Под ногами начал зыбиться пол, выложенный массивными бетонными плитами. Я поднял Эву на руки и хотел бежать. Ноги не слушались – пол ускользал из-под них.
Стен тоже не стало. Вернее, они были обозначены одной световой зыбью, почти как на Земтере.
Это состояние продолжалось недолго. Вокруг нас снова все материализовалось. Только мы находились уже не в прежней комнате.
Просторный, точно спортивный, зал без окон – с потолка лился успокоительный мягкий свет, разве что самую малость по-лунному нечеткий.
Я все еще держал Эву на руках. Она сплела пальцы у меня на шее и, похоже, не намеревались отпускаться.
В дальнем конце зала что-то зашевелилось. Черный рукав – не то змея, не то пожарная кишка – извиваясь, подползал к нам. Почему-то я не испугался этого удава.
Он приблизился, и я разглядел большой синий глаз, похожий на кристалл льда. Черный шланг изогнулся, как тело кобры – синий объектив поднялся вровень с моим лицом.
– Кто вы? – ниоткуда раздался голос на языке мальчишки и Виктора.
У меня отекали руки, я опустил Эву на пол. Она спряталась за мою спину и выглядывала из-за плеча. Я слышал ее прерывистое дыхание, Эвины волосы щекотали ухо.
– Мы люди, – сказал я в пустоту зала.
– Да, люди,- признал тот же голос как будто с неохотой. – Вижу: люди.
– А ты?.. Кто ты? – спросил я.
– Машина. Я так исстрадалась, ожидая вас.
Жалоба прозвучала комедийно, как пародия на человеческое чувство, хотя в скрипучем голосе слышалась искренность.
Эва, испуганная невесть откуда раздавшимся голосом, уткнулась лицом в мое плечо.
– Почему она боится? – спросила Машина.
– Она впервые здесь. Тут очень пусто и гулко. – Я поймал себя на том, что стараюсь произносить слова таким же бесстрастным и ровным голосом, как Машина.
– Откуда вы появились?
Неосознанная мысль удержала меня от того, чтобы сказать правду.
– Мы можем появляться когда угодно.
– Это я знаю.
Ледяной глаз чуть не вплотную придвинулся ко мне. Едва уловимый звук наполнил зал. Сонная апатия начала заволакивать сознание. Еще немного, и я бы заснул.
– Не спи!
Это выкрикнула Эва.
Я очнулся. Эва трясла меня за плечи, и с каждым ее толчком дурман оставлял меня.
До сознания отчетливо дошла мысль: нужно бежать прочь!
– Отодвинь от меня свой окуляр! – потребовал я,
Машина повиновалась.
– Перестань жужжать.
Наступила тишина.
– Почему вы так долго не приходили? Я измучилась ждать, – произнесла Машина, и опять в ее неживом голосе прозвучал театрализованный надрыв.
– Мы не могли раньше.
– У вас всегда были тайны от меня: я не знала, куда вы исчезаете и откуда появляетесь вновь. Вы скрывали от меня многое. Меня пожалел только мальчик…
– Мальчик!..
Я прикусил язык. Смутная догадка промелькнула у меня.
Я оглянулся, ища выхода. Голые стены, серый бетон, без малейшего зазора. Страх – безотчетный, непереносимый страх вселенских масштабов (не только за себя) – выпотрошил из меня остатки уверенности. Точно такой страх испытывал мальчишка.
– Нам пора. Мы еще возвратимся, – пообещал я.
Моему голосу не хватило искренности. Машина усомнилась:
– Точно придете? Я буду ждать. Мне так необходимо общение.
– Придем, – заверил я и наугад шагнул подальше от гипнотизирующего объектива.
Эва цепко держалась за мою руку. И странно, это успокаивало меня.
Долго, нестерпимо долго мы шагали прямо на стену. Я с трудом переставлял ноги.
Когда до стены осталось не больше полутора метров, мне почудилось: бетонные глыбы чуть сдвинулись, образовался крохотный зазор, щелка, в которую можно просунуть лезвие бритвы. Еще шаг – щель увеличилась. Еще – створы распахнулись на ширину дорожной колеи.
– Возвращайтесь! – проскрипел сзади умоляющий голос.
Мы очутились в прежней комнате или очень похожей на нее. Диск на стене светился холодным металлическим блеском, шедшим изнутри. Необъяснимое свойство не отражать свет не давало покоя. Я долго гляделся в ровную поверхность и оттого, что не видел своего отражения, невольно хотел потрогать металл рукою. Но теперь я уже знал, чем это угрожает.
И Эва говорила, что ей хотелось притронуться к диску. Впрочем, это понятно – по той же причине, что и мне: когда в зеркале не видишь своего отражения, это вызывает недоумение. Хочется проверить: почему так?
– Паук! – воскликнул я, вспомнив, как встретился с Эвой. – Что нужно было от тебя пауку?
– Не знаю. Он загораживал коридор, не давал мне пройти. И все время смотрел на меня. Я искала место, чтобы скрыться, и попала сюда.
Я пытался своим умом разобраться в этой истории. То, что на Карсте установлен машинный мозговой центр, управляющий всей системой станции обслуживания, не удивительно. И пауки-роботы находятся в подчинении общего центра. В Машину должна быть заложена программа, не позволяющая ей причинить вред человеку. Если не считать странного поведения паука, о котором говорит Эва, так оно и есть: роботы ведут себя послушно. Но зачем-то же понадобилось ограждать хранилище знаний от пауков. Выходит, не так уж безопасен машинный мозг. Пока Машина ничего худого не сделала нам, но что-то затевает.
И повинен в этом мальчишка. Он совершил непоправимое. Я не мог объяснить, откуда взялась у меня такая уверенность.
Самое разумное для всех нас – сматывать отсюда удочки подобру-поздорову, пока не поздно.
Но я отлично знал, что не покину астероид. Не на Земтер же было возвращаться мне.
До каминного зала, где нас ждали свежие постели, было далеко. Никогда не думал, что могу до такой степени расписаться от одного только нервного напряжения. У меня буквально подкашивались ноги. Не будь со мной Эвы, я бы еще как-нибудь пересилил усталость. Она неожиданно села на пол и захныкала, точно ребенок:
– Хочу-у-у спать!..
Я попробовал нести ее на руках, но с первой же попытки понял, что из этого ничего не выйдет. Дурацкое положение! Не устраивать же привал посреди коридора на виду у целой армии молчаливых роботов. Они сидели в своих нишах через каждые тридцать четыре пары шагов. Я настолько привык к паукам, что даже не замечал их, не останавливал на них взгляда. А шаги сосчитал машинально по давней привычке. Одинаковые двери через равные интервалы – по две двери между нишами – ускользали от моего внимания. Но сейчас я вспомнил про них: ведь за каждой дверью – жилое помещение.
Мы вошли в первую же каюту. Она имела точно такую планировку, как спальня при каминном зале. С одной только разницей: два соседних номера сообщались между собой – имели общий зал, расположенный посредине.
Одним словом, это было как раз то, что требовалось нам.
Двери, ведущие в коридор, можно было защелкнуть изнутри. Хоть и не очень надежно, но все-таки запор.
Я проснулся посреди ночи, В темноте убаюкивающе тихо шелестел вентилятор – этот звук не мог разбудить меня. Левое плечо отекло. Такое ощущение, будто на нем лежит что-то тяжелое и теплое. Я хотел пошевелить рукой, но она в самом деле оказалась придавлена. Дверь в смежный зал была приоткрыта. На мою постель падала полоса тусклого света: видимо, с вечера я позабыл выключить боковое освещение.
Я узнал Эву. Она спала поверх одеяла, свернувшись клубком и положив голову на мое плечо.
Осторожно высвободил руку. Острые мурашки покалывали онемевшее плечо и пальцы, пока я разминал отекшие суставы. Видимо, рассвет только начинался; оконные прямоугольники, занавешенные шторами, чуть посветлели. Здесь окна спальни тоже обращены во внутренний дворик.
Я чувствовал себя совершенно отдохнувшим. Пожалуй, нам пора вставать и спешить в каминный зал. Я только сейчас подумал о том, что без меня они там сидят голодные. Нужно будет не позабыть распорядиться, чтобы робот подавал пищу в назначенные часы без дополнительного приказа трижды на день. Мало ли что может случиться со мною.
Еще мне пришло в голову, что положение, в котором я очутился, более чем смешное: рядом в постели лежит женщина – я ощущаю ее теплоту, – а думаю в это время бог знает о чем. Церковные святые, попадая в столь пикантное положение, и те боролись с искушением. Превзошли их разве что некоторые положительные герои из книжек, какие во множестве сочинялись в пору моей юности. Но я-то ни в святые и ни в герои не метил.
Включил свет. Хоть и не яркий, он разбудил Эву. Некоторое время она, должно быть, припоминала, где она.
– Мне было страшно одной, – простодушно призналась она и придвинулась ко мне, опять устраивая свою голову на мое плечо. Решительно ничего чувственного не было в ее намерении.
– Я вспомнила про гадких пауков и чуть не умерла от страха. Я вошла потихоньку, чтобы не разбудить тебя. Вместе не так страшно. Давай убежим отсюда вдвоем – ты и я. Ты ведь тоже боишься пауков, правда?
Ее детский лепет совершенно озадачил меня.
– Хорошо, убежим, – громко сказал я, вскакивая на ноги. – Только сначала возвратимся к остальным. Боюсь, что они совсем переполошились.
На завтрак все собрались быстро. Не было лишь Герия. "Копуша", – подумал я.
Робот уже прикатил тележку с блюдами. Заказ я сделал, как только мы с Эвой вернулись.
Чьи-то шаги раздавались за поворотом. Они были четкими, размеренными, нисколько не напоминали шлепанье паучьих лап. Я невольно задержался.
Это был Герий. Он шагал посреди коридора. Его походка была идиотски правильная и ровная, как у марширующего гвардейца или у автомата. Похоже, он спал на ходу. Правда, глаза были раскрыты. Я невольно уступил ему дорогу и хотел откатить тележку, но он сам вовремя обошел ее стороной, хотя даже и не взглянул под ноги.
Когда я вкатил тележку в зал, Герий находился у двери в хранилище. Его квадратные плечи я видел лишь долю секунды, дверь раскрылась и пропустила его.
Сели обедать. Нужно будет присмотреть за Герием. Правда, пока он находится в хранилище, ему ничто не угрожает.
"Ему ничто не угрожает… Пока он в хранилище… В хранилище!" – пронеслось в мыслях.
Страшное подозрение мелькнуло у меня. Я сорвался с места.
Посреди бесконечных стеллажей я чувствовал себя, как в пустынном осеннем лесу. И как бывает в лесу, мне непрестанно мерещилось, будто вдалеке кто-то движется. Я кидался туда. Герия нигде не было. Спрятаться здесь трудно: проспекты просматривались во всю длину. Скрыться можно было только в центральном павильоне, где расположены блоки путеводителя.
Издали я увидел, что входной люк распахнут. Металлический скрежет и незнакомый сомнамбулический голос доносился изнутри. В приоткрытую дверь увидел Герия. Он разговаривал сам с собой:
– Цапфы и крючья, блок шестнадцать.
Я чуть не вскрикнул от удивления: Герий разговаривал на языке Виктора и мальчишки!
– Что ты здесь делаешь?
Он не услышал вопроса. Невидящими остекленевшими глазами он как будто смотрел сквозь меня и продолжал бормотать:
– Реле и банки под индексом семьсот пятьдесят четыре соединить с цапфами одиннадцать и тринадцать…
В руках у него был металлический шар размером чуть больше футбольного мяча. Несколько гибких проводников соединяли шар с системами неподвижных блоков главного пульта. Толстый жгут проводника одним концом уходил в массивную плиту. Она, как постамент конного памятника, возвышалась посреди помещения. Герий пристально разглядывал шар, держа его на весу. Наконец, отыскал что-то и сунул указательный палец в полое отверстие. Шар выпал из рук, но не брякнулся на плиту, как я ожидал, а мягко осел на нее. Не вынимая пальца, Герий другой рукой стал перебирать трехзубые якоря, которые выглядывали из гнезд пульта, похожие на телефонные фишки.
– Тринадцать, – сказал он и вытянул один из якорьков. За дам из гнезда потащился гибкий коричневый провод.
Нужна была еще одна секунда, чтобы закрепить якорь в отверстие шара. Сильным толчком я повалил Герия на пол. Он упал, не выпустив из рук ни шара, ни якоря. И, словно ничего не произошло, продолжал тянуть якорь к отверстию. Я попытался пинком выбить у него шар, но только отшиб ногу – с таким же успехом можно было пнуть двухпудовую гирю. Я скорчился от боли. Герий в это время подвел якорь вплотную к отверстию.
Под руку попалась увесистая колотушка, Я с маху саданул Герия по руке. Он разжал пальцы – якорек выскользнул на пол.
Все еще не обращая на меня внимания, он, извиваясь по-кошачьи, ползком погнался за ускользающим от него якорем – тот под действием пружины возвращался в гнездо. Герий поймал якорь. Я навалился на него сверху, схватил за руки. Наверно, мне легче было бы совладать с гориллой. Вместе со мною он поднялся на ноги и движением плеч стряхнул меня.
…Кажется, он только теперь и заметил меня. Гримаса ярости искривила его лицо. Звериным прыжком он обрушил на меня все восемьдесят килограммов своего полноценного земтерского тела. Я думал, мои ребра не выдержат. Почти теряя сознание, мне удалось извернуться под ним и лягнуть его коленом в подбородок. Лязгнули челюсти. Руки его расслабли.
"Нокаут", – подумал я. Меня самого мутило, я еле держался на ногах. Нельзя было терять времени,
Кроме молотка, нашлись большие ножницы. Я крушил и кромсал все, что попадалось под руку. Жгуты соединительной проводки были на редкость прочными, мне с трудом удавалось перерезать их.
Я с удовлетворением осматривал следы учиненного погрома. Теперь уже только специалист смог бы разобраться, что к чему.
Герий, сидя на полу, удивленно смотрел вокруг. На всякий случай я покрепче стиснул рукоятку молотка: мне вовсе не улыбалось вторично попасть в его лапищи. Но похоже, он не торопился нападать. Взгляд его стал осмысленным. Он осторожно притронулся к подбородку и сплюнул. Слюна была с кровью. Поднял на меня детские страдальческие глаза, будто спрашивал: "За что?"
Мне было стыдно смотреть в его простодушное лицо. Невозможно поверить, что минуту назад он походил на зверя.
– Что ты тут делал? Что значит реле и банки под индексом семьсот пятьдесят четыре?
Он хлопал глазами…
Я попытался еще говорить с ним на языке Виктора. Он явно не понимал меня.
– Кто тебя научил подключать новые блоки к машинной памяти? – спросил я по-земтерски.
– Блоки?.. – переспросил он недоуменно.
– Где ты был до этого?
– Там. – Он как-то неопределенно махнул рукой.
– Где там?
Короткие морщины пересекли его лоб.
– Я плохо помню… Там было страшно. Большая пустая комната и длинная змея с ледяным глазом…
"Вот оно что…" – подумал я.
Мне пришлось помочь Герию подняться на ноги. Я чувствовал, как слабы его мускулы. Он еле шевелился. А ведь только что в его теле была спружинина медвежья сила.
– За что ты ударил меня? – жалобно произнес он.
– Это произошло невзначай, – оправдался я.
Он едва притронулся к нише. Я отвел его в спальню и уложил в постель.
У камина остались трое, остальные разбрелись по своим спальням, как скучающие курортники в слякотную погоду. Итгол завороженно смотрел на огонь. Щуплая Игара занимала меньше половины сидения. На всех нас троих униформа с чужого плеча выглядела нелепо, особенно на Игаре. Свитер висел мешком, в складках невозможно было различить геометрический рисунок, который на Земгере служил ей паспортом. Однако ее это нисколько не смущало. Игара закатала рукава, чтобы не мешали. Холеные руки, не знавшие работы, походили на восковые слепки.
С тех пор как украденный земтерский корабль пришвартовался на космической станции землян, я целиком был поглощен чувством ответственности: как-никак из всех прибывших один только я, хоть и не совсем ясно, представлял, где мы находимся и что нас ждет внутри астероида. Я как бы сознавал себя хозяином, всех остальных – своими гостями. Я даже позабыл о своей недавней зависимости от Итгола – он тоже был в числе моих гостей. И вот сейчас прежние отношения между нами готовы были восстановиться сами собою. В глубоком старинном кресле, вытянув ноги к огню, сидел мой искуситель, дьявол, которому я запродал душу. Не знаю, какой смысл в этой сделке заключался для него, мне же выгода была очевидная: без его помощи я бы ничего не сумел достигнуть на Земтере, да и здесь – я это чувствовал – своим умом я не смогу расшифровать загадок, поставленных обстоятельствами. В конце концов, кроме яих двоих, некому было даже рассказать о том, что меня мучило.
– Сны и произведения искусства подчиняются одним и тем же законам, утверждаете вы? – обратился я к Итголу.
– Я не упоминал слова "законы", – возразил Итгол. – Точнее было бы сказать: у снов и произведений искусства существуют общие закономерности.
– Не будем заниматься чепухой, – устанавливать терминологию. Достаточно того, что мы понимаем друг друга. Это ведь только идиотски разумным счетным машинам необходимы точные формулировки. Мы – люди и способны понимать друг друга без формул.
Сочувственная улыбка Ичгола несколько охладила мой пыл. В самом деле, из-за чего я разгорячился? Меня взбесила встреча с машиной и здешними роботами, а зло я готов пролить на первого, кто подвернулся.
Итгол и Игара как-то особенно пристально поглядели на меня, потом перекинулись между собою беглым взглядом.
– Хорошо, говорите, что вас мучает? – успокаивающим голосом произнес Итгол. – Вы не ошиблись: мы – ЛЮДИ и можем понимать друг друга без точных терминов.
Я рассказал про ночное происшествие, выдав все это за сон. Отчасти я готов был верить, что это и был сон, а не явь: слишком не вязалось одно с другим – роботы и черти. Уж что-нибудь одно. Больше всего меня смутило, что на шторе в самом деле обнаружились какие-то пятна.
– Если вас беспокоит только это… – Итгол ненадолго задумался. – Я берусь объяснить, как эти пятна могли попасть в ваш сон.
– Любопытно.
– Накануне вы проходили мимо окна и видели пятна, но не обратили на них внимания. Однако это вовсе не значит, что они не запечатлелись. Просто вы были чем-нибудь заняты в ту минуту более для вас важным. А ночью пятна приснились. Именно потому приснились, что подсознание было встревожено: откуда взялись пятна? Во сне пришло, хотя и фантастическое, но возможное объяснение.
Ничего не возразишь, логично.
– Но этот мой сон был очень подробным и последовательным, – вспомнил я. – Могу рассказать вам все как есть, вплоть до мелких незначительных деталей.
– Это довольно странно.
Рукав свитера раскатался и закрыл восковую кисть, Игара взмахнула рукой и поправила рукав.
– Хоть это и не частый случай, но допустимый, – сказала она, глядя на меня, но было ясно, что обращалась она к Итголу.
– Пожалуй, Игара права, – сказал он. – В конце концов, природа сновидений до конца не раскрыта. Возможны отклонения от средней нормы. Они еще мало исследованы.
– Как знать, не окажется ли заблуждением и главная посылка: будто сон – это всего лишь аппарат биологического разума – своего рода информационный фильтр, поставленный природою.
Они продолжали разговор между собою, оба поочередно обращались ко мне – я только успевал поворачивать голову от одного к другому. На спор это не походило – потому что разговаривали единомышленники. Скорее всего, свой диалог они затеяли в просветительских целях – преподать мне кой-какие истины, известные им обоим. Кое-что -я понял и запомнил.