– Он давно не агрессивен. Прокапали хорошо, можно спрашивать о чем угодно.
– Если он что-то расскажет, я сообщу вам, – Алина взяла себя в руки и решила вернуться в привычный образ мягкой и доброжелательной девушки, всегда дававший результат. – Обещаю.
– Не нужно, – усмехнулся санитар, без труда заметив притворство, – я не следователь. Лучше держите.
В руку Алины уткнулось маленькое устройство с кнопкой, похожее на электронный ключ автомобиля. Девушка с недоверием посмотрела на него.
– Тревожная кнопка, – поспешил пояснить мужской голос. – Мы будем недалеко, ближе, чем вам покажется… В случае чего, – кривая ухмылка застыла на почти белых губах, – советую сразу не говорить о деле. Начните с…
– Конечно. Я знаю, – дежурная улыбка осветила ее лицо.
В ладони санитара хрустнули несколько бумажек – взятка. Он кивнул и открыл дверь. Алина прошла внутрь, мысленно прокручивая план разговора. Дверь за ней неожиданно громко захлопнулась. Девушка вздрогнула и за какие-то доли секунды успела подумать: "Да тут все сдвинутые! Доктора в первую очередь! Что ты здесь делаешь?! Беги отсюда!"
Обычная палата для душевнобольных. Скромная обстановка и минимум деталей. Повсюду скучные серые тона. Странный химический запах, вездесущий, пропитывающий стены и воздух, людей вокруг и самого тебя. Может, так несет от безумия?.. Или это воняет лекарство от него?
У окна, спиной ко входу, скрестив руки на груди, стоял профессор Готт. Высокий худощавый мужчина лет сорока, смотрящий в полуденное летнее небо.
Он резко обернулся, и Алину передернуло от увиденного. По спине пробежали мурашки.
Да, она узнала его. Но в то же время…
"Старческое лицо, изрезанное морщинами. Лет семьдесят. Если не больше".
Пронзительные, но без явных признаков сумасшествия, немигающие глаза уставились бы на девушку, если б не затемненные очки. Они создавали защитный экран, позволявший больным и здоровым забывать о "странностях" друг друга.
– Ты?! Откуда?! – произнес он с небольшим немецким акцентом и расцепил руки.
Она смогла ответить лишь через неимоверно растянувшееся мгновение:
– Профессор… я…
Алина замолчала, пытаясь собраться, недавняя уверенность вмиг исчезла.
– Опять заморозка мозгов? – съязвил он. – Забыла? Я давно не в "команде".
"Вашей команде".
Алина вспомнила этот тон. Профессор умел говорить так, что собеседника брала оторопь.
Вот он снял очки и небрежно бросил их на аккуратно застеленную койку.
Два твердых и острых алмазных шипа, синего и черного оттенков, больно укололи девушку.
– Я… по другому во… то есть я не работаю там, – она силилась вспомнить вариант "б". – Журналистика. Вернулась к журналистике. Помню, как на ваших семинарах…
– Захотелось сенсации? – оборвал Готт и, моргнув, вновь метнул в нее жесткий, колкий взгляд. – Пришла пытать меня вопросами?
Он замолчал, повернулся к окну и снова скрестил руки на груди.
Отругав себя за вчистую проигранное начало, Алина опустила ладонь в карман пиджака. Пришлось импровизировать.
– Хорошо, что ты выключила диктофон, – смягчив голос, произнес "пациент".
Брови Алины поползли вверх, она не могла поверить, что смогла исправить положение так быстро. И еще: как он понял? Как увидел, что она сделала? Он же пялился в окно?!
– Можешь сесть, – не оборачиваясь, произнес мужчина.
Алина посмотрела в сторону, в углу палаты оказался стул. Недоверчиво косясь на Готта, девушка медленно пробралась туда и села. Профессор вновь повернулся к Алине.
– Таким образом… – протянул он, расцепив руки.
– Что ж, – выдохнула она, – давайте начистоту, – еще раз оценив ситуацию и не найдя другого выхода, продолжила журналистка. – Следователь дал поработать с вашими архивами.
По лицу Готта словно прошла судорога. "Ага, значит, и ты не железный!" Показалось даже, что он захрипел. Но профессор нашел в себе силы собраться и промолчал.
– Из них следует, что вы знаете подземелья Калининграда гораздо лучше, чем хотите показать, – поняв, что притворяться больше не надо, девушка почувствовала уверенность. – Или вам больше по нраву название Кенигсберг?
Готт прищурился:
– А ты сильно изменилась… и не в лучшую сторону. Советую сменить тон.
– Я догадываюсь, как пропала группа студентов, которую вы… да, именно вы…
– Блеф!
– … повели на "раскопки".
Повисла пауза. Несколько секунд они просто буравили друг друга взглядом. На лицах обоих играли желваки.
– Нет никаких доказательств, – первым не выдержал Готт. – Даже ваша "гениальная" прокуратура… как там говорится… "облажалась".
– Учтите, те места облюбовала молодежь. Вам их не жалко? История может повториться.
– Она все время повторяется, – усмехнулся профессор, – я тут не при чем. Претензия не по адресу.
Он скрестил руки на груди и повернулся к окну.
"Бежим?! Нет, со мной не пройдет".
Немного помедлив, Алина поднялась, подошла к кровати и положила под одеяло мобильный телефон с двумя запасными аккумуляторами.
Готт скосил глаза в сторону и вновь уставился в окно.
– Когда решитесь, позвоните, – сказала девушка и, не дождавшись ответа, направилась к двери.
У выхода она остановилась и обернулась.
– Вы что-то искали в подземном Кенигсберге. Оно до сих пор там… Я выясню, что это.
Тяжело вздохнувший Готт медленно развернулся и окатил Алину взглядом – впервые обнаружившим не только силу, но и безумие. Его грудь вздымалась, подобно механическим мехам, накачивая тело кислородом и яростью.
– Ты не понимаешь… Ты не готова, – почти шипел он.
– Вы думаете? – она смогла усмехнуться, хотя разум уже захватило беспокойное предчувствие.
– Знаю, – мужчина недобро прищурился.
Задрожавшая рука опустилась в карман, девушка попробовала нащупать тревожную кнопку.
Поняв это, мужчина стремительно бросился на Алину, повалил на пол и начал душить. Жертва захрипела и постаралась отбиться, но ее слабые удары лишь раззадорили убийцу.
– Слишком слаба. Пытаешься бить, но вязнешь в сомнениях… Они ненастоящие! Убей их! Сорви эти цепи!
Профессор давил и давил на горло девушки, приговаривая что-то бессвязное на смеси разных языков, среди которой угадывалась даже латынь. Алина смогла различить только одно слово: "срыв". Она безуспешно старалась освободиться от мертвой хватки и вылезти из-под убийцы. Журналистка задыхалась, ее сознание стремительно угасало. Однако место прежней личности занимала не пустота, а…
Доли секунды хватило для полного пробуждения.
Исчезли путы сомнений. Слабость и нерешительность.
Ее захватила иррациональная и самодостаточная воля биться за свою жизнь, неудержимая ярость. Разум погас, и девушка превратилась в сжатую пружину рефлексов.
Алина ударила пальцами по глазам Готта, и тот, вопя от боли, отскочил к стене. Попытался закрыть лицо руками в надежде хоть как-то защититься.
Она подскочила к нему и ударила локтем по переносице, не давая опомниться. Во все стороны брызнула темная бордовая кровь.
Затем, не теряя ни мгновения, схватила жертву за волосы и несколько раз ударила голову об пол. Лицо профессора превратилось в жуткую нереальную маску.
Захлебывающийся кровью мужчина хрипел и стонал. Алина внезапно остановилась, заметив стул, на котором совсем недавно сидела. Припала на колено возле Готта и положила руку ему на затылок.
"Я прощаю тебя", – его голова в последний раз, но с удвоенной силой, врезалась в пол.
Алина поднялась и подошла к окну, переводя дух…
Скрестив руки на груди, она смотрела в высокое синее небо.
Она прикоснулась к этому. Впервые не колебалась. Все случилось… как вспышка… Смерть разума. Избавление от яда сомнений.
Где-то позади харкал Готт, копошась на полу, скользя в луже собственной крови и безуспешно силясь подняться.
Руки свободно поднимались и опускались в такт дыханию. Всего в полуметре резвился летний ветер. Шелестели листья тополей и лип. Щебетали птицы. Каждой клеточкой своего тела она чувствовала дыхание жизни – чистое и ровное. Не замутненное сожалениями.
Жизнь. Такая яркая и непосредственная. Неподдельная. Естественность без масок и правил.
Рассудок, ранее отделявший их друг от друга и всегда стоявший между ними, куда-то пропал, сжался до бесконечно малой точки и утонул в потоке ощущений. Немигающие глаза, казалось, поглощали все, чего только могли коснуться. Облака и небо, землю… Затем взгляд скользнул по стеклу и остановился на подоконнике. Там лежала странная пачка таблеток. Совершенно белая. Без названия.
Их вид заставил Алину прийти в себя. Она очнулась от наваждения, замотала головой и посмотрела на ладони, измазанные чем-то липким.
Кровь.
– Бред… самой бы с ума не сойти, – прошептала она.
В комнату ворвались трое: два медбрата и санитар. Они остановились как вкопанные, увидев картину, которую ожидали увидеть меньше всего.
– Он стал бить себя. Я не смогла помешать, – Алина повернулась к подоспевшим "на помощь" и спрятала руки за спиной.
Профессор попытался встать, но опять поскользнулся в луже крови и упал. Набежавшие санитары навалились на него, один брызнул в лицо Готту из баллончика жгущим глаза аэрозолем. Тот закрыл их руками и постепенно стих.
– Он сказал что-то? О деле? – бросил через плечо санитар.
– Нет, – она покосилась на кровать, где был спрятан телефон. – Какой-то абсурд.
Девушка украдкой вытирала руки платком и наблюдала за действиями сотрудников клиники. Те надевали на больного смирительную рубашку. Когда того окончательно "спеленали", санитар разжал Готту челюсти и принялся проталкивать ему что-то в рот. Алина не видела, что именно. Профессор пытался сопротивляться.
В руках другого "врача" возник стакан с водой, и через мгновение послышались всхлипы – Готт из последних сил пытался выплюнуть то, что в него вливали.
Девушка сделала два шага в сторону и увидела: у ног санитара рассыпаны крупные белые таблетки, похожие на… В этот момент тело профессора обмякло, и медбратья уставились на нее.
Алик схватил ее за плечи и хорошенько встряхнул. Алина, кажется, начала приходить в себя.
– Что с тобой?
– Так… вспомнилось, – она еще смотрела куда-то сквозь темноту, не моргая.
"Ничего себе, вспомнилось. Я уж подумал…"
– Слушай, если тебе что-то известно, выкладывай, – потребовал он. – Я не буду ждать.
После нескольких секунд полного молчания взгляд Алины, наполненный тревогой, коснулся его глаз, а ее рука потянулась к плечу оператора.
– Мой первый репортаж… который не состоялся. Я пыталась взять интервью у того профессора… Его подозревали в убийстве студентов.
– Помню, – медленно кивнул Алик. – Девять без вести пропавших. Историки, археологи.
– Подкупила кое-кого в спецлечебнице, – продолжила девушка, пожав плечами. – Работала с архивами. Пыталась расспросить его и…
– И? – насторожился мужчина.
– Похоже на бред, но он… вроде как знал эти подземелья. Понимаешь, Готт был здесь. Искал что-то. И… как-то вышел.
Повисла длинная пауза. Тишина нарушалась только звуками дыхания.
– Так что нам делать?
Алина подняла смартфон повыше и оглянулась. Пятно света выхватило из темноты сплющенные пули.
Стреляные гильзы.
Куски бетона и бесформенный ржавый хлам.
– Похоже, мы в тоннелях крепости, – он начал вспоминать уроки военного прошлого. – Обычно в таких комплексах есть шахты. Вентиляция, выходящая на поверхность. Сверху замаскированы, и их не видно. Но они есть.
– Точно, мы ведь дышим, – поспешила согласиться Алина. – Вентиляция работает.
Девушка улыбнулась – совсем чуть-чуть, но все же… Алику показалось, будто ее лицо на мгновение чем-то осветились. Мимолетным и неуловимым.
Он поймал себя на том, что любуется ею и, как преданный пес, смотрит в глаза, ставшие поразительно живыми и искренними.
Алик давно не видел ее такой.
"Ангел", – пронеслось в голове.
"Заблудившийся в полуночи ангел".
– У нас… – Алина запнулась, заметив состояние "коллеги", – смартфон… – она застенчиво и немного виновато улыбнулась. – Окажемся у поверхности и попробуем позвонить.
Девушка опустила взгляд, пытаясь скрыть внезапно нахлынувшее смущение, ей даже захотелось отвернуться от самой себя… Она давно не ощущала подобного.
Искренность.
Еще полдня назад она бы посчитала, что эта "вещица" не для нее.
Чужая и даже вредная. Опасная.
Они потеряли счет времени, пока брели по длинному темному коридору, который вряд ли кем-то посещался после 45-го.
Заброшенный и покинутый тоннель уныло тянулся вперед. Когда-то здесь ходили люди. Жили и умирали. Это можно было понять по следам боев, развороченному хламу и разбросанным мелочам, предметам военного быта. Кое-где попадались личные вещи.
Медальоны. С именами людей, которых давно нет. Все, что осталось от них – только проржавевший хлам, потонувший в темнеющей пустоте.
Буквы, которые некому и незачем читать. Время… Это место будто лишилось души. Его словно изжевала гигантская, не знающая пощады мельница и исторгла куда-то в сумрак небытия. Оно затерялось там. Но тогда что мы здесь делаем? Что с нами произошло?
Ребята подошли к углу, свернули за него и тут же остановились как вкопанные: впереди лежала белеющая куча человеческих скелетов. Но поражало даже не это.
На них висели обрывки формы СС! Вокруг были разбросаны простреленные немецкие каски, патроны, сплющенные пули и гильзы. Попадалось и оружие – StG– 44 "шмайсеры" с характерного вида рожками, ручные пулеметы и винтовки.
– Да тут и наши, – пятно света скользило по советским каскам и "ППШ". По скелетам, на которых висели клочья формы Красной Армии.
– При штурме было много без вести пропавших, – припомнил Алик.
– А это что?!
Странный скелет в наполовину истлевшей форме старшего офицера. Рядом пистолет "Люгер". Останки накрыты выцветшим фашистским флагом.
– Не понял, – мужчине вдруг послышались шаркающие шаги из темноты где-то в глубине тоннеля.
Он присел и подал знак сделать то же самое:
– Тс-с…
– Что? – тихо спросила девушка и опустилась на корточки. Она непроизвольно пригибалась ниже и ниже.
Затем последовали несколько мгновений полной тишины.
– Показалось, – выдохнул Алик и махнул рукой.
Переведя дух, он подобрал "шмайсер" с магазином. Перезарядил автомат.
– Должен работать. Проверю, – он думал, что сумел найти решение непростой задачи. Как сделать то, что поможет вернуть хоть немного уверенности.
Ребята поднялись на ноги.
Мужчина прицелился в неясную темень где-то в "конце" тоннеля. Алина оценила задумку, нервно хмыкнула и попыталась посветить туда смартфоном.
Неожиданно пятно света выхватило из мрака лицо… вроде бы живого, но с каким-то неестественным сморщенным и потемневшим видом… эсэсовца. Его рука сжимала бутылку шнапса. В доску пьяный немец замер, открыв рот, и изумленно посмотрел на Алину, а затем на Алика. А те в оцепенении глядели на "незнакомца".
Их ошеломило не столько само столкновение, сколько обличие немца. Его глаза. Их выражение как-то незаметно изменилось. Теперь они надвигались на людей, превращаясь в темные и зыбкие провалы. А там, в самой их глубине что-то… дышало – невероятно злое и холодное. Мерзкое и противоестественное.
– Heil Hitler! – неожиданно рука фашиста выполнила привычный жест.
Палец что есть силы надавил на курок, и автомат выстрелил. С десяток пуль вспороли грудь немца, его отбросило на стену, и тело медленно сползло вниз.
Бутылка вдребезги разбилась. Остатки шнапса растеклись по грязному полу. Спиртное быстро смешалось с пылью и прахом, приобрело темно-серый оттенок.
Секунды три ребята стояли без движения. От дула автомата к потолку поднимался дымок. Тело, сжимавшее оружие, будто налилось свинцом, в котором увяз даже страх.
Это был шок. Потрясение. Нельзя сделать ни шага, ни вздоха, хотя ноздри расширены до предела, а челюсть отвисла. Еще слышался глухой стук, который с каждым мгновением ускорялся.
Кровь била в голову, прямо по вискам и горлу. По ушам. Сердце разгоняло ее бешеной дробью ударов, призывая… бежать. Не стоять, как кукла.
"Ну, что?! Что ты стоишь?!"
"Бежать! Бежать! Бежааааать!!"
– Что за… – смог выдавить из себя оператор, сильнее сжав вороненый ствол и ощутив, как приближается к пределу, за которым начинается паника.
Внезапно по телу покойника прошла конвульсия, и подпрыгнувший Алик снова выпустил во врага очередь.
Выстрелы стихли. Однако в ушах остался оглушительный звон. И еще один тихий сдавленный звук… Алина буквально вжалась в стену и сползала на пол, искоса глядя на мертвеца и сжимая смартфон так, что тот скрипел.
Получившее новую порцию свинца тело не двигалось. Правда, трясущееся пятно света создавало ощущение, что это… не совсем так. Затем барабанная дробь у самого горла вернулась. Замершее было сердце вновь напомнило о себе градом ударов. Но теперь его ритм изменился. Вместо быстрого и ровного биения в груди колотилось что-то надломившееся. Расколотое. Вначале в висок врезался один мощный импульс. Затем подряд еще два, слабее. Потом пауза. "Я упаду?! Это все?!"
Последовал ответ: горячая волна ударила по ушам. По вискам и горлу.
Потрясенные люди начали отступать, не в силах сопротивляться подгибающимся ногам, которые словно просились бежать. Куда-то прочь, лишь бы подальше отсюда.
– Быстрее, уходим, – прошептал мужчина, ощущая, как страх берет верх.
Он знал, что потеря самообладания – верная смерть. Возможно, и не мгновенная, но неотвратимая. Неизбежная. Ты еще двигаешься, дышишь, но уже на мушке. Ты мертв, парень. И она тоже. Пусть в руках оружие, однако у убийцы оно совсем другое. Он сам другой. Того стрелка не увидеть, можно только ощутить линию прицела. И сейчас… сейчас…
– Куда? Там тупик. Надо, – она испугалась собственной мысли, – впе… ред, – заикнувшись, договорила.
Они быстро переглянулись и тут же поняли, что выхода нет. Осторожно, стараясь не шуметь, обошли эсэсовца и трусцой побежали дальше, ускоряясь больше и больше. Они пытались бороться с ужасом, животные пляски которого разгорались где-то в груди, и в то же время понимали, что эта схватка безнадежно проиграна. И когда послышался шорох за спиной:
– Швайне!.. Майн копф…
Мужчина и женщина сломя голову бросились дальше по мрачному тоннелю, сворачивая куда попало на развилках. Странно, но топота ног – признака паники – не слышалось, словно воздух поглощал эти звуки или же их не было вовсе. Как будто ноги касались уже не каменного пола. Исступленная дробь, что доносилась до разума, исходила изнутри.
Сердце.
Так колотилась изнуренная, сжатая скотским ужасом мышца, грозя разорвать сонные артерии и сосуды в мозгу.
Стук ускорялся и ускорялся и очень скоро подавил остатки сознания.
Темнота, мечущееся пятно света и эта дикая паническая дробь. А еще безумный визг где-то внутри: