* * *
Алекс очнулся на соломе. Где – неизвестно. Он был связан. Все тело ныло. Его били? Очень странно. Бить надо, когда человек в сознании. А так… Вымещали злость?
Он был далек от вопроса: за что? За что именно? Работая, неизбежно наносишь вред. Когда увидит, кто его захватил, поймет, кому на сей раз. Но все же… по лицу, десны кровоточат – малоприятные личности.
Его мундир был снят, даже затоптан в углу. Часть наград с него либо потерялась, либо намеренно сорвана. Странная публика. Варька шутила, что отец похож на новогоднюю елку. Сейчас Карл Вильгельмович больше напоминал облезлую палку после праздника, которую выбросили на свалку без половины иголок.
Он оставался в одной рубашке, которая из белой стала грязной и рваной. Судя по ее состоянию, руки похитители не марали. Врезали лежачему. Связанному. Ногами.
Молодцы! Ожидать от них хорошего не приходилось. Кройстдорф сплюнул, и именно этот звук показал похитителям, что он очнулся. Над ним склонились. Несколько раз ударили по щекам, якобы для того, чтобы окончательно привести в себя. Алекс сощурил глаза. Левый заплыл. Ну вот зачем врезали? Смысла же нет.
– С пробуждением, Карл Вильгельмович, – сказал неприятно знакомый голос. Перед шефом безопасности на корточках сидел Павел Коренев, только не в домашнем простеганном полухалате, как было в Лондоне, а в камуфляжной куртке. Судя по тому, как он был экипирован – снизу теплый свитер с высоким горлом, во все карманах что-то есть, – эта одежда была для него привычной. В противоположном от мундира углу валялись рюкзаки. А когда Кройстдорф сумел распрямить ноющую шею, то увидел и Осендовского, деловито настраивавшего рацию.
– Связь плохо берет, – бросил тот спутнику. – Рвется.
Кройстдорф вообразил, что снова находится во сне Елены, потому что только там раньше встречал этих двоих. Мысль успокоительная. Значит, где-то лежит его бесчувственное тело, а все вокруг – не настоящее. И с Еленой они, наверное, помирились, раз она впустила его в свою голову… Только вот почему у нее такие жестокие видения относительно него?
– Э-э, не засыпать! – Коренев снова ударил пленника по щеке.
"Сколько можно?"
– Не спать! Транквилизатор все еще действует, – пояснил Павел товарищу.
Тот продолжал невразумительно мычать и что-то ловить в эфире. Они были в заброшенном сарае, о чем Кройстдорф догадался, увидев щелястые доски стен и осознав наконец, что чувствует адский сквозняк. Что же, они бросили его на пол прямо в рубашке? Плохо дело – оставлять в живых не собираются.
– Даже как-то неудобно вот так встречаться с человеком, который собирался стать моим зятем, – ухмыльнулся Коренев. – Моя сестра ведь так и не сказала вам "да". Хотите знать почему?
Алекс скорее мотнул, чем кивнул головой.
– Все просто. Она замужем. Вот ее супруг.
Сказанное очень медленно вошло Карлу Вильгельмовичу в ушибленную голову и способно было само по себе, без дополнительных ударов, вызвать сотрясение мозга.
– Они венчались тайно. Еще до покушения, приговора и нашего бегства.
Теперь Кройстдорф вспомнил, как Елена отказалась от предложения Протопотапа обручить их. Она тогда сказала, что догонит его. Осталась на исповедь, долго говорила со священником в матерчатой палаточной церкви, а потом вышла расстроенная. Протоиерей Соловьев смотрел ей вслед с удивлением и непонятной жалостью. А спутник тогда подумал, что Коренева не хотела в свидетели "большеногих", брезговала или решила, будто жених смеется. Несерьезен. Алекс потом изо всех сил хотел доказать свою серьезность. Кольцо, которое до сих пор лежит в кармане, призвано было…
– Итак, вы не знали, – подытожил Коренев. – Моя сестра – мастерица водить за нос.
– Это точно, – подтвердил, не оборачиваясь, Осендовский.
– Теперь вы понимаете, как бесили нас все это время. Пустив вам пулю в лоб, мы даже не можем сказать: ничего личного.
Кройстдорф разлепил разбитые губы.
– Зачем же вы ее подставили? Тогда, с программой?
– С близкими людьми так не поступают, не правда ли? – Павел был очень вежлив, но именно от него Алекс чувствовал особый холодок, точно он говорил: "Моя сестра пачкалась с жандармской сволочью? Ну, ты труп!"
– Зачем подставлять? – повторил Коренев. – Дело того стоило. Убийство императора. Гвоздь нашего катехизиса. Можно ославить, вывалять в грязи, и многие поверят. Но убить – убить лучше. Чтобы не повадно…
– В борьбе за республику люди возьмутся за оружие, – бросил через плечо Осендовский.
– Снова горы трупов? – скривился Кройстдорф. – Двух раз недостаточно?
Коренев, живи он лет 200 назад, пришел бы в благородное негодование. А сейчас только сплюнул на штаны Алексу.
– Не мы заставляем Россию снова и снова проходить одной и той же дорогой. У вас как будто пластинку заело! Большая Федора, да дура!
– Не такая уж и дура, раз до сих пор держится в рейтинге великих держав. – Кройстдорф собрался. Убьют, так убьют. Никаких причин вести себя недостойно нет.
– Ее оттуда скоро выкинут, – по-прежнему не оборачиваясь, сообщил Осендовский, он, кажется, нашел нужную частоту. – Расчленят и выкинут. После войны за Япет.
Алекс сплюнул ржавую кровь.
– А с населением поступят, как с "чубаками"?
– "Чубак" важно хорошо кормить, – сообщил Коренев. – Просто некоторые неразумные продолжают кусаться и царапаться.
Кройстдорф откинул голову к дощатой стенке, у которой сидел. Сразу по затылку повело холодком. Желанное ощущение. Если тебя убьют, то зачем заботиться о воспалении мозга?
– Все произойдет гораздо быстрее, чем вы думаете, – усмехнулся Коренев. – Люди даже почувствовать не успеют…
– Поймал! – Осендовский обернулся.
Теперь Алекс понял, почему "муж" Елены не сделал этого раньше. Красивый парень. Только вся правая сторона лица будто смята. Не то в танке горел, не то впечатался рожей во что-то липкое, а потом неудачно отодрал.
– Полюбуйтесь, – укоризненно сказал Павел. – Ваша работа. В одно прекрасное утро он проснулся таким. Вспоминал прощание с Еленой, как ходили в Вестминстер…
– Я видел вас, – с отвращением бросил Осендовский. – Во сне. Там, на башне. Под часами. Как вы предложили ей прыгнуть. И не смог помешать.
Пространство зажевало, догадался Кройстдорф. Хорошо, что не целиком. Хотя уж чего хорошего?
– Если бы она сказала мне, что разводится. Что предпочла другого, – продолжал Ян.
– Вы отправили ее на заведомо провальное задание, – возразил Алекс. – Вслепую. Знали, что ее заберут. Значит, уже сами расторгли брак.
– Вам даже трудно вообразить, какой шум мы подняли бы в прессе, – вмешался Коренев. – Арестована русская писательница! Новый тридцать седьмой год! А тут вы решили ее выпустить.
Карл Вильгельмович понял, что обоим похитителям очень обидно.
– Именно такой, какой поднимем сейчас. – Коренев принял из рук Осендовского планшет и повернул его экраном к пленнику. – Новости. Мы рады, что вы очнулись как раз к пятичасовому выпуску.
Алекс увидел на экране Царицыно. До блевка знакомую решетку. Дорожку, мост… Один пролет был взорван. Вдали маячил провалившийся стеклянный купол Хлебного дома. Повсюду на занесенных снегом газонах сидели люди в рваных маскарадных костюмах. Выгружавшиеся из медицинских антигравов врачи оказывали им первую помощь. Мимо экрана пронесли носилки с человеком, накрытым брезентовой тканью.
– Царскую семью, как всегда, не задело, – ворчливо сообщил Коренев. – Бог их, что ли, закрывает? Но до поры до времени.
Диктор сообщил, что взрывные устройства были оставлены на мосту, в анфиладе второго этажа, ведущих к Екатерининскому, но самое мощное – в Хлебном доме. Оно сработало сразу, как только императорская чета вошла в зал. Если бы Максим Максимович не задержался в цоколе, сматывая с шеи шарф и требуя от детей самостоятельно переобуться, они бы уже приблизились к античной статуе богини Цереры, постамент которой и послужил основой – к нему был прилеплен маленький квадрат пластиковой взрывчатки. Взрыв рассчитали по секундам. Куда смотрела безопасность?
Кройстдорф тоже задавался этим вопросом. Обычно проверяют все. Трясут всех гостей. Его самого трижды просветили в воротах допуска: кольцо фонило. Вдруг до Кройстдорфа дошло: не смеют проверять министерских деток. Те развязные "чубаки" – вот кого следует допросить. Тряхнуть, наконец, Эдика Адлерберга… Ну да, теперь уже не он.
Диктор тем временем продолжал рассказ. По его словам, прямо с маскарада был похищен или сбежал шеф безопасности. Временно исполняющим обязанности назначен генерал Другий. Этот будет землю носом копать, лишь бы оправдать доверие! Кройстдорф успокоился. Голова на плечах у Леонтия есть. Сам догадается.
Но себя-то как жалко!
– Ваше честное имя останется незапятнанным, – успокоил Коренев. – Не стоит тужить на счет "или сбежал после содеянного". Все сомнения разъяснятся, уйдете героем.
Алекс непонимающе перевел взгляд на Осендовского.
– Героем, – с кривой ухмылкой подтвердил тот. – Мы собираемся вас расстрелять. Показательно. Ваша вина в силу должности очевидна.
– Казнь будет заснята и выложена в сеть вместе с нашим манифестом, – сообщил Коренев. – Возвращение прав парламенту. Передача Япета британцам. Ну и по мелочи.
– Например, прекращение расследования прошлого "чубак", де, они люди. Подобные технологии если и есть, то хранятся в глубокой тайне. Не вашей конторе ее нарушать.
По знаку руки Коренева Осендовский замолчал.
Кройстдорф переваривал сказанное меньше минуты. В его голове давно связались все узелки.
– Но зачем вам ролик моей казни? – Последнего он не мог понять. – Демонстрация силы? Ей-богу, британцам лучше бы было разбомбить марсианскую колонию. Тогда бы всех пробрало.
– Дайте срок, – хмыкнул Коренев. – И не одним британцам. В их владении Япетом заинтересован весь Альянс. Будет коалиция.
"Плохие ребята" перед гибелью главного героя всегда много говорят, объясняя хитросплетения своего злодейского плана. Но в данном случае Алекс и так понимал происходящее. Брат Елены собирался добить его каким-то важным известием.
– Мы хотим запустить в стране волну репрессий. Чтобы у всех открылись глаза на сущность нынешней власти, – прямо сказал он. – Это произойдет накануне неизбежной войны. И теракт, и ваша гибель – отличные спусковые крючки. Если надо, мы убьем вас максимально грубо. Отрежем нос, уши, остальные причиндалы, чтобы кровь хлестала на экран. Вот тут – ничего личного. Я бы обошелся пулей. Ян, наверное, нет.
Осендовский мрачно кивнул.
– Важно спровоцировать царя на действия против оппозиции. Жаль, с наследником не получилось. Вы помешали. Ну да какая разница: сын? Друг? Важно, чтобы ваш царь пришел в ярость и решился-таки поступить по-царски.
Алекс молчал. Масштабные аресты напугают людей. И когда начнется война, коллаборационистов, готовых изнутри поддержать врага, будет куда больше, чем ожидалось. Трудно воевать, когда за спиной…
"Макс, сдержись, – мысленно попросил Кройстдорф. – Послушайся хоть патриарха". Они с Алексием почти не ладили, а теперь оказалось, что все упования на него.
– В качестве утешения. – Коренев взял пленника за подбородок. – Моя сестра хотела приехать. Просто наши люди ее задержали. Нет, никакого захвата. – Он поднял руки. – Устроили пробку над вторым кольцом.
Кройстдорф с облегчением вздохнул.
* * *
Алекс шагал по снегу к берегу замерзшей реки. Поминутно проваливался. Ноги вымокли. Ах, если бы сапоги! Но на бал надевают туфли, такие, что только по ковровым дорожкам. Кто бы мог подумать о ледяном насте или о полынье, светившейся впереди черным, глянцевым оком.
Коренев поспевал сзади, время от времени тыча в спину лучевиком. Кстати, не лучшее оружие для казни. Делает дырку, и только. Впрочем, можно в лоб. Тогда уже не заштопать.
Осендовский плелся сбоку, таща камеру и треножник. Хотели хорошо заснять, не с трясущегося в руках портативника.
Почему эти двое его не освежевали? Легче пригрозить, чем сделать. Самим. Чистоплюи. Ждали кого-то третьего. Видно, мастера-потрошителя. Но тот не телепортировался. Что заставило Коренева и Осендовского понервничать. А Карла Вильгельмовича – похвалить заместителя. Другий работал быстро. И, надо признать, точно.
Хотели сами. Но при попытке резануть по уху у пленника естественным образом пошла кровь.
– Я не могу! – завопил Осендовский. – Пачкается! Он липкий и грязный!
Почему эти друзья не замечали, что они с ног до головы в грязи?
– Чего таращишься! – не выдержал Коренев. – Глаза выколоть?
Можешь – сделай. А чего бахвалиться? Карл Вильгельмович задался вопросом: а смог бы он сам? Две войны хорошему не учат.
Коренев тоже подступился и психанул. Это вам не бить ногами человека в отключке. Даже выстрелить в того, кто на тебя смотрит в упор, трудно.
Решено было просто расстрелять. Оружие давало необходимую дистанцию.
Еще до угроз Кройстдорф хотел благородно попросить Павла передать Елене кольцо. Но преисполнился такого презрения к своим противникам, такой гадливости, что расхотел. Этими пальцами касаться их семейной реликвии! Пусть лучше сгинет вместе с ним!
Пришли. Алекса поставили спиной к полынье. Осендовский наладил камеру. Включил.
– Последнее слово говорить будете?
– Да пошел ты…
"Только не в голову!" Не хватало еще лучевых дырок во лбу. Достанут из полыньи, над чем Елена будет плакать? И Варька? И бабушка – чемпион по обниманиям? Алекс почему-то очень ярко представил, как старуха завопит: "Карлсончик, дорогой!" – и засмеялся, глядя в серое, набрякшее снегом небо.
Он почувствовал удар в солнечное сплетение и отшатнулся назад в полынью. Ледяная вода успела обжечь его и разом хлынуть в нос и рот, обдирая изнутри легкие. Кройстдорф еще успел вообразить, как шарек Герундий обнюхивает его мокрые мертвые волосы и отходит, садясь на хвост. Вроде и хозяин, но что-то не то.
Потом все потемнело.
* * *
Двое "чубак", пиливших сосны на высоком берегу реки, наблюдали за происходящим. Их было не видно из-за стволов, а ума хватило не высовываться. Звериным чутьем они поняли, что те двое, с плюющейся огнем трубкой, несут смерть. Особенно их напугал сборно-разборный предмет на трех ногах, он показался "большеногим" очень опасным.
Третий человек упал в полынью, стало быть, умер. Мертвечины "чубаки" боялись. Их нанял местный егерь убрать сухостой и уже неделю исправно кормил за работу. Добрый человек, хотя и пускает изо рта дым. Пахнет вонюче, не лесом.
Когда двое с палкой ушли, "чубаки" спустились на лед в надежде найти что-нибудь. Они были любопытны, а люди имели привычку мусорить после себя – цветные обертки, старые батарейки, огрызки яблок или непонравившиеся конфеты. Вот что особенно пленяло "большеногих"! Если бы чиновники из мэрий и хозяева "Шельфа" знали об этой страсти, то легко бы подчинили "чубак". За батончик душу продадут.
А душа у них теперь была. Так сказал отец Потап, окунув головы страшил в купель и надев на волосатые шеи по кресту. Может, и этого, третьего, вздумали крестить? Размышления "чубак" были нехитрыми. Раз мертвечиной вокруг полыньи не пахло, значит, третий жив! Дурачок – его надо было головой, а он целиком занырнул! Что за напасть с этими людьми! Простых вещей не понимают!
"Чубаки" полопотали между собой. Не смог выбраться. Бог, конечно, шельму метит. И те, кто тонет в купели, там должны и остаться для блага остального человечества, так говорил отец Потап. Но еще он говорил, что главное – спасти собственную душу. А если не поможешь, кому требуется, погубишь себя навсегда.
Поэтому "чубаки" действовали очень достойно. Они подобрались к краю полыньи. И один из них стал нырять, а другой бегать вокруг, хлопать по бокам руками и охать – на случай, если ничего не получится, так хоть выразить глубокую печаль.
К счастью, тело сразу утянуло на дно, а не поволокло течением подо льдом. На дне же хоть и темно, но не так уж глубоко для существа в два с половиной метра ростом. Поэтому искомый "третий" был выловлен, положен на снег у полыньи и обнюхан самым внимательным образом – живой. Рана страшная, почти сквозная, не фонтанировала кровью только потому, что ледяной водой захватило все тело. Но через несколько минут кровь пошла, и даже слишком изобильно.
"Чубаки" перепугались, натолкали в дырку снега и поволокли незнакомца в единственное место, которое знали поблизости, – к егерю. Тот, конечно, не выказал радости при виде покойника: "Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца". По всем каналам уже крутили ролик с расстрелом шефа безопасности. Но егерь в сеть сроду не выходил и информационных программ не одобрял. Жизнь по принципу: лучшая новость – никаких новостей – сохраняла цвета его селезенки. Однако медицинским регенератором он обладал. (По службе выдавали: мало ли что с человеком может случиться в лесу? Например, медведь.) И даже часто пользовался. Один раз его поднял на рога лось. Другой – браконьеры наделали в достойном защитнике природы дырок.
Поэтому егерь помог своим "большеногим" затащить тело в дом и ну командовать. Мол, лапы помой! "Дудку" включи! Розетка не для слепых к стене приверчена! К кнопкам работников он не подпускал. На обеденный стол Кройстдорфа положили, как покойника, а потом сканирующие лучи регенератора прошлись по нему от макушки до пяток, очень надолго задержавшись в районе солнечного сплетения.
Алекс начал дышать. Сначала прерывисто, выплевывая из легких воду с кровью, а потом все ровнее и ровнее. На мгновение он открыл глаза, увидел только снующий луч, зажмурился, ничего не вспомнил и полностью расслабился, перейдя в глубокий, многочасовой сон.
Но перед этим правая рука несколько раз беспомощно хлопнула в воздухе, отыскивая карман штанов, потом нащупала что-то внутри, и лицо спасенного озарилось блаженной улыбкой – не выронил.