* * *
– Ты хочешь пойти на бал? – настаивала Галя. Подтекст был: хочешь замуж? Но этого подруги не произносили.
– Кто же не хочет?
Резвая сидела у Елены на кухне. Дамы пили чай.
– Мне кажется, я не готова к семье. – Коренева не знала, как объяснить. – Тащить все это. Я пишу книги. Мне трудно отвлекаться…
Галя пожала плечами.
– На него ты уже изрядно отвлеклась. И будет лучше, если отвлечешься еще больше.
Елена чувствовала, что внутренне уже сделала выбор. Она всегда предпочитала приключение. Шла на грозу. Ее начинала тяготить размеренность, известность, заданность жизни. Одно и то же на много лет вперед. Кабинетная работа, лекции, следующий "шедевр". И душевная пустота – нельзя дробить внимание на любовь, близких, службу, творчество… Молодая женщина тянула историю с Осендовским не потому, что надеялась на его возвращение. А потому, что половинчатое решение удобно: вроде и есть, и нет. Всегда имеется оправдание. Но очутись он, по мановению волшебной палочки, в России, прощенным или победителем – не факт, что она кинулась бы ему на шею.
Алекс бы этого не потерпел. С ним надо было отваживаться.
– Ты что, всю жизнь хочешь прожить в этом клоповнике?
Галя прибегла к последнему аргументу.
– Никакой у меня не клоповник! – возмутилась Елена.
Она обитала в старомодной башне-миллениум на краю парка "Сокольники". Дорожка и сразу лес. С ее 22-го этажа зелень деревьев напоминала упругий шерстяной ковер. Сама башня могла втянуть в себя небольшой городок. В цоколе располагались магазины, салоны, тренажерные залы, бассейны, кафе. Выше – офисы. Еще выше – жилые помещения, куда не долетал гул ни снизу, ни сверху, с небесных трасс. Чем выше, тем дешевле. Между 11-м и 16-м – самые роскошные апартаменты.
"Этаж сенатор занимал, этаж путейский генерал, два этажа графиня, – всякий раз вспоминал Алекс, оказавшись у нее в дверях. – Чуть-чуть повыше мировой, полковник с матушкой-вдовой, а у него над головой – фотограф в мезонине". Когда он впервые телепортировался сюда, то держал Елену на руках. Ее сапоги задевали за вешалку, а его локоть – за противоположную стену с розовыми бумажными обоями.
Ему понравилась "берлога" Кореневой, потому что напоминала съемное жилье, в котором он провел половину молодости, пока не обзавелся ни высокой должностью, ни особняком. Даже кухня метр на метр, окно которой почти упиралось в кирпичный бок смежного корпуса, не испугала. Сидишь утром, пьешь цикорий, а коленом трешься о колени любимой. Опять же, когда она протискивается к холодильнику или загружает Мут – очень эротично, особенно если вы только что вылезли из постели и еще неодеты.
Тем не менее долго так жить нельзя. Вить семейное гнездо тоже. Квартира на одного. Вдвоем – уже не ясно, чья зубная щетка в ванне лишняя.
– Клоповник, – констатировала Резвая.
Подумаешь, кровать трансформируется из кресел, а письменный стол в самый неподходящий момент может открыться с потолка! В первое посещение на Кройстдорфа выпал мраморный письменный прибор XIX века с медными чернильницами в виде погребальных этрусских урн. Елена хотела творить в окружении старины! После этого шеф безопасности вооружился отверткой и починил ослабшие пружины трансформера, превращавшего гостиную в спальню, а последнюю в кабинет – по мере необходимости. Тогда Алекс готов был с ней на рай в шалаше. Теперь хотел надстроить над шалашом замок.
– Я бы на твоем месте… – Галя чуть не фыркнула, выражая раздражение надуманными колебаниями подруги.
– Ты права, – согласилась Елена. – Только мне надо кое-что ему сказать.
Глава 13
О том, что развязка не бывает ожидаемой
– Пап, ты великолепен.
Кройстдорф вместе с Варькой стояли под воротами Царицынского парка и ждали Елену. Справа от них поминутно опускались антигравы, и гости в маскарадных костюмах шли на бал. Черная чугунная решетка отделяла сияющий огнями город от темного, дразнящего таинственностью дворцового сада. На уровне дорожек дрожали, как в старину, тысячи стеклянных стаканчиков со свечами. Правда, язычки мерцали электрическими лампочками, а от шкалика к шкалику шел провод, втоптанный для незаметности в снег.
В отдалении высокими окнами залов светился главный корпус, он рельефно выступал на фоне голых деревьев. Но, чтобы дойти до него, следовало миновать каскад фонтанов и мост, чьи башенки в виде шахматных ферзей, полые внутри, сулили прибежище влюбленным.
– Все маскированы, – зудела Варька, – ты один, как на парад.
Действительно, Карл Вильгельмович нацепил не по случаю полную форму и все имеющиеся ордена: за две войны, ну и гражданские. Полный иконостас. Стреляй сейчас кто-то в грудь, и пуля застрянет в металле. Тяжело? Ну хоть день покрасоваться. Даже Варька его таким отродясь не видела.
Мадемуазель Волкова действительно таращилась во все глаза.
– А у тебя и Пурпурное сердце есть? И Почетного легиона?
– Союзнические, – через губу бросил отец.
Зато полный георгиевский бант, это за шельф, и голубая кавалерия святого Андрея Первозванного – это уже Макс нацепил. "Смотри, девочка, какой у тебя старик!"
– И куда ты вырядился? – Сама Варька изображала Зубную Фею, у нее было розовое платье с крыльями из газа за спиной, в руке длинная палка со звездой, похожая на леденец. На голове диадема, словно усеянная осколками разноцветного ландрина. Накладные волосы напоминали сахарную вату. Кринолин на попе – дольку ягодного зефира. Словом, красавицу хотелось съесть.
А вот и медведь по малину!
Кройстдорф нервно дернул шеей в накрахмаленном воротничке. Барышня еще не видела, а он уже заметил проламывающегося через толпу Топтыгина в костюме… топтыгина. Тот наткнулся глазами на шефа и замер, не зная, как подойти.
– Иди, вон Ландау. – Отец едва заметно отвесил фее шлепок по зефирной заднице. – И чтобы у меня… смотри!
Но Варька никуда не побежала.
– А ты?
– Перетопчусь как-нибудь, – с деланым безразличием бросил он.
– Оделся, как чучело. Спутницы у тебя нет. Я останусь.
– Хватит меня опекать, – цыкнул Карл Вильгельмович. – Не могу же я ей предлагать руку и сердце в костюме Пьеро.
– Лучше Артемона, – прыснула Варька, давно забывшая, что "пьеро" – не имя собственное и встречается не только вместе с Буратино и Карабасом Барабасом.
– Хоть бы домино надел! Светишь наградами, как елка!
– Могу набросить маскировочную сеть с танка, – огрызнулся Алекс. – Ну все, иди, иди, ты мне мешаешь.
Только это заставило Варьку двинуться навстречу Ландау. Через минуту они исчезли из глаз за спинами пестрой беспечной толпы.
Придет – не придет? Погадал бы, но зима, ромашек нет. Рождественский маскарад отмечался каждый год. На него приглашали только избранную публику. С этой точки зрения Коренева сделала бы большую глупость, если бы не пришла. С другой стороны, он напился и, должно быть, оскорбил ее в лучших чувствах, когда ел гранаты на лестнице.
Что за чушь? Он еще не показал себя во всей красе! Если Анастасия любила и терпела… Еще большая чушь! Другая женщина вовсе не обязана. К тому же первая супруга увлеклась 20-летним курсантом Академии, молодцом и красавцем. Сейчас ему 40. Тоже не старая развалина. Но все же, все же… Зря, что ли, ордена надел – ходячая выставка достижений народного хозяйства!
Да не придет она! Букет лохматых пионов – сама сказала, что любит, – полетел в снег. Опоздала на полчаса – случается сплошь и рядом. Можно было позвонить, удостовериться, не попала ли в пробку. Но Кройстдорф так закусил удила, что не хотел ни высокочастотной связи с голограммами, ни прямого телепорта возлюбленной из застрявшего над городом антиграва собственным портативным пультом. Вообще ничего!
Семейная реликвия – родовое кольцо – жгло карман. Еле выпросил у бабушки. Ценить надо!
Рождество в Фале – мандарины, корица, елка до купола в Арсенальном зале. Вся семья в сборе, даже марсианский братец с детьми. Отец и мать, оставив Ригу, блистали в ярко освещенной разноцветными фонариками зале. Бабушка, облачившись в очередную новинку от глянцевого модного журнала – облегающее темно-зеленое платье со стеклярусом, – сама напоминала вторую елку, тем более что любила крупные украшения и на этот раз не отказала себя ни в цепях, ни в браслетах.
Его "сиротки" тоже разоделись весьма гламурно благодаря связям баронессы Амалии в мире высокой моды. Именно она уговорила наконец Варьку снять высокие шнурованные ботинки и померить под платье туфельки.
– Твой отец будет очень польщен, – повторяла старуха, пытаясь уложить короткий ежик Варькиных волос.
– Мой отец полжизни проходил в таких кирзачах! – рассмеялась Волкова.
– Но ты же девочка. – Неотразимый в устах баронессы аргумент вызвал у правнучки взрыв хохота.
– Ты чудо! – Она чмокнула старуху в сморщенную щеку. – Туфли я возьму, ради твоего удовольствия.
– Он приедет с Еленой? – не без затаенного страха спросила баронесса.
– Нет, не думаю, – Варька померила круглые серьги. – У нее праздник только седьмого. Кстати, как и у нас с девчонками. Просто мы с детства тут справляем… Мне казалось, ты ее приняла?
Баронесса пожевала губами.
– Мне бы хотелось, чтобы это был кто-то из нашего круга. Вот, например, эта Юлия Ливен. Графиня…
– Редкая стерва, – вскинулась правнучка. – Мы бы просто все повесились. И отец первый.
– Как ты можешь говорить такие слова? – Прабабушка всплеснула руками. – Правда стерва?
– Ведь ты же приняла мою маму, – настаивала девушка.
– Твоя мать была капитаном звездного крейсера, – очень гордо заявила Амалия. – Это в моих глазах перечеркивало любые недостатки. Женщина-капитан. Да он у нее по струнке ходил. Что ему, в сущности, прописано.
– Мамы никогда не было дома, – вздохнула Варька.
– Ты всегда выгораживаешь отца! – фыркнула баронесса. – Вот сейчас, с последним ударом часов, он явится сюда прямо со службы. Это нетерпимо!
– Прими Елену, – настойчиво повторила правнучка. – Будет хоть к ней торопиться.
Кройстдорф действительно прибыл буквально за несколько минут до полуночи. Материализовался прямо возле елки с подарками. Открыл мешок, оттуда выскочил страшно недовольный Герундий и ну носиться по залу как угорелый. Чуть елку не опрокинул. Зато девчонки были в восторге. Притащили зверьку старую дедушкину шапку, хрустальный шарик – отец пресек, раздавит лапками и обрежет себе пузо. Но само дерево произвело на Герундия неизгладимое впечатление. Так много круглого и блестящего, но оно недосягаемо. Шарьку вручили огромное ярко-красное яблоко со стола. Он свернулся вокруг него и лег под елку, уставив глаза-бусинки в блаженную высоту. Он обладал и вожделел одновременно. Счастье отнимало все силы крошечной души.
Люди тем временем справляли свой странный праздник. Были гости, звон хрусталя, шорох распаковываемой бумаги, лопающиеся под пальцами детей красные и зеленые ленты. Было сидение Аськи на одном колене отца, а Маруси на другом. Потом девчонок сморило, и Алекс понес их укладывать – одну на руках, вторую через плечо. Хорошо, пока дети маленькие.
Кроватки в спальне стояли друг возле друга, чтобы сестры, проснувшись ночью, не дай бог, не испугались одиночества. Алекс сгрузил их, закрыл одеялами и перекрестил. К изголовью каждой был прикреплен проволочный рождественский ангел с блестками.
Сзади на плечо внука легла рука баронессы.
– Ты все решил, я вижу?
– Да, – протянул он. – Жаль, семейного кольца нет.
Старуха покусала губы.
– Ты ведь даже Анастасии отдал его не сразу.
Сравнила! Тогда времени не было в Фаль мотаться! Брак по залету, хотя и по горячей любви. Но ведь Варьке 18. Ему в Академии было 22 – в таком возрасте серьезные люди не женятся. А они побегали друг за другом, посписывали на экзаменах, сделали себе Снегурочку… и молодой отец "ушел в декрет", потому что Волкова была первой студенткой курса и вообще правнучка адмирала. Такие не покидают космический флот.
А вот ему пришлось туго. Как он оказался в конторе, как возглавил безопасность – совсем другая история.
– Я ведь потом приехал за кольцом, – с укоризной сказал Кройстдорф. – И Анастасия его носила не снимая.
– Да, – подтвердила баронесса. – Ты кое-что должен знать. Перед войной, когда уже было известно о мобилизации, Анастасия заглянула сюда.
– Вы ведь даже не разговаривали, – удивился Алекс.
– Значит, поговорили, – кивнула старуха. – Так вот. У нее было дурное предчувствие. Поэтому твоя жена отдала мне семейную реликвию. Говорила, если ее убьют, пусть Варьке, когда подрастет…
Алекс с минуту переваривал сказанное.
– И ты столько лет ни слова… – В его голосе было больше удивления, чем упрека. – Варьку кольцо не минует. Даже раньше, чем ты думаешь. Им ведь обручают всех женщин рода Кройстдорфов.
– Да, но носит только жена наследника. А ты мой наследник. – Амалия кивнула как бы в подтверждение своих намерений. – Ни твой отец, ни братья, ты будешь хозяином Фаля. – Старуха пошла в глубину комнаты, открыла столик с раздвижной круглой крышкой и достала из одного ящичка перламутровый коробок. Внутри лежало кольцо – на современный вкус, даже несколько грубоватое: белое золото с травянисто-зеленой каплей фальского янтаря. Смотришь в его пузырьки и думаешь о холодной морской глубине.
Перстень сняла Анастасия. Не хотела уносить с собой. Точно чувствовала, что у него еще будет счастье. Заранее прощала. Алекс взял кольцо, как благословение из могилы, и теперь, стоя под воротами Царицына, мучился.
Стоило поспешить во дворец, потому что императорская чета уже прибыла, и он больше не мог топтаться здесь… Как хотелось идти под руку с Еленой по трепетно освещенной снежной дорожке под мост и ко дворцу.
Теперь топать одному? Увольте. Здесь он, по крайней мере, может делать что хочет, и телепорт не лишний. Кройстдорф переместил себя в круглый зал в Хлебном доме, где танцевали самые причудливые маски. Горбатый карлик в наполеоновской треуголке. Ведьма в остроконечной шляпе и длинном зеленом балахоне. Петух в красном республиканском колпаке. Алексу не понравились намеки. И, хотя других масок было много, в глаза бросались именно эти.
Заиграла залихватская музыка. В распахнутые двери сразу с трех сторон вошли группы, одетые под "чубак", и начали дикий танец, подпрыгивая и кривляясь. Им бы похлопали, если бы замаскировавшиеся не вошли в роль обезьян, не начали агрессивно заигрывать с окружающими, задирать юбки и срывать маски.
Тотчас, без всякого требования Кройстдорфа, охрана направилась к ряженым и, приняв их под руки, вывела из зала. Те если и сопротивлялись, то для вида. Это не показалось Карлу Вильгельмовичу странным. Он связался по переговорнику с начальником охраны.
– Снимите с них маски. Кто это?
Капитан начал перечислять фамилии. Балованные детки. Золотая молодежь. Эдик Адлерберг возглавлял список.
– Все более или менее пьяны. Нет, простите, двое под наркотой. Спросить, чего хотели, пока едва соображают? Лопочут что-то про обезьян и что они оскорблены, что их на одну доску…
– Запишите на ролик, а завтра покажите, когда протрезвеют, – распорядился шеф безопасности. – Сами хуже обезьян. Еще оскорбляются!
Ролик пришел к нему через пару минут. Захотелось немедленно выложить его в сеть. Просто руки зачесались. Пусть вся империя полюбуется, какие у наших министров детки!
В этот момент ему позвонили. В ухе завибрировал жгутик связи, и Кройстдорф был вынужден выйти из танцевального зала в соседний. Практически пустой. Украшенный ростовыми портретами императоров старой династии.
– Говорите! Да говорите же! – раздраженно рявкнул он.
И тут с другой стороны, у двери на лестницу, появилась женская фигура. Рост, сложение, а главное, костюм – пудреный паричок, огромные фижмы, платье а-ля мадам Помпадур – Коренева говорила, что любит XVIII век, версальский стиль.
На женщине была маска из кружева. Но Кройстдорф и не подумал усомниться. Незнакомка поманила его рукой в такой же кружевной перчатке и отступила на лестницу.
– Елена, хватит. Я не в настроении.
Шелк ее платья мелькнул пролетом ниже, там, где свет становился совсем тусклым.
– Я не собираюсь за тобой гоняться! – возмутился Алекс. – Поднимись и объясни, почему ты меня все время наказываешь? За что?
Внизу послышался всхлип. "Раскаивается", – с отрадой подумал Карл Вильгельмович и все-таки начал спускаться.
– Елена, я тебя не вижу.
Темнотища кругом. Он почувствовал легкий укол в плечо. Точно электрическая искра прошла по всему телу. Судорога. И громадная усталость плотно, как тряпкой, зажала ему глаза.