Избивать вовсе не обязательно. Можно просто быть несправедливым. Действительно, какая может быть несправедливость к собственности? Можно делать с детьми всё, что угодно, ведь это собственность! А если они имеют свои интересы, если они не желают это делать, то это значит что они не правы и их нужно поставить на место. Их необходимо учить тому, чтобы они никогда не смели больше так поступать. Учить любыми средствами.
Тупые родители считают, что процесс воспитания - это делать детей послушными. Таких родителей следовало бы лишать родительских прав. Их понятия о воспитании - это означает убить в ребёнке всякую самостоятельность, жизнерадостность, разум. Убить в человеке личность. К сожалению, они часто этого добиваются. Тупые родители всегда пытаются что-то сделать из своих детей, не понимая, что ребёнок - это Человек. К нему ничего не нужно добавлять, ничего не нужно отнимать. Он есть свободный человек, он есть ОТДЕЛЬНАЯ личность. Он не ваш - он просто живёт в вашем доме.
Какова причина того, что больные взрослые люди ТРЕБУЮТ к себе уважения от младших? А причина такова, что это единственный фактор, который может их чем-то выделить. Ведь у них больше ничего нет, они совершенно пустые внутри, и считают что их возраст - это их богатство. Они цепляются за это как за последнюю соломинку, иначе они будут чувствовать себя совсем голыми. Это ситуация кажется тупиковой, но есть один выход: нужно лечиться.
Что же касается уважения, то его требовать - это чистая глупость. Оно либо есть
либо нет: это просто научный факт. Лично я не уважаю старших. Я не уважаю какую-
то категорию, а могу уважать или не уважать только конкретных людей.
Следует ещё раз заметить, что больные люди не смогут сильно измениться сами, даже если захотят. Если вы такой человек, то вот вам мой, совершенно неожиданный, совет: пожалуйста, ради всего святого, не пытайтесь вести себя теперь по-другому, не пытайтесь вести себя лучше, не пытайтесь быть добрее к детям, не пытайтесь "улучшить" себя, делать кому-то "лучше".
Запомните: любое изменение, которое вы попытаетесь сделать, сделает вас только хуже. Любая ваша попытка улучшить своё поведение, ВСЕГДА (то есть АБСОЛЮТНО ВСЕГДА, без исключения) приводит к обратному эффекту: вы становитесь более нетерпимыми для окружающих, вы будете создавать гораздо больше неудобств. Вот основной вам совет: никогда не пытайтесь сделать никому "лучше". Люди разберутся без вас - любая ваша попытка кому-то помочь всегда приводит к обратному эффекту. Самое худшее, что вы можете сделать - это строить из сея "бесконечно доброго человека", ведь это вызывает неловкость, скованность того, к кому вы обращаетесь. Вы этим делаете ему неприятно. Запомните это.
Это совсем не значит, что вы не сможете сейчас измениться. Просто нужно понять одну вещь: изменения нельзя получить с помощью воли, с помощью усилия с вашей стороны. Вы не можете пытаться измениться. Слова "попытка" и "изменение" - противоположны, они не могут стоять рядом. Любое ваше усилие отдаляет вас от реальности, а расслабление, "безусилие" - приближают вас к ней. Поэтому остановитесь, успокойтесь и посмотрите кем вы являетесь. Не надо себя менять, если вам что-то в себе не понравится. Просто поймите то что вам это не нужно. И когда вы действительно увидите, почувствуете то, что в вас есть недостаток, то он сразу же исчезнет. И помните: это может произойти только тогда, когда вы расслаблены, а постоянные идеи, беготня, доказательства своей правоты - это как раз то, что вам совсем не нужно.
Много ли людей больны этой болезнью? Да, очень много. Если говорить о СССР (и других "социалистических" странах), то здесь сильно закомплексованных людей процентов восемьдесят. Если взять развитые страны, то там таких всего несколько процентов(а то и меньше).
Не задавались ли вы вопросом, почему развитые страны являются развитыми?
Может, им повезло? Но тогда в чём именно им повезло?
А повезло им в одной очень важной вещи: у них не было революции. У них давно не было такого режима, который бы держал людей в постоянном страхе. Диктатура плоха не только тем, что при ней люди не могут нормально, свободно жить, но она опасна и тем, что ещё долго после её падения люди не смогут чувствовать себя свободно. И причины этого уже будут не внешние, а внутренние: люди несвободны, больны, забиты изнутри и внешние факторы практически не играют никакой роли. Данная страна не станет развитой до тех пор, пока не умрут люди, жившие в рабстве (а, может, и их дети). Печально, правда?
Если учесть некоторые, "смягчающие" факторы ("ускоряющее" влияние развитых стран, например), и учитывая, что достаточно того, чтобы старшее поколение просто полностью отошло от управления страной (не обязательно дожидаться их полного вымирания), то чтобы такая страна стала развитой достаточно лет двадцать. Я вам предлагаю форсировать события. При этом это время может, в идеале, уменьшиться до нескольких месяцев. Здесь может помешать только тупость народа: люди могут свободу поменять на так называемую "мораль".
Несколько замечаний:
1. Люди достойны тех, кто ими управляет. Нужно злиться на себя, а не на властей.
2. Я всегда улыбаюсь, когда кто-то в очередной раз предлагает "программу выхода из кризиса". Такие люди не понимают главного - что же надо изменить. Такие программы, конечно, могут повлиять на ход событий, но очень ненамного.
3. Меня часто выводят из себя "авторитеты", которые с умной рожей "плачут" о том, что хоть мы и бедные, несчастные, но зато у нас такие добрые, хорошие, культурные люди, и что наши люди - это наше великое богатство. Но, ведь, наши люди - это наш великий позор, наша беда. Это не нравится, понятно. Но, ведь, от этих эгоистичных самоуспокоений ситуация только ухудшается: нельзя начать лечения не признав, что мы действительно больны.
Я уже останавливался на "доброте" наших людей. Вот вам еще: вспомните убийцу детей - Щикатило. Это чисто "наш" человек, "наш" феномен. В развитых странах вероятность появления таких людей раз в сто меньше, чем у нас. Он - обычный пример сильно больного, глубоко несчастного человека. И он не был в этом виноват, виноваты прежде всего его воспитатели: если бы не они, он был бы прекрасным человеком. Так, что прежде чем в следующий раз унизить ребёнка, глубоко об этом подумайте.
Так что же такое Комплекс Неполноценности? - Это болезнь. Психическое расстройство. Люди рождаются без него, и если не прилагать никаких усилий, то её и не будет. Свободный человек - это не манна небесная, не исключение, которое нужно добиваться, нет. Это совершенно нормальное состояние человека.
Больной человек оторван от жизни, наполнен мусором и страхом, не может нигде себя нормально чувствовать, находится на нижнем энергетическом уровне. Вместо разума и жизненного опыта у него есть какие-то идеи. Он неприятен в общении, доставляет неудобства всем окружающим. Он постоянно несчастен, его мозг сдавлен тяжким прессом. Они настолько слабы и оторваны от жизни, что можно серьёзно утверждать, что их нет вообще.
Ещё раз замечу, что есть различные степени заболевания: от откровенно огромной до совершенно незаметной со стороны. А есть и здоровые люди. В любом случае, то лекарство, которое я вам предлагаю вам не навредит, а позволит узнать себя. Если вы не воспринимаете меня всерьёз, то ваша ситуация безвыходная, и я могу лишь пожелать вам счастливо догнить эту жизнь. А тем, кто хочет жить полной жизнью, я предлагаю перевернуть страницу. Сейчас сказать больше нечего. Кое-что нужно будет сказать потом…".
Да, видать крепко достали парня в детстве! Но в целом он прав. Многие люди ощущают свою неполноценность в чем-то и пытаются компенсировать ее игрой в полноценность. Чаще всего игрой плохой, бездарной.
Я, собственно, и сам, будучи от природы анемичным, слабым физически, да и трусоватым, распускал про себе легенды, выставляясь то - боксером, то - самбистом. А с возрастом начал критиковать здоровяков, ссылаясь на то, что у них мышцы развиты за счет мозгов. И отчасти сам в эту чушь верил.
Помню, во вторую свою ходку, где-то на третий день пребывания в зоне я зашел в клуб выяснить насчет библиотеки, завязать добрые контакты - книги для меня всегда были на первом месте. Завклубом, крупный, симпатичный эстонец, отбывающий наказание за спекуляцию, встретил меня приветливо. Мы как-то быстро нашли общий язык и он обратился с просьбой:
- Концерт вечером, а ведущего нет. Я должен на гитаре играть, как-то неловко совмещать с конферансом, а другие двух слов не свяжут.
- Гуд, - согласился я, - заодно стихи толпе почитаю.
Вечером без всякой подготовки я вышел на сцену и посмотрел в зал. Одинаковые, как оловянные солдатики, люди были там в одинаковых одеждах с одинаковыми выражениями лиц. У стен стояли одинаковые менты, рядом с ними - СВПэшники, ментовские шестерки из совета внутреннего порядка, с повязками на рукавах. Этакие зоновские "дружинники", ссучившиеся уголовники, презираемые общей массой.
- Итак, господа, - сказал я нахально в микрофон, - я решил почитать вам стихи.
Зал зашумел.
- Бык, козел, - раздались возгласы, - покажи попу, блызни со сцены, музыку давай, падло…
Микрофон давал мне явное преимущество над толпой.
- Господа, - сообщил я невозмутимо, и динамик приглушил гомон, - так или иначе, но пока не будет стихов, не будет и музыки. Хоть вы и тупорылые, но послушать придется.
И сразу, будто продолжая успокаивать, врезал:
Мы волки, но нас по сравненью с собаками мало,
Под грохот двустволок звериная стая мельчала,
Мы, как на расстреле, на землю ложились без стона.
Но мы уцелели, хотя и стоим вне закона…
Номеров было немного, но после каждого музыкального я "кормил" зэков стихами. Кто-то смирился, кому-то было все равно, но встречались мне и заинтересованные, внимательные глаза. И это мне льстило.
Потом ко мне подошли несколько зэков, после концерта. Двое попросили переписать стихи, один выразил благодарность за доставленное удовольствие, а еще один начал вербовать в СВП. Он ссылался на то, что я уже замарал себя выступлением в клубе, что я уже "пашу" на администрацию.
Последним ко мне подошел прапорщик и угрюмо приказал следовать с ним в оперчасть.
В оперчасти мной занялся еще один "поклонник" поэзии - майор Луднев, начальник этой службы. Перед ним уже лежало мое дело, поэтому он стал брать быка за рога сразу:
- Прежние штучки решил продолжать? Мало одного срока показалось. Так мы тебе быстренько добавку выпишем, семидесятую статью не забыл еще?
- Простите, вы к кому обращаетесь? - спросил я невинно.
- К тебе обращаюсь, - сказал майор.
- Насколько я помню статью сто тридцать вторую ИТ (исправительно-трудового кодекса), заключенные и администрация обязаны в обращении друг к другу использовать форму "вы".
- Хамишь? Ну-ну! По-другому с тобой поговорить? Да я тебя за антисоветские стихи знаешь, куда?!
- Я подам на вас жалобу прокурору по надзору. За неуставное обращение, за попытку инкриминировать ложное обвинение.
Он был зол, но эта фраза, кажется, его чуть-чуть отрезвила.
- Почему ложное? Мне передали, что в клубе читались стихи против Ленина, против милиции. Теперь он строил свою речь так, чтобы избегать прямого обращения. Очень уж ему не хотелось обращаться к какому-то вонючему зэку на "вы".
- Ваши осведомители, - сказал я сухо, - не блещут интеллектом. А в поэзии вообще не компетентны. Я читал стихи известных советских поэтов: Вознесенского, Евтушенко, Солоухина. Все они члены Союза писателей, имеют правительственные награды.
- Ну, а эти, про Ленина? - спросил он совсем не уверенно.
- Эти стихи кончаются так: "Ленин - самое чистое деянье, он не может быть замутнен. Уберите Ленина с денег - он для сердца и для знамен". Андрей Вознесенский. Что тут, простите, антисоветского?
- Видимо, меня ввели в заблуждение, - пробормотал он, - ох уж я этому лейтенанту… Да, а за что судились в прошлый раз?
Он по-прежнему пытался строить фразы без прямого обращения, в результате чего его речь стала напоминать речь иностранца. Мне было смешно.
- Я не судился, - сказал я иронично, - меня судили. По статье, как видно из дела, лежащего перед вами, семидесятой…
- Я имел в виду, в чем эта антисоветчина заключалась?
- Подобная информация в компетенции КГБ, - сказал я, с трудом сдерживая смех. - Если желаете, можете обратиться в местное управление комитета, телефон замначальника: четыре - тридцать два - одиннадцать…
- Я сам знаю, куда мне обращаться, - задергался майор в кресле. - Нечего разговаривать. Стихи читать прекращать надо, тут не политехнический музей, а Маяковских в зоне нет.
Меня очень заинтересовало такое мышление. Политехнический музей у этого "знатока" ассоциировался только с поэзией. Кроме того, было интересно, как он меня выпроводит, не употребляя обращения. Тут, как не скажи - можете идти, идите, свободны, ступайте - все равно придется обратиться. Но он лихо вывернулся и из этого положения - вызвал сержанта и приказал ему отправить меня в барак.
Потом, анализируя свое поведение, я вынужден был подвести горестный итог: боялся зону, вел себя опрометчиво и нагло, наигрывая образ лихого уголовника, а в результате вынужден был потом долгое время этот облик поддерживать, носить мучительную и противную маску, которая в конце концов принесла мне кучу неприятностей.
Но что-то я совсем ушел от постепенного повествования с момента находки браслета связи до момента нынешнего, когда я, обретя неземное могущество, не знаю что мне делать.
Короче, ходил я немного по коридору, а большей части спал, выпрашивая у сестер седативные таблетки, и витал в очищающих воспоминаниях.
* * *
…В Краснодаре я несколько раз бывал, город более-менее знал. Я надел свою рабочую спецовку: джинсы и геологическую энцефалитку, купил в спортивном магазине большой кусок палаточной ткани и поехал в автомагазин.
Рядом с магазином была пространная стоянка продажных машин. Они стояли еще без номеров, прямо после железнодорожного переезда, разных цветов и разной степени поцарапанности. Сунув сторожу червонец, я прошел в конец стоянки, поглядывая на покупателей. Некоторые выбирали главным образом цвет, да смотрели, чтоб явных повреждений не было. Но большинство елозило вокруг машин с дрожащими щеками. Если бы у автомобиля были зубы, как у лошади, это значительно облегчило бы задачу покупателей. За неимением оных, они по пояс залазили под капот, ящерицами ползали между колесами.
Я выбрал заурядного "Жигуленка" поносного цвета и накрыл его купленным материалом, как чехлом. Мгновенно вокруг меня начали собираться заинтригованные покупатели. Какая-то тощая дамочка попыталась от дернуть чехол, но я гаркнул на нее:
- Отойдите, дамочка! Нечего тут лапать. Машина отобрана для Ивана Денисовича.
Минут десять я отражал наглые попытки взглянуть под чехол. Когда эти попытки начали сопровождаться поползновениями вручить мне купюру, я пообещал вызвать милицию. Стоявшая в стороне парочка многозначительно переглянулась и отозвала меня в сторону.
- Вы, наверное, специалист - заискивающе спросила женщина.
- В некоторой степени, - ответил я туманно.
- А что за машина? - поинтересовался мужчина.
- Обычная машина, - сказал я честно.
- Но вы же ее специально отобрали?
- Ну, нельзя сказать, что специально…
- Послушайте, мы в технике ничего не понимаем. Вы не могли бы нам уступить эту? Вы еще выберете.
- Пожалуйста, - добавила женщина, - мы вас отблагодарим.
- Я не уверен, что могу быть вам полезен, - сказал я застенчиво.
- Пятьсот рублей, - с видом бросающегося в пропасть, выпалил мужчина, - больше нет ни копейки.
- Ну, что ж…
Я стянул материю с машины, сложил ее, сунул под мышку. На выходе подмигнул сторожу, пообещал зайти завтра, так как еще не выбрал. Время клонилось к обеду, я отметил удачу в ближайшем кафе, где цыплят готовили на вертеле, предварительно натерев разнотравьем и нашпиговав всякой вкуснятиной. Обед облегчил мой карман на добрые полсотни, но я надеялся вскоре компенсировать эту потерю.
Теперь меня интересовали пункты приема стеклотары. Я объехал несколько центральных и убедился, что они, как обычно, затоварены, а ящиков свободных нет. Длинные очереди страждущих смотрели на приемщиц с тоскливой безнадежностью.
Что ж, людям надо помогать. Вскоре я договорился с водителем грузовика и подогнал машину к ближайшему киоску.
- Хозяйка, - обратился я к приемщице с развязностью экспедитора, - машина нужна?
- Сколько возьмешь? - охладила она мой порыв гуманной помощи торговле.
- Сколько дашь?
- Сорок.
- Стольник, - заявил я возмущенно.
Сторговались на 65 рублях. Я был предупрежден, что деньги получу только тогда, когда привезу с ликерки накладные о сдаче посуды. Алкаши, побросав авоськи и сумки, махом забросали грузовик и я сказал шоферу, который ни на миг не сомневался в моей причастности к клану торгашей или снабженцев, что надо по делам заскочить еще в два пункта.
В этих пунктах я уже не предлагал транспортную помощь. Я намерен был продать всю машину, но не по 12 копеек, а по 10. Деньги были обещаны в обеих, но опять же при условии накладных о сдаче бутылок на ликероводочный завод.
На завод мы въехали, как к себе домой. Четвертак помог грузчикам быстро освободить тару; свистнуть в конторе десяток бланков со штампами, пока мне выписывали за сданное количество, тоже не представляло трудов. Когда этим одуревшим от тоски перезрелым красоткам рассказывают сексуальные анекдоты, они не заметят, как вынесут стул из-под них.
Устроившись в кабинете, я быстро заполнил эти бланки через копирку, оригиналы изорвал и выбросил в урну, а две копии на каждую машину предъявил в пропускную службу, где мне шлепнули на них печати и выдали пропуска.
Естественно, на вахте я ограничился одним, иначе вахтер начал бы требовать с меня еще два грузовика, которых у меня, к сожалению, не было. Дальше было просто. Получив в двух киосках по 620 рублей - грузовик попался не слишком вместительный, - я заехал и в третий, с которого начинал. Меня привела туда не жадность, а опасение насторожить ушлую торговку. Она внимательно просмотрела накладную, выдала 65 рублей и спросила:
- 3автра заедешь?
- Постараюсь, - сказал я.
Я всегда обещал зайти завтра. В редчайшем случае прокола это обещание могло обнадежить ментов и уберечь их от мысли начать поиск немедленно.
Второе мое правило: после мельчайшего конфликта с кодексом, в городе не задерживаться. Я не изменил ему - через два часа автобус унес меня вглубь Прикубанья.