Кутепов говорил конфиденциально. Все контрольные устройства были отключены. Он сам уже не молод, через год уходит в отставку и уполномочен от имени Государя предложить Гулыге пересесть в его кресло. Лестно, очень лестно. Максим Максимович словами не бросался. Обещано – будет. А что господам из других фракций? Их предстоит унять и тихо переместить на иные хлебные должности, чтобы недовольство, а оно возникнет, постепенно сошло на нет.
Так что?
Гулыга помялся. Всех, конечно, устроить не удастся. Хорошо бы губернаторские места в провинции. Квоты на каждую из крупных партий. Столичные генерал-губернаторства председателям партий. У нас столиц… Вернее, городов столичного статуса: Москва, Петербург, Одесса, Киев, Харьков, Рига, Вильно, Нижний, Ростов, Тифлис, Владивосток, Оренбург, Кенигсберг, Томск, Чита, Екатеринбург…
Кутепов заметно колебался.
– Видите ли, друг мой, Государь был склонен принять это предложение и считал его разумным. Даже умеренным. Но когда сели делать общий расклад… Сами понимаете, какие у нас партии. Консервативные прогрессисты, "берложники", они и так возьмут под козырек. Полезные ребята.
Гулыга поморщился, он не любил "медвежат", чужеродное тело в парламенте, отрабатывают покровительство Кабинета министров, считай, трона.
– За ними шаг в шаг "Молот", национал-большевики. Император сказал, что готов разослать их в провинцию. Желательно на Колыму. Но их много. Что делать? Прошлое страны давит на сегодняшний день.
Гулыга тоже не любил "молотобойцев". Но при определенных условиях с ними можно блокироваться и прикормить кое-кого из верхушки. Снизу-то злобные собаки, могут и руку отгрызть. А сверху, за исключением звонких фраз, свои же "братья". Жаль, левой руки – революционеры. Но можно говорить на внутреннем языке, встречаться на одних и тех же площадках. Печемся-то о продвижении одних и тех же ценностей, только разными методами. Для них возможен эксперимент. Отрицательный результат в науке тоже учитывается. И иногда высоко ценится. Но царь экспериментов над страной не одобряет. Значит, коммо-фашистов решили бортануть? Но есть избиратели.
– Наконец, либерократы, – продолжал Кутепов. – Партия "Колокол", или "14-го декабря", при всей разности идеологии с "молотобойцами", вовсе не отказывается от государственного переворота и борьбы на улицах.
"А как же право нации на восстание? На свержение тирании?" – думал Гулыга. Либерократы – его родная фракция, ее следовало бы именовать партией "14-го июля" в честь взятия Бастилии и дня республики во Франции. Решили, праздник чужой. Как чужой, когда для всего человечества?
– Невозможно договориться с партией, у которой есть боевое крыло и которая навечно зачислила в списки членов пятерых казненных декабристов, – рассуждал Кутепов. – По мне, с экстремистами пусть Кройстдорф разбирается. Те же, кто заседает в Думе, люди респектабельные, с флагами по Москве бегать не будут…
"Но Государю все-таки противны", – закончил за него мысль Гулыга.
– Нужно не менее десяти губернаторских мест и одно наместническое, – вслух сказал он. – В Европейской части. Санкт-Петербург, разумеется. Одесса. И одно из колониальных владений или шельф. По избирательным округам мы договоримся. В остальном зависит от размера пенсионов, которые вы предложите.
Кутепов смотрел на спикера ласково, как врач на заведомого покойника.
– Либерократы имеют не более двенадцати процентов на каждых выборах. Вы стали председателем только потому, что, в отличие от кандидатов, предложенных другими фракциями, умеете направлять активность зала в конструктивное русло. Иными словами, не морды бить, а на кнопки нажимать. Ценнейшая способность в парламенте, – усмехнулся "пример-министр". – Поэтому не более пяти губернаторских мест за Уралом. Никакого наместничества, особенно в районе шельфа или космических колоний. И Петербург, конечно. Куда ж без него?
Гулыга помолчал. Он еще не знал, согласится ли? Да и не ему соглашаться. Сделает пару звонков, получит указания…
– А остальные фракции? – спросил спикер, чтобы выиграть время. "Нравственность России", "Исламский выбор", "Православные домоседы" не имели для него никакого значения. Пусть сами бултыхаются. Откидные места. Корчат из себя невесть что, хотят договариваться по голосованию с партиями-китами на паритетных началах. Гулыга будет даже рад, если их сольют.
– Ими решено пренебречь, – отозвался Кутепов. – Все, конечно, получат компенсации от казны, но не более.
Спикер сделал над собой усилие и кивнул.
– Мне надо подумать.
– Мы не торопим, – усмехнулся премьер. – Посоветуйтесь с… товарищами по партии.
Пауза показала, что Кутепов отлично понимает, с кем и о чем станет советоваться собеседник.
Теперь предстояло подумать. Премьер не был замечен среди "своих" в клубах, ложах и на иных площадках. Информация на Гулыгу у него явно или от Кройстдорфа, или своя. Так почему же либерократу, чьи контакты и подчинение известны, предлагают кресло главы Кабинета Министров? Хотят сохранить витрину перед Европой? Это вряд ли удастся. Если падение парламентской системы предрешено, то предрешена и реакция с Запада. Тут другой подвох. Хотят выманить у него согласие. Подразнить высоким местом. На самом деле – посадят, но рулить не дадут, а через годик снимут… Так выгодно ли?
Гулыга покинул кабинет и вышел в парк. Декабрь, а все снега нет. Мокрый ветер лепит листвой в лицо. Очень не хочется гулять, подставляя щеки под питерскую погоду. Тем не менее есть звонки, которые нельзя сделать из кабинета, даже если вся прослушка выключена. Мало ли?
Петр Владимирович нашел заветный канал. Ему ответили не сразу. Только когда связь, буквально выдуваемая ветром из пространства, установилась. Ни приветствий, ни подробностей. По ту сторону трубки были осторожные люди. Отследили, чей звонок. Очистили от возможного контроля. Направили адресату. Тот поднял трубку и сквозь зубы бросил:
– Соглашайтесь, – а потом, помедлив, добавил: – Александр Максимович.
Гулыга спрятал телефон в карман. Значит, он нужен им в новых структурах. Невидимые начальники решили играть в условиях отмены парламентаризма. И предполагают действовать старым, испытанным способом: формируя для себя наследника. Опасно!
* * *
Максим Максимович был раздражен и зол. Плохо ел за обедом. Цыкал на детей. Выразительно поглядывал в сторону жены, точно спрашивал: что за уродов ты мне рожаешь?
Кройстдорф переслал ему информацию без комментариев, ибо такие сведения не могут быть откомментированы подданным. Старый приятель цесаревича, сын министра двора Эдик Адлерберг, великовозрастный балбес, затащил наследника на спиритический сеанс.
Максим Максимович только что вернулся из тренажерки. Потный, с полотенцем на шее. Хотел зайти в ионизатор. Черт дернул просмотреть внутреннюю почту!
Как стоял, так и сел.
Ролик выглядел живописно. По комнате летали столы. Загробный голос отвечал на вопросы. Дуралей-сын, кажется, был напуган и верил своим глазам. Почему Сердитому в качестве наследника достался слабохарактерный, мягкосердечный, впечатлительный олух?
Вызывали духов Павла I, Керенского, батюшки Серафима, Блока и последнего императора старой династии Николая II с семьей. Святые не отозвались, что уже показательно. Павел I невнятно стращал из могилы. Керенский проклинал возможный крах парламентской системы в России. Блок призывал: "Слушайте музыку революции!" Де, грядет, грядет…
И ежу ясно, что каждый вел себя в рамках заявленного еще при жизни амплуа. Ежу ясно – цесаревичу нет! Смотрит вытаращенными испуганными глазами, точно ему впервые открылся сверхчувственный мир. А там – тьма-тьмущая. Тени великих людей скользят по стенам, из-под дантовского лаврового венка падает на чело кровь, точно это терновый венец Спасителя!
– Наш сын совершенно ни на что не способен, – резко сказал Татьяне Федоровне муж, вставая из-за стола. – Как придет с огорода, сразу ко мне в кабинет.
По утрам дети копали грядки и пропалывали сорняки под присмотром автоматических садовников. Это приучало не только к труду, но и к вежливости. Если вы спокойны и внимательны с машиной, значит, сможете пересилить себя и с людьми.
Александр Максимович пришел домой, насвистывая, и прямо в прихожей коттеджа столкнулся с Кройстдорфом, собиравшимся телепортироваться обратно в Москву.
– Ваше Высочество, – шеф безопасности поклонился, – Вы должны знать. И хорошо, что от меня лично. Моя должность состоит в надзоре, в том числе и за высочайшими лицами. Я обязан был передать Государю запись вашего вчерашнего сеанса у духовидцев. Я сознаю, что сделанное мною навсегда испортит наши дальнейшие отношения. Прошу помнить, что как человек я это понимаю и не считаю возможным впредь утомлять вас своей персоной.
Кройстдорф ожидал, что наследник взовьется: "Да как вы осмелились?!" Или начнет грозить: "Дай срок, я тебя приберу к рукам! Забудешь про эполеты, вспомнишь про Магадан!"
Но мальчик побледнел как полотно. Сел в прихожей на столик трюмо и пошевелил серыми от ужаса губами:
– Папа́ знает?
Карл Вильгельмович не считал возможным задерживаться и становиться свидетелем разговора венценосного отца с очень-очень провинившимся сыном.
Наследнику было 14 лет, его все любили за доброту и мягкость. В душе Макс тоже был мягким и добрым, но снаружи закаменел еще до престола. Покушения ли помогли? Тотальная ли слежка? Подданные знали его собранным, волевым, резким. А вот Саша – "наш Ангел", как называли его дома, – пока оставался, как горячая булка, только что из печи. Аж ладоням потно от прикосновения. Грешно было сдавать его на семейную расправу. Но еще грешнее молчать, раз нашлись желающие оттягать наследника от родного отца, вбить клин, сначала душевный, мистический, а потом – дай срок – и политический, всем заметный.
Словом, не Кройстдорфа это дело, а кошки на душе скребут. Больше никогда мальчик, которого он таскал на шее, не кинется к нему навстречу с криком: "Дядя Алекс пришел!" Не будет заглядывать в портфель: "А вы принесли мне новую версию "Адского шторма", как обещали?"
Максиму Максимовичу было еще больнее. Но он собрался. Даже брови сдвинул.
– Ну?
Цесаревич робко зашел в кабинет.
– Рассказывай, на кой черт тебя туда понесло?
– Эдик сказал…
– Не смей никого впутывать! – Отец стукнул ладонью по столу. – Отвечай за себя.
– Я думал, очень интересно, – пролепетал мальчик.
– Очень, – согласился Макс. – Самое дело для наследника заниматься столоверчением! Дай угадаю, что твои духи тебе внушали? Что Россия на ложном пути и, пока я у власти, она с него не сойдет. Вся надежда на тебя. В будущем. На кроткого, просвещенного государя.
– Откуда… откуда ты знаешь? – задохнулся от удивления мальчик. – Ну да, у тебя же запись.
– Не в записи дело, – прогромыхал Макс. – Кстати, жандармы сумели снять со стекла далеко не все происходившее.
Саша с облегчением вздохнул.
– Не обольщайся, – отрезал отец. – Я и сам в состоянии дорисовать. Прежде чем посадить за стол с "духами", тебя растлили в соседней комнате. Только так это и делается. Выражаясь простым языком, тебя отымели, потому что ты сам, – Макс окинул сына оценивающим взглядом, – сам еще никого отыметь не можешь. Кто? Имя твари?
Цесаревич замотал головой.
– Вы же сами меня учили, что женщина…
– Кто? – проревел отец.
Мальчик еще сильнее затряс головой. Он был готов обмочиться от страха, но имя той, которая приняла его первые неловкие опыты, назвать не мог.
– Кто?! – Максим Максимович схватил сына за подбородок. – Я все равно узнаю.
– Не от меня, – выдавил Саша.
Царь заметно смягчился. Убрал руку. Даже подавил улыбку в усах, мол, молодец. Не худший вариант. Есть надежда.
– Я и так знаю, – вслух сказал он. – Графиня Ливен, конечно. Не стоит сообщать Кройстдорфу. Побережем его нервы. Хотя, кажется, теперь ему все равно. – Император помедлил. – Возвращаясь к нашим баранам. Ты что же думаешь, мне таких слов не говорили? Или меня никто не пытался сначала развратить, а потом усадить перед доской уиджа? Не ты первый, не ты последний. В ложу звали?
Мальчик через силу кивнул.
– Только посмотреть на ритуалы.
– Не сомневаюсь, для тебя устроят просто рыцарский карнавал, со всеми степенями. Глаза разбегутся, – хмыкнул отец. – А потом, через пару посещений, предложат вступить. Дистанционное посвящение, никто не узнает.
Цесаревич закусил губу. Так они и говорили.
– Скажи правду. – Отец отклонился от наследника, разглядывая так, словно видел впервые. – Ты еще не успел? – Слова звучали просительно. Тон перестал быть грозным: "Не разбивай мне сердце, ведь не успел?" – А если успел, – вслух проговорил царь, – то что ты такое и где сейчас мой сын?
Было очевидно: он отправится так далеко в не виденные миры на дне души юноши, как только потребуется, чтобы вытащить оттуда своего ребенка. Рискнет и головой, и царским достоинством. Только не царством. Не другими людьми, которые доверились ему и которым на шею он не посадит после себя второго Юлиана Отступника.
– Да что ты, папа! – Мальчик бросился к нему. – Я бы никогда… Ты разве меня не знаешь?
"Знаю, знаю, потому и боюсь". – Макс обнял сына.
– Нельзя, понимаешь, православному царю быть в ложе, – смягчившись, произнес он. – Нельзя служить и Богу, и Маммоне. Господь – ревнитель. Своих не отдает. Вспомни старую династию. Всякий, кто запачкался тайными знаниями, погиб. Петр III, мастер, удушен заговорщиками. Павел I, магистр, удушен. Александр I, ходил по самой кромочке, не скажу, что хорошо кончил. Александр II, тоже вроде тебя, решил повертеть столы, взорван террористами. Запомни: нечисто это, нельзя соваться. Передо мной стояли старшие братья, не я должен был сесть на престол. Все как один начинали с интересной игры в духов. Кончили негласным посвящением. Кто так умер, кто утонул. Я один служил себе мичманом, никому из этих хитрецов со степенями был не нужен. И надел корону. Просто потому, что есть обычные, человеческие грехи: ну булочку стянуть из буфета… А есть невозможные. Для царя невозможные. Догоняешь?
– Но, папа. – Цесаревич явно чего-то не понимал. – Монархи других стран часто соединяют корону и орденский передник. Скипетр и мастерок.
Макс пожал плечами.
– Наверное, в Европе можно. У нас нельзя. Земля особая. В двадцатом веке так пропиталась кровью невинных, что вся от Камчатки до Новгорода обратилась в церковный антиминс. Ты же не хочешь хватать платок с алтаря и в него же сморкаться.
Макс помолчал.
– Тебе решать, либо шапка Мономаха, либо мастерок. Вместе не получится. Убьют. – Отец болезненно сглотнул и добавил самое страшное: – И правы будут.
Саша не знал, куда деваться от стыда.
– Ты исключишь меня из круга наследников? – спросил он.
– Нет, конечно, – покачал головой отец. – Хотел бы выдрать, да не выдеру. Ты уже взрослый. Да я вас и маленьких пальцем не трогал. Помнил, что меня самого драли как сидорову козу. В прок не пошло.
– Как же ты со мной поступишь? – нерешительно спросил мальчик
Макс думал. Решение крутилось у него в голове. Не хотелось только слез Татьяны Федоровны, семейных сцен и драмы, не стоящих порядочного разговора. Как женщины любят нервы!
– Тебе уже четырнадцать, – начал он. – Я долго не хотел тебя никуда отпускать. Думал, здесь, под моим приглядом, будет вернее. Но, – он развел руками, – вышло – нет. Вышло, они и сюда добрались. Тебе пора раскидывать своей головой. Излишний контроль только подавит, согнет, сделает неспособным на самостоятельные решения, что при короне ой как плохо! Но и дисциплина нужна.
Мальчик ждал. Отец не договаривал. Наконец, решился.
– Поедешь в Марсианскую Академию Космического флота.
– Но я хотел в Морскую… как ты.
Макс вздохнул, в смысле, сожалеет. Потом взял сына за плечо.
– Я сейчас скажу, ты этого никому не говори, – предупредил он. – Хотя тайна уже становится прозрачной. По всему видно, воевать будем. И не на море. Вокруг Япета. Ты выучишься на истребителя космических крейсеров. Только ты и твой маленький корабль. Пока так. Рано тебе еще за других людей отвечать. Покажи себя. Засветись так, чтобы мы с матерью могли гордиться и предложить стране в качестве наследника пилота с наградами, а не ребенка, которого легко затащить в ложу, потому что там для него красивая блядь будет ноги раскидывать. Прости за резкость.
Как всегда, Саша пропустил мимо ушей все, кроме главного.
– Будет война? – переспросил он.
Отец покачал головой.
– Мне так жаль, ангел мой, так жаль, – а потом наклонился к мальчику и сказал то, что ввиду его поведения стоило бы утаить. Но кто же лучше поймет, если не родной сын? – Я потому и подгребаю под себя как можно больше власти. Мы уже воевали при работающем парламенте. Повторять не хочу. Ни одно решение не сдвигалось с места. Любая инициатива завязала в думских комитетах. Да если бы я лично не проталкивал переоснащение войск, не было бы у нас ни космических сторожевиков, ни радаров абсолютной дальности, ни волновых высокочастотных орудий. – Он указал на стол. – Видишь портативный телепорт? Есть у меня, у Кройстдорфа, у нескольких министров. Даже тебе на Новый год не подарил – дорого. А нужно, чтобы у каждого солдата, прямо в шлеме, тогда победим. – Император махнул рукой. – Эти идиоты до сих пор решают, нужны ли нам предприятия по сборке систем оптического наведения средней дальности для космических истребителей. Вот полетай, твоего мнения и спрошу.
Саше сделалось очень страшно. Куда страшнее, чем в тот миг, когда он вошел в кабинет.
– Ты думаешь, мы выиграем? – спросил он.
– Я думаю, не мы начнем. – Отец вытащил из кармана платок и многозначительно высморкался. – Но нам отвечать.