Сильвер подтвердила, что все выглядело именно так, хотя она, конечно, не специалист службы безопасности и поручиться не может. В момент пожара она была не в том состоянии, чтобы четко фиксировать все происходящее, но ей показалось, что барная стойка и все, кто находился рядом, наиболее пострадали. Возможно, это и не так, просто там имелось множество стеклянных предметов, которые, конечно, будучи разбитыми, производили впечатление полной и окончательной разрухи. А теперь вряд ли удастся что‑то досконально выяснить - пожар, продолжавшийся в "ДиЭм" более двух часов, совершенно уничтожил изрядную часть клуба.
- А почему тебя это так интересует? - осторожно спросил Кароль. - Ведь ты как наследница можешь обратиться напрямую в службу безопасности, и они обязаны предоставить тебе всю информацию не только по гибели Дэнни, но и вообще по клубу.
- Они это уже сделали, - Дороти задумчиво потирала подбородок. - Они утверждают, что где‑то была старая проводка, и ее замкнуло.
- Судя по тону, ты в этом сомневаешься, - заметила Сильвер.
- Надо совершенно не знать Дэнни, чтобы предположить, что у него что‑то где‑то не было отремонтировано, - отрезала Монтего. - Он очень гордился своим клубом и всегда повторял, что у него все идет, как надо. Я точно знаю, что он регулярно проверял все системы и контролировал их лично. Дэниэл скорее отрезал бы себе руку, чем нарушил бы правила, тем более если бы это могло задеть чужую безопасность.
- И какие из этого следуют выводы? - осведомился Кароль.
- Или кто‑то специально испортил проводку, чтобы подставить Дэнни, или причина взрыва и пожара была совсем другой, а теперь служба безопасности по какой‑то причине пытается свалить ее на моего покойного мужа, - спокойно произнесла Дороти. - Только это у них не получится. Я собираюсь в самое ближайшее время наведаться в "ДиЭм" и разобраться, что там действительно случилось с электрикой. Кроме того, у меня есть доступ к документам Дэнни, и я могу точно выяснить, когда у него в клубе в последний раз был специалист соответствующей службы. Надо будет встретиться с ним и расспросить о состоянии проводки. Я не допущу, чтобы все вокруг считали, что полторы сотни людей были убиты, ранены и покалечены из‑за халатности или небрежности моего мужа! Дэнни не заслужил такой паршивой памяти! Надеюсь, я все еще в достаточной мере профессионал, чтобы не позволить кому попало пачкать в грязи имя Монтего, которое ношу и сама!
Воинственно настроенная Дороти сжала кулаки и вскинула голову с таким видом, словно ей уже бросили вызов таинственные электрики и служба безопасности во главе с Микаэлой Войцеховской. Кароль и Сильвер снова переглянулись, причем в глазах приятеля девушка увидела изрядную долю скептицизма.
- Извини, ты что‑то сказала о своем профессионализме? - осведомилась Силь. - Надеюсь, не слишком большой наглостью будет поинтересоваться, чем ты занимаешься?
- У меня юридическое образование и когда‑то я была адвокатом в структуре службы безопасности, - спокойно ответила Дороти, - а теперь уже более пяти лет зарабатываю себе на жизнь частными расследованиями.
Глава 6
Понедельник, 19 августа, 243 год от Исхода (33 год Седьмого Поколения)
"Могила для "мертвецов" - огромный заголовок по диагонали пересек экран портативного комма. Следом за ним выползла надпись шрифтом поменьше: "Читайте в нашем новом выпуске подробный анализ трагедии в клубе "ДиЭм", ранее известном как "ДэдМэн"! Только у нас - эксклюзивная информация! Самые свежие новости! Вы всегда узнаете их первыми!"
- Чертовы писаки! - Габриэль Дольер резко провел рукой над экраном, выключая коммуникатор. - Трижды проклятые чертовы писаки!
Какая‑то женщина, сидящая рядом в приемном покое больницы, с неодобрением покосилась на выругавшегося мужчину, но он ответил ей таким тяжелым взглядом, что от комментариев она воздержалась. Еле слышно вздохнув, она подумала, что, наверное, у этого человека с суровым лицом и безжалостными глазами кто‑то погиб или находится при смерти. В таких условиях, вероятно, можно допустить даже ругательство в публичном месте, что, безусловно, совершенно неприемлемо для обычных обстоятельств. В другое время она бы непременно пожаловалась на него персоналу больницы или даже связалась с местным отделением службы безопасности, но сейчас решила пожалеть мужчину. Ее мальчику еще повезло - он выжил, хотя ему и предстояло перенести несколько сложных операций. А многим родителям приходится провожать своих детей, глядя, как они медленно угасают, мучаясь от боли, на больничной койке, и никто не может им помочь. И зачем только ее мальчик пошел в этот злосчастный клуб?..
К счастью, Габриэль Дольер не мог слышать чужие мысли, и это уберегло даму от еще парочки отборных крепких ругательств. Сейчас он ненавидел все на свете: деловито снующих по коридору медиков в бело - синих халатах, участливые лица медсестер, постукивание чайно - кофейного автомата, еле уловимый запах лекарств, людей, сидящих рядом… Наверное, если бы они знали, что творится в душе этого мрачного сорокапятилетнего мужчины, позволившего себе публичную вспышку раздражительности, окружающие бы просто ужаснулись.
Со вчерашнего дня, с проклятого взрыва в "ДиЭм" в голове Габриэля поселилась ярость, бешеная и дикая. Он хорошо знал, что такое ненависть, и часто ненавидел все вокруг, да и самого себя - тоже, но сейчас все было по - другому. Пожалуй, в первый раз за всю жизнь у него была возможность излить свою злость на истинного ее виновника - и Дольер не собирался ее упускать.
Его считали угрюмым, резким и вспыльчивым, хотя он редко повышал голос, а еще реже - показывал свои чувства. Окружающие полагали, что такое может случиться, если Габриэля Дольера что‑то действительно задевает за живое, и, как правило, старались его не раздражать. Нельзя сказать, что они сильно ошибались. Но гораздо вернее было бы заметить, что на самом деле лидера Центра летной подготовки и тренингов задевает буквально все - просто он настолько привык к этому, что позволяет себе бурные проявления чувств только в самом крайнем случае.
Когда он впервые понял, что жизнь - несправедливая штука? Наверное, еще в его молодости было слишком много потерь. Мать Габриэля принадлежала к старой, еще земной религии, запрещавшей любые искусственные вмешательства в целостность человеческого тела, поэтому, когда доктора диагностировали у нее злокачественную опухоль, предпочла медленно угасать на глазах мужа и сына, но не пойти на операцию. А через некоторое время после ее смерти случилась трагедия с отцом. Однажды ночью двадцатилетний Габриэль проснулся от громкого крика и звучных ударов, треска раскалывающейся мебели. Выйдя на кухню, он обнаружил, что Сильвестр Дольер крушит кухонную мебель небольшим топориком для разделки сырого мяса и от души ругается.
- А, сын! - поприветствовал он Габриэля, когда тот появился в дверях, ничего не соображая со сна. - Полюбуйся‑ка на этих мерзавцев! Они убили Катрину, а теперь явились сюда, чтобы навредить и нам с тобой! Но они просчитались, сынок! С тех пор, как Кэти не стало, я никогда не сплю! Я всегда начеку, и им не удастся пройти мимо меня!
Он захохотал, и острое лезвие кухонного топорика хищно вгрызлось в пластик табуретки, оказавшейся на пути Сильвестра Дольера. Габриэль несколько минут молча смотрел, как бушует отец, а потом отправился в свою комнату и по коммуникатору связался с медицинской службой…
- Такое бывает от горя, - усталый доктор, приехавший с машиной срочной помощи, покачал головой, глядя на уснувшего Сильвестра, которому вкололи лошадиную дозу успокоительного. - Я очень сожалею, господин Дольер, но мы не можем оставить его дома, ему придется провести ночь в больничной палате. Надеюсь, завтра вашему отцу станет лучше, а после прохождения курса лечения он окончательно придет в себя. На вашем чипе считыватель оставил адрес нашей клиники, вы можете навещать господина Сильвестра в любое время.
Габриэль не возражал - он слишком устал и плохо соображал, поэтому был даже благодарен за то, что буйство отца прекратилось и этой ночью точно уже не возобновится. Дольер оптимистично рассчитывал, что заберет Сильвестра из клиники через два - три дня, максимум - через месяц. Но все оказалось много серьезней, чем ожидал Габриэль.
- Боюсь, мы не сможем отпустить господина Сильвестра на домашнее излечение, - психиатр клиники, куда попал Дольер - старший, смущенно протирал очки с таким видом, как будто ему самому было крайне неприятно сообщать посетителю такие новости. - Он перенес слишком сильное нервное потрясение, и наши специалисты пришли к выводу, что пока он опасен и для себя, и для окружающих. Ему безопаснее и лучше побыть в клинических условиях. Мы надеемся, что наши методы лечения дадут хороший эффект, и скоро господин Дольер вернется к своей обычной жизни.
- Когда? - угрюмо поинтересовался Габриэль.
- Пока мы не склонны дать вам однозначный прогноз, - доктор с извиняющимся видом развел руками…
"Наши специалисты полагают…", "мы надеемся…", "пока мы не склонны…" Эти фразы Габриэль возненавидел первыми. Отцу не становилось лучше, несколько раз они меняли клиники и врачей, но Сильвестр Дольер везде продолжать утверждать, что вокруг них с сыном враги, которые отняли у них любимую жену и мать. Не помогали ни доктора, ни священники. Психиатры разводили руками, сыпали заумными терминами и бормотали что‑то о том, что человеческий мозг - загадочное органическое соединение, которое может и после долгих лет болезни неожиданно прийти в норму. Священнослужители требовали строжайших постов, молитв и покаяния. Со временем Габриэль перестал доверять и тем, и другим.
Он забросил учебу и стал работать, чтобы содержать отца. Хотя ему и полагалось социальное пособие, оно было весьма скудным и лишь позволило бы не умереть от голода и худо - бедно содержать дом, а Дольер хотел, чтобы Сильвестр ни в чем не нуждался. Габриэль знал одно: его отец сошел с ума, не пережив смерти любимой женщины. Тогда он поклялся себе, что никогда и никого не впустит в свое сердце так глубоко, как Катрина Дольер вошла в душу Сильвестра. Слушая бессвязное бормотание отца, рассказывавшего сыну о выдуманных "врагах", убивших его любимую жену, Габриэль мрачно размышлял о том, что не допустит, чтобы однажды с ним случилось нечто подобное. Любовь делает человека слишком уязвимым, а ему достаточно и привязанности к отцу!
- Жизнь - несправедливая штука, сынок, - не уставал повторять Сильвестр как в моменты редкого просветления разума, так и во время тяжелых приступов, и Дольер - младший был склонен с ним согласиться…
Денег на содержание отца все время не хватало, от друзей Габриэль постепенно отдалился, девушки, некоторое время встречавшиеся с мрачным и замкнутым парнем, порой без видимых причин взрывавшимся на ровном месте, постепенно отчаивались добиться от него взаимности и покидали его. Фактически каждый шаг все больше и больше убеждал Дольера в том, что его всю жизнь будет преследовать эта самая "несправедливость". Стать "мертвецом" показалось ему вполне достойным очередным шагом в бездну. Он устал от своей обособленности и никому не нужности и надеялся хоть как‑то послужить "Одиннадцати". Кроме того, если бы Габриэль сгинул в одной из экспедиций, его отец точно был бы обеспечен до конца жизни большим правительственным пособием. И, разумеется, он навсегда обезопасил бы себя самого от безумия…
Он привык всюду быть первым и в летном обучении не изменил своим правилам. Габриэля ставили в пример, но не любили - он так и не завел себе ни друзей, ни приятелей. Он стал лучшим курсантом своего выпуска, но по каким‑то неизвестным причинам его не торопились вписать в состав двух очередных экспедиций. Недоумевающий Дольер, которому тогда уже исполнилось тридцать, не успел задать руководству неприятных вопросов - его неожиданно вызвал к себе недавно выбранный после отставки Тана Сайеки командор Кройчет.
Предложение возглавить Центр летной подготовки и тренингов стало для Габриэля неожиданностью, однако Стефан Кройчет объяснил свой выбор довольно просто.
- Вы лучший космопилот малого судна на "Одиннадцати" за много лет, как утверждает нынешний лидер Центра, - командор старался придать своему лицу выражение спокойствия, которым славился его предшественник, однако в его глазах мелькали искорки беспокойства: достаточно ли серьезно воспримет только что избранного единоличного правителя ковчега хотя бы этот еще молодой, но мрачный "мертвец"? - Кроме того, вы довольно замкнутый человек и, как мне доложили, стараетесь не заводить личных привязанностей. Думаю, вы и сами понимаете, как это важно для того, под чьим руководством находится летное подразделение номер три…
Нет, тогда, соглашаясь, Габриэль еще не очень хорошо это понимал. Он понял это лишь через несколько лет, когда была снаряжена первая группа космопилотов, подготовленных под его началом. Руководителем он стал дотошным, так что знал их всех в лицо и по имени. Семнадцать лиц, семнадцать имен, семнадцать мальчишек и девчонок, обреченных на гибель в глубоком космосе, где некому будет прийти им на помощь… Стоя перед строем вместе со Стефаном Кройчетом и несколькими тренерами из своего штаба, Габриэль боялся, что не сможет смотреть своим космопилотам в глаза… А следующие двадцать пять дней он надеялся, что именно им повезет, что кто‑то вернется, пошлет за помощью, отправит весточку о том, что исследуемая планета оказалась дружественной, пустой, пригодной для жизни бывших землян, летящих сквозь Вселенную на "Одиннадцати"… Но на борт ковчега не вернулся ни один из "мертвецов", отосланных в никуда. Двадцать пять дней надежды закончились месяцем личного ада, который в душе устроил самому себе лидер Центра летной подготовки и непосредственный руководитель подразделения номер три.
Командор Кройчет ошибался: Габриэль так и не смог научиться не привязываться к тем, кого обучал. Он знал, что внешне все выглядит так, словно лидер Центра летного обучения подобен суровой скале, срывающейся лишь на редкие вспышки разрушающего гнева, но каждый раз, провожая в космос очередных "мертвецов", он страстно желал оказаться на их месте - просто для того, чтобы его собственная миссия на "Одиннадцати", наконец, закончилась. Однако каждый день существования заставлял Дольера так или иначе вспоминать, что жизнь - штука несправедливая.
Он научился стоять перед строем "мертвецов" и без дрожи смотреть на их молодые лица. Не будучи романтиком, Габриэль тем не менее прекрасно понимал, что уходящие в космос исследователи - необходимая жертва, чтобы однажды их поиски увенчались успехом. Рискнуть жизнями двух десятков человек, чтобы спасти почти миллиард - вполне достойная сделка. Дольеру некого было обвинить в том, что раз за разом его люди - прекрасно подготовленные космопилоты - уходят, не возвращаясь. Космос безжалостен, и бесполезно кричать проклятия в звездное небо. Правительство и Исследовательский центр делали все возможное, чтобы минимизировать риски, но они были не всемогущи, и "Одиннадцать" не мог слишком близко подходить к исследуемым планетам, чтобы не подвергнуть лишнему риску все население ковчега. "Мертвецы" на то и "мертвецы", чтобы без колебаний идти навстречу смерти.
Копившийся гнев на жизненную несправедливость Габриэль хоронил глубоко в душе, не позволяя ему вырываться наружу. Но взрыв в "ДиЭм" стал для него как будто пощечиной. Его люди, подготовленные им курсанты, вчерашние выпускники и некоторые уже опытные летчики, погибли страшно, неожиданно и нелепо. Не по воле правительства, отправившего их исследовать одну из далеких планет, и не ради "Одиннадцати", а по прихоти сумасшедшего, взорвавшего клуб! Габриэль почувствовал это так, как если бы паршивый ублюдок забрался к нему в дом и прикончил его семью, которой он так и не обзавелся. Фактически подготовленные космопилоты заменяли ему собственных детей, и с момента взрыва Дольер пребывал в такой ярости, что, попадись ему этот мерзавец, перегрыз бы ему глотку зубами. Ему все равно, как будет разыскивать взрывника Войцеховская (кстати, девочка, похоже, до сих пор полагает, что он сильно раздосадован тем, что она утащила из своего выпуска двоих пилотов и сбежала сама, - эта ее убежденность всегда рождала в душе Габриэля грустную усмешку: он‑то на следующий день после решения командора о назначении ее лидером службы безопасности в первый раз за карьеру напился до бесчувствия от радости, что хотя бы троим из "своих" удастся сохранить жизнь!). Но сам он не собирался оставаться в стороне. И если Дольер первым найдет эту мразь, то ни командор, ни Микаэла ее уже не получат - "главный мертвец" разрежет его на куски и еще живым выкинет в космос! Пусть потом с ним делают, что хотят: отдадут под трибунал, приговорят к заключению или исправительным работам, отправят с очередной исследовательской экспедицией! Впервые в жизни сдерживаемый и скрытый гнев Габриэля мог получить конкретное воплощение, и он не собирался упускать свой шанс…
- Господин Дольер, вы можете навестить пациента, - медсестричка осторожно тронула задумавшегося "главного мертвеца" за плечо. - Доктор уже закончил процедуры.
- Спасибо, - Габриэль тяжело поднялся и зашагал по коридору.
Он решил, что каждый день будет навещать всех выпускников летного отделения номер три, пострадавших при взрыве в "ДиЭм", и это оказалось еще более тягостно, чем можно было предположить. Лишь немногие из его космопилотов находились в сознании, кое‑кто потерял руку или ногу, да и пожар не пощадил практически никого. Но Дольер все равно зашел к каждому и для всех нашел по несколько слов, хотя большинство его не слышало. На сегодня у него оставался последний визит, на который он к тому же очень рассчитывал.
- Входите! - пригласил тихий и хриплый голос, когда Габриэль по сызмальства усвоенной привычке отчетливо постучал в дверь палаты.
- Здравствуй, Бриан, - шагнув внутрь, Дольер сразу оказался почти в середине небольшой палаты.
- Добрый день, сэр! - бодро прохрипел знакомый голос из‑под повязки, оставлявшей открытыми лишь глаза, часть левой щеки, рот и подбородок с рыжей щетиной, выглядевшей тем более непривычно, что, кажется, лидер Центра летной подготовки впервые видел этого своего подопечного не гладко выбритым. - Двери здесь не запирают, так что можно не стучать. Симпатичное местечко, правда? Как там на воле погода, не слишком сыро? Говорят, командор объявил траур, а в такое время на ковчеге всегда бывает неуютно. Никогда не понимал, почему погодная служба старается нагнетать людям паршивое состояние - из вредности, что ли?..
- Утром шел дождь, - вежливо удовлетворил любопытство собеседника Габриэль. - Как ты себя чувствуешь?
- Вполне сносно, учитывая все обстоятельства, - кажется, из‑под бинтов до "главного мертвеца" донесся вполне отчетливый смешок. - Доктор вообще считает, что я настоящий везунчик!