"Дух Ютера Мэддока возложил на нас обет. Ютер странствовал в сопровождении Полиамеда. Каждый из них позволил другому - во имя взаимного доверия - вкусить своей души".
Эльво Глиссам начинал испытывать нечто вроде опасливого почтения. Всего лишь два часа тому назад он считал Джерда Джемаза недалеким, бездарным невеждой!
Моффамед присел на кушетку, задумчиво полуприкрыв совиные глаза: "Об этом я ничего не знаю".
"Теперь ты знаешь - и если мы должны вернуться в Алуан, не отыскав потерянную часть Ютера Мэддока, тебе придется поехать с нами, дабы упокоить его ущербный дух".
"Совершенно исключено! - заявил жрец. - Я ни за что не покину Пальгу".
"В таком случае нам необходимо встретиться с Полиамедом".
Моффамед медленно кивнул, неподвижно глядя в пространство.
"Но прежде всего, - продолжал Джемаз, - ты должен обеспечить нас добротными отворотами".
Жрец очнулся: "Отворотами - какого рода?"
"Подбери такой отворот, чтобы мы могли пролететь над Пальгой в воздушной машине".
Моффамед опустил уголки губ и назидательно поднял указательный палец: "Извержения пылающего газа, грохот, свист и вой механизмов над блаженными ветрами Ахариссейо? Немыслимо! И даже отворот, прочащий счастливый путь, я не смогу вам приготовить, ибо гнетут зловещие предчувствия и тени - не все к добру в тумане грядущего. В лучшем случае могу подобрать талисман общеукрепляющего действия, взывающий к заступничеству всемилостивого Ахариссейо".
"Пусть будет так! Мы с благодарностью воспользуемся снисхождением ветров. Кроме того, воздушная машина должна быть защищена от любых повреждений, помех и злоключений, в том числе от воровства, разрушения, любопытства, порчи, вандализма, осквернения, похищения и сокрытия. Мне и моим спутникам потребуются отвороты, предохраняющие от нападений, телесных повреждений и другого ущерба, волшебства, мошенничества, злоупотребления доверием, порабощения и пленения, а также гарантирующие попутный ветер, ровную колею, устойчивость фургона и благополучное прибытие".
"Вы многого хотите".
"Для могущественного жреца, приближенного к Ахариссейо, все это сущие мелочи. Мы могли бы попросить больше".
"Упомянутого вполне достаточно. Придется заплатить".
"Оплату мы обсудим по возвращении, после того, как отвороты окажут должное влияние".
Моффамед открыл было рот, чтобы возразить, но снова закрыл его. Помолчав, он спросил: "Как далеко вы направляетесь?"
"Мы не остановимся, пока не найдем то, что ищем. Где Полиамед?"
"Не близко".
"Тебе придется указать дорогу".
Жрец задумчиво кивнул: "Хорошо. Я укажу вам дорогу и подберу отвороты. Потребуются долговечные, могущественные талисманы. Такую силу придают только особые обряды. Отвороты будут готовы завтра".
Джерд Джемаз коротко кивнул: "А теперь дай нам временный отворот, чтобы обеспечить сохранность воздушной машины, и несколько других - чтобы нас не ограбили ночью".
"Установи машину за фургонными мастерскими. Я принесу отвороты".
Джерд Джемаз вернулся к аэромобилю, перелетел на нем через цеха-амбары и приземлился на указанном жрецом пустыре, где уже теснились десятки всевозможных транспортных средств, оставленных на хранение, новых, подержанных и полуразваленных - от трехмачтовой грузовой шхуны на восьми трехметровых колесах до легкого трехколесного глиссера с незакрепленной мачтой. На каждом корабле прерий висела гирлянда напоминавших бракованные елочные игрушки разноцветных колбочек и палочек из дутого стекла, перевязанных длинными лентами, свисавшими за борт.
Моффамед уже притащил корзину такого же барахла и теперь поочередно вынимал и демонстрировал свои сокровища: "Сегодня могу предложить только отвороты общего назначения. Длинная связка с красными и зелеными лентами - обычный бессрочный талисман, предохраняющий запаркованный фургон - в вашем случае, воздушную машину. Амулеты с синими и белыми лентами отвадят желающих позаимствовать ваши вещи и багаж, но только на постоялом дворе. Черный, зеленый и белый отворот защитит ульдру от мщения, злого умысла и приворотного столбняка. А пришлым подобают черные отвороты с синими и желтыми лентами".
Джемаз закрепил талисман с красными и зелеными лентами на аэромобиле, взял предназначенный для него отворот и раздал остальные Глиссаму и Кургечу. "Все правильно", - подтвердил жрец и без дальнейших церемоний удалился с пустыря.
Джерд Джемаз с сомнением разглядывал побрякушки с ленточками: "Надеюсь, он не всучил нам выдохшееся барахло".
"Добротные отвороты, - успокоил его Кургеч. - От них исходят чары".
"Не ощущаю никаких чар, - огорченно пробормотал Эльво Глиссам. - Надо полагать, у меня атрофировалось какое-то чувство".
Джемаз уже отошел в сторону, изучая шлюп на четырех двухметровых колесах с высокой мачтой, плетеной палубой и небольшой кабиной: "Всю жизнь мечтал прокатиться под парусами на ветроходском фургоне. Этот, наверное, не подойдет - слишком маленький и легкий. Вот двухмачтовый кеч рядом - как раз то, что нужно".
Три путника отправились на постоялый двор и вошли в переднюю, отделенную чуть выше пояса перекладиной из ошкуренного бледного дерева от кухни, где коренастый шоколадного цвета человек, обнаженный до пояса и вспотевший до блеска, колдовал над вереницей чугунных горшков, клокотавших и плевавшихся брызгами на огромной железной печи. Трое приезжих терпеливо ждали. Повар бросил на них осуждающий взгляд и, схватив увесистый нож, принялся ожесточенно кромсать пастернак.
В переднюю вошла молодая женщина, высокая и стройная, с лицом неподвижно-бесстрастным, как у сомнамбулы. Эльво Глиссам, всегда интересовавшийся причудливыми человеческими разновидностями, смотрел во все глаза. Если бы черты ее согрелись каким-нибудь чувством, дочь степей стала бы образцом необычайной красоты, сочетающей истому тропической водяной лилии и грацию пушного зверя на снегу. Но вместе с выражением лицо теряло красоту. "Не совсем", - думал Глиссам. Возможно, в ней жила еще красота, но далекая, чуждая, как все в стране ветроходов. Кожа ее, бледнее кожи ремесленников, чинивших фургоны - оттенка слоновой кости - отливала непередаваемым матовым блеском: синим? сине-зеленым? землисто-фиолетовым? Темные волосы цвета жженого сахара спускались до плеч и удерживались перечеркнувшей лоб узкой черной повязкой с пурпурным, черным и алым отворотом, закрепленным сзади.
Женщина тихо и мягко спросила у посетителей, чего им угодно. Джерд Джемаз сухо, даже резко ответил, что им угодно получить три постели, ужин и завтрак. Эльво Глиссам не понимал, что спровоцировало его бесцеремонный тон. Женщина шагнула назад - плавно и легко, как отступающая волна - и подала им знак следовать за ней. Путники вошли в большой трактирный зал, напоминающий пещеру, оживленную таинственными тенями. Пол выложили плитами темно-серого камня, стропила опирались на закопченные столбы из бревен - из-под потолка свисали сотни гирлянд-отворотов, едва различимых в полутьме. Вдоль верхней части стены тянулось ленточное окно из бесчисленных лиловых и коричневатых стекол, пропускавшее теплый тенистый свет, местами озарявший зыбко-громоздкие очертания столбов и стропил, выделявший темно-красные скатерти на столах и драматически подчеркивавший черты всех присутствующих. В трактире находились еще пять посетителей, занятых азартной игрой - они то и дело ругались, с досадой опуская на стол тяжелые кулаки, а мальчик-служка в белом переднике носил им кружки пенистого пива.
Молодая женщина провела приезжих через трактирный зал, а затем по короткому коридору, выходившему на балкон или веранду, откуда поначалу не было видно ничего, кроме неба. Эльво Глиссам подошел к перилам и заглянул вниз. Здание приютилось на самом краю эскарпа: балкон нависал над бездной. Между стеной трактира и наружными столбами, подпиравшими крышу, висели несколько гамаков - судя по жестикуляции хозяйки, любой был в распоряжении постояльцев. Мостки на длинных тонких сваях соединяли балкон с устроенным поодаль отхожим местом, состоявшим из покачивавшегося на ветру дощатого седалища, подвешенного над пропастью, и трубы, сочившейся ледяной водой. Далеко внизу что-то блестело - озерцо или родник; Глиссам надеялся, что истоки Чип-Чапа находились не здесь.
Три путника вышли на балкон с кружками мутноватого светлого пива, отдававшего солнечными просторами Пальги и солодовой ягодой. Пока они сидели и прихлебывали, Метуэн, солнце Корифона, опускался за горизонт в катаклизме алых, розовых, багровых и красных сполохов подобно императору, гибнущему в пучине дворцового пожара.
На балконе царила тишина. Высокая женщина принесла приезжим по второй кружке пива и на мгновение застыла, глядя на закат - так, будто перед ней было нечто невиданное и поразительное; вскоре, однако, она очнулась и возвратилась в трактирный зал.
Эльво Глиссам, слегка опьяненный пивом и закатом, забыл о недобрых предчувствиях: без всякого сомнения, здесь и сейчас он жил самой полной жизнью - у черта на куличках, в дикой, непонятной стране, в окружении непроницаемых, неизъяснимых спутников! Вопросы теснились у него в уме, не находя выхода. Он обратился к Кургечу: "Отвороты, талисманы, амулеты! Ветроходы действительно соблюдают эти запреты?"
"Им больше нечего соблюдать".
"И к чему приводит нарушение запрета?"
Кургеч едва заметно приподнял бровь - такой вопрос можно было бы и не задавать: "Провинившихся мучительно наказывают. Многие умирают".
"А откуда ты знаешь, что отвороты жреца наделены чарами?"
Кургеч только пожал плечами.
Ответил Джемаз: "Если вы живете в мире, где волшебство неизвестно, вам его трудно заметить".
Эльво Глиссам смотрел в необъятное небо: "Мне не приходилось иметь дело с волшебством... до сих пор".
Сгущались сумерки. Появилась хозяйка и с достоинством объявила, что ужин подан. Три постояльца последовали за ней в трактирный зал и подкрепились соленым хлебом, бобами с колбасой, пикулями неизвестного происхождения и салатом из сладковатых трав. Их соседи, азартные игроки, никого не замечали, поглощенные созерцанием десятисантиметровых палочек из полированного дерева, ярко окрашенных с обоих концов - как правило, но не всегда, в разные цвета. Игроки по очереди вынимали по одной палочке из особого пенала, скрывая цвета ее концов от соперников до тех пор, пока - обычно после длительного размышления - палочка не устанавливалась в свободном отверстии деревянной подставки перед игроком, тем или иным концом вверх. Взяв новую палочку, игрок мог выбросить ее на стол - или не делать этого, смотря по обстоятельствам. Почти каждый ход сопровождался ругательством или восклицанием. Игра вызывала немалое напряжение - участники бросали друг на друга изумленные взгляды и хмурились, совершая в уме коварные расчеты.
Джемаз и Кургеч вскоре удалились и улеглись в гамаки. Эльво сидел и наблюдал за игрой, не столь простой, как могло показаться с первого взгляда. Всего использовались сто пять палочек двадцати одной разновидности, представлявшие все возможные сочетания красного, черного, оранжевого, белого, синего и зеленого цветов. Перед началом игры палочки помещали в пенал; энергичное встряхивание пенала приводило к выпадению той или иной палочки в горизонтальное углубление с вырезом, не позволявшим видеть окрашенные концы. Подвинув пенал к себе, получивший палочку игрок быстро вынимал ее и рассматривал под столом, после чего либо втыкал ее в свою подставку, либо откладывал на стол. Пенал переходил из рук в руки и палочки поочередно вынимались до тех пор, пока подставка каждого игрока не заполнялась пятью торчащими палочками, верхние концы которых образовывали последовательность цветов, известную всем игрокам, тогда как сочетание цветов, образованное нижними концами, оставалось тайной для всех, кроме обладателя палочек. После каждого круга раздачи палочек игроки поднимали или приравнивали ставки, а иногда и выходили из игры, если шансы на выигрыш казались им недостаточными. Продолжающие играть соперники снова вынимали по палочке и либо выбрасывали ее, либо заменяли ею одну из пяти, собранных на подставке. Раздача и торги кончались, когда опорожнялся пенал. Изучая множество палочек, разбросанных на столе, и верхние концы палочек, воткнутых в подставки, игроки ломали головы, пытаясь определить, какие цвета скрываются в подставках оппонентов. Эти расчеты служили основой для последнего круга ставок. Сторговавшись, игроки демонстрировали друг другу сочетания цветов на нижних концах своих палочек. Игрок, которому посчастливилось собрать самую выигрышную комбинацию, забирал все ставки. Несколько обескураженный страстными стонами и рычанием игроков, Эльво Глиссам предпочел скромность любопытству, в связи с чем так и не разобрался в иерархии цветовых сочетаний.
Молодая хозяйка вернулась и предложила Глиссаму еще кружку пива - тот принял ее с благодарностью, хотя ничего больше не заказывал. Эльво хотел обменяться с красавицей хотя бы парой дружеских слов и пытался встретиться с ней взглядом, когда в трактире появился человек самой необыкновенной внешности и с более чем странными манерами. Слишком крупные, несообразные черты его поражали: ненормально широкая нижняя челюсть, глубоко запавшие щеки, выдающиеся скулы, расщепленный нос, высокий выпуклый лоб, неподвижно полуоткрытый рот, расплывшийся в кривой бессмысленной ухмылке. Глаза урода, круглые, бледно-карие, то и дело подмигивали - он морщился, свет явно раздражал его. Длинные, массивные руки свисали с дюжих плеч, весь торс бугрился узлами мышц и шишками выступающих костей, длинные ноги кончались широкими ступнями. По всем признакам незнакомец был имбецилом, но у Глиссама возникло впечатление, что от него веет неприятной хитрецой, простотой хуже воровства.
Игроки лишь мельком покосились на новоприбывшего, не проявляя ни малейшего интереса, а мальчик-служка подчеркнуто игнорировал его. Имбецил подошел к статной хозяйке и что-то тихо сказал, после чего - с мягкой, печальной улыбкой на лице - наотмашь ударил ее в висок мясистой ладонью с такой силой, что раздался глухой отвратительный звук, заставивший Эльво Глиссама подавиться. Красавица упала на пол; урод пнул ее в шею.
Невероятно! Этот момент навсегда врезался в память Глиссама, как яркий мгновенный снимок: бледная молодая женщина на дощатом полу, струйка крови сочится у нее изо рта, лицо обмякло, глаза уставились в пространство; над ней - радостный урод, горделиво занесший тяжелую ногу, чтобы пнуть еще раз, в позе застывшего танцора, пляшущего нелепую джигу; игроки за столом, искоса поблескивающие глазами, но безразличные, отстраненные; наконец, он сам - Эльво Глиссам из Оланжа, оцепеневший от неожиданности и ужаса. К своему вящему изумлению Глиссам почувствовал, что поднимается из-за стола, хватает занесенную ступню и тянет ее на себя. Урод растянулся на полу, но тут же вскочил с поистине атлетической прытью и вскинул ногу далеко вперед и вверх - все с той же мягкой, печальной улыбкой - чтобы огреть Глиссама по голове. Никогда в жизни Эльво Глиссам не дрался врукопашную. Он не знал, что делать, но успел инстинктивно отшатнуться - удар пришелся по воздуху, ступня имбецила на мгновение оказалась перед глазами. Отчаявшись, Эльво поймал ступню обеими руками и, не отпуская, принялся толкать ее перед собой. Лицо урода внезапно исказилось - он никогда не встречал сопротивления, его охватило смятение. Глупо подпрыгивая на одной ноге, чтобы сохранить равновесие, он вынужден был отступать все дальше и дальше - мимо игорного стола, через открытую дверь на балкон, через перила, в пропасть.
Пошатываясь, Эльво вернулся к столу и опустился на скамью. Тяжело дыша, он отхлебнул пива из кружки. Игроки не отрывали глаз от разноцветных палочек. Хозяйка молча ушла, едва держась на ногах. Тишину трактирного зала нарушали только азартные возгласы игроков. Эльво Глиссам растирал пальцами лоб, глядя в мутное светлое пиво: не может быть - все это ему померещилось... Несколько минут Эльво сидел неподвижно. Странная мысль пришла ему в голову: имбецил не носил отворотов. Эльво задумчиво допил все, что оставалось в кружке, поднялся на ноги, вышел на балкон и улегся в гамак.
Глава 8
Утром никто не упомянул о вчерашнем происшествии. Трактирщица подала завтрак - буженину с хлебом и чай - и приняла несколько монет от Джерда Джемаза, выразившего желание уплатить по счету. Три путешественника покинули трактир "Нос по ветру" и пересекли двор, направляясь к стоянке за навесами мастерских. Аэромобиль стоял там, где его оставили. Внимание Джемаза снова привлекли парусные фургоны. Ненадолго задержавшись у большой трехмачтовой восьмиколесной баржи для перевозки пива, ощетинившейся разнообразными реями, вантами, бушпритами и фалами, он занялся сравнением шестиколесных и четырехколесных экипажей. Пневматические колеса почти трехметровой высоты поддерживали несущие рамы на пружинной подвеске - дорожный просвет составлял чуть больше полуметра. В большинстве случаев фургоны оснащались как шхуны или двухмачтовые бригантины. Подобно грузовым фургонам, они, по-видимому, были приспособлены к перевозкам в сезон муссонных ветров - их конструкторы не придавали особого значения скорости или маневренности.
Джемаз заинтересовался сухопутным йолом - десятиметровой посудиной с четырьмя независимо подвешенными колесами и плоской палубой с небольшими каютами на носу и корме. Цеховой мастер ненавязчиво наблюдал за перемещениями Джемаза. Теперь он вышел из-под навеса, чтобы поинтересоваться пожеланиями иностранца. Переговоры с мастером заняли почти целый час. В конце концов Джемаз выторговал аренду йола по цене, представлявшейся ему приемлемой, и мастер куда-то удалился, чтобы разыскать подходящие паруса. Джемаз и Кургеч вернулись на постоялый двор, чтобы закупить провизию, а Глиссам тем временем перенес багаж и личные вещи из аэромобиля на палубу степного йола.
По пустырю размашистыми шагами приближался жрец Моффамед. "Добрый фургон для дальнего пути! - энергично похвалил он уже издали. - Крепко сколоченный, быстрый и легкий".
Эльво Глиссам вежливо согласился с оценкой шамана и поинтересовался: "А какой парусный фургон выбрал Ютер Мэддок?"
Горящие глаза жреца тут же потухли: "Что-то в этом же роде, надо полагать".
Несколько цеховых работников притащили паруса и принялись привязывать их к мачтам. Моффамед взирал на их старания с надменной благосклонностью. Эльво Глиссам не решался завести разговор о событиях вчерашнего вечера, теперь казавшихся совершенно нереальными. Судя по всему, однако, следовало поддерживать какую-то беседу. Глиссам сообщил притворно-беззаботным тоном: "Кстати, я живу в Оланже. Меня интересуют эрджины. Никак не могу понять, как вам удается укрощать таких свирепых зверей".
Моффамед медленно повернул голову и смерил Глиссама взглядом из-под сонливо полуопущенных век: "Это сложный процесс. Мы отлавливаем детенышей и приучаем их выполнять команды".
"Само собой - но каким образом из них вырастают не злобные, коварные хищники, а полуразумные послушные лакеи? Разве это не противоречит их природе?"
"Ха! Коварный, смышленый хищник - уже почти разумное существо. Мы убеждаем эрджинов в том, что служить наездникам-ульдрам сытнее, чем вечно голодать, добывая скудное пропитание в пустыне. А еще лучше и легче - жить на хлебах у пришлых богачей в Оланже".
"Так вы умеете с ними общаться?"
Моффамед возвел очи к небу: "В какой-то мере".
"Телепатически?"
Жрец нахмурился: "Мы не владеем этим искусством в совершенстве".
"Гм. В Оланже есть влиятельное общество, желающее прекратить порабощение эрджинов. Что вы об этом думаете?"