмой, так что в больнице койки никогда не пустовали, бабы в тридцать лет выглядели как заезженные клячи, а мужики работали на местном заводе, крепко пили и сходили в могилу, не дожив до льготной пенсии за вредность производства.
Борин отец тоже не стал исключением. Он и не помнил его толком… Когда батя погиб из-за аварии в литейном цеху, Борьке не исполнилось еще и трех лет. Осталась только старая, затертая фотокарточка, на которой при некотором напряжении зрения можно было разглядеть плечистого парня рядом с завитой под барашка девицей в цветастом платье, держащей на руках кулек с отвернутым краем, из которого чуть виднелось сморщенное младенческое личико.
Мать тоже работала на заводе и часто оставалась в ночную смену. Хоть и не положено привлекать к такой работе женщину, имеющую ребенка, а что поделаешь? Зато оплата идет по двойному тарифу. Одной пацана поднимать – шутка ли! И то купи, и это, одних ботинок не напасешься, деньги-то нужны… Мест в садике не хватало, и большую часть времени маленький Борька был предоставлен самому себе.
Рос он мальчиком тихим, нелюдимым. Мать в сердцах говорила иногда: "Что за ребенок… Слова не вытянешь, как немтырь какой-то!" И вправду – Борька молчал, как будто все время сосредоточенно думал о чем-то. Больших хлопот не доставлял, но, натыкаясь на его сосредоточенный взгляд, даже мать иногда пугалась.
На то были свои причины. Правда, рассказать о них он не решился бы никому и никогда в жизни…
В то лето, когда ему исполнилось пять лет, на окраине города строили новый дом для работников завода. Окрестные ребятишки нередко лазили посмотреть на стройку, и, хотя Борька редко участвовал в общих играх, посмотреть на ревущие стальные чудовища было интересно даже ему. Он был там и в тот день, когда экскаватор случайно разорил братскую могилу… Женщины в очередях потом перешептывались о человеческих костях, что сыпались из ковша, о том, что экскаваторщик Костя Малышев вдруг пропал неизвестно куда, словно его и не было вовсе, о том, что кости куда-то вывезли – тайно, под покровом ночи, и никто не знал, что стало с ними дальше. Пошептались – и перестали, о досадном происшествии в городе скоро забыли, и жизнь потекла по-прежнему. Никто не заметил маленького ушастого пацаненка, который затаился между строительными вагончиками, боясь шевельнуться от ужаса, и смотрел, смотрел неотрывно…
С того дня Борька совсем перестал играть во дворе и дружить со сверстниками. Страшное зрелище как будто изменило его раз и навсегда. Раньше он никогда не задумывался о смерти, а теперь вдруг понял, что когда-нибудь и его постигнет эта участь – перестать быть. Он умрет, а потом его закопают в землю, и через много лет останутся только одни кости…
Это открытие так поразило его, что теперь он просто не мог думать ни о чем другом. Снова и снова перед глазами вставала одна и та же картина. Зрелище было ужасное, отталкивающее… И в то же время неудержимо притягательное.
Неужели нельзя сделать что-нибудь, чтобы избежать этого? Борька мучительно искал ответ – и не находил его.
А жизнь тем временем шла своим чередом. Мать недолго оставалась одна. Когда Борька ходил в первый класс, в доме появился отчим – сосед по лестничной площадке Степан Ильич. Он трудился сантехником в местном ЖЭКе, а потому человеком был совершенно необходимым. Известное дело, у жильцов каждый день беда: то труба потекла, то унитаз засорился. Потому сантехник не сидит без дела, пользуется заслуженным почетом и уважением и трезвым бывает крайне редко. Борькин отчим не стал исключением из правил и, бывало, к вечеру добирался до дому чуть ли не на четвереньках.
– У меня работа вредная! – любил повторять он. – Мне, может, молоко за вредность полагается… А лучше водочки.
Пасынка он не обижал – просто не замечал, как не замечают привычный, хотя и намозоливший глаза предмет вроде старой этажерки в углу или колченогой табуретки. Ну, есть и есть, стоит, хлеба не просит…
В редкие моменты "просветлений" отчим с некоторым недоумением смотрел на мальчишку, склонившегося за книгой, и укоризненно качал головой:
– Какой-то ты, Борька, малахольный… Говорю тебе – живи как все и не задумывайся попусту. Знаешь, как говорят – индюк думал, да в суп попал!
Закончив воспитательный процесс, отчим уходил на кухню с чувством исполненного долга, лениво почесывая волосатое пузо, нависающее над вытянутыми тренировочными штанами. Он был просто отвратителен – похож на орангутанга своей лысой головой и по-обезьяньи длинными руками, свисающими чуть не до колен. Борька брезгливо сторонился его и, встречаясь в тесном коридорчике, старался дышать в сторону – от него вечно несло перегаром, дешевым табаком и гнилыми зубами. Но мать как будто не замечала этого, наоборот – выходила навстречу, когда отчим возвращался домой, прилежно стирала и гладила его одежду, готовила украинский борщ, как он любит, и даже порой запудривала синяк под глазом, собираясь по утрам на работу. Любопытным соседкам она бодро отвечала:
– Это я об дверь ударилась!
Еще бы – мужик в доме!
Боря молчал, сжимая зубы, – и до дрожи ненавидел все это. Чуть ли не с пеленок, как только стал осознавать себя, он презирал окружающую убогость и нищету. Он мечтал только о том, чтобы вырваться отсюда любой ценой, а потому все время сидел за учебниками и усердно посещал городскую библиотеку. Учителя всегда ставили его в пример, но и они замечали порой, что в мальчике было что-то странное, ненормальное, даже болезненное… Лучше бы уж хулиганил, как все. Даже взрослых людей, много всякого повидавших на своем веку, пугала его угрюмая одержимость. Сверстники не принимали его в свои игры, но Борька не замечал этого. Он упорно учился, словно готовя себя к другой, лучшей доле.
Но просвета было не видно. Уже в шестом классе большинство его одноклассников курили, тайком выпивали во дворе и школьную премудрость откровенно презирали. Еще бы! Зачем писать сочинения про образ Онегина, корпеть над задачками и доказывать теорему Пифагора, если весь дальнейший жизненный путь уже предопределен? Школа – армия – завод – бутылка – тюряга – могила… Отклонения случались редко. Судимость за кражи или драки не считалась чем-то особенным, из ряда вон выходящим и даже придавала ее обладателю оттенок некоего мужского молодечества.