- Слушай, что же это такое?! - набросился на него профессор, нервно теребя газету. - Не понимаешь разве, в какое положение ты меня ставишь? Все это пахнет шарлатанством и грандиовным скандалом! Я уверен…
Не договорив, он торопливо бросился к радиоприемнику и настроился на волну центральной радиостанции Грэнд-Сити. Из динамика раздался взволнованный голос диктора:
- Генерал Хазард уверен, что видел на экране сверхчувствительного телевизора профессора Писфула мощную космическую ракету, несущуюся в сторону Земли. По его словам, внешне имеет она много общего с нашими управляемыми снарядами и межконтинентальными ракетами, предназначающимися для обстрела стратегических объектов…
Профессор с сердцем выключил радиоприемник и совершенно обессиленный опустился в кресло. А генерал Хазард как ни в чем не бывало закурил сигарету и развалился на диване в самой непринужденной позе.
- Я сошел с ума или уже началось светопреставление? - прохрипел Писфул, прикладывая ладонь ко лбу.
- Нет, ты не сошел с ума, старина, - невозмутимо отвечал Хазард. - Светопреставление тоже пока еще не произошло.
- Но, позволь, что же тогда такое они печатают и передают по радио?
- Только то, что я сообщил их корреспондентам. Ни слова больше.
- Так выходит, что ты поверил мне? - удивился Писфул, и усталые глаза его слегка оживились.
- Ничуть не бывало, - усмехнулся генерал, беспечно попыхивая сизоватым дымком сигареты.
- К чему же тогда вся эта комедия?! - раздраженно воскликнул окончательно выведенный из себя профессор.
- А ты что же, и сам уже не веришь, что принял телевизионную передачу из космоса? - ехидно улыбаясь, спросил Хазард.
- Перестаю верить… Почти не верю! И уж, конечно, никаких космических аппаратов типа межконтинентальной ракеты я не видел на экране моего телевизора, если только все еще нахожусь в здравом уме…
Генерал Хазард по-прежнему сохранял не только спокойствие, но и веселое настроение. Улыбаясь, посмотрел он на покрывшийся испариной лоб профессора и укоризненно покачал головой.
- Возьми себя в руки, старина, - наставительно проговорил он. - К чему вся эта истерика? Ничего страшного не произошло. Напротив даже, все идет как нельзя лучше. И если только у тебя осталась хоть крупица здравого смысла, ты должен понять, что никогда еще не было у тебя большей возможности прославиться.
- Черт с ней, со славой, - безнадежно махнул рукой Писфул. - Только бы выпутаться из этой кутерьмы…
- А я тебе говорю, ты прославишься, - убежденно повторил генерал Хазард, щелчком посылая окурок сигареты в массивную пепельницу, стоявшую на письменном столе. - Давай только действовать теперь сообща…
Профессора Писфула, как и всех прогрессивных ученых его страны, беспокоила, конечно, военная истерия, всячески разжигаемая атомными генералами типа Хазарда. Но в отличие от других ученых, более или менее активно выступавших против этого, Писфул предпочитал отмалчиваться, ибо был самым обыкновенным трусом, перепуганным на всю жизнь университетской газетой, обвинившей его в марксизме.
Читая тайком прогрессивные газеты, профессор в душе соглашался почти со всем, что в них писалось. Он и сам был не только против новой мировой войны, но и против балансирования на грани такой войны. Более того, он был за решительное смягчение отношений между Западом и Востоком, но никому не решился бы сказать об этом открыто, ибо не сомневался, что за столь крамольные мысли в два счета вылетел бы из университета.
А вот теперь ему предлагалось соучастие не только в разжигании военной истерии, но и в явном обмане общественного мнения, в прямом шарлатанстве. Что же делать в таком положении? Как отказаться от этой аферы, чтобы не разгневать всесильного генерала Хазарда? А ведь он, Хазард, зашел так далеко, что, возрази Писфул против того, что наговорил он журналистам и представителям радиовещательных компаний, генералу нелегко будет выпутаться, а уж потом он, конечно, ни за что не простит этого Писфулу.
Хазард стоял теперь перед профессором с очень решительным видом, и уже не усмешка, а почти угроза светилась в его прищуренных глазах.
- Ну, как же, старина, долго ты еще будешь раздумывать? Учти, что газетам, особенно "Сирене", мое сообщение очень понравилось. На этой сенсации они заработают большие деньги и никогда не простят тебе, если ты сорвешь им этот бизнес. А ты сам знаешь, что могут сделать с человеком газеты, если захотят. И потом, могу сообщить тебе совершенно конфиденциально, что и военное министерство не безразлично ко всему этому… Надеюсь, ты понимаешь меня?
- Ничего я не понимаю, Оливер… - почти простонал Писфул. - Дай мне подумать, собраться с мыслями. Завтра утром мы вернемся к этому…
- Никаких проволочек, старик! - уже совсем грозно проговорил Хазард. - Не понимаешь ты разве, в какое положение ставишь теперь меня? Газеты ждут от нас новых сообщений о "марсианах". И они будут! В противном случае для тебя это может очень плохо кончиться. Сам ведь вчера весь вечер бубнил мне об этих марсианах, клялся, что видел их, а теперь от всего отказываешься. В хорошенькую историю ты меня впутал.
- Но ведь ты же не верил… - попробовал было возразить Писфул, но Хазард раздраженно прервал его:
- Да, сначала не верил. А потом пришел. домой, поразмыслил хорошенько и решил, что все действительно может быть так, как ты говорил. Почему бы и в самом деле не пожаловать к нам марсианам? Астрономы утверждают, что их Марс в климатическом отношении куда хуже нашей Земли, так почему бы им не перебраться на нашу планету? Я даже думаю теперь, что "летающие тарелки", еще совсем недавно наделавшие столько шума на нашем континенте, есть не что иное, как управляемые на расстоянии телевизионные разведчики этих марсиан. Они, видимо, уже давно приглядывались к нашей планете и изучили ее с помощью таких "летающих тарелок". Да и потом, ты же сам рассказывал мне, что видел на экране своего телевизора их воинственные фигуры и аппараты?
- Нет, Оливер, я не видел там ничего воинственного, - вяло возразил генералу профессор Писфул. Он уже потерял всякую надежду хоть в чем-нибудь разубедить Хазарда. - Я теперь не уверен даже, что принял в ту злополучную ночь вообще какую-либо телепередачу… Но уж если допустить все же, что собираются к нам лететь разумные существа с Марса или с одной из планет "альфы" Центавра, то нет сомнения, что они должны быть настроены к нам миролюбиво.
- Миролюбиво! - раздраженно передразнил Писфула Хазард. - Очень ты разбираешься в том, что миролюбиво, а что агрессивно. Я человек военный и мыслю строго логически. Для меня несомненно, что, если у марсиан есть военное преимущество, они непременно им воспользуются для улучшения своего жизненного пространства. А преимущество у них явное, раз они в состоянии передавать свои запугивающие телепередачи к нам на Землю. По этим вопросам ты со мной не спорь, пожалуйста! Ну, так как, согласен ты на мое предложение, старина?
Положение Писфулу казалось теперь таким безнадежным, что терять уже вроде было нечего, и он вяло кивнул Хазарду в знак согласия.
Выудив у профессора все необходимые ему сведения, генерал в тот же день развил бешеную деятельность. А несколько дней спустя вечерние газеты и последние известия по радио уже трубили не только по всей стране, но и по всему западному полушарию:
"Профессор Писфул предлагает всем владельцам телевизоров лично убедиться в достоверности его сообщения с помощью конверторов, которые преобразуют 1200 строк космической передачи в 525 отечественного стандарта. Конверторы эти со следующей недели можно будет приобрести в магазинах акционерного общества "Эфир" не только в Грэнд-Сити, но и во всех других городах нашей страны".
Газеты и радио умалчивали при этом, что генерал Хазард скупил почти все акции "Эфира" до того, как стремительно поднялся их курс в связи с сенсационным сообщением о космических телепередачах.
3. Керри интервьюирует генерала Хазарда
Мистер Хэйт - издатель многотиражной газеты "Сирена" - немолодой уже человек с длинной жилистой шеей и многоярусными мешками под глазами, не дослушав доклада одного из своих редакторов, прервал его раздраженно:
- Не думал я, что вы пошлете к Хазарду эту девчонку.
- Она очень толковая журналистка, мистер Хэйт, - попытался оправдаться редактор.
- А нам не нужны толковые и даже талантливые журналисты, - повысил голос издатель "Сирены". - Вы еще, может быть, скажете, что у нее есть свое мнение? Этого только не хватало! Нам такие не годятся, мистер Пейдж. Запомните это раз и навсегда! Сколько уж раз говорил я вам: нанимайте в нашу газету только тех, кто пишет просто и быстро. Наша "Сирена" должна быть доступна каждому кретину, не привыкшему много философствовать.
- Но у нее хороший слог…
- К черту ваш хороший слог! Все это одно кривляние. Сотрудники нашей газеты должны писать настолько просто, чтобы понять их смог любой рядовой болван.
Стоило ли уверять Хэйта в том, что Керри Демпси пишет как раз очень просто и доходчиво? Издатель не взлюбил девушку за какую-то ее статью, показавшуюся ему непонятной.
- Учту это на будущее, мистер Хэйт, - покорно проговорил редактор, хорошо знавший, что хозяину "Сирены" все равно теперь ничего уже не докажешь.
- А то, что принесет эта девица от Хазарда, покажете мне лично, - смилостивился наконец Хэйт. - Не верится мне что-то, чтобы справилась она с таким серьезным материалом. Плохое у вас чутье, мистер Пейдж. Как же вы не чувствуете, что интервью с генералом Хазардом обещает быть сенсационным?
- Уж очень все неправдоподобно, мистер Хэйт… - робко заикнулся было Пейдж.
- Неправдоподобно? А много вы знаете правдоподобных сенсаций? В основе добротной сенсации, если хотите знать, всегда лежит отказ от логики. Если, например, собака укусила человека - разве это сенсация? А вот если человек укусил собаку - совсем другое дело! Это уже сенсация!
…А Керри Демпси сидела в это время перед генералом Хазардом и задавала ему такие вопросы, которых он никак не ожидал от корреспондентки такой газеты, как "Сирена". Он не сомневался, что его непременно попросят рассказать поподробнее, что он имел в виду, сообщив радиослушателям и читателям столичных газет об агрессивном характере космических передач. Но вместо этого совершенно естественного, с точки зрения генерала, вопроса пришедшая к нему журналистка спросила вдруг:
- А вам не кажется, мистер Хазард, что демонстрируемые профессором Писфулом космические телепередачи попахивают мистификацией?
- Ну, знаете ли!.. - только и мог проговорить пораженный генерал, широко разведя руками.
- В погоне за славой эти старички ученые иногда ведь…
Но тут генерал решил одернуть дерзкую девчонку.
- Да вы за кого же меня принимаете, уважаемая? Что же, по-вашему, меня ничего, значит, не стоит одурачить?
- Я этого как раз не думаю, мистер Хазард. Напротив, не сомневаюсь, что вас не легко одурачить, - с деланной наивностью проговорила Керри. - Потому и спрашиваю вас: не показалось ли вам, что профессор Писфул…
- Если бы мне это показалось, - снова самым решительным образом прервал ее генерал, - я бы не стал сообщать об этом ни газетам, ни радиокомпаниям. И вообще, мне думается, уважаемая мисс…
- Демпси, - подсказала Керри.
- Уважаемая мисс Демпси, - повторил Хазард внушительным голосом, - вам следовало бы не сомнения свои мне высказывать. а поинтересоваться теми бедствиями, какие грозят в недалеком будущем нашей планете.
- Вы полагаете, значит…
- Я не полагаю, я утверждаю это.
И генерал Хазард стал развивать свою идею космической опасности, нависшей над человечеством. Керри добросовестно записывала его разглагольствования, хотя не верила ни одному его слову. А генерала почему-то смущали глаза этой молоденькой журналистки. Они казались ему то дерзкими, то насмешливыми, хотя в них светились лишь недоверие к его словам и прирожденная пытливость.
"Черт знает, что может написать обо мне такая девица, - с беспокойством думал генерал. - Нужно будет, пожалуй, позвонить самому издателю "Сирены", Уж он-то знает, как все это нужно подать…"
Когда беседа была закончена, Демпси неожиданно спросила:
- А не смогли бы вы помочь мне встретиться с самим профессором Писфулом, мистер Хазард?
- Думаю, что в настоящее время это совершенно исключено, - категорическим тоном заявил генерал. - Профессор занят сейчас усовершенствованием своей телевизионной аппаратуры, и ему не до бесед с журналистами. К тому же, вам следовало бы, прежде чем вести со мной этот наивный разговор, самой посмотреть космические телепередачи. Их принимают уже некоторые телевизоры, оборудованные конверторами профессора Писфула. Не сомневаюсь, что они рассеют все ваши сомнения.
На этом интервью было закончено. А несколько часов спустя Керри Демпси сидела уже перед разгневанным мистером Хэйтом. Жилистая шея его казалась еще длинней, чем обычно, и придавала ему выражение хищной птицы.
- Что это такое, я вас спрашиваю, мисс Демпси? - говорил он, теребя рукопись Керри и нещадно брызгая слюной сквозь редкие зубы. - Кому нужны ваши скептические замечания? Не понимаете вы разве, какой сенсационный материал гибнет по вашей милости? Не забывайте, что все вы - мои служащие, и мне нет дела до ваших личных мнений и тем более сомнений. Я владелец газеты, и я требую от вас писать о том, во что верю я лично. А если вы со всем этим не согласны - идите тогда к мистеру Каннингу в его жалкий "Прогресс". Он ведь, кажется, приглашал вас к себе. Там вам, может быть, будет дана возможность иметь некоторую свободу собственного мнения. Но, повторяю, только некоторую, в пределах политических задач газеты "Прогресс". Да учтите еще к тому же, что эту свободомыслящую газетенку в скором времени непременно прикроют.
Никогда еще не была Керри в более скверном настроении. Как ей понимать слова Хэйта? Считать себя уже уволенной или это только предупреждение? Редактор ее отдела, мистер Пейдж, к которому она обратилась с этим вопросом, ответил не очень уверенно:
- Пожалуй, пока только предупреждение, но, если вас действительно приглашал к себе мистер Каннинг, мой вам совет-идите к нему, не теряя времени. Хотя, бог видит, мне бы не хотелось расставаться с вами, ибо не сомневаюсь, что рано или поздно из вас вышел бы толк.
Редактор "Прогресса" действительно приглашал Керри к себе в газету. Но ведь там придется получать мизерный заработок, а у нее на иждивении больная мать. К тому же Керри нравился ритм жизни и широкий размах такой большой газеты, как "Сирена", оснащенной всеми новинками полиграфической техники. Целая армия работников редакции отбирала и редактировала в ней самую разнообразную информацию, поступающую как в письменной форме, так и по телеграфу, радио и телефону. Одни сотрудники газеты распределяли эту информацию по отделам редакции, другие монтировали различные сообщения в единое целое, третьи придавали им стилистическую форму и придумывали заголовки, а метранпажи торопливо планировали полосы. Все эти люди были непрерывно заняты только тем, что обрабатывали миллионы слов поступающей к ним информации, пока, наконец, количество их не доходило до средней нормы одного номера такой газеты, как "Сирена".
А как готовился фотоматериал? Десятки фоторепортеров (по двадцать, тридцать и даже по сорок человек!), словно боевые ударные части в разгар ожесточенного сражения, бросались по приказу мистера Хэйта в районы интересующих его событий. А там разрабатывались детальные планы съемок, определялись места осветителей, назначались маршруты кратчайшей доставки заснятой пленки к дежурным автомашинам.
Бурлило все и в фотолаборатории. Сотнями снимков заваливала она фоторедакторов, которым предстояла нелегкая задача - отобрать двадцать три или двадцать пять фотографий из пятисот!
Увлеченная размахом современной газетной индустрии, ее деловитостью и оперативностью, Керри не сразу разобралась, что за девизом "свободы печати" скрывается всего лишь "свобода предпринимательства".
- Пресса, - сказал ей однажды один прогрессивный журналист, - это не богатство, принесенное его владельцами в жертву великому идеалу. Это - собственность, назначение которой - извлекать прибыли.
Керри не очень поверила тогда этим смелым словам, но с каждым днем все более убеждалась в их справедливости. Циничная откровенность Хэйта окончательно отрезвила ее.
Печальная вернулась она в этот день к своей больной матери и, чтобы не расстраивать ее, решила пока ничего не говорить о своих неприятностях.
4. Керри принимает решение
Ночью Керри почти не спала. В голову лезли мысли одна мрачнее другой. Казалось, что в "Сирене" ей теперь уже не работать и лучше уйти оттуда самой, чем ждать, когда выгонят. Решила даже, что утром, непременно позвонит Каннингу и попросит его взять ее к себе в газету. Чарльз Каннинг-старый друг ее покойного отца, и он не откажется помочь ей, тем более, что и сам уже приглашал ее однажды перейти к нему на работу.
Не легко, однако, решилась она на это. Теперь ее, конечно, причислят к "красным" многие знакомые, хотя "Прогресс" был вовсе не коммунистической газетой, а лишь органом прогрессивно настроенной интеллигенции.
Керри и сама толком не знала, какие идеи пропагандирует "Прогресс", но уж только ни в какой мере не подрывает он устоев государства. Славу же "красной газеты" снискала ему борьба за мир и разоблачение пропаганды "холодной войны". А разве Керри, у которой погиб отец на фронте, хотела новой войны? Разве хотят ее даже те, которые, может быть, завтра назовут Керри "красной" журналисткой? Не верила Керри, чтобы вообще кто-нибудь из ее знакомых желал этой войны. А отмалчивались они и не поднимали против нее голоса лишь по той причине, что боялись привлечь к себе внимание Комиссии по расследованию антипатриотической деятельности.
Однако Керри размышляла так решительно о дальнейшей своей судьбе лишь в часы ночной бессонницы. Утром же, передумав все заново, она тяжело вздохнула, решив не торопиться и не уходить самой из "Сирены". Кто знает, может быть, и обойдется все… Нужно ведь было содержать как-то больную мать, а Каннинг мог разве платить ей столько же, сколько платит Хэйт?
…Первым, кого встретила Керри в редакции, оказался Пейдж.
- Ну как, мисс Демпси, видели вы уже?.. - спросил он с какой-то виноватой улыбкой.
- А что я должна увидеть? - удивленно спросила Керри, и сердце ее тревожно заныло.
- Газету, - буркнул Пейдж и торопливо скрылся за дверями редакторского кабинета.
Керри бросилась к своему столу. На нем лежал, видимо, специально для нее разостланный свежий номер "Сирены". Почувствовав невольную слабость в ногах, девушка почти упала в кресло.
С трудом разбирая строки, стала она читать статью, озаглавленную: