- А вы проверяли младенцев? - вдруг спросила Альфонс. - Совсем маленьких?
Иден улыбнулся.
- Да, мне тоже пришло в голову, что это свечение могло быть признаком того, что человек использовал алхимию… Я проверял детей нахарра. Свечение… имелось. Что же касается прочих, я попросту ни с кем из синцев не знаком до такой степени, чтобы просить их разрешения провести эксперимент на их ребенке! Я близко знаком с несколькими алхимиками-синцами из Союза Цилиня. Их кровь светится, но какой смысл проверять их детей, когда они - потомки таких же наследственных линий?.. Пару раз, правда, мне выпадал случай проверить не-алхимиков - ни малейшего следа света. Но само по себе это, конечно, не доказательство. Статистика слишком скромна.
- А нахарра, которые не практиковали алхимию? - этот вопрос задал Альфонс.
- Все нахарра практикуют алхимию начиная с шестилетнего возраста, - покачал головой Иден. - Конечно, не всем нравится эта благородная наука и не все идут дальше самых простых преобразований.
Да, я проверял тех, кто предпочитает другие сферы. Свечение все равно имелось.
- А дети, младенцы, которых вы проверили… Наверное, кровь у всех светилась по-разному? - продолжал допытываться Альфонс.
- Как я и говорил.
- Как они сейчас?
Стали ли дети с самым сильным свечением самыми сильными алхимиками?
- Я открыл этот метод всего чуть более десяти лет назад, - покачал головой Иден. - Никто из обследованных мною младенцев пока не выучился настолько, чтобы можно было четко увидеть разницу.
Кроме того, я не записал результаты.
- Почему? - удивился Альфонс.
- Алхимия очень много значит для нас, нахарра, - грустно сказал старик. - Иногда я думаю, что слишком много. Мне не хотелось, чтобы родители давили на своих детей или заранее испытывали разочарование в их способностях. Врагу не пожелаешь такой судьбы. По той же причине я не стал оповещать все племя о моем открытии.
- Нет, - Альфонс тряхнул головой. - Вы меня все равно не убедили. Нужна статистика; нужны тщательные исследования. Если бы все было так просто, все бы уже давно заметили, что дети алхимика становятся алхимиками… К тому же, это противоречит всему, что я знаю об алхимии как о науке управления энергией!
- Да, полагаю, что такие исследования необходимы, - Иден кивнул головой. - Однако меня мои опыты убедили: ведь я собрал и много других свидетельств. Но рассказ о каждом из них займет не один час, а, судя по запахам, пир уже готов. Мне, как старику, много не надо, но вы молоды, и значит голодны?
Тут Альфонс как по команде почувствовал, что он и в самом деле невероятно хочет есть, и что кабинет Идена наполняют более чем аппетитные запахи. Мэй сконфузилась, и Альфонс понял, что у нее тоже в животе урчит.
- Прошу прощения, - произнес Альфонс, - но могу я сначала скопировать эти печати? Мне нужно подумать над ними.
- Печать светящейся крови можете просто забрать, - кивнул Иден, - это копия, - Альфонс благодарно кивнул и, сложив лист бумаги, сунул его в карман брюк. - Что же касается второй печати, то, думаю, разумнее будет вернуться к ней после пира или в следующий ваш визит. Тэмила будет рвать и метать, если узнает, что я удерживал гостей вдали от ее стряпни.
* * *
Представьте себе пресную рисовую лепешку, пропитанную пряно-соленым мясным соусом; в нее завернуты обжаренные кусочки говядины с чабрецом и укропом и тремя видами перца, тушеными помидорами и яблоками, и все это насажено на палочки свежего и сочного сельдерея… вот что такое были шарпи, и воистину прав оказался старый Иден, говоря, что такое нужно пробовать, а говорить о нем бесполезно! А кроме шарпи на пиру были еще мясо, жареное на металлической решетке в лимонном соке, салаты в синском стиле из морских тварей вперемешку со свежими овощами и салатными листьями, обжаренные в карамели фрукты и маринованные сливы, рис в самых разнообразных видах и сочетаниях, а также сладкие пампушки и другая необыкновенно вкусная, непохожая на синскую, выпечка, и не было, слава богу, никаких выдержанных в извести яиц и жареных кузнечиков. Зато, по синскому простонародному обычаю, все выставлялось на длинный стол одновременно. Никакого подобия перемены блюд; все накладывали что и сколько хотели, весело шутили и смеялись - ничего похожего на чинное молчание обеда в клане Чань!
Да что там говорить, еда была настолько хороша, что Ал даже обнаружил, что практически выкинул из головы проблему наследственности алхимии и агента светимости крови - а это уже кое-чего стоило. Правда, он вообще испытывал слабость к хорошей еде…
Довольно скоро алхимик осознал, что ему действительно трудно остановиться, и что если дело так пойдет и дальше, от дома нахарра до дворца его попросту придется катить. С сожалением он отодвинул от себя третью порцию шарпи и постарался втянуться в разговор, чтобы поменьше жевать - а то не успеешь опомниться, как превратишься в этакий колобок!
Нахарра показались ему очень славными. Здесь, в общинном доме в Шэнъяне, как ему объяснили, жили те члены племени, которые промышляли торговлей и ремеслами - они снабжали товарами других, которые жили в горах. Поэтому в город по большей части отправляли молодежь. Людей постарше здесь было всего двое-трое, Иден из них самый старый. Альфонс так понял, что он присматривал за этой оравой.
Вся эта молодежь: парни, периодически отправляющиеся в дальние походы, их жены и подруги, ждущие дома - не испытывали ни малейшего почтения перед "чистой кровью", как того опасался Альфонс.
Алхимика они приняли как своего, просто с некоторой толикой уважения.
Большее внимание все, особенно молодые парни, уделяли Мэй - уж она-то, девочка из аристократических кланов Син, была им в диковинку!
Щеки Мэй раскраснелись, когда она пыталась соответствующим образом скромно ответить на комплименты сразу четверых или пятерых удалых ребят в национальных одеждах нахарра. В конце концов, вместо того, чтобы расцвести и купаться в лучах внимания (как Альфонс от нее ожидал), девочка окончательно сконфузилась и просто ковырялась в своей тарелке непривычной для нее вилкой.
"Может быть, ее бы лучше отправить домой?" - подумал Альфонс.
И только он так подумал, как вернулся посланный Иденом с запиской гонец - Ланьфан отвечала, что, раз уж они задерживается, пошлет по указанному адресу записку позже вечером.
Альфонс сказал об этом Мэй и спросил, может быть, она хочет вернуться сейчас?
- Нет, - ответила девочка, почему-то кидая неодобрительные взгляды вдоль стола, только Альфонс не мог понять, на кого же она злится, - я тебя подожду.
Альфонсу очень нравились нахарра. Нравились их традиции, нравилась их близость друг к другу: они были все как большая и хорошая семья. Об этом он и сказал Тэмиле, которая по ходу пира - здесь все то и дело вставали и пересаживались без какой-то явно видимой системы, приходилось все время держать свою тарелку в руках - оказалась рядом с ним.
- Конечно, - ответила Тэмила, - мы и есть семья! Здесь мы как братья и сестры, а в горах живут наши родители, дядья и тетки. Там совсем по-другому, но тоже очень хорошо.
- Хотел бы я побывать там! - воскликнул Альфонс.
- Я с радостью тебе все покажу, - улыбнулась Тэмила. - Тебе нравится драмма?
Драммой назывался местный слабоалкогольный напиток на основе молока. Сперва Альфонсу пришелся не по душе, но, выпив из вежливости пару небольших чашечек, алхимик вполне его распробовал. Не крепче пива, но гораздо приятнее, и в голову так не ударяет.
- Очень.
- Тогда я налью еще немного? - Тэмила улыбалась, с каждой секундой становясь все больше похожей на Ану - вот-вот волосы завьются вокруг лица золотым ореолом…
- Конечно, - отвечал Альфонс, чувствуя, как вокруг разливается золотое сияние пустыни. - Конечно…
История 5. Мэй. Общинный дом нахарра и Центральный рынок
На пиру у нахарра Мэй не понравилось. Сначала она была ошеломлена тем, что им рассказал Иден, и прижимала к груди надколотую руку, словно боясь лишний раз посмотреть на собственную ладонь. Потом немного оттаяла, стала оглядываться по сторонам. Еда пришлась ей по вкусу - нахарра прекрасно готовили как синские, так и чужеземные блюда. Понравилось ей и то, что молодые парни-нахарра весело и по-простому говорили с ней. Поначалу даже драмма показалась вкусной, но старик Иден, который усадил ее рядом с собой - Альфонс оказался напротив, через стол - отставил кувшин прочь и сказал:
- Не стоит, барышня Мэй. Девочке твоих лет может стать нехорошо.
От этого "девочке твоих лет" вдруг стало тошно. Сразу припомнилось и то, что в кабинете Иден говорил, в основном, с Альфонсом, а не с ней; и то, что в гости Тэмила тоже звала ее только за компанию; и что все эти люди вокруг - незнакомые, и, хоть и молодые, но совсем взрослые, а у нее тут никого нет. Даже Чжэ уехал в лагерь Лина для подготовки противоалхимического отряда. Не то чтобы общество Чжэ можно назвать интересным - он никогда не заговаривал с ней - но, по крайней мере, он был примерно ее возраста…
- Не расстраивайся, - сказал ей старик Иден, словно прочитав мысли. - То, что ты считаешь своей бедой, исправится через год, два… То, что ты считаешь другой своей бедой - твоя женская суть - не уйдет, но это и не беда.
- Откуда вы знаете? - пораженная, спросила Мэй.
- Ты смотришь, как юный Альфонс разговаривает с моей внучкой, и у тебя краснеют щеки и сжимаются кулаки, - чуть улыбнулся старик. - Ты жалеешь, что нельзя сразиться с Тэми врукопашную. Но у тебя еще все впереди. Года через два ты поймешь, что у всякой женщины - своя сила.
Иден не вовремя вспомнил про Альфонса и Тэмилу: Мэй заметила, что они говорят о чем-то, склонившись головами друг к другу. Вдруг Тэмила встала, подала Альфонсу руку - он оперся на нее и пошел из комнаты, даже не взглянув на Мэй.
- Аль… - начала было девочка, но тотчас осеклась. Кричать было слишком далеко, и неловко: кроме нее, казалось, никто не обратил внимания на уход алхимика.
- Почтенный господин! - Мэй в панике чуть было не схватила старика Идена за рукав. - Куда она его повела? Мы же должны возвращаться…
Иден посмотрел на нее с грустью и ответил:
- Не знаю точно, куда именно, но думаю, что недалеко.
Мэй резко села прямо, ей сразу стало холодно. Так вот на что намекал старик, говоря про женские чары! Но ведь Альфонс эту женщину второй раз видит… Мэй вспомнила: Ланьфан говорила ей, что за ним следят люди из триады, и тоже из-за какой-то женщины, может быть, даже не одной. Что поделать - Альфонс ведь молодой, но мужчина… И в Аместрис у него тоже была девушка, Уинри… Он говорил, что она любит его брата, но кто знает…
А какая разница? Кто ей Альфонс Элрик? Никто. Она же сама ему сказала: романтические фантазии для принцесс хороши только в сказках. Хорошо было мечтать в другой стране, на том берегу пустыни, почти в другом мире. А здесь, дома, где все знакомо и привычно, сказки кончились.
Разве она не справится одна?
Бабушка Лоа вот всю жизнь одна и со всем справляется.
Мэй опустила взгляд на свои кулаки, сжатые на коленях.
- Почтенный господин Иден… Я одна возвращусь, не буду ждать.
- Не думаю, что твой спутник долго задержится, - сказал старик.
- И все-таки я пойду, - Мэй быстро встала, поклонилась. - Благодарю вас за интересную беседу и за угощение. До свидания!
Веселье за длинным столом било ключом, никто не заметил ее ухода.
* * *
Паланкин за ними еще не прислали, и это означало, что Мэй придется одной возвращаться домой по уже темным улицам Шэнъяна. Девочку это не пугало: кунаи были при ней, способность рисовать - тоже. Правда, раньше она не выбиралась на ночные прогулки, а Шэнъян многолюднее и, говорят, опаснее ночного Централа… но в нынешнем ее состоянии Мэй море было по колено. Обида, злость и чувство собственного бессилия так кипели у нее в груди, что попадись ей навстречу какая-нибудь банда - долго радовались бы потом, что ушли живыми!
Видно, и банды, и даже бродячие собаки почувствовали ее злость (а может быть, причиной было слепое везение), но никто навстречу Мэй не попался. До тех пор, пока она не решила срезать путь и пройти напрямик через Центральный рынок.
О, этот ночной базар!
Ночью торгуют не все шесть рынков Шэнъяна: так, рыбный закрывается сразу после обеда, а одежный - с закатом. Но Центральный продолжал зазывать посетителей, только закрылась часть рядов (после заката нельзя торговать сырым мясом), а оставшиеся украсились пестрыми гирляндами фонарей. В остальном же торговля шла еще веселее: еще громче кричали зазывали, еще оживленнее торговались покупатели, еще зажигательнее танцевали на перекрестьях рядов танцовщики…
Что касается посетителей, то их только прибыло: на меньшей площади было куда больше толкотни, суетни и криков, чем днем. Может быть, потому, что вино связывает ноги и развязывает языки…
Мэй случалось уже выбираться на ночной базар (правда, не в одиночку), и она всегда вспоминала пересменку обитателей леса: одни засыпают, просыпаются другие - чистят перья, выходят на охоту.
К счастью, маленькая одинокая девочка никому не показалась завидной дичью: Мэй вспомнила об осторожности и старалась держаться поближе то к одному взрослому, то к другому, делая вид, что она пришла сюда с ними.
Она не сама не заметила, как ноги понесли ее привычным маршрутом, и вот уже Мэй оказалась возле лавки торговца ножей. Девочка была уверена, что ножами тоже после захода солнца не торгуют - и верно, бамбуковая штора надежно скрывала прилавок. Однако сквозь щели в простой двери без всякого фонарика над нею - зачем фонарик, если лавка работает только дней? - пробивался свет.
На несколько секунд Мэй даже забыла о вероломстве Альфонса, о своей обиде и о неразрешимых проблемах с бабкой и дядей. Так разум, измученный неразрешимой проблемой, жаждет переключиться на другое - на что угодно. Мэй была немного знакома с Фумеем, хозяином лавки. Она знала, что живет он не над своим магазинчиком, а где-то в городе, что у него большая семья: есть и племянники, и племянницы, за которых он в ответе. Ей стало интересно, что он может делать в лавке в такой час.
Привезли партию товара поздно? Засиделся со старым приятелем?
Мэй подкралась к одной из щелей и уже приладилась заглянуть внутрь, как тут знакомый голос из глубины лавки произнес:
- Кого это принесло на ночь глядя? И как это тебя, маленькая красавица, родители пускают гулять одну? Заходи, раз пришла.
Фумей так ее всегда звал - маленькая красавица.
Мэй почему-то захотелось разреветься - то ли оттого, что никто, кроме Фумея, (если не считать Зампано) не называл ее красивой, то ли оттого, что торговец ножами так легко учуял, как она подкрадывается, несмотря на толкотню снаружи. Но она сдержала слезы, вздернула подбородок, отодвинула дверь и вошла.
- Дверь только закрой, - сказал Фумей, не поднимая головы от низкого столика посреди лавки.
Мэй послушалась.
Торговец сидел за низким столом в центре лавки и что-то писал при свете маленькой лампы. Вокруг громоздились корзины, частью открытые, частью нет; из некоторых торчало сено. Мэй поняла, что ее мысль была верна, и Фумей поздно получил новый товар. Наверное, его ждут дома не дождутся…
- Если хочешь чаю, то чайник на жаровне, а листья в шкатулке на прилавке, - продолжал Фумей, по-прежнему не глядя на нее.
- Нет, спасибо, - Мэй все-таки не удержалась от всхлипа. - Все… хорошо.
Фумей поднял голову от свитка и улыбнулся. Впервые Мэй заметила, что, несмотря на небольшую бородку, владелец лавки совсем еще молодой - на середине третьего десятка.
- Влюбилась? - спросил он, выдавая тем самым, что у него точно есть племянницы возраста Мэй.
Мэй хотела сказать, что вот еще, ничего подобного, но кивнула.
- А он женится? - продолжал Фумей.
Мэй помотала головой.
- Значит, тебя замуж выдают против твоей воли?
Мэй пожала плечами.
- Не выдадут, если я не захочу, - сипло сказала она.
- Конечно, - кивнул Фумей. - Кто же справится с такой маленькой красавицей?
- Не издевайтесь! - сердито воскликнула девочка.
- Я и не издеваюсь, - теперь уже серьезно ответил владелец лавки и отложил, наконец, кисть. - Ты сильная молодая барышня. Наверное, из одного из великих кланов, так?
Мэй кивнула. Понятно же было, что Фумей видел, как она применяла алхимию в прошлый раз, когда они убегали с Альфонсом от стражи (не думать про Альфонса сейчас!); а что она умеет обращаться с оружием, видел и раньше. И если второе еще могло быть признаком, допустим, принадлежности к какой-нибудь воинской семье, то первое трактовалось однозначно.
- Ну вот, - вздохнул Фумей. - У тебя есть воспитание, образование, умения, молодость, красота. Разве можно тебя удержать, как птицу в клетке? Не слушай других, кто говорит, что девочке без совета старших не выжить.
Такие, как ты, не пропадают.
Мэй не сразу поняла, о чем он говорит.
- Но я не хочу уходить из клана! - воскликнула она с некоторым ужасом. - Это же ужасно, кто так делает? Я… нужна им!
- Так нужна, что они тебя без твоей воли замуж выдают?
- Это нужный брак!
То есть бабушка так считает! - Мэй сама удивилась, что она начала защищать бабку Юэ; но ведь Фумей был чужим, а перед чужими нужно отстаивать своих.
- Ну… - Фумей пожал плечами. - Возможно, твоей уважаемой бабушке и впрямь виднее? Да ведь и я не о бегстве говорил. Ты бы слушала до конца, маленькая принцесса.
Фумей снова взялся за кисть.
- А… о чем ты говорил? - спросила Мэй.
- О том, что жизнь - она всякой бывает, - проговорил лавочник задумчиво. - Вот допустим, кто бы мог подумать, что ты в отчаянии будешь ночью по городу бегать и на меня наткнешься? А все-таки мы встретились. Так и брак по сговору может быть счастливым, если сговор правильный. Или если правильно себя повести.
- Вы по опыту говорите? - Мэй стало неудобно стоять у дверей, она подошла к столу и села напротив Фумея, в круге света от лампы.
- Вроде того, - кивнул лавочник, вытащил откуда-то из-под других свитков небольшую полоску бумаги и начал рисовать на ней непросохшей кистью. - Меня вот по сговору женили, когда я еще был не старше тебя.
- А разве простолюдины так рано женятся? - удивилась Мэй. - Ой, то есть извините…
- А с чего ты взяла, что я всегда был простолюдином? - Фумей вновь посмотрел на Мэй и хитровато улыбнулся. - У меня всякое было.
- Вы сбежали от брака? - догадалась Мэй.
- Нет, - качнул головой Фумей. - Я тоже считал, что этот брак был нужен моей семье, и повел себя, как почтительный сын. А потом я влюбился.
- В другую?
- Отчего же? В свою супругу. Сюэни была женщиной редких достоинств и добродетелей, нельзя было в нее не влюбиться.
- Была?
- Она умерла несколько лет назад… С тех пор, хотя я был волен в своем выборе, я не брал ни жен, ни наложниц.
- Вы поэтому ведете жизнь торговца? - тихо спросила Мэй. - Совсем… изменили свой образ, чтобы сбежать от душевной боли?