Он сел в кресло, откинулся, потянулся. Вникать в бумаги не хотелось. Вид Нюсеньки почему-то напомнил тот разговор наверху о молодой жене бригадира Никонова с моралью о благотворном влиянии Шара на укрепление семьи. И Толюня так стремился домой, едва с крыши не сиганул… У кого укрепляет, а у кого и не очень. Он тоже не прочь провести сегодня вечер и ночь дома - но не выйдет. Не потому что дела, не раб он делам; просто у Зинки норма: если начала сердиться, то раньше, чем через три дня, не кончит. Он был дома вчера (неужто вчера?… как месяц назад). Она уже тогда дулась на него, дулась артистически выразительно и утонченно… Из-за чего бишь? Нет, вспомнить теперь невозможно. Объяснять ей в таком настроении, что у них разный счет времени и событий, было безнадежно. Дочка чувствовала отчужденность между родителями, капризничала, не хотела идти спать к себе, хотела с мамой. Он тоже рассчитывал спать с мамой. Но когда наконец остались одни, взаимопонимания не получилось. С Зинкой это всегда было сложно, слишком она была какой-то… нравственно-взыскательной, что ли: надо без фальши показывать, что любишь, что жить без нее не можешь. А он, в общем-то, мог. Да и очень уж вымотался за предыдущий бесконечный день, чтобы еще дома, в постели, играть роль. Так и проспали врозь.
"Еще пару дней показываться не стоит, только настроение испорчу. Пару нулевых дней, ого!.. Да ну, проблема: вот возьму и с Нюсенькой закручу - не отрываясь, так сказать, от служения обществу. Нет, с ней не стоит, она целочка, для нее все будет слишком серьезно. Вообще сожительствовать с секретаршей пошло - занятие для неуверенных в себе бюрократов. Созвонюсь-ка я лучше с… Э, да что это я! - спохватился Корнев. - Нашел о чем думать в рабочее время. Вот оно, тлетворное влияние отдельных кабинетов!"
Александр Иванович придвинул бумаги. Сводка… ну, он знает больше, чем в ней написано; отложил. Аннотированная программа завтрашней конференции - просмотрел бегло, подсчитал число докладов и сообщений, прочел фамилии авторов; приезжие тоже будут излагать свои взгляды на НПВ… Давайте, ребята, давайте! Дальше пошли письма. Минхимпром предлагает исследовать на высоких уровнях НПВ старение полимерных материалов… сотни названий и марок, сулят большие деньги - заманчиво, дело нехлопотное и прибыльное. Минсельхоз пробивает организацию лаборатории ускоренной селекции растений не ниже чем на 50-м уровне… Деньги, правда, обещают скромные, всего шесть миллионов, но, пожалуй, надо согласиться: хлеб все кушаем. Запросы о возможности получения отчетов, о направлении на стажировку, о перспективах применения НПВ для нужд той или иной техники, такой и разэтакой промышленности; заявки, рацпредложения, проспекты.
Прочитав и разнообразно пометив все резолюциями, Корнев снова с удовольствием откинулся в кресле. Черт, здорово! Башня росла не только вверх, она, как диковинное дерево, распускала корни и внизу, по всей стране. Древо познания… познания - чего? Всего. Там разберемся, главное не сбавлять темп. Он вспомнил услышанный наверху слушок, что его и Пеца за нарушения могут сместить, брезгливо передернул губами: что за вздор! Как это Ломоносов говорил? "Меня от Академии уволить невозможно - разве что Академию от меня". А здесь и так нельзя: ни его, Корнева, от Шара, ни Шар от него. Потому что это он сам выплескивается в глубины НПВ, к ядру Шара, волной идей и дел, материалов и приборов, даже этой горой бетона - башней. "Как раскочегарили за три месяца, а!"
Это была минута самолюбования. Александру Ивановичу она заменяла час отдыха.
Глава 12. Великий поросячий бум
Социальное изобретение: дуэль на фоторужьях. Секунданты отмеряют дистанцию, противники сходятся, поднимая фоторужья и наводя резкость, по команде щелкают затворами. Потом проявляют пленки, печатают снимки. У кого вышло лучше, тот и победил.
- Как, и это все?!
- Нет. Потом победитель бьет побежденному морду - до мослов.
Из Бюллетеня НТР
І
Когда Валерьян Вениаминович возвращался в Шар, навстречу его машине промчался съехавший со спирали самосвал; из ковша расплескивалось что-то темное. Шлейф запаха, что распространялся за самосвалом, не оставлял сомнений. "Да что у нас там - в самом деле где-то свинарник?!"
Вверх директор поднимался полный решимости все выяснить и прекратить. На 3-м уровне он завернул в плановый отдел, вызвал по инвертору Зискинда:
- Юра, я просил вас узнать, откуда источаются свиные запахи. Выяснили?
- У нас здесь ничего такого нет. Валерьян Вениаминович. И не пахнет. Это снизу тянет, ведь около башни конвективный поток воздуха. Там что-то такое…
Пец вызвал координаторный зал, Люсю Малюту:
- Людмила Сергеевна, посмотрите внимательно' не видны ли где на нижних экранах свиньи?
- В каком смысле. Валерьян Вениаминович? - ошеломленно спросила та.
- В самом прямом.
Люся исчезла с экрана, вернулась через четверть минуты:
- Нет, Валерьян Вениаминович, нигде ничего. А?…
- Благодарю! - Пец раздраженно отключил зал. Подумал, подошел к телефону, набрал номер выпускных ворот зоны. - Несколько минут назад вы выпустили трехтонный самосвал со свиным навозом. Чья машина, как оформлен выезд?
Плановики посматривали на директора с большим интересом. Из своего кабинета вышел начальник отдела Василий Васильевич Документгура.
- Сичас… - ответили из пропускной замедленным басом. -
Ага, ось: пропуск на вывоз оформлен согласно хоздоговору № 455 между отделом освоения института и колхозом "Заря". Машина колхоза.
- А?… - с интонацией Люси-кибернетика произнес Пец. но спохватился, положил трубку: неплохо бы, конечно, если бы охранник объяснил директору, что творится в его институте.
- Договор 455, - сказал он приблизившемуся начплана. - С колхозом "Заря". Дайте мне этот договор.
Договор был найден, представлен, весь дальнейший путь в лифте Валерьян Вениаминович листал его, читал - и клокотал от негодования. Оказывается, уже две недели неподалеку от его кабинета, на 13-м уровне второго слоя выкармливают три десятка свиней. "Ну, погодите мне!" Он взглянул на визы, чтобы определить, к кому отнести, это "Ну, погоди", - подписи были неразборчивы; это еще подогрело чувства. "Шарага!.. Ничего не было и нет: ни института, ни исследований, ни башни… началось с шараги и развивается, как шарага!" На свой этаж Валерьян Вениаминович влетел, мечтая, на кого бы обрушить гнев.
Первой жертвой оказалась Нюся. Она с бумагами ходила в отделы и сейчас легкой походкой возвращалась в приемную. Заметила, как из лифта появился директор, вспомнила, что Корнев просил предупредить, заспешила, открыла дверь в кабинет главного инженера - тот читал, наклонив голову, замешкалась на секунду: как ловчее сказать? - выпалила:
- Александр Иванович, Вэ-Вэ на горизонте!
Она явно не учла скорости, с какой может перемещаться разъяренный директор.
- Во-первых, не на горизонте, милая барышня, а за вашей спиной! - рявкнул Пец, входя в приемную. - А во-вторых, что это за "Вэ-Вэ"?! Главный инженер - так Александр Иванович, а директор - так "Вэ-Вэ"?! Пылесос так можно называть, а не человека. Ну нигде порядка нет!..
- Простите, Валерьян Вениаминович, - пискнула Нюся, глядя в пол; она сразу сделалась пунцовой. - Я никогда больше не буду так вас называть, Валерьян Вениаминович.
Корнев уже спешил в приемную, неся на лице широкую американскую улыбку.
- Ну, - сказал он, беря Валерьяна Вениаминовича за локоть, - ну, ну… чего вы так на нее? При чем здесь пылесосы, нет таких марок у пылесосов, ни у чего нет. Вот "АИ" есть сорт вина, его Пушкин воспевал - значит, меня так нельзя. А вас можно…
Он мягко ввел директора в его кабинет.
- Вообще, на такое не сердиться надо, а радоваться. Ведь сколько у нас людей с такими инициалами: и тебе Василиск Васильевич Документгура, и Виктор Владимирович Стремпе из отдела освоения, и ваш антитезка Вениамин Валерьянович Бугаев, глава грузопотока, и еще, и еще… а никого так не называют. По фамилии, по имени-отчеству, по должности. А вам народом дарованы всего две буквы - и ясно. о ком речь. Да если хотите, "Вэ-Вэ" - это больше, чем "ваше величество"!
- Уж пря-амо! - по-саратовски произнес Пец, швырнул плащ в угол дивана, вкладывая и в этот жест неизрасходованный гнев. - Король, куда там!
- Не нравится "Вэ-Вэ", так имейте в виду, что вас еще называют "папа Пец". Чем плохо?
- Не король, так папа - час от часу не легче. Вот, не угодно ли ознакомиться, какие дела творятся в нашем с вами "королевстве"? - Валерьян Вениаминович протянул Корневу договор № 455.
Тот устроился на углу длинного стола, просмотрел бумаги, фыркнул, ухватил себя за нос: "Ну, черти, ну, откололи!.." - поднял глаза на Пеца:
- Ни слова больше об этом. Валерьян Вениаминович, беру дело на себя, все выясню и ликвидирую. Надо же! - Он снова щедро улыбнулся. - И это вас так расстроило?
Тот стоял, сунув руки в карманы Пиджака, глядел исподлобья.
- Не только. Били горшки вместе, а расплачиваться предоставили мне. И еще улыбаетесь! Как хотите, Александр Иванович, но от вас я такого не ждал: в трудную минуту оставить, отдать, собственно, на расправу сановному ревизору… Уж не буду говорить: руководителя, руководителей все предают, - но своего товарища, пожилого человека…
- …и к тому же круглого сироту, как добавлял в таких случаях Марк Твен, - дополнил Корнев, несколько уменьшив улыбку и тем выражая, что его сантиментами не проймешь. - Не надо таких слов, Валерьян Вениаминович. Много бы вам помогло, если бы я сидел рядом и отбрехивался. А наверху мы тем временем такую систему сгрохали!.. И тоже хватало трудных минут. - Он смягчил тон. - А улыбаюсь я не тому: просто давно вас видел, соскучился. Сколько мы с вами не встречались?
- В наших условиях так говорить нельзя. Лично я не видел вас, так сказать, а ля натюрель, суток пять.
- Э, педант, педант! А я вас больше недели. Поэтому и соскучился сильнее, больше рад вам, чем вы мне.
- Да уж!.. Небось пока здесь сидели зампред и Страшнов, так не спешил сократить разлуку! - Пец все не успокаивался. - Хоть бы в неловкое положение не ставили меня.
- А чем я вас поставил в неловкое положение?
- Да хоть тем, что зачислили в группу Васюка-Басистова - Васюка. И в одном приказе, соседними пунктами… Это ведь прямо для газетного фельетона. Неужели не понимаете: более серьезные нарушения могут воспринять хладнокровно - но такой анекдотец каждому западет в душу. Теперь ревизор повезет его в Москву… Нет, я догадываюсь, что вами двигало, когда вы составляли приказ: "чувство юмора пронизало меня от головы до пят", - как писал чтимый вами Марк Твен…
- Так ведь в этих делах, Валерьян Вениаминович, если без юмора - запьешь…
- …но сможет ли ваш Анатолий Андреевич отнестись с должным юмором к тому, как у него будут теперь вычитать переплату?
- У Толюни?! - Корнев, посерьезнел, встал. - Как хотите, Валерьян Вениаминович, этому не бывать. Нельзя. Он, конечно, и слова не скажет, но… именно потому, что не скажет, нельзя! Другим горлохватам и не такое сходит с рук, а Толюне… нет, этого я не дам. Пусть лучше у меня вычитают, мой грех.
- О наших с вами зарплатах можно не беспокоиться. За злоупотребления нам, вероятно, такие начеты оформят - надолго запомним. А с Васюком… - Пец вспомнил худое мальчишеское лицо, глаза, глядящие на мир с затаенным удивлением, вздохнул: нельзя у него вычитать, стыдно. - Ладно, придумаем что-нибудь. Хорошо, - он сел на диван. - Что вы там наблюдали?
- "Мерцания" и тьму, тьму и "мерцания" - и ничего на просвет. - Главный инженер тоже сел, сунул руки между коленей.
- То есть проблема размеров Шара остается открытой? Саша, но ведь это скандал, - озаботился Пец, - не знать физических размеров объекта, в котором работаем, строим, исполняем заказы! Какова же цена остальным нашим наблюдениям? Что мы сообщим на конференции? От вашего и моего имени идут два доклада, оба на пленарных заседаниях. Ну, второй, который сделаете вы, о прикладных исследованиях, сомнений не вызывает, там все наглядно и ясно… А вот в первом - "Физика Шара", которым мне открывать конференцию, - там многое остается сомнительным, шатким: размеры, объем, непрозрачность, искривленная гравитация, "мерцания" эти…
- Можете смело говорить, что внутренний радиус Шара не менее тысяч километров.
- Так уж и тысяч! С чего вы взяли?
- Хотя бы с того, что к "мерцаниям" мы приблизились во времени, на предельной высоте они иной раз затягиваются на десятки секунд, но не в пространстве. Их угловые размеры почти такие, как и при наблюдении с крыши. Это значит, что закон убывания кванта h сохраняется далеко в глубь Шара.
- Ага… это весомо. И в телескоп ничего не углядели сквозь Шар - ни сети, ни облака?
- Ничего.
- Так, может, Борис Борисович Мендельзон прав: внутри что-то есть?
- Если есть, то оно удовлетворяет противоречивым условиям: с одной стороны, не пропускает сквозь себя лучи света и радиоволны, а с другой - не отражает и не рассеивает их. Ни тела, ни туман, ни газы так себя не ведут.
- Справедливо. Ну, а "мерцания" эти - что они, по-вашему?
- Они бывают ближе, бывают дальше. Те, что ближе, существуют дольше, дальние мелькают быстрее. В бинокль видны некоторые подробности. Но и эти подробности - тоже мерцания, искорки…
- А как это вы различили, какие ближе, какие дальше? - придирчиво склонил голову Пец.
- По яркости и угловым размерам.
- Так ведь они неодинаковые все!.. Впрочем, можно статистически усреднить, верно, для оценок годится. Но что же они?… Слушайте, может, это какая-то ионизация? В высотах разреженный воздух, а он, как известно, легко ионизируется, если есть электрическое поле, а?
- Я думал над этим. Валерьян Вениаминович. По части ионизации атмосферы я еще более умный, чем вы, это моя специальность. Не так выглядят свечения от ионизации в атмосфере. Там полыхало бы что-то вроде полярных сияний, а не светлячки-вибрионы.
- Так то в обычной атмосфере, а у нас НПВ - все не так!
- Ну, можно подпустить насчет ионизации, - согласился Корнев.
- Подпустить… - с отвращением повторил Пец. - Вот видите, как вы… Может, все-таки снимем доклад? Не созрел он, чувствую. Что подостовернее, включим в ваш - как наблюдательные феномены, без академического округления. А?
- Ну, Валерьян Вениаминович, вы меня удивляете. - Корнев даже раскинул руки. - Меня шпыняете за легкомыслие, а сами… Неужели непонятно, что дать эти загадки и факты просто как феномены, без истолкования в свете вашей теории НПВ - значит, упустить теоретическую инициативу! Или вы полагаете, что если мы воздержимся от комментариев, то и другие последуют нашему благородному примеру, будут помалкивать до выяснения истины? Как не так, не та нынче наука пошла. И те, которые истолкуют, какую бы чушь они не несли, будут ходить в умных, в знающих - а мы в унылых практиках, которых надо просвещать и опекать… Вот, - он подошел к столу директора, взял там текст аннотированной программы конференции, вернулся к дивану, - смотрите: на первом пленарном сразу после вас выступает академик Абрамеев из Института философии с докладом "Общефилософские и гносеологические аспекты исследования неоднородного пространства-времени". Сей старец послезавтра впервые окажется в Шаре, с НПВ он знаком по вашим же работам да по газетам; у нас любой монтажник имеет более ясный философский взгляд на это дело. Но доклад-то - его! А звание - академик. А философия, как известно, руководительница наук. И что выходит?
- Ага, - сказал Пец, - действительно. В таком аспекте я не рассматривал.
- Вот видите. - воодушевился Корнев. - И вообще вы для своего возраста и положения удивительно неделовой человек. Не пускаете в Шар корреспондентов. Шуганули тех деятелей катаганской литературы и искусств - зачем, спрашивается? Разве мы не нашли бы им несколько комнат повыше? Пусть бы себе творили, а заодно присматривались к нашим делам. Уверен, что у многих они вытеснили бы их прежние замыслы… Ведь это паблисити! А без паблисити, как известно, нет просперити.
- А надо?
- Что - надо?
- Да просперити это самое.
- Ну вот, пожалуйста! - Александр Иванович снова развел руками: толкуй, мол, с ним, - и отошел.
- В детстве и юности, - задумчиво молвил Пец, - мне немало крови попортила моя фамилия, которая, как вы могли заметить, ассоциируется с популярным в южных городах еврейским ругательством…
- А, в самом деле! - оживился Корнев. - То-то она мне сразу показалась какой-то знакомой.
- …А я мальчишкой и жил в таком городе. Да и позже - вот даже жена моя Юлия Алексеевна застеснялась перейти на нее, осталась на своей. Хотя, между нами говоря, Шморгун - тоже не бог весть что… И вот я мечтал: ну, погодите, вы все, которые не Пецы! Я вырасту большим и вас превзойду.
- Ну?
- Все.
- Назидаете? - Корнев забрал нос в ладонь. - Вместо того, чтобы прийти ко взаимопониманию со своим главным инженером, так вы ему басенку из своего детства с моралью в подтексте? Я о том, что нам это ничего не составляет, а для дела польза. И ученым так можно потрафлять: кому диссертацию надо скорее написать, кому опыт или расчет в темпе для заявки, для закрепления приоритета - пажалте к нам на высокие уровни. Мы же станем отцами-благодетелями ученого мира, вся их взмыленная гонка будет работать на нас!
Пец с удовольствием смотрел на него, улыбался.
- Ну вот, он улыбается с оттенком превосходства! Нет, я вас, Валерьян Вениаминович, до сих пор не пойму: то ли вы действительно гений и обретаетесь на высотах мысли, мне, серому, недоступных, - то ли у вас просто унылый коровий рассудок? Такой, знаете, жвачный: чав-чав…
Это было сказано не без расчета завести Пеца. Но тот только рассмеялся, откинув голову:
- А может, и вправду такой!.. Хорошо, Саша, насчет доклада вы меня убедили. Подпустим.
…И они говорили обо всем - то всерьез, то подтрунивая друг над другом; оба ценили остроумие - вино на пиру разумной жизни. В кабинет заглядывала Нюся, делала озабоченное лицо: в приемной накопились ходоки и бумаги. Но директор или главный инженер взмахом руки отсылали ее обратно. Время от времени призывно вспыхивал экран инвертора - и снова то Пец, то Корнев, кому было ближе, отключали его.