- Извини. - Уилл сконфуженно улыбается. - У меня тут полно вампирской крови. Есть и очень ценная. А в Сибири меня хотели ограбить чертовы кровососы. Ублюдочные громилы из Дании. Ты же знаешь, старые добрые бивни в таких обстоятельствах бесполезны. - Он жестом подзывает ее, как она только что подзывала его во сне. - Заходи, посиди в теньке.
Хелен закрывает глаза, отклоняя приглашение. А затем говорит - тихо, чтобы не услышали соседи:
- Питер пытался тебе сказать, чтобы ты уехал. Ты нам не нужен.
- Да, теперь припоминаю, он действительно показался мне не слишком приветливым. Ты не могла бы с ним поговорить, а, Хел?
Хелен огорошена.
- Что?
Уиллу все это не нравится. Он сидит на корточках в фургоне, как Квазимодо, и сомневается, что представляет собой привлекательное зрелище.
- Вижу, ты уже привыкла к солнцу. Залезай, садись.
- Поверить не могу, - возмущенно говорит она. - Ты хочешь, чтобы я уговорила Питера разрешить тебе остаться?
- Только до понедельника, Хел. Мне надо залечь ненадолго.
- Тебе тут нечего делать. И я и Питер хотим, чтобы ты уехал.
- Дело в том, что я зашел слишком далеко. Мне надо побыть… в тихом месте. За мной охотится чересчур много озлобленных родственников. Особенно один. - Это на самом деле правда, хотя проблема появилась уже давно. В прошлом году из надежных источников он узнал, что кто-то разыскивает "профессора Уилла Рэдли". Похоже, что этот человек точит на него зуб с тех времен, когда он еще преподавал. Чей-то отец или вдовец, безумно жаждущий мести. Он волнует Уилла не больше, чем Элисон Гленни, но такой поворот еще больше осложняет его отношения с остальными вампирами из Общества Шеридана. - Кто-то мной интересовался. Не знаю кто, но он весьма настойчив. Так что, если можно…
- Ты хочешь подвергнуть мою семью опасности? Нет. Ни в коем случае.
Уилл выходит из фургона. Сощурившись, он наблюдает за птицами, в страхе улетающими с соседнего дерева, и за Хелен, которая с не меньшим беспокойством куда-то смотрит. Проследив за ее взглядом, Уилл видит старушку с палочкой.
- Ого, тут нужен мощный защитный крем. - Он часто моргает от слепящего солнца.
Хелен поворачивается к Уиллу - тот до сих пор держит нож.
- Что ты делаешь?
Старушка доходит до них.
- Здравствуй, дорогая.
- Доброе утро, миссис Томас.
Миссис Томас улыбается Уиллу, который спокойно поднимает руку с ножом и машет ей. Он тоже улыбается и вежливо склоняет голову:
- Миссис Томас.
Ему нравится нервировать Хелен, и у него это отлично получается - она онемела от ужаса. Но миссис Томас ножа, похоже, не замечает или просто не видит в нем ничего предосудительного.
- Здравствуйте, - дружелюбно хрипит она в ответ и бодро ковыляет дальше.
Хелен обжигает Уилла негодующим взглядом, и он решает подразнить ее еще, притворившись, будто только что вспомнил про нож.
- Ой.
Он небрежно бросает нож обратно в фургон. Кожа лица у него уже начинает зудеть от солнца. Внимание Хелен переключается на соседний дом, откуда выходит Марк Фелт с ведром и губкой - собрался, видимо, мыть машину. Его явно беспокоит зловещего вида персонаж, с которым разговаривает Хелен. Уиллу становится смешно.
- Хелен, ты в порядке?
- Да, Марк, все хорошо, спасибо.
И Марк начинает натирать крышу своего дорогого автомобиля губкой, бросая несколько подозрительные взгляды на Хелен.
- А Клара как? - хмуро спрашивает он.
По окнам машины стекает мыльная пена.
"Что они сказали соседям?" - гадает Уилл. Уж слишком заметно Хелен нервничает.
- С ней все в порядке, - отвечает она. - Уже все хорошо. Подростки, сам понимаешь.
Забавно: до Хелен наконец доходит, что ей следовало бы представить Уилла, но она не может заставить себя сделать это. Он с интересом наблюдает за ее попытками обмануть соседа - подобное любопытство вызывает перевод хорошо знакомой книги на иностранный язык.
- Хорошо, - говорит Марк, хотя по его виду ясно, что его не очень-то убедили слова Хелен. - Рад, что все уладилось. А во сколько Питер вернется с работы?
Хелен пожимает плечами, явно желая поскорее закончить разговор.
- По субботам бывает по-всякому. Около пяти. В четыре, в пять…
- Ага.
Хелен кивает и улыбается, но Марк продолжает свою мысль:
- Думал вот принести и показать ему проекты. Хотя, может, лучше отложить до завтра. У меня сегодня еще гольф.
- Конечно, - говорит Хелен.
Уилл старательно прячет ухмылку.
- Давай продолжим в доме, - шепчет она.
Уилл кивает и идет за ней к двери.
- Чересчур прямолинейно, ну да ладно. Ты меня соблазнила.
Париж
Через минуту он уже удобно устроился на диване в элегантной гостиной. Хелен стоит к нему спиной, смотрит из окна на патио и сад. Она все еще не утратила своей естественной красоты, несмотря на то что избрала унылый путь смертных. Но будь она даже старой и сморщенной, как грецкий орех, его все равно бы к ней тянуло.
У Уилла такое ощущение, будто перед ним русская матрешка. Эта нервная провинциалка - лишь внешняя оболочка, а под ней прячутся другие, лучшие Хелен. Он точно знает. В том числе Хелен, с которой они когда-то летали над морем, переплетя окровавленные пальцы. Он нюхом чует, что страстная любовь к жизни, к риску все еще течет в ее венах. И осознает, что пришла пора достучаться до нее, заставить вспомнить себя прежнюю.
- Помнишь Париж? - спрашивает он. - Как мы прилетели туда ночью и приземлились в саду музея Родена?
- Тише, прошу тебя, - говорит она. - Роуэн наверху.
- У него играет музыка. Он ничего не услышит. Мне просто любопытно, вспоминаешь ли ты Париж.
- Иногда. Я о многом вспоминаю. И о тебе. И о себе, о том, какой я была. Скольким я пожертвовала, чтобы жить тут, среди нормальных людей. Иногда мне хочется, ну я не знаю, наплевать на все и пройтись голой по улице, посмотреть, что скажут люди. Но я стараюсь исправить свою ошибку, Уилл. Потому и живу так. Все это было ошибкой.
Уилл берет со столика вазу и заглядывает внутрь, уставившись в темную дыру.
- Хелен, это не жизнь. Тут как в морге. Тут даже мечты мертвые.
Хелен так же тихо продолжает:
- Я была с Питером. Я была с ним помолвлена. Я его любила. Зачем было все это менять? Зачем я тебе понадобилась? Что это было, что ты за человек, почему тебе непременно надо явиться этаким посланником преисподней и все разрушить? Захотел посоперничать с братом? От скуки дурью маялся? Или это просто старый добрый комплекс неполноценности? Давайте всех убьем или сделаем несчастными, чтобы некому было завидовать. Так?
Уилл улыбается. Вот это уже больше похоже на прежнюю Хелен.
- Да брось, моногамия никогда тебе не подходила.
- Я была молодой и глупой. Да просто тупой, черт возьми. Не могла вообразить себе последствий.
- Тупость в том году была в моде. Бедный Пит. Не следовало ему тогда соглашаться на ночное дежурство… Ты же ему так и не сказала, да?
- Кому? - уточняет она.
- Пока что я имею в виду только Пита.
Хелен закрывает лицо руками.
- Ты-то все понимал.
- Девяносто второй, - с осторожностью выговаривает Уилл, словно эта дата - нечто хрупкое и ценное. - Урожай того года. Я все еще храню наш сувенир. Ты же знаешь, какой я сентиментальный.
- Ты сохранил мою… - Хелен поворачивается, глаза ее полны ужаса.
- Ну конечно, а как же. Разве ты бы на моем месте поступила иначе? - Уилл начинает говорить, как на сцене: - Живу в предместье твоей души? - Он улыбается. - Вопрос риторический. Я знаю, что я - центр событий. Эйфелева башня. Но да, я храню твою кровь. И я уверен, что Пит узнал бы ее. Он всегда был снобом по части крови. Кстати, письма я тоже храню.
Уилл аккуратно ставит вазу обратно на стол.
- Ты меня шантажируешь? - шепотом произносит Хелен.
Уилл морщится, недовольный формулировкой:
- Хелен, не принижай свои чувства. Твои письма были такие трогательные.
- Я люблю свою семью. Вот мои чувства.
Семья.
- Семью, - повторяет Уилл. Само слово ассоциируется с голодом. - Пита тоже считаем или только детей?
Глаза Хелен полыхают гневом.
- Ты смешон. Неужели ты думаешь, что ты мне дороже, чем он, только потому, что успел обратить меня раньше?
Как раз в этот момент по лестнице спускается Роуэн. Его не слышат, но это не значит, что не слышит он. Слов матери он не разобрал, но уловил взволнованные интонации в ее голосе. Он останавливается, чтобы подслушать Уилла. Его слова звучат четко, но их смысл ускользает от понимания.
- Раньше? - говорит Уилл почти сердито. - Хелен, нельзя обратить человека дважды. Ты растеряла навыки. Возможно, тебе стоит освежить воспоминания.
Роуэн переносит вес с правой ноги на левую, скрипит половица. Голоса умолкают, и секунду-другую не слышно ничего, кроме тиканья старинных часов, стоящих у телефона.
- Роуэн?
Это мать. Мальчик думает, отвечать ли.
- Голова болит, - наконец объясняет он. - Я за таблеткой. Потом пойду прогуляюсь.
- А, - мать тоже реагирует только после долгой паузы. - Ладно. Хорошо. А когда ты…
- Позже, - перебивает Роуэн.
- Позже, ладно. Увидимся.
Ее голос звучит фальшиво. Но теперь-то как ему разобраться, что фальшиво, а что нет? Все, что он с детства считал реальностью, оказалось враньем. Ему хотелось бы возненавидеть родителей за это, но ненависть - сильное чувство, для сильных людей, а он совсем слаб.
Он проходит через прихожую на кухню. Открывает шкафчик с лекарствами, достает ибупрофен и смотрит на белую коробочку с таблетками.
Думает, хватит ли таблеток, чтобы покончить с собой.
Тисовое дерево
Они слышат, как Роуэн открывает и закрывает шкафчик на кухне. Когда он выходит из дома, Хелен снова может вздохнуть свободно. Но это лишь временное облегчение, оно улетучивается, едва сидящий на диване Уилл открывает рот.
- Могло быть и хуже, - говорит он. - Он мог бы найти письма. Или на его месте мог оказаться Пит.
- Заткнись, Уилл. Заткнись.
Но злость заразительна. Уилл встает с дивана и подходит к Хелен, как бы обращаясь к отсутствующему Питеру.
- Знаешь, Пит, - начинает он. - Меня всегда удивляла твоя неспособность к арифметике. Это при твоей-то квалификации, и не в чем-нибудь, а в медицине… Ну, разумеется, Хелен назвала тебе неправильные даты, и я недурно развлекся, запугивая консультанта до смерти, чтобы он соврал тебе, но тем не менее…
- Замолчи, замолчи, замолчи!
Хелен уже не думает.
Она набрасывается на Уилла и царапает его лицо, испытывая от этого облегчение. Уилл засовывает палец себе в рот, затем показывает ей. Хелен смотрит на кровь, кровь, которую она знала и любила больше всего на свете. Вот она, прямо перед ней, этот вкус может заставить ее забыть обо всем. Единственный способ побороть инстинкты - это выбежать из комнаты, но летящие ей в спину слова заставляют живо представить, как его губы изгибаются в довольной усмешке.
- Я же сказал, Хел, всего лишь до понедельника.
Роуэн сидит на кладбище, опершись на тисовое дерево, с дороги его не видно. Он принял всю упаковку ибупрофена, но чувствует себя точно так же, как и полчаса назад, только голова прошла.
Он понимает, что это и есть ад. Его жизнь - безжалостный приговор, и заточен в своем теле он надолго, лет на двести.
Он жалеет, что не спросил отца, как убить вампира. Роуэну действительно важно знать, может ли он покончить с собой. А вдруг в "Руководстве воздерживающегося" что-нибудь сказано на сей счет? Наконец он встает и направляется домой. Дойдя до остановки, он видит Еву, выходящую из автобуса. Она спешит к нему, и Роуэн понимает, что спрятаться не успеет.
- Ты видел сестру? - спрашивает она.
Девушка смотрит на него прямо, вся сущность Евы светится в ее глазах, отчего у Роуэна пропадает дар речи.
- Нет, - с трудом выдавливает из себя он.
- Мы были в "Топ-Шопе", и она исчезла.
- А-а. Нет. Я… Я ее… не видел.
Роуэн начинает волноваться за сестру. Может, ее арестовали. На секунду тревога подавляет его смущение перед Евой. Привкус таблеток во рту ощущается как тайный упрек, ведь полчаса назад он хотел бросить вместе со всем миром и Клару.
- Так странно, - продолжает Ева. - Только что она была рядом, и вдруг…
- Ева! - кричит бегущий к ним человек. - Ева, я тебя повсюду ищу.
Ева закатывает глаза и тяжело вздыхает, глядя на Роуэна так, словно он ее друг. Вот причина, чтобы жить.
- Извини, мне пора. Это мой папа. Увидимся.
Роуэн почти набирается смелости улыбнуться ей и даже делает это, когда она уже отворачивается.
- Да, - говорит он. - Увидимся.
Несколько часов спустя Роуэн сидит в своей комнате и слушает свой любимый альбом "Смитс". Он просматривает указатель "Руководства воздерживающегося" и на странице 140 находит следующую информацию.
О самоубийстве
Среди нас, воздерживающихся, депрессия и желание покончить с собой - довольно распространенное явление.
Без регулярного потребления человеческой или вампирьей крови биохимия нашего мозга может претерпевать серьезные изменения. Уровень серотонина у воздерживающихся часто бывает понижен, а во время кризиса уровень кортизола может подняться до опасного предела. В результате чего мы склонны предпринимать поспешные и необдуманные действия.
Сюда же, разумеется, относится и ненависть к самим себе, которую мы испытываем, зная, кто мы такие; трагическая ирония существования воздерживающегося вампира заключается в том, что мы ненавидим свои инстинкты отчасти потому, что не следуем им. В отличие от практикующих кровопийц, ослепленных своей зависимостью, мы обладаем ясным видением, позволяющим нам разглядеть живущих в нас чудовищ, и для многих из нас это осознание чересчур болезненно. В задачи данной книги не входит осуждение тех, кому хочется прервать свое существование. Во многих случаях, например, когда возникают помыслы о том, чтобы снова вступить на кровавый путь, подобный выход даже рекомендуется.
Но необходимо учесть следующие нюансы:
Вампир может жить, как человек, но умереть так же легко он не способен.
Теоретически возможно покончить с жизнью путем употребления лекарственных веществ, но необходимая для этого доза препарата значительно превышает достаточную для самоубийцы-человека. Например, сильнодействующих таблеток парацетамола (по 400 миллиграммов) среднестатистическому вампиру придется выпить не менее трехсот.
Отравление угарным газом, прыжок с большой высоты или перерезание вен - способы в высшей степени непрактичные. Особенно последний, поскольку вид и запах собственной крови немедленно разожгут желание полакомиться из других - живых - источников.
Роуэн закрывает книгу и, к собственному удивлению, испытывает облегчение. В конце концов, если бы ему удалось покончить с собой, он больше никогда не увидел бы Еву, а это еще страшнее, чем остаться в живых.
Он ложится на кровать и закрывает глаза, прислушиваясь к звукам, доносящимся из других комнат. Мама внизу, перемешивает что-то в блендере. Отец, тяжело дыша, занимается на гребном тренажере в незанятой спальне. Больше всего шума от Клары и Уилла, они дружно хохочут под хриплый рев гитар.
Роуэн концентрирует внимание на смехе сестры, позволяя остальным звукам слиться в общий шум. Клара кажется несомненно и искренне счастливой. Без регулярного потребления человеческой или вампирьей крови биохимия нашего мозга может претерпеть серьезные изменения.
А если употреблять ее?
Роуэн старается не думать об истинном и неоспоримом счастье, которого мог бы достичь и он.
Он качает головой и гонит эту мысль прочь, но она не уходит, оставаясь кисло-сладким привкусом на языке.
Вода
Питер гребет на тренажере, налегая на весла сильнее, чем обычно. Он планировал "проплыть" пять километров меньше чем за двадцать минут, но скорость у него уже куда выше. Он смотрит на дисплей. 4653 метра за пятнадцать минут и пять секунд. Куда лучше его обычных результатов - без сомнения, это из-за выпитой вчера крови.
Из комнаты Клары доносится музыка.
Хендрикс.
Питеру странно слышать эту кровавую музыку шестидесятых, которая, по всей видимости, нравится Уиллу до сих пор, как в семь лет, когда он танцевал с отцом вокруг баржи под "Движение в центре города".
Он слышит, как Клара смеется вместе с дядей.
Но Питер не позволяет себе отвлекаться. Он смотрит на кнопочки под дисплеем.
"ИЗМЕНИТЬ ЕДИНИЦЫ ИЗМЕРЕНИЯ". "ИЗМЕНИТЬ ПАРАМЕТРЫ ДИСПЛЕЯ".
Да уж, создателю тренажера была известна сила этого слова. Изменять.
Глядя на кнопки, он думает о Лорне и бормочет в такт движениям, исступленно догребая последнюю сотню метров.
- Джаз. Джаз. Джаз… Твою мать.
Питер останавливается и смотрит на показатели, а маховик продолжает крутиться. Останавливается он на 5068 метрах. Время - семнадцать минут двадцать две секунды.
Впечатляет.
Он побил предыдущий рекорд примерно на четыре минуты. Правда, теперь у Питера нет сил даже слезть с тренажера.
Ему ужасно хочется пить, и он косится на набухшие от локтя до запястья вены.
"Нет, - говорит себе Питер. - Обойдусь водой".
Вода.
Вот что представляет собой его нынешняя жизнь. Прозрачная, спокойная, безвкусная вода.
А утонуть в ней так же легко, как и в крови.
Клара слушает старую гитарную музыку, которую только что скачала по рекомендации Уилла, и даже не пытается сделать вид, будто ей нравится.
- Нет, - говорит она со смехом. - Это ужасно.
- Это - Джимми Хендрикс, - возражает дядя, словно других объяснений тут не требуется. - Это один из самых талантливых кровопийц, когда-либо ходивших по земле! Он играл на гитаре клыками. На сцене. И никто даже не замечал. - Уилл смеется. - Отец рассказал мне об этом, прежде чем… - На миг он замолкает. Кларе хочется расспросить о дедушке, но она замечает боль в дядиных глазах. Пусть уж лучше болтает о Джимми Хендриксе. - Зрители думали, что их глючит от сожранной кислоты. И никто никогда не интересовался, почему туман багровый. Разумеется, речь шла вообще не о тумане. Просто "Багровые вены" было бы слишком откровенно. У Принца была та же проблема. Но потом он стал воздерживаться, подался в свидетели Иеговы, и все покатилось к чертям. Но у Джимми все получилось в лучшем виде. Он просто инсценировал смерть и продолжил свой путь. Назвался Джо Хэесом. ХЭЕС. Сейчас у него свой вампирский рок-клуб под названием "Ледиленд" в Портленде, штат Орегон.
Клара прислоняется к стене, сидя на кровати и болтая ногами.