- Нет, что ты, маленькая красавица… Я не настолько полон романтичных добродетелей, как ты вообразила, - рассмеялся Фумей и туманно пояснил: - Разные обстоятельства. Но ты знай, красавица: есть у человека долг - быть почтительным сыном или дочерью, защищать свой клан или кормить свою семью. А как выполнять этот долг - с горем пополам или с радостью, как другие тебе диктуют или как ты считаешь нужным, только сам человек решает…
Он замолчал, и несколько минут был слышно только шелест кисти по бумаге.
- Ну что, не надумала чаю? - спросил Фумей.
- Нет, я пойду, пожалуй, - решительно сказала Мэй, вставая. - Меня ждут. Спасибо за гостеприимство и за разговор.
- Не за что, красавица.
Мэй добиралась до дома, уже не сожалея о том, что случилось у нахарра. Разговор с Фумеем помог: теперь у нее были дела поважнее и она знала, что надо делать.
История 6. Тэмила. Общинный дом нахарра
Альфонс смутно помнил, как отговаривался, что должен ехать - вон и паланкин скоро прибудет… и в императорском дворце ждут… и дел по горло…
Отговариваться-то отговаривался, но как-то так вышло, что его уже вели куда-то, и укладывали в мягкое, теплое, и гасили лампу, и в комнате становилось темно…
Сон наваливался неудержимо, мягким покрывалом.
"Сон - твой друг, - шепнул над ухом чей-то голос. - Ты же любишь видеть сны?"
"Да, я люблю, - сказал Ал, едва шевеля губами; ему почудилось, что его голос прозвучал по-детски беспомощно. - Люблю, а я шесть лет не видел снов…"
"Ну вот и смотри, - сказал голос ласково. - Смотри за все шесть лет и еще немножко…"
И сон начался - яркий, красочный. Такие, кажется, снились Альфонсу Элрику только в детстве, а после того, как он вернул свое тело, еще нет.
Летающие корабли под разноцветными парусами, башни со шпилями, пронзающие небеса, крылатые кони и многоголовые драконы в долинах из семи радуг…
"Правда, хорошо в моей стране? - спросила принцесса Ана из Ксеркса. - Нравится тебе мое королевство?"
Альфонс хотел сказать, что нравится, но тут все изменилось. Драконы, радуги, корабли и башни остались, но пропало что-то, что делало пейзаж живым, объемным. Вдруг все показалось ненастоящим, невзаправдашним - яркие декорации, под которыми пыль и паутина. Холодное чувство поселилось в груди. Ему по-прежнему было хорошо, но что-то не то, неправильное чудилось во всем этом блаженстве…
Еще секунда - и он мчится куда-то бесконечными зеркальными коридорами, за которыми бушует яростное полуденное солнце. В погоне за женщиной - кто она, что она? Он не знает. Но это не принцесса Ана: волосы у девушки темные, одета она в брюки, и лица ее не разглядеть. Секунду ему кажется, что это Тэмила, но тут же он понимает, что ошибся. Учитель Изуми? Вроде бы… Или Ланьфан? Или Мэй, но только взрослая?.. А может быть, Уинри - он соскучился по Уинри - но почему тогда черноволосая?.. Нет, все правильно, в этой жизни Уинри светлая, а родись она дочерью Триши Элрик, унаследовала бы волосы матери… Бабушка Пинако рассказывала: в детстве Юрий Рокбелл ухаживал за Тришей… Они росли втроем…
Странно: ухаживают за одними, женятся на других, оставляют навсегда - третьих. Это какой-то жизненный закон, и если вывести формулу, то Альфонс обязательно найдет, поймает эту грустную красавицу в зеркальных лабиринтах. Да, формула есть - но Тэмила, смеясь, стирает ее краем своего платка. Все-таки Альфонсу удается схватить женщину, она отворачивается, плачет, но Альфонс целует ее глаза. Он знает: эта девушка спит, как и он, и если он поцелует ее, она проснется, и станет ясно, кто же она…
- Кто же ты?
- Не помнишь? Сам пошел за мной…
Пряный запах ее кожи кружит голову. Пряди волос касаются его щеки, груди… он гладит ее спину - сильную, крепкую… Она чуть полнее, чем Дайлинь, намного выше, и это приятно - когда одного роста, легче…
И грудь ее, великолепная грудь, и нежная гладкость ягодиц, и аромат губ…
- Тэмила…
- Альфонс наконец вспомнил имя, выговорил. - Ты пришла ко мне, да?
- Я пришла…
- Ты меня чем-то опоила? Почему я так долго не просыпался?
- Драмма - коварный напиток… мне все равно было хорошо. Просыпайся совсем, попробуем еще раз.
- Тэмила, ты же не любишь меня, - Алу с трудом дались эти слова. Как всякому молодому человеку, ему тяжело было признавать, что кто-то может его не любить. Но когда он произнес их, то почувствовал: правда. - Зачем?
- Ты мне нравишься.
- Да, нравлюсь, но ты не любишь… Я думал, у вас строгие нравы.
- Не в этом случае.
- Чем же этот случай особый? Расскажи, Тэмила.
- Я хочу твое дитя.
- Что?! - при этих слова остатки дремы слетели с Ала.
Он тут же осознал, что находится в гостевых покоях нахарра - по крайней мере, стены были теми же, а ложе, составленное из подушек, не напоминало синское; что практически раздет и что на нем восседает совершенно обнаженная Тэмила и что… хм, с одной стороны, ему бы стоило почувствовать неловкость, но, учитывая ее намерение от него забеременеть - слава всем высшим силам, если они есть!
Тэмила рассмеялась, нежно провела пальцами по его щеке.
- Не бойся, Альфонс.
Я не предъявляю права на твое имя или на кошелек. Мне нужен лишь ребенок, твоя кровь. У меня четверть крови, у тебя - половина.
Наше дитя будет со всеми признаками. Мы воспитаем его или ее; мы, община! Лучше, конечно, двоих или троих детей, но и один подойдет, хотя я буду молиться богам о близнецах, если ты не захочешь задержаться.
- Да о чем ты говоришь! - Альфонс почувствовал, как у него волосы встают дыбом. - Ты хоть знаешь, сколько мне лет?! - от волнения он начал заикаться. - Семнадцать! Семнадцать!
Какие дети?!
- Идеальный возраст для производства потомства, - передернула она четко очерченными плечиками. - Лучше ждать, пока мы оба состаримся?
- Нет, нет! Я так не могу! Ты не понимаешь, я…
- Ты не хочешь детей? - она смотрела на него прямо и грустно. - Даже если от тебя ничего не потребуется, кроме семени?
- Не в этом дело! Я хочу детей… потом! Может быть, через три-четыре года…
- Это подойдет, - она кивнула. - Но какая разница?
- Потому что я хочу нормальную семью! Не обязательно с ксеркской кровью, просто семью!
Хочу жениться на девушке, которую полюблю, хочу, чтобы у нас с ней был свой дом - лучше в Аместрис, в моем родном городе, но и в любом другом месте можно, лишь бы оно нам обоим нравилось. И чтобы продолжать исследования…
- Хорошо, - кивнула Тэмила.
- Что "хорошо"?
- Я поеду с тобой в Аместрис, если ты этого хочешь. И стану твоей женой.
- Черт, нет! Ты не поняла! Я… ты очень милая девушка, Тэмила, настоящая красавица, и сильная, и… но ты меня не любишь, а я тебя не люблю! Мы совсем недавно познакомились! А после того, что ты мне рассказала, я к тебе и на пушечный выстрел не подойду!
- Сейчас мы ближе пушечного выстрела, - она положила руки ему на плечи и наклонилась.
Губы у нее были горячие, припухшие от поцелуев - от его поцелуев! - волосы разметались по плечам.
- Да, но…
- Альфонс отчаянно пытался собраться с мыслями. - На любого нашего ребенка предъявит права твоя община, да?
- Да. Это хорошая община, ты сам так сказал.
- Хорошая, но… Но я не собираюсь приносить своих детей в жертву алхимии, понимаешь? Я не хочу для них этого, понимаешь? Я хочу, чтобы они родились свободными людьми, как мы с братом!
- Ребенок синца становится синцем. Ребенок аместрийца - аместрийцем.
Ребенок богача обретает богатства, ребенок бедняка - отцовские долги… Может быть, это несправедливо, но таков порядок вещей.
Очень сложно спорить, когда, склонившись над тобой, тебе в глаза заглядывает прекрасная обнаженная женщина. Поэтому Ал не стал спорить. Он схватил Тэмилу в объятья, прижал ее к себе и, перекатившись, повалил на подушки. Она улыбнулась.
- Давно бы…
Но, едва оказавшись сверху, Ал хлопнул в ладоши, коснулся покрывала - и оно мгновенно скрутило руки Тэмилы.
К счастью, штаны были на Альфонсе. Не потрудившись разыскать рубашку, он пулей вылетел за дверь, одной рукой застегивая ширинку и молясь про себя неведомым силам, в существовании которых не верил, чтобы остальные нахарра не вздумали его останавливать.
"Иногда, - думал он, - мне прямо хочется быть железным!"
С такой мыслью Альфонс пронесся по коридору, надеясь, что бежит к выходу - и вдруг увидел Идена. Старик стоял напротив двери и спокойно, не отводя взгляда, смотрел на юного алхимика.
Сказать, что Альфонс почувствовал себя неловко - значит, здорово преуменьшить ситуацию. Он ощутил дичайшую панику; именно в таком состоянии люди без внутренних тормозов совершают зверские убийства, а более интеллигентные - умирают от разрыва сердца. С Алом, однако, не случилось ни того, ни другого: старик неожиданно коротко поклонился ему, от плеч, как принято в Сине, а не от пояса, как в Аместрис. И произнес:
- Прошу прощения за мою внучку, дорогой гость. Она не хотела обидеть вас.
- Я не… - забормотал Альфонс, чувствуя себя невыразимо жалким и мечтая провалиться сквозь пол из бамбуковых досок. - Это я прошу прощения, я не хотел, и…
- Мы поставили вас в крайне неловкое положение, - старик покачал головой. - Только что я усугубил его, встретив вас.
Но у меня не было иного выхода: иначе вы покинули бы этот дом с мыслью никогда сюда не возвращаться. Я прошу вас, не стоит принимать случившееся близко к сердцу.
Альфонс не нашел в себе силы ничего ответить.
- Этот дом будет рад видеть вас, - продолжил старик. - И вас, и вашу юную спутницу… Она, кстати говоря, уже ушла. Лично я буду счастлив возможности поговорить с таким знающим и умудренным не по годам собеседником. Весь мой опыт относительно алхимии, все, о чем мы говорили и не успели еще поговорить - к вашим услугам. Поэтому прошу вас, приходите еще. Не держите зла на наш народ. И на Тэми тоже. Она хотела, как лучше, но она нетерпелива и пока неопытна в отношениях мужчин и женщин.
Альфонс чуть было не выпалил, что для неопытной она действовала необыкновенно умело, на его вкус, но все-таки прикусил язык.
- Спасибо, - пробормотал он. - То есть я…
- Идите, - проговорил Иден, делая символический шаг в сторону и как бы освобождая проход. - Паланкин вас уже ждет.
Альфонс покинул дом нахарра под музыку и взрывы смеха, долетавшие из глубин здания - пир еще не успел окончиться.
История 5. Мэй. Дом тысячи змей (битва за брак)
Мэй была уверена, что не уснет.
Что будет мерить комнату шагами, размышляя над планом действий; что пойдет в бамбуковую комнату к Сяомэй, зароется лицом в жесткий черно-белый мех и выплачет панде все свои горести; что забудется на рассвете и проснется с первым лучом солнца…
Ничуть не бывало!
Она вернулась в Дом Тысячи змей в странно отрешенном состоянии. Слуга, специально приставленный к Сяомэй, сообщил ей, что панда съела особенно много бамбуковых листьев и теперь почивает. Мэй не стала ее будить. Хотела пойти к бабушке Лоа, поговорить, но зачем-то зашла в свою спальню. Посмотрела на постель - такую мягкую, такую уютную - и прилегла, отдохнуть на минутку.
Потом она все-таки поплакала немного - вспомнила, как эта Тэмила (ууу, жаба!) уводила Альфонса. И заснула где-то на середине размышления, стоило ли говорить Альфонсу, что она больше не желает бегать в него влюбленной, как два года назад - может быть, нужно было вести себя так же, как раньше, и он бы тогда… Но нет, с чего бы ему, взрослому уже человеку, отвечать на чувства глупой девочки?.. Нет, нужно было дать возможность начать все с чистого листа…
Начала, нечего сказать. Хорош лист. Нравится?
Потом Мэй проснулась, и обнаружила, что уже утро, и при том довольно раннее: по ощущениям, часов шесть. Через небо, видимое из окна ее комнаты, протянулись розовые перья рассветных облаков. Некоторое время Мэй бездумно созерцала их, а потом к ней вернулась вчерашняя решимость.
Она вдруг поняла, что ночные слезы высохли - да и было их немного - и теперь она совершенно готова ко всему. Ко всему - это значит ко всему.
Мэй торопливо умылась, переодела наряд, на сей раз выбрав красивое ципао, чтобы казаться взрослее. Можно было позвать служанок, но девочка привыкла одеваться сама во время обучения, и наряды ее все были достаточно просты. А кроме того, ей не хотелось растерять по капле собранное к сегодняшнему утру настроение, легкое и отчаянное.
Потом она выглянула в коридор, хлопнула в ладоши и велела принести рис и что-нибудь из рыбы. На кухне это должно найтись в любой час, нет нужды дожидаться официального завтрака. Пока Мэй завтракала, другая служанка доложила, что ее двоюродная прабабка Лоа уже проснулась и готова встретиться с внучкой. Мэй, торопливо доела и бросилась в покои бабушки, которые располагались на другом конце особняка.
Удивительно, когда Мэй пересекала главный коридор, она обнаружила дворцовых слуг, которые перекрывали коридор ширмами.
- Что тут происходит? - спросила девочка, стремясь сохранять самый величественный вид.
Старый Чунжи, который стоял стражником у входных ворот, сколько Мэй себя помнила, покачал головой:
- Не вашего ума дела, молодая госпожа. Госпожа Юэ велела тут не ходить.
- Как это не моего ума дела?! - вспылила Мэй. - Да я… да как ты смеешь так со мной говорить?
Чунжи поклонился низко, чуть ли пол не подмел седыми усами:
- Виноват, молодая госпожа.
Другие слуги просто кланялись, молчали - а толку-то с того! Когда Мэй попыталась пройти, Чунжи снова загородил ей дорогу - и что делать? Не звать же, в самом деле, бабушку Лоа криками, не будить весь особняк?
На миг девочкой снова овладело чувство злобного бессилия - хоть плачь.
Потом Мэй стало смешно. Она бродила по ночному Шэнъяну, где хотела, она пересекла пустыню, она сидела по левую руку от Лина на советах со старейшинами великих кланов - и что же, какой-то старый солдат не даст ей пройти в доме ее семьи?
Они стояли в коридоре второго этажа Западного флигеля, а Мэй нужно было попасть в Южный, главный, где так же на втором этаже находились покои бабушки Лоа. Ранее все флигеля стояли отдельно; однако последнюю связку построили уже на памяти Мэй, и теперь одно- и двухэтажные переходы соединяли все строения. От Южного к Восточному вел как раз одноэтажный…
Мэй улыбнулась Чунжи и, шагнув влево, дернула в сторону раму тяжелого окна. Дзынкнули стекла, а вопли Чунжи и других слуг слились в один, когда Мэй, вскочив на подоконник, сиганула с него вниз.
О, расстояние она рассчитала точно и ошибки быть не могло! Прыжок был так короток, что ветер даже не выбил слез из глаз. Мэй приземлилась на еще холодную с ночи черепицу по-кошачьи, ухватившись за конек крыши обеими руками; выпрямилась, балансируя. Вот, давно уже нужно было напомнить слугам, какой у нее характер! А то отвыкли, видишь ли…
Девочка решительно побежала по коньку, щуря левый глаз от яркого солнца.
Только когда она, подпрыгнув и подтянувшись, залезла в открытое окно на втором этаже южного здания, Мэй сообразила, что нужно было сразу спросить себя - а зачем (или для кого) слуги отгораживают Южный дом?
Именно этот вопрос Мэй и задала, влетев в покои бабушки Лоа.
- Как, ты не знала? - бабушка Лоа, как всегда, совершенно не удивилась. Она просто протянула запыхавшейся Мэй чашку холодного чая и будничным тоном ответила: - А это жених твой приехал, Юдэн Ликай, со старейшими из клана Ликай. Они, наверное, вчера еще прибыли, ночевали где-то в городе: прибыли не в повозке, а в паланкинах. Паланкины не их, наемные, просто ибиса нашили…
Мэй сообразила: ну точно, на эмблеме Ликай - стилизованный ибис, как у них две змеи, как у Яо - инь и янь…
Бабушка Лоа всегда подмечала такие вещи. Всегда знала, кто и на чем добрался; догадывалась, где был; подмечала незаметное. Мэй понемногу старалась у нее учиться, но только там, где касалось алхимии или же драки. Теперь она вдруг поняла, что многого еще не знала. Словно глаза открылись.
Мэй по-новому взглянула на покои прабабушки: светлые, чистые, в одном из лучших мест особняка… И это при том, что ни для кого не секрет: и бабка Юэ, и жена Сымы давно уже спали и видели, как бы выжить старую каргу в северный флигель! Не случайно в цветочной композиции в нише, между двумя свечами - желтый нарцисс вместе с сосновыми ветками, словно вызов…
- Бабушка Лоа! - усевшись на пол, Мэй низко поклонилась старушке. - Прошу вас, научите меня, как нужно обращаться с людьми, чтобы они делали так, как вы хотите! Я была дурной и невнимательной внучкой… научите!
Бабушка Лоа засмеялась мелким, рассыпчатым смехом:
- Заметила, значит, внученька… Ну и молодец, ну и хорошо, что заметила! Интригам, значит, просишь, чтобы я тебя учила? Не выйдет, дорогая моя. Сосна, что на скалистой почве выросла, во все стороны изгибается, а на песчаном берегу прямо стоит. То, что для одних уст будет лекарством, в других окажется ядом… У тебя не получится, дорогая моя Мэй, умница моя и красавица, добрая моя девочка с чистым сердцем!
- У меня получится, - Мэй по-прежнему не разгибалась и разглядывала только половицы. - Я буду очень стараться, бабушка! Если нужно измениться, я изменюсь! Все что угодно сделаю! Я не хочу быть слабой, и чтобы меня, как монету, передавали из рук в руки!
Бабушка Лоа положила руку на плечо Мэй и проговорила неожиданно чистым, почти молодым голосом:
- Я хотела, чтобы ты выросла умной. Ты такой и стала. Я хотела, чтобы ты выросла сильной; ты стала даже сильнее, чем я смела надеяться. У каждого из нас свой способ менять мир. Вода точит камни, а сель их сносит. В тебе много силы, моя дорогая, мало хитрости. Хочешь обуздать судьбу - лишний раз не подставляйся, но иди прямо. Иначе саму себя перехитришь.
- И что это значит? - Мэй подняла на прабабку взгляд. - Вот сейчас - что?
- Ты хочешь замуж?
- Не на их условиях!
- Тогда сама решай.
- Я пойду и скажу им об этом, - Мэй поднялась. Прошедшая ночь и беготня по крыше что-то переломили в ней, позволили снова почувствовать себя почти так же свободно, как в Аместрис. - Прямо, в лицо! И людям жениха тоже скажу!
- Осторожнее.
Смотри, чтобы они лицо не потеряли, - предостерегла ее бабка. - Потерявшие лицо мужчины страшны в гневе.
- Ничего, - Мэй одернула рукава ципао. - Я буду вежлива.